Текст книги "Стриптиз в кино"

Глава 30

Из всего упомянутого выше для меня следовал один вывод: нужно как можно скорее разыскать Марлу, с которой сейчас этот качок Рикки, от которого толку, как от зонтика во время урагана. До трех часов дня, когда она обещала быть у нашего адвоката, времени навалом, и нужно ее застукать в этом чертовом трейлере, где проживает Рик и где они собрались праздновать ее освобождение и предаваться своей немыслимой любви.

Но где проклятый трейлер? Кто-нибудь в клубе должен знать адрес. Значит – в клуб. Я поднажала на газ и помчалась по Пятнадцатой улице в сторону набережной. Сама не знаю почему, настроение было боевое. Хотелось действовать. Если полиция ни мычит ни телится, кто-то ведь должен делать дело. И этим кем-то буду я!

К моим смелым и решительным мыслям нужен был соответствующий аккомпанемент, и я врубила чуть не на полную мощность Стива Воэна. Под него отлично думалось, и я собиралась додуматься до чего-то грандиозного.

Я уже проскочила мост Хэтауэй, но вдохновение так и не пришло, я ничего не придумала. Наоборот, обратила внимание на то, что солнце в самом зените, небо неправдоподобно голубое, и мелькнула ненужная сейчас мысль о том, что в такую погоду самое правильное – валяться на пляже, который совсем под боком и куда торопятся толпы туристов.

Но тут же отбросила вредную идейку: этих бездельников ведь никто не собирался подстрелить и никого из них не обвиняли в убийстве трех человек. После такого вывода небо уже не казалось немыслимо ярким, а солнце ласковым. Стало даже прохладно и вообще неуютно, несмотря на то, что Воэн продолжал заливаться, как стая соловьев.

Он чуть не помешал мне вовремя остановиться на красный свет, но я все же затормозила и продолжала слушать. Видимо, его трели помешали мне услышать, как открылась дверца моей тачки и кто-то уселся рядом со мной… Да, к этому я совсем не была готова.

– Что за хреновина? – услышала я голос, принадлежащий моему недавнему малосимпатичному знакомому Паки Коццоне.

Он говорил о букете желтых роз, на шипы которых плюхнулся. С омерзением вытащив их из-под себя, он выбросил букет на мостовую. А затем быстрым движением выхватил пистолет.

– Пошел вон из моей машины! – заорала я, заглушая музыку.

– Заткнись, сука, – сказал Паки. – Если хочешь увидеть живым своего гребаного братца, езжай, куда укажу.

– Моего брата?

– У тебя разве его не было? – с ухмылкой он ткнул пальцем назад. – Оглянись!

Из следовавшей за нами белой машины показалась чья-то рука. В ней развевался шикарный галстук Фрэнсиса.

– Узнаешь ошейник своего братишки? Он там на заднем сиденье, гостит у моих ребят.

– Чего тебе надо от меня, Паки? – спросила я.

– Пока только одно: остановись вон там, возле мотеля, видишь? И спокойненько пересядь к нам в машину. Мне не слишком нравится твой музыкальный вкус, и, кроме того, у нас кондиционер.

Мне оставалось только подчиниться. Я остановилась возле небольшого миртового дерева, мы вышли, я заперла машину – все под его неусыпным наблюдением. Сумку бросила в машине на случай, если полиция заинтересуется: тогда они должны понять, что я оставила тачку не по своей воле.

Мы направились к белому авто, припарковавшемуся поодаль, стекла были тонированные, я не могла видеть, кто там и что меня может ожидать. Паки шел рядом почти танцующей походкой – так радовался, что мы у него в руках и он может посчитаться. У меня же не было ни времени, ни возможности сообразить, как себя вести и вообще что делать.

Только мы приблизились к белой машине, задняя дверца открылась, оттуда вышел один из громил с отнюдь не дружеским видом. В глубине я увидела Фрэнсиса, он поднял голову, и я еле сдержала крик ужаса: под глазом и на скуле у него были огромные синяки, нос распух. Может быть, даже сломан.

Я повернулась к Паки.

– Ты… свинья! Ответишь за это!

Глыба из мышц схватила меня и затолкала в машину. Я врезалась прямо во Фрэнсиса, и тот охнул. Паки треснул меня по голове, я тоже охнула и тут же прикусила губу, чтобы не разреветься.

– Фрэнсис, что с тобой? – негромко проговорила я, увидев, что у брата связаны и руки, и ноги.

– Фрэнсис? – с подозрением откликнулся Паки с переднего сиденья.

– Мое детское прозвище, – сквозь зубы объяснил мой брат. – Так меня до сих пор называют самые близкие.

Лишь тогда я сообразила, какую глупость сморозила. Если ко всему Паки поймет, что мы самозванцы и не имеем никакого отношения к Большому Лосю, нас ожидает верная смерть. Пока же этого может и не случиться, поскольку фамилия Лаватини все же для него кое-что значит. Впрочем, как видим, не слишком много.

– Ты понимаешь, Паки, чего творишь? – Я постаралась, чтобы в моем голосе звучала спокойная угроза. – У тебя работает соображалка? Если бы его отец увидел сейчас своего сына…

– Заткнись! – завопил Паки. – А вы что… со мной…

Я заметила, лицо у него налилось кровью, словно внезапно подскочила температура, а правая нога начала выбивать дробь.

– Заткнись, – повторил он уже гораздо тише и обратился к одному из охранников: – Достань мой кокнар.

Тот полез во внутренний карман и вытащил пластиковый пакетик.

– Босс, – сказал другой громила, – может, это не лучшая идея… с ними…

– Заткнись! – в третий раз взвизгнул Паки, и в его руке блеснул пистолет.

Разошелся, с ужасом подумала я. Что он еще выкинет? Перестреляет нас всех подряд?

Но пистолет исчез так же быстро, как появился, Паки выхватил пакет у охранника и погрузил нос в темный порошок. Вот откуда он черпал смелость – из кокаина. Однако нам от этого не легче.

Некоторое время все молчали. Паки блаженно откинулся на спинку сиденья. Я снова взглянула на Фрэнсиса. Тот неотрывно смотрел в спину Паки, в глазах у него горела ненависть. Таким я его никогда не видела. Впрочем, он и сам никогда не видел, не мог даже представить себя в такой ситуации.

Паки снова повернулся к нам. Лицо у него было удовлетворенное, спокойное, чтобы не сказать дружелюбное.

– Не надо ссориться с Коццоне, – сказал он. – Не надо наступать нам на хвост, кто бы ты ни был.

Мы уже ехали… Куда? Насколько я могла понять, город кончился, впереди были мили и мили сельских дорог, болотистых перелесков, где домика не увидишь, не то что человека. Особенно на таких топях.

Машину затрясло на рытвинах, я вся похолодела. Так вот что он задумал… Поэтому, наверное, и не завязал нам глаза, не уложил на днище машины. Ему все равно, знаем мы, куда едем, или нет. Ведь обратного пути для нас не будет.

Паки тем временем что-то говорил:

– … Когда вас ведут со связанными руками по психушке… Знаете, что это такое? Что за удовольствие?

Я совершенно искренне замотала головой, попыталась изобразить сочувствие.

– Конечно, кошмар, – сказала я. – Но если вы подумаете о том положении, в которое мы тогда попали, то поймете: мы нашли лучший выход. Во всяком случае, мирный.

Паки с подозрением воззрился на меня:

– Чего ты городишь?

– Очень просто, – ответила я, не зная, что говорить дальше. Мне было тошно, страшно – за себя, за Фрэнсиса, которого я, проклятая дура, втянула во все эти дела. – Потому что… – повторила я.

Мой дорогой братец, избитый, но не потерявший духа, перехватил инициативу.

– Чего тут не понимать? – сказал он. – Как еще могли мы поступить? Посуди сам. Вы заманили нас в ловушку. В Нью-Йорке мы, конечно, повели бы себя по-другому, более, как бы сказать, цивилизованно. Но здесь, в джунглях Флориды, где у нас почти никого нет под рукой, пришлось что-то изобретать на месте. Ты усек?

Судя по виду Паки, он ничего не “усек”, и я, по правде говоря, тоже, но останавливаться было нельзя. Вот уж воистину промедление смерти подобно.

Поэтому я опять начала говорить:

– Мы ведь с вашим синдикатом толком не знакомы, верно, Паки? И с вашими приемами тоже. Кто знал, может, вы собирались нас пришить прямо на веранде ресторана? Ты ведь сразу продемонстрировал нам двух своих боевиков – что мы должны были подумать? А если твой способ защиты – нападение? Да еще с помощью этих… – я решила польстить громилам, – силачей. Разве нам с ними справиться? Вот и пришлось защищаться мирными способами.

Моя речь заставила Паки призадуматься, я это видела. Он не отвечал и делал, как мне кажется, правильно: потому что скажи он, что ничего не намеревался с нами сотворить, – и его громилы, чего доброго, посчитали бы его глупцом или трусом, а признайся, что хотел, – получится, мы были правы, упредив его.

Я заполнила паузу новым откровением:

– Не стала бы объясняться с тобой, если бы ты был какой-нибудь шестеркой. Но ты человек серьезный, потому должен понять… Лось-младший… – я повернулась к Фрэнсису, – он не даст соврать, сказал мне тогда: если вы нападете, он убьет тебя. Но тут же мы подумали и сказали себе: нельзя, чтобы наши семьи вот так, с бухты-барахты, вступили в смертельную вражду, развязали междоусобную войну. Разве старшие нас одобрят?.. Особенно сейчас, в такое трудное время…

Я замолчала, посчитав, что сказала все, что следует. Громилы смотрели на меня с пониманием, так мне, во всяком случае, хотелось думать.

– Что ж, – медленно произнес Паки, – оно вроде и так, но то, что вы сделали… Вы же нанесли мне оскорбление.

– Лучше, если бы мы все валялись там с дырами в черепушках? Как по-твоему? – спросил Фрэнсис.

И опять, судя по выражению их лиц, громилы одобрили слова моего брата Лося.

Однако Паки не выглядел до конца удовлетворенным. Возможно, в его воспаленном мозгу убийства, трупы, кровь ассоциировались с чем-то, что придает человеку больший почет и уважение в обществе.

Я решила, что необходимо попытаться закрепить нашу с Фрэнсисом маленькую победу, и снова заговорила.

– Большой Лось, – сказала я, – наверняка не рассуждал бы, как мы с братом. Он бы и думать не захотел ни о каком перемирии после оскорблений, каким нас подвергли. Но мы хотим мира. А что касается твоего поведения, Паки, то, я думаю, ты не так понял или не так исполняешь указания, которые получил от старших. Возможно, они не сообщили тебе все подробности отношений с кланом Лаватини, или ты позабыл чего-то… Это мы с Фрэ… с Лосем сразу учуяли. Еще там, в ресторане. Потому и не получился откровенный разговор.

Паки поморщился и взглянул на своих сподвижников.

– Дай-ка мне мобильник, – сказал он, положив пистолет рядом с собой на сиденье, и у меня было мелькнула мысль воспользоваться им, но я тут же ее отбросила, вспомнив, что Фрэнсис связан по рукам и ногам, а я вообще не умею стрелять.

Паки уже набирал номер.

– Сейчас кое-что проверю, – сказал он, обращаясь ко мне. – Не воображай, что можешь меня на козе объехать. Если ты…

Он не договорил, потому что ему ответили.

– Привет! – заорал он. – Это ты?.. Чего?.. А это я! – Он хлопнул телефонной трубкой себя по ладони. – Да я же! Паки! А ты кто?.. Дики? Я тебя плохо слышу… Опять, наверное, эти хреновы батарейки на исходе… Чего?.. Я вовсе не так много разговариваю… Скажи, чего у нас во Флориде с синдикатом Лаватини? Какие дела?.. Чего?.. Дики! Я тебя не слышу!..

Он прямо вдавил себе в ухо трубку, но та начала вдруг издавать противный высокий звук, и Паки отбросил ее.

– Дерьмо! – Он взглянул на своих громил. – Ничего не понятно… Значит, мы вот что… Сверни на ту грязную дорогу, – приказал он тому, кто был за рулем, – и останови.

Когда машина замерла, он снова схватил пистолет и наставил прямо на меня.

– Может, наши семьи имеют кое-что общее, – сказал он, – может, нет. Не знаю. Но знаю, что должен ответить на оскорбление, которое мне нанесли. И поэтому…

Он кивнул громилам, и те тоже выхватили свое оружие.

Вот и конец, мелькнуло у меня в голове. Скорей бы уж…

– Дальше не поедем, – донеслись до меня его слова. – Вылезайте из машины, полюбуйтесь природой…

Я почувствовала тошноту. Сейчас меня вырвет, а потом я вообще останусь лежать на этом грязном куске флоридской земли, недалеко от веселого города Панама-Сити. Нас даже не найдут… наши тела. Или обнаружат через много-много лет обглоданные скелеты и опознают, кому они принадлежат, только по анализу челюсти. Зубов то есть.

Фрэнсиса выкинули из машины, он свалился на землю рядом со мной. Паки наблюдал за нами, не слезая с сиденья.

– Так и сделаем, – сказал он. – Оставим вас тут под солнышком, позагорайте немного.

Я снова невольно обвела взглядом унылую равнину. Откуда она взялась? Сколько живу во Флориде, даже не знала, что тут есть такие места… Смотри, смотри, сказала я себе. В последний раз… И опять мелькнула страшная мысль: а за что Фрэнсиса? Он-то ведь просто отдохнуть приехал. Развеяться…

– Почувствуйте, чего я там испытал, – опять услышала я голос Паки. – В психушке вашей. Вспоминайте Коццоне. Не забывайте его… И если доведется вместе работать, тоже не забывайте… Так что будем уважать друг друга. Мы – вас, вы – нас. И пускай это будет уроком для всех… Привет…

Если бы я смогла сразу понять смысл его, как всегда, возбужденных, не слишком связных речей, то, наверное, почти успокоилась бы, но до меня дошло, только когда я, стоя с зажмуренными глазами, различила шум отъезжающей машины. Только тогда я, открыв глаза, вцепилась в руку стоящего рядом Фрэнсиса.

– Господи, – пробормотала я, – уехали. Даже не убили нас…

Больше ничего я сказать не могла: слезы душили. Фрэнсис коротко вздохнул.

– Развяжи меня, сестренка, – попросил он, и я жутко удивилась, что голос у него такой же, как прежде. – И давай поскорей выбираться отсюда.

Дрожащими руками я распустила все узлы, ощущая, как напряжено тело брата.

– А теперь в путь, – произнес он таким тоном, словно мы просто выходили из дома на улицу.

Но мы находились не на улице, а в самой настоящей, хоть и не большой по размерам, пустыне. В болотах Флориды. Пусть полузасохших. Над нами палило, как над всякой пустыней, жаркое солнце. К тому же я не имела ни малейшего понятия, куда идти, в какую сторону. А с детства – из книжек и устных рассказов – я знала, что заблудиться и погибнуть от голода и жажды можно и в самом обыкновенном пригородном лесу. Не говоря о пригородной заболоченной пустыне.

Однако Фрэнсиса, насколько я понимала, эти мысли совершенно не беспокоили. Он уверенно тронулся с места и зашагал куда-то, как я заметила, левее палящего над нами солнечного диска.

– Фрэнсис, – окликнула я его, следуя за ним по пятам, – откуда ты знаешь, в какую сторону идти?

– Идти надо на восток, – ответил он, не поворачивая головы. – Что мы и делаем. А потом повернем южнее, в сторону океана.

Как все-таки хорошо, что когда-то мой прекрасный брат был в отряде бойскаутов! Почему я сама сразу не сообразила, в какой стороне от солнца находится наш дорогой чертов океан?.. Ничего-то я в жизни не знаю, а воображаю из себя невесть что и пытаюсь без посторонней помощи найти убийцу трех человек. Дура стоеросовая!..

Я сделала над собой усилие, чтобы догнать Фрэнсиса и шагать рядом с ним. Мне хотелось видеть его лицо. С синяками. Хотелось узнать, что он сейчас думает… Обо мне, которая втянула его в этот кошмар… Хотелось понять, как он ко мне относится… как будет относиться.

Я видела, брат замкнулся в себе – он всегда поступал так, когда случалось что-то неприятное: не вываливал свои беды на других, а искал решение сам. И, как правило, находил. Так было, когда от него ушла жена, так же он вел себя сейчас, спустя несколько минут после того, как нам обоим угрожала смерть от руки психопата и наркомана.

Я коснулась его рукава и заставила взглянуть на меня.

– Прости, Фрэнсис, – сказала я. – Ради Бога, прости. Он рассмеялся – громко, я бы даже сказала, весело, и его странный смех раскатился под жарким солнцем над сухой потрескавшейся землей.

– Кьяра, о чем ты? Я сам виноват. Они застали меня спящим. Я ничего не слышал, не запер дверь. А твоя собака была в гостях у соседки.

И снова я услышала смех, от которого хотелось тоже смеяться, но еще больше – плакать.

– Все вы, чертовы бабы, одинаковы. – Фрэнсис прибавил шагу, я еле поспевала за ним. – На главном месте у вас что? Чувства. А не разум. И они заводят вас Бог знает куда. Но что хуже всего, они ничего не меняют. Не справятся с плохим и не вернут хорошее, если оно было.

Брат вздохнул, и я поняла, о чем он вспомнил: о своей Луис, о том, как в один паршивый день она ушла из их небольшого, похожего на все другие домика, забрав с собой все, что там было, вплоть до мебели, и оставив только свадебную фотографию в разломанной рамке под разбитым стеклом.

Я тоже вздохнула и сказала ему так:

– Может, ты и прав, Фрэнсис. Может быть, чувства ничему не могут помочь, кроме как избавить душу и сердце от лишнего гнета. Но знаю точно: если подавлять их и не давать выхода, то взорвешься. И к хорошему решению без них тоже не придешь, останешься в горьком одиночестве.

– Понимаю, Кьяра, кого ты имеешь в виду.

– Да, Фрэнсис, я и не скрываю, что говорю о тебе. А еще о тех, кто тебя любит и не может без боли смотреть, как ты себя мучаешь столько времени.

В нормальных условиях мы с ним не говорили на эти темы – он всегда уходил от разговора, а вот сейчас даже отвечал мне. Чудеса, да и только!

– Видит Бог, Кьяра, я не думал, что ты и ма так переживаете из-за того, что мы расстались с Луис. Да, я сейчас один, и что такого? А лучше было бы жить с ней, зная, что эта женщина готова задрать ноги перед любым из моих дружков? Ну уж нет! И на нее, по-твоему, я должен был тратить свои эти самые… чувства? Тогда я бы уж точно взорвался.

Увы, мы говорили с ним на разных языках.

– Фрэнсис, – сказала я, – речь не совсем об этом. Я имела в виду… как бы сказать… что вообще все нужно пропускать через чувства. И разделять их с другими людьми. В том числе чувство страха, к примеру.

Мои последние слова заставили его остановиться и посмотреть на меня как на жалкую идиотку.

– Кьяра, – удивленно произнес он, – хочешь, чтобы мы сейчас присели на эту чертову землю и я начал рассказывать тебе, как испугался, когда они меня схватили и связали, словно куклу? И что я чуть не наложил в штаны, увидев, что ты тоже у них в лапах и они собираются кокнуть мою младшую сестренку? От этого, считаешь, и тебе, и мне станет легче?

Я, пожалуй, никогда еще не видела у него на лице такой боли, такого страдания, и меня захлестнула волна любви. Я схватила его руки и сжала изо всех сил.

– Фрэнсис! – воскликнула я. – Хватит этих дурацких разговоров. Но только одно скажу: я тебя ужасно люблю! Даже когда ты несешь околесицу или делаешься каменным, как статуя. Тогда я люблю статую! Знай, что ты мой самый главный герой и я стремлюсь быть в твоих глазах такой, какой ты хочешь меня видеть. Правда, не всегда получается.

Его взгляд потеплел, когда он снисходительно заметил:

– Опять из тебя прут эти самые чувства, и ты завираешься насчет меня. Тоже мне – нашла героя.

– А ты хотел бы, чтоб я тебя осудила за то, что уснул на дежурстве, и лишила денежной премии?

Он усмехнулся, ласково толкнул меня в бок, и я отлетела на край дороги и чуть не врезалась в кусты.

– Я пожалуюсь на тебя ма!

Он вытащил из кармана монетку и протянул мне:

– Позвони ей и все расскажи.

Я чувствовала, что нам обоим стало легче – произошла разрядка, и еще около часа мы шли в более приличном настроении, даже болтали о пустяках.

Когда на пути попалось наконец кафе, я нашла применение монете Фрэнсиса и позвонила Рейдин и Пат с просьбой приехать за нами, а мой брат угостил нас обоих пиццей и кружкой пива.

Примерно в начале третьего возле нас остановился пикап с двумя пожилыми женщинами и одной собакой, и первый вопрос у них был к Фрэнсису насчет цвета его лица.

– Ударился об дверь, – ответил он. – Совсем рассеянный стал.

– Со мной такое тоже часто случается, – утешила его Рейдин, но продолжала смотреть с некоторым подозрением, как если бы он был фламандцем или пришельцем.

Мы все четверо втиснулись на широкое переднее сиденье пикапа. Флафи переползала с одних колен на другие.

Я попросила, если можно, подвезти нас с Фрэнсисом к офису адвоката Шварца, куда обещала прийти к трем часам Марла. Ее могут ожидать новые неприятности, пояснила я.

– У нее слишком большая грудь, чтобы забеременеть и родить, – сообщила Рейдин. – У меня была такая кошка. Бедняжка задохнулась.

– О каких еще неприятностях ты говоришь, Кьяра? – спросила Пат.

– Скорее, об опасности, – ответила я. – Впрочем, не уверена… Сегодня я опять получила в подарок цветы и подумала: может быть, Рейдин права и охота идет именно на нас, выступающих в клубе. А освобождение Марлы увеличивает подозрения в отношении настоящего убийцы, и он может принять срочные меры к ее устранению. Вполне вероятно, она к тому же что-то знает, но боится говорить. Фрэнсис поморщился и приложил банку содовой, которую держал в руке, к синяку под глазом.

– Кьяра, – начал он, – у меня появилось вдруг одно чувство. Вернее, предчувствие. Могу я им поделиться?

Сначала я решила, он просто подшучивает надо мной, но выражение его лица говорило об обратном, и, кажется, я догадывалась, о чем пойдет речь.

– Может, не стоит сейчас? Поделишься, когда приедем домой.

Брат оставил мою просьбу без внимания.

– Хочу сообщить тебе, – сказал он, – что предчувствие это плохое, на твоем месте я бы немедленно поставил в известность полицию и твоего друга о том, что случилось. Уверен, им было бы интересно узнать о нашем недавнем путешествии по пригородам Панама-Сити с добрыми друзьями в их белом автомобиле.

Рейдин наклонилась к Фрэнсису и внимательно вгляделась в его лицо.

– Начинаю думать, – пояснила она, – что у нас с вами один и тот же психотерапевт. Мой также постоянно призывает делиться своими чувствами со всей нашей группой. – Она помолчала и добавила: – Только мне кажется это невежливым с моей стороны: зачем им все про меня знать?

Фрэнсис откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

– Рейдин, – торжественно произнес он, – а я начинаю думать, что самая здравомыслящая из нас – это вы.

– Спасибо, Фрэнсис. – Старушка удовлетворенно улыбнулась. – Врачи называют это “аффирмация”… Признание одним человеком другого, вот что это такое…