Текст книги "Стриптиз в кино"

Я переступила через снятые джинсы, приготовилась снять безрукавку.

– Когда она прибудет? – спросила я из-под рубашки.

– Обещал, что часам к десяти прилетит из Атланты. Просил встретить ее в аэропорту, сказал, она может не поймать такси.

– Не поймать такси? Потеряться в нашем карликовом аэропорту? Винсент, что за чепуха?

Он неохотно пояснил:

– Ну, дело, конечно, не в этом. Просто хочет, чтобы ее кто-то сопровождал. Вроде бы охрана. Да и понятно: ведь две девушки, которых он прислал, убиты.

– Тогда зачем посылает третью? И почему она согласилась?

Босс ощерился в улыбке.

– Возможно, потому, что у них в Атланте убивают по два-три человека за день. А у нас все-таки с некоторым перерывом. И еще потому, что деньги – везде деньги, и у нас, и в Атланте. Кроме того, я сказал ему, что Марлу ищут и должны арестовать. Это значит, что убийца определен и клубу уже ничего не угрожает, так ведь?

Я резко повернулась к нему:

– Но ведь это неправда, Винсент! Как ты мог такое брякнуть?

Его взгляд за темными очками был направлен куда-то мимо меня.

– Не знаю, правда или нет, так решила полиция. Говорят, они нашли ее отпечатки там, где нужно. Кроме того, у нее уже была история со стрельбой в человека несколько лет назад. Тогда Марла тоже разозлилась. Может, сейчас она боялась потерять работу. По такой причине не она одна совершила преступление. И вообще, что мы знаем об убийцах? Вспомни, как о них говорят в разных интервью: он был такой тихий… такой спокойный… конфетки детям дарил… – Винсент не на шутку разволновался, даже стал переставлять на моем столике баночки с гримом. – Кьяра, – продолжал он жалобно, – я, может, меньше всех хотел бы, чтобы Марлу обвинили, но ведь все против нее.

Он тяжело вздохнул, и у меня при взгляде на его поникшее одутловатое лицо вдруг мелькнула мысль: этот носорог неровно дышит к Марле. Почему бы нет? Она ему вполне подходит по объему.

Конечно, именно так. Потому он и терпел ее взрывной характер и выдвинул в ряды солисток, несмотря на отсутствие всякой сценической сноровки. Никогда не устраивал ей разносов, как другим. Даже когда она скандалила… Что это, если не любовь? Нормальная американская любовь, о которой сложено столько песен и блокбастеров…

Я подошла к Винсенту, похлопала по носорожьему плечу.

– Не хочешь верить, что она убила? – сказала я прямо ему в ухо. – Я тоже.

От него пахло потом вперемешку с каким-то сильным дезодорантом. И я ощущала толчки его большого сердца о грудную клетку. Такие частые, словно босс только что совершил восхождение на Эверест.

– Я не хочу верить, – тоже негромко произнес он, – но и не хочу, чтобы меня считали дураком.

Винсент замолчал, но я, кажется, знала, что еще он хотел сказать. Что никто не принимает толстяка Гамбуццо всерьез, что, конечно, он не рассчитывал на ответное чувство Марлы, если она и догадывалась, как он к ней относится. Но скорее всего она ни о чем не подозревала. И еще он хотел сказать, наверное, что все равно будет любить ее всю жизнь, упорно и преданно, несмотря ни на что.

У меня даже слезы навернулись на глаза от его невысказанных слов, и опять сделалось всех жаль – и его, и Марлу, и этих девиц в раздевалке.

– Винсент, – сказала я, – ты не должен бросать ее в беде..

– Но что я могу сделать?

– Свяжись с адвокатом. Самое время. И верь в то, что она не виновата. Я тоже буду стараться помочь.

Рыжик прервал наш почти задушевный разговор, вбежав в комнату с криком:

– Кьяра! Твой выход!

Я оправила наряд Принцессы Леи, пригладила волосы и отправилась на сцену. Заиграла музыка из “Звездных войн”, заработала дымовая машина, Принцесса начала действовать. Поверьте, это выглядело впечатляюще: таинственное освещение, туман, который постепенно рассеивается, три межзвездных громилы с ружьями по бокам, и я в просвечивающем почти насквозь костюме иду как бы по взлетно-посадочной полосе и, протягивая руки, произношу:

– Помоги мне, Оби-Ван! – Но тут я, как на грех, забыла, что там происходит дальше в кинофильме, какие следуют реплики, и добавила уже не совсем по сценарию: – Они преследуют меня!

Не знаю, хорошо ли помнила публика эту картину, но один паренек, как видно, из фермеров, безусловно, слишком молодой, чтобы знать оригинальную версию фильма, подошел поближе к сцене с явным намерением помочь мне или по крайней мере лучше понять, что происходит. Я улыбнулась ему и указала на свою подвязку, предлагая, если хочет, положить деньги. Он с обеспокоенным лицом повернулся к пожилому спутнику с явными уже признаками фермера и произнес:

– Что я тебе говорил? Эти девушки здесь – настоящие белые рабыни. Посмотри на нее.

Пожилой рассмеялся и протянул ему денежную купюру:

– Сунь в подвязку, Лестер. Это поможет ей выкупиться на свободу.

Я подошла ближе к рампе. Паренек покраснел и отвел глаза.

– Эй, – сказала я ему, – я здесь. Ты меня видишь? Посмотри, не бойся. Люди рождаются еще более голыми.

Вокруг рассмеялись. Молодой фермер с ужасом взглянул на мои длинные ноги, покраснел еще сильнее и дрожащей рукой подсунул деньги под эластичный материал подвязки.

– Ну вот видишь, – сказала я, – не так страшно. У всех своя работа. Я тебе хоть немного нравлюсь?

– Вы… вы… – запинаясь пробормотал он, – красивая.

– Ты тоже, – сказала я. – У тебя будет красивая девушка, если ее еще нет.

– Вы первая девушка, – засмеялся его спутник, – которую он видит так близко. Правда, Лестер?

В конце концов юноша тоже рассмеялся. Не знаю, победила ли моя Принцесса жестоких инопланетян, но Кьяра, как я считаю, одержала пускай маленькую, но победу: один из ее зрителей преодолел чрезмерную стыдливость и, кроме того, услышал от женщины, что он хорош собой. Надеюсь, это придаст ему уверенности в будущем.

Я уже заканчивала номер, музыка шла к финалу, Рыжик пустил заключительную порцию дыма, в клубах которого я почувствовала себя в большей безопасности, потому что в ходе представления нет-нет да и мелькала мысль, что кто-то уже целится в меня откуда-нибудь от двери, чтобы после выстрела благополучно смыться.

У двери я действительно увидела человека, и наверняка вооруженного, – это был Джон Нейлор. Он улыбнулся мне. Я выпрямилась, отстегнула одну из подвязок и запустила ею в публику, которая взревела от восторга. Потом окончательно расстегнула лифчик, но тут дым почти совсем скрыл меня от глаз Нейлора и от зрителей.

Занавес упал, и я ушла под звуки, сопровождающие “Звездные войны”, и под аплодисменты землян.

Я уже переоделась, когда за кулисами появился Нейлор. Никогда раньше он не заходил сюда.

– Зачем ты?.. – спросила я, и он ответил, что бдительный страж Бруно видел, как мы обменялись улыбками, и решил: нам есть что сказать друг другу.

– Какой он догадливый, – заметила я, подходя к Джону. Он обнял меня, я уткнулась ему в шею, но меня не оставляло ощущение чего-то дурного, что уже случилось, пока мы так стоим, или должно вот-вот случиться. В общем, нервы разгулялись, и, полагаю, ничего необычного после всего, о чем я рассказываю, в этом не было. Мы провели с ним чудную ночь, днем тоже все окончилось благополучно для нас с Фрэнсисом, но не может ведь так продолжаться вечно? Плохое всегда стоит за углом или за кулисами и ждет своего выхода.

– Что, если я заеду к тебе домой попозже ночью? – спросил он, поглаживая меня по спине.

Тревожные сигналы у меня внутри стали громче. Я постаралась их приглушить и, откинувшись, посмотрела ему в лицо.

– Разве ты уже раскрыл дело? – спросила я. Спросила нарочито легкомысленным тоном, но он серьезно кивнул головой.

– Что? Нашли Марлу?

Он снова кивнул.

– Арестовали?

– Да.

Как он посмел считать дело раскрытым, если вина Марлы еще не доказана? Неужели этим ищейкам достаточно того, о чем мы уже знаем, чтобы обвинить человека в двойном убийстве? А может, и в тройном? Может, и смерть Барбони повесят на нее?

Я была возмущена: неужели меня угораздило влюбиться в такого холодного, безжалостного человека? Как ты могла настолько ошибиться, Кьяра?

Он понял, как я раздосадована и расстроена, и примирительно сказал:

– Знаю, у тебя другое мнение, но факты против нее.

– Значит, кто-то хочет ее подставить!

– Нет, Кьяра.

– Ты не желаешь слушать, когда я тебе говорю, Джон. Ведь свой пистолет она отдала Рику. И вообще она какое хочешь дерьмо, только не убийца.

Однако и это нелицеприятное высказывание в ее адрес не убедило Нейлора. Он смотрел на меня с сочувствием и, как ни странно, без всякого раздражения. Результат нашей прошлой ночи?..

Мимо нас прошли девушки, спеша на сцену. Перерыв между номерами окончился, скоро и мой очередной выход.

Я сухо сообщила об этом Нейлору, не ответив, может ли он приехать ко мне и провести еще одну ночь. (Так я поняла его вопрос и, полагаю, не ошиблась.)

– Конечно, я уже ухожу, – кивнул он, и мы разошлись в разные стороны.

На пути в раздевалку я снова встретилась с Винсентом.

– Они сцапали ее, – сказал он. Его рот кривился от волнения. – Я про Марлу. Адвокату уже звонил. Эрни Шварц будет здесь как штык утром. Говорит, похлопочет, чтобы взять ее на поруки, но не знает, какой назначат залог. Если вообще назначат.

– Да, – ответила я. – Можешь не потянуть. Особенно с долгами этим самым, о которых ты говорил.

– Ну, я еще не совсем прогорел. Кое-что имеется. А ты, Кьяра, продолжай заниматься убийцей. Настоящим убийцей. Найди его.

Он сделал невольный упор на последнем слове, и что-то мелькнуло у меня в голове… показалось вдруг: мы оба хорошо знаем, кто этот он – серийный убийца, уничтоживший двух женщин… А третьего? Кто убил Барбони? Или один киллер достал другого? Ничего, этого тоже кто-нибудь достанет…

– Постараюсь, Винсент, – сказала я. – Сделаю все, что смогу. Кое-что уже начала. Я на верном пути. Так мне кажется.

Он похлопал меня по плечу:

– Молодчина. Я тебе верю. Тем более у тебя такой помощник.

Не знаю, кого он имел в виду – Нейлора или моего брата Фрэнсиса, уточнять я не стала.

Босс вышел из комнаты, я смотрела на закрывшуюся за ним дверь и думала, думала… Кому нужны все эти смерти? Кто выиграл от них? И вообще, кто с кем воюет?

Опять в голове все спуталось, я почувствовала, что нужно срочно хлебнуть свежего воздуха. В самом прямом смысле. И поторопилась на улицу. Когда подходила к задней двери, то услышала какой-то легкий хлопок и показалось, что здание немного затряслось. Скорее всего у меня закружилась голова.

Я открыла входную дверь, и в ту же секунду раздался новый хлопок, гораздо громче, со стороны автостоянки. Или от главного входа. И крики. Жуткие крики…

Глава 27

Я побежала туда, откуда слышались возбужденные голоса. Завернув за угол здания, увидела оранжевое пламя, отражавшееся в окнах фасада.

Людские крики уже заглушил вой пожарных и полицейских сирен. Я увидела, как машины ворвались на стоянку, где горел полицейский автомобиль без особых опознавательных знаков – коричневого цвета “таурус”. Он быстро менял цвет по мере того, как его охватывало пламя, и превращался из коричневого в черный.

У меня снова зазвенело в ушах от крика. Но на этот раз кричала я сама. Кричала, подбегая к горящей машине, не ощущая жара пламени, не чувствуя рук, схвативших меня и оттащивших в сторону.

– Все в порядке, – сказал мне прямо в ухо голос Нейлора. – Я здесь. Цел и невредим.

Только теперь я ощутила, как крепко он меня держит: наверное, останутся синяки на плечах.

Пожарные принялись тушить огонь, Нейлор отпустил меня, отошел к своим коллегам и начал давать какие-то указания – без этого он не может, – а рядом со мной возник Винсент Гамбуццо.

– Знаешь, что все это значит? – возбужденно сказал он. – Что она невиновна! Она не могла сделать этого, верно? Сидя за решеткой, автомобиль не взорвешь!

Я смотрела на него, не сразу поняв, о чем он. А когда до меня дошло, ответила:

– Почему ты решил, что это связано с теми убийствами? Взорвана машина Нейлора. Спасибо небесам, что его там не было!

Винсент с ужасом взглянул мне в лицо, потом на сгоревшие остатки “тауруса”.

– Господи, Кьяра! Я не знал. Какой кошмар!

Он сделал пару шагов ко мне, намереваясь – не знаю – обнять, погладить по голове, приласкать, но я отступила, скрестив руки на груди, и босс опустил свои толстые конечности. Мне сразу стало жалко Винсента, я ведь не хотела обидеть, у меня это получилось как-то инстинктивно, и что поделаешь, если мой инстинкт противится его прикосновениям.

– Винсент… – пробормотала я. – Ты не подумай… Просто…

– Все нормально, – ответил он. – Займемся своими делами… Эй! – заорал он, повернувшись к толпе у входа. – Спектакль окончен. Вас ждет другой, более интересный. Заходите в клуб! Давайте!

А я… я продолжила свои мысленные рассуждения о том же…

Три выстрела, один взрыв. Есть ли между ними связь? Две порнозвезды, один мафиози, а четвертым чуть было не стал Нейлор. Где закономерность? В чем смысл? Какие можно сделать выводы?..

Пожарные уже закончили свою работу. Нейлор о чем-то беседовал с их бригадиром в его машине. Эксперты осматривали место взрыва, обследовали ближайшие окрестности. Кто-то из них со смехом крикнул Нейлору:

– Эй, Джон! Уже написал заявку на новую тачку? Слова вернули меня к действительности: я осознала, что еще одно приключение, если это можно так назвать, окончено, все входит в обычные рамки. И главное – Нейлор не пострадал, он все тот же, он со мной, вне опасности… Во всяком случае, в эти минуты…

В клубе заиграла музыка, призывая и меня, напоминая, что я как-никак на работе, я нужна.

Гордон придержал дверь, когда я входила. Козлиная бородка казалась взъерошенной, лицо потемнело от копоти.

– Как ты? – спросила я. Он улыбнулся:

– Лучше всех!

Что ж, приятно такое слышать, хотя и не очень вовремя. Куда подевалось его вечное уныние?

Дикарка Тони была уже на сцене в своем “зверином” наряде: крутилась возле шеста, рычала, делала вид, что бросается на зрителей, и выхватывала зубами протягиваемые ей денежные купюры. Молодец девка – сумела отвлечь публику от сгоревшего “тауруса”.

Я прошла в костюмерную, где назревал, кажется, еще один взрыв, потому что в наш Вавилон прибыла новая звезда. Звезда по имени Кенди Барр. Прямо не клуб, а звездопад.

Она стояла посреди комнаты, оглядываясь с напряженным выражением лица. Хотя, казалось бы, чего особенно напрягаться? Безусловно, она была хороша собой: отличная фигура, темные волосы почти до пояса, настоящие голубые глаза. И веснушки на лице совсем ее не портили, даже наоборот. Но вот росточек – закачаешься! Чуть не семь футов! Вымахала на славу. Я считалась у нас самой высокой, но она переплюнула меня, наверное, на целый фут.

Девушки с откровенным изумлением, не скрывая усмешек, рассматривали ее – что за чудо чудное? Капризы природы! Я подумала, что, если она нацепит еще туфли на высоком каблуке, зрители посчитают: артистка на ходулях. Да, для режиссера будет работенка – маскировать ее рост с помощью хитроумных манипуляций со светом и дымовыми завесами. Интересно, какие у нее сценические костюмы? И уместится ли она у нас под душем – так, чтобы не сбить его?

Но пока надо было принять ее по-человечески, и я постаралась со всей строгостью взглянуть на распоясавшихся девушек.

– Потише! – сказала я им и обратилась к вновь прибывшей: – Приветствую тебя в нашем клубе. Меня зовут Кьяра Лаватини.

На меня взглянули голубые красивые глаза, полные слез.

– Так, – проговорила я, повернувшись к девушкам. – Кто из вас что-то ляпнул?

Все молчали. Затянувшуюся паузу нарушил появившийся Винсент. Но облегчения его реплика не принесла. Он остановился в дверях и воскликнул:

– Господи! Да что же это Барри прислал нам? Бедняжка Кенди заплакала уже в открытую, и ей понадобился носовой платок.

– Винсент, – сказала я, – все будет о’кей. Просто она немного напугана.

Свои слова я сопроводила жестами, призывавшими Винсента помолчать, а девиц оказать расстроенной гостье психологическую поддержку. Что они и начали выполнять с той же готовностью, с какой за минуту до этого готовы были смешать ее с грязью.

Кенди Барр подняла голову. Глаза у нее заплыли, веки покраснели, краска потекла.

– Дело не в этом… – простонала она в перерывах между рыданиями. – Я… просто я никогда не уезжала так далеко от дома… А потом услышала про эти ужасные вещи… Тут у вас…

– Вы были знакомы? – спросила я. – С Винус и Фрости?

– Еще бы. Мы были подругами. Но я их не видела в последние месяцы, и вот теперь… услыхала…

Она зарыдала с новой силой. Эта каланча была единственным человеком из тех, кого я знала, кто так искренне сокрушался по поводу смерти двух артисток.

– Ты не знала об этом до приезда сюда? – удивилась я.

Она замотала головой:

– Да нет же! Барри ничего мне не говорил. Наверное, не хотел огорчать, а новости я не слушаю и не читаю. Хороших ведь никогда не бывает. Зачем лишний раз переживать? Я такая чувствительная. Барри говорит, я думаю не головой, а своими чувствами. И он прав: я ведь артистка. У настоящих артистов так и должно быть, верно?

Я не стала вступать в дискуссию по этому поводу, а вместо этого обняла Кенди за талию и сказала:

– Может, когда начнешь сейчас танцевать, то сможешь передать в танце свои чувства и тебе станет легче?

– Да, конечно, – согласилась она, – я тоже так считаю.

Она через силу улыбнулась и от этого стала еще симпатичнее.

– Попробуй сделать так, Кенди, – повторила я. – И тогда твое выступление, возможно, станет как бы памятью о них.

Она улыбнулась еще шире и тряхнула копной своих роскошных волос.

– Как ты хорошо это сказала, Кьяра. Я именно так и сделаю. Знаешь, ты похожа на одну мою напарницу в Атланте, мы вместе танцевали. А потом она ушла. Она была очень хорошая.

Я тоже собралась уже уйти из комнаты, а потому сказала:

– Что ж, с нашей работы многие уходят. Не всем она под силу.

Но ответ Кенди задержал меня и заставил вздрогнуть:

– Ты не так поняла, Кьяра. Она совсем ушла. Ее тоже убили. И никто о ней толком даже не вспомнил.

– У нас здесь тоже так, – сказала я, понимая, что этим не утешу ее, но не желая врать, будто бы в Панама-Сити мы так уж незыблемо храним память о погибших.

– Это уж точно, – подтвердила одна из девушек, и остальные бурно согласились с ней.

Кенди распрямилась, вздернула подбородок.

– Когда мне начинать? – спросила она.

Я взглянула на стоявшего у дверей Винсента и сказала:

– Чем скорее, тем лучше. Народу сейчас полно, нас только что едва не взорвали, и всем хочется развеяться. Твое выступление будет в жилу.

Босс кивнул, приветствуя, как я поняла, мою систему общения и воспитания.

– Хорошо, – сказала Кенди, – буду готова через десять минут.

– Девчонки! – обратилась я к остальным танцовщицам. – Давайте сделаем все в лучшем виде! Чтобы девушки из других клубов узнали, как мы смело и мужественно переносим все напасти и не сдаемся ни перед какими бедами! И что нас никому не запугать!..

Моя почти предвыборная речь была выслушана с вниманием и заслужила полное одобрение. Хотя всем было бы куда проще и понятнее, если бы я сказала коротко и веско: “Сестренки, давайте вместе выбираться из дерьма, в которое угодили!.. ”

В общем, девушки бросились к своим шкафчикам, чтобы найти подходящие наряды, и я им посоветовала, чтобы в них, в нарядах то есть, преобладали два цвета – черный и красный. Траурные.

Для Кенди у нас, конечно, не было ничего подходящего по размеру, даже если ей было бы нужно, но она принялась рыться в своем чемоданище и вытащила оттуда шмат красной материи и черную головную повязку.

Однако, несмотря ни на что, слезы не просыхали в ее глазах.

Совместными усилиями – помогали нам и режиссер, и наша диджейка, и даже Винсент, опустошивший какие-то свои костюмные загашники, – мы сумели создать шикарную красно-черную команду. Даже все чулки и все каблуки туфель были черными, а все подвязки и все головные уборы красными. В центре этой команды возвышалась – и еще как! – заплаканная Кенди в крошечном красном платье, которое выглядело на ней как купальный костюм.

– Готовы? – спросила я. Все выдохнули: да!

– Помни мой совет, Кенди, – напутствовала я ее, – и закрой, пожалуйста, свой водопроводный кран.

Она кивнула, и я видела: малышка честно борется с новым приступом слез.

Взяв микрофон из рук режиссера, я вышла на сцену под приглушенную печальную мелодию.

– Джентльмены! – произнесла я и дождалась, пока шум окончательно затих. – В нашем клубе существует незыблемое правило отдавать дань памяти тем, кто раньше нас ушел из этой юдоли скорби в мир иной, в мир, где всегда светло и спокойно…

Мужчины ерзали на своих местах, поскольку немного необычным казалось им сочетание благочестивых слов и нарядов, в которых мы приготовились исполнять экзотические (назовем их так) танцы. Да, это было нашим зрителям в новинку, но кто сказал, что нужно вечно придерживаться рутины? Как же тогда развиваться искусству? И науке тоже…

Нет, последних слов я не говорила, не думайте, а, сделав паузу, добавила:

– На этой неделе мы потеряли двух танцовщиц. Убийца до сих пор не пойман. Иные женщины давно бы разбежались в страхе, но только не мы. В нашем клубе ведут себя по-другому. И вот мы Здесь, перед вами…

Возгласы одобрения последовали с двух сторон – со сцены и из зала. Я наклонилась и взяла с подноса у проходившей возле эстрады официантки бокал с коктейлем “Дикая индейка”.

– Не думайте, – продолжала я, – будто мы хоть на минуту сомневаемся в том, что наша подруга Марла не имеет к этим ужасным событиям никакого отношения. Мы уверены, она ни в чем не виновна. И знаем, что это сделал другой человек…

Произнося последние слова, я с бокалом в руке наклонилась в сторону зала, как бы выискивая преступника в толпе зрителей; мне даже показалось, что некоторые отшатнулись в испуге.

Подняв повыше бокал, я провозгласила:

– Итак, за смелых девушек, артисток нашего клуба! – И под раздавшиеся приветственные крики повторила: – За бесстрашных, хотя и не вполне одетых девушек!

Приветствия и пожелания перемешались со смехом, присутствующие осушили свои бокалы.

Заиграла музыка, танцовщицы пришли в движение. Все, кроме Кенди Барр. Она стояла, как тот самый шест для стриптиза, с замороженным лицом и выражением ужаса в глазах. Рыжик не выдержал и, высунувшись из-за кулис, подтолкнул ее.

– Давай же! – умоляюще прошептал он. – Все ждут тебя!

Остальные действительно ждали ее выхода.

– Я… я не могу, – простонала она. – Страшно. Время для утешений прошло, я уже мало чем могла помочь. Музыка продолжала греметь, зрители ждали, танцовщицы находились в позиции готовности. Что оставалось делать? Рыжик, в свою очередь, толкнул дылду в зад, я ухватила за руку – пускай публика думает, это такой шутливый танец. Однако публика так не думала и начала выражать недоумение, а вскоре и недовольство. Хорошо хоть, эти чувства перемешивались с естественным удивлением по поводу ее роста.

Дикарка Тони начала, танцуя, подталкивать Кенди своим могучим бедром, другие девушки делали примерно то же самое, и бедная великанша стала невольно повторять их движения, что можно было уже при большом воображении принять за танец. Но тут выяснилась еще одна вещь, один недостаток, от которого не избавят никакие уговоры, никакая помощь, – у Кенди напрочь отсутствовало чувство ритма. Ей на ухо наступил слон или какое-то другое не слишком миниатюрное животное. Это был уже конец света. Оказывается, она не умела танцевать. Что же она может? Только раздеваться? Или читать детским голоском стихи каких-нибудь классиков? Почему она не пошла в баскетболистки?

Ответа я так и не узнала. Да, наш Барри оказался настоящим змеем – так нас наколоть! За что? Чем мы ему не угодили? Гад ползучий!

Я увидела, что все наши мужчины пребывают в растерянности, начиная с Винсента, которого Бруно тщетно пытался успокоить.

Слава Богу, девушки не очень растерялись и продолжали обтанцовывать застывшую Кенди, как тот самый шест. Обтанцовывать и понемногу раздевать ее. Хотя многого на ней и не было. Заезжая звезда нервно улыбалась и делала какие-то телодвижения не в такт музыке.

Посетители постепенно успокоились и уже не без интереса наблюдали за великаншей, которая так здорово косила под испуганную, ничего не понимающую девственницу. Правда, почему-то никто не лез в карманы за чаевыми. Просто глазели.

Наконец Рыжик не выдержал и поддал дыму, в котором потонуло все на сцене, кроме головы Кенди, возвышавшейся над всем и всеми, как сторожевая вышка. С ее лица не сходило несчастное, испуганное выражение…

Иногда мы похожи на ветровое стекло автомобиля, почему-то подумала я. Но бывает – на мошку, разбивающуюся об это стекло.

Наш чертов клуб находился сейчас во второй стадии.