Текст книги "Исцеление Перекрестка"

Глава 2

Бидж отодвинула в сторону чашку чая, которого ей не хотелось, и прошла в комнату отдыха, чтобы привести себя в порядок. Можно было, конечно, воспользоваться зеркалом в зале для церемоний, но она не могла представить себе в такой ситуации свою мать; значит, и для нее это не подходит. Бидж впервые была на похоронах в качестве представительницы своей семьи.

Флюоресцентные лампы заставляли даже ее загорелую кожу выглядеть бледной. Бидж была в хорошей форме, но это освещение придавало ей анемичный вид. По привычке она стала искать симптомы болезни, потом быстро тряхнула головой, поправила жакет, получше заправила блузку и безуспешно попыталась пригладить волосы – слишком много странных ветров лохматило их за последнее время.

– Сошлюсь на выезд на пляж, если кто-нибудь спросит, – пробормотала она себе под нос. Было очень важно остаться незаметной и выглядеть как все.

Выглядеть так, как надо, было важно. Бидж вспомнила, как ее мать в таких случаях перед зеркалом в передней поправляла юбку, решительно одергивала рукава жакета – жакета более темного и строгого, чем любая одежда матери в другие дни. «Куда ты?» – спрашивала Бидж.

«Общественное мероприятие, – твердо отвечала ей мать, долго всматриваясь в собственное отражение. – Я должна представлять нашу семью». Она бывала серьезна и решительна – она, которая всегда все делала смеясь и с увлечением…

Прошло пятнадцать месяцев со дня смерти матери, ее похороны были самыми последними в семье. И вот теперь настала очередь Бидж выполнять те же обязанности.

Дорогу к похоронному бюро обозначали указатели, но даже не будь их, Бидж легко нашла бы дорогу. Она припарковала машину и быстро, хотя и несколько неуклюже из-за высоких каблуков парадных туфель прошла через площадку ко входу. Бидж вежливо кивнула швейцару – молодому человеку лет двадцати, на лице которого было написано сочувствие, но вовсе не печаль.

– Семейство Салем?

– Нет, Честертон… То есть да, спасибо. – Бидж представила, как ее мать снова и снова приезжала на похороны родственников, никогда ничего не говоря ни ей, ни Питеру. Бидж подошла к книге, лежащей на столике, и расписалась в ней: «Бидж Воган»; поколебавшись секунду, она добавила: «Абонентный ящик 795, Кендрик, Западная Виргиния». Зал для церемоний был украшен со вкусом. Викторианский стиль как нельзя лучше отвечал чувству, что смерти подобает торжественность ушедших веков. Простой ковер цвета шербета застилал пол, сочетая элегантность с прочностью асфальта. Бидж крепко стиснула в руке предписанную обычаем черную сумочку, которую она купила всего час назад, и прошла через зал, кивая тем, кто, как ей казалось, пытался ее узнать.

Лежащая в гробу женщина была страшно худа, и даже искусство кладбищенского гримера не смогло придать ее лицу безмятежный покой. Бидж присмотрелась внимательнее.

Она была ветеринаром, но и в человеке могла различить красноречивые признаки: мускулы, долго не получавшие нервных импульсов, атрофировались, поза, традиционно приданная телу кладбищенскими служителями, не была естественной для этой женщины. Тетя Кэтрин умерла после тяжелой болезни.

Бидж пробормотала молитву, закончив ее благодарностью от всего сердца за то, что теперь она сама не придет к такому же концу.

– Хелло! – Толстая седая женщина в черном грубошерстном костюме подошла вплотную к Бидж и остановилась рядом – чересчур близко. – Ты ведь дочка Лорел, верно? – Она крепко стиснула обе руки Бидж. – Я тебя помню. Спасибо, что приехала. Не очень достойные похороны, – пробормотала она, – на достойные похороны все должны бы приехать с поминальными пирогами для раздачи бедным. – Заметив недоуменный взгляд Бидж, она снизошла до того, чтобы назвать себя: – Элизабет Честертон Блаунт.

– Мамина тетушка Бетти. – Бидж, в свою очередь, стиснула руки женщины. – Я рада познакомиться с вами. Мама часто говорила о вас.

– Правда? – Женщина оттаяла и благодарно взглянула на Бидж.

У той никогда не хватило бы жестокосердия добавить: «Мама считала, что вы давно умерли». Вместо этого она сказала:

– Она часто вспоминала вас, рассказывая о своем детстве. И, – Бидж обвела взглядом зал, – о других случаях.

– Мы не очень дружная семья. Хорошо хоть, что по таким случаям собираемся все вместе. – Тетушка Бетти тоже огляделась. – А ты похожа на бедняжку Лорел, вот я и узнала тебя. И я запомнила тебя с ее… ну…

Бидж кивнула.

– Наверное, мы встречались на ее похоронах. Тогда так много было народу… – Подумав, Бидж добавила: – И на похоронах дедушки мы встречались.

Упоминание о дедушке было ошибкой: тетушка Бетти попятилась, что-то вежливо пробормотала и ретировалась к группе более тактичных родственников. Впрочем, Бидж была рада этому. Она смотрела на представителей старшего поколения, на родителей, знакомивших с родственниками своих детей. Если не считать того, что присутствующие разговаривали друг с другом как с не очень близкими знакомыми, все выглядело так, как выглядело бы при встрече членов любой другой семьи.

– Прости. Ты Бидж?

Она с удивлением повернулась на голос и увидела перед собой синий спортивный пиджак. Чтобы посмотреть в лицо говорящему, Бидж пришлось запрокинуть голову.

Белобрысому и светлоглазому молодому человеку было не больше двадцати. Он серьезно посмотрел на Бидж.

– Я слышал о тебе. Ты ведь занимаешься медициной.

Бидж поморщилась. Те члены ее семьи, которые заговаривали о медицине, бывали обычно ужасно неуверены в себе, безуспешно пытаясь разрешить проблему при помощи тестов, но все равно подозревая правду – как правило, из семейных преданий.

– Я ветеринар.

– Верно. – Молодой человек протянул руку. – Я Энди Честертон. Мы с тобой двоюродные.

– Бидж Воган… Ох, прости: ты же знаешь, как меня зовут. – Бидж пыталась проследить родственные связи. – Должно быть, твой отец – мой дядя Вайатт. – Она с беспокойством вспомнила, что дядя Вайатт давно умер – один из тех родственников, о которых в семье старались не говорить.

Юноша пожал плечами, и при обычных обстоятельствах Бидж и не догадалась бы, чего стоит такой небрежный жест.

– Мой отец сгорел в собственной постели во время пожара. Может, все и загорелось от его сигареты. Никто не знает, отчего начался пожар, хотя ни для кого в семье не секрет, почему он не смог погасить огонь.

– Мне очень жаль твою тетю…

– Мне тоже. Она, кстати, и твоя тетя. – Он еще раз тряхнул ее руку, не замечая, казалось, что делает.

– Ты был близок с ней? Молодой человек нахмурился.

– В нашей семье никто ни с кем не близок. Послушай, не можем ли мы выйти куда-нибудь и поговорить? – Он казался чем-то испуганным. – Это важно.

– В таком случае… Недалеко отсюда есть кафе, – сказала Бидж.

– Э-э… знаешь, если ты предпочитаешь не разговаривать со мной, я пойму. Бидж покачала головой.

– Всю мою жизнь родственники шарахались от меня. – Ей было всего двадцать восемь, но различие ее и Энди жизненного опыта было поразительным и слегка пугающим.

Бидж заказала чай и долила в него молока. Энди заказал черный кофе без сахара, но испортил эффект, соблазнившись ореховым пирожным. Юноша сгорбился в углу кабинки и ждал, пока Бидж начнет разговор.

– Энди, я что-то запуталась. Кто твои братья и сестры?

Юноша покачал головой.

– Я единственный ребенок.

– Так, Значит, у тебя никого нет, кроме матери…

– И от нее я ничего не могу узнать. – Он сделал большой глоток кофе, поморщился и откусил огромный кусок пирожного; сироп, которым были политы орехи, потянулся длинными извивающимися нитями. – Я хотел бы, чтобы ты взглянула кое на что. Сначала это кажется чистым безумием, но, клянусь тебе, тут не просто совпадение.

Он вытащил сложенный в несколько раз лист бумаги с аккуратно напечатанными именами.

– Это наше генеалогическое древо. – Энди расправил лист, прижав его подставкой для бумажных салфеток, солонкой и пепельницей. Схема включала четыре поколения. Около каждого имени значились даты рождения и смерти; указаны были и причины смерти, если они были известны. Когда же они известны не были, рядом красовались жирные черные вопросительные знаки.

Захваченная увиденным, Бидж разыскала на листе имена своего деда, матери (с вопросительным знаком) и Кэтрин Честертон Салем, потом коснулась пальцем собственного имени и имени своего брата Питера. Энди кашлянул.

– Знаешь, я совсем не хотел бы тебя пугать.

– Почему это должно меня испугать? – Но Бидж уже все было ясно, и теперь она старалась найти способ, как объяснить этому мальчику…

Энди вытащил второй лист; на нем имена были выстроены в колонки.

– Здесь у меня даты смерти и возраст, в котором умирали члены семьи, – отдельная колонка для каждой ветви. – Он постучал пальцем по первому листу. – На генеалогическом древе ранние смерти тоже помечены.

На Бидж это произвело впечатление. Почему такая мысль не пришла ей самой?

– Я обработал семейные архивы Дайзартов, Блаунтов, Воганов и Честертонов. Из всех ветвей большинство ранних смертей… ну если не ранних, то в среднем возрасте, приходится на Честертонов. – Энди виновато взглянул на нее. – Это та ветвь, из которой происходила твоя мать.

– Да, я знаю. – Бидж собралась с силами и тихо проговорила: – Моя мать покончила с собой.

– Ох… Похоже, что и мой отец тоже. – Энди закусил губу. – Мне действительно очень жаль, Бидж, но поэтому-то мне и приходится обратиться к тебе: может быть, твоя мать знала о чем-то? С нашей семьей что-то не так? – Когда Бидж ничего не ответила, он продолжал: – Пожалуйста, помоги мне. Я понимаю, мы только что встретились, и все это звучит странно и невразумительно. Но не говорила ли тебе чего-нибудь твоя мать? Папа ничего мне не рассказывал – просто отказывался говорить о родственниках.

Бидж долго молча смотрела на Энди. Молодой человек был загорелым, как на рекламе мужского одеколона, и мускулистым, хотя детский жирок еще был заметен. Глаза его, несмотря на тревогу, смотрели ясно и удивительно, как показалось Бидж, невинно.

В памяти Бидж всплыли строки предсмертной записки ее матери: «Бидж, писать это – самое трудное дело, которое только может выпасть матери. Особенно тяжело это делать мне – зная, что может наступить день, когда ты окажешься перед таким же выбором…» Бидж впервые сейчас поняла чувства, которые испытывала ее мать, и перестала горько упрекать ее в душе за то, что та никогда, пока была жива, ничего не говорила ей о семейной болезни.

Бидж сделала выразительный жест руками.

– Поверь, я не пытаюсь от тебя отделаться. – Она отхлебнула чаю, пытаясь найти подходящие слова, потом сдалась. Заставлять его ждать жестоко, а подготовиться к такому разговору все равно невозможно. – Ладно. Существует такое заболевание: болезнь Хантингтона, или хорея Хантингтона. Тебе приходилось о ней слышать?

Энди покачал головой. Его руки, лежавшие на пластиковой столешнице, сжались в кулаки с такой силой, что суставы побелели.

– Это болезнь, вызывающая дегенерацию нервной системы, болезнь неизлечимая. Она связана с аутосомамиnote 2Note2
  Аутосома – неполовая хромосома.


[Закрыть]… – Энди смотрел на нее непонимающе, но Бидж продолжала: – Это генетическое нарушение, поражен доминантный ген. В нашей семье заболевает половина родившихся, если, конечно, не оба родителя больны, тогда вероятность еще выше.

– В чем это проявляется? – спросил Энди напряженным дрожащим голосом.

Бидж снова взмахнула руками, не находя нужных слов. Какой-то частью сознания она отметила, что теперь часто делает этот жест: был период в ее жизни, когда она следила за своими руками, не позволяя им жестикулировать.

– Болезнь в чем-то сходна с рассеянным склерозом, в чем-то – с шизофренией. Ты не можешь управлять своими мускулами, как другие люди, твое настроение быстро меняется – от возбуждения к депрессии. На ранних стадиях часто ставят неверный диагноз – шизофрения или раздвоение личности, если не бывает известна история семьи.

Энди машинально откусил еще кусок пирожного, хотя казалось, что его вот-вот начнет тошнить.

– Что ты имеешь в виду насчет невозможности управлять мускулами? В чем это проявляется?

– Человек становится неуклюжим. У него дрожат руки. Ты все роняешь, часто теряешь равновесие… Вот что: тебе нужно посоветоваться с врачом, иначе ты будешь приходить в ужас каждый раз, как что-нибудь уронишь или разобьешь. – Бидж попыталась улыбнуться. – Мы ведь обыкновенные люди и бываем неуклюжи, как и все.

– Неуклюжи, как и все, – задумчиво повторил он. – Ко мне это подходит. – Он облизал губы. – А всегда ли… – юноша сглотнул, – это смертельная болезнь? Всегда ли она протекает одинаково?

Бидж вспомнила свою мать и родственников по материнской линии.

– Всегда. Как только появятся первые симптомы – обычно между тридцатью пятью и сорока пятью годами, – дальше болезнь прогрессирует безжалостно. – Бидж не стала отвлекаться на описание более легкой формы – ювенильной хореи. Если Энди так же страстно заинтересован, как была она сама, он скоро все узнает.

Дыхание молодого человека стало быстрым и поверхностным.

– Лекарство от нее существует?

Бидж почувствовала себя отвратительно эгоистичной.

– Пока еще нет. Ведутся эксперименты по лекарственной терапии: она замедляет вырождение клеток мозга. Больше в общем-то ничего.

– О'кей. – Но он пристально смотрел на столешницу, и было ясно, что все далеко не о'кей. В соседней кабинке две школьницы громко обсуждали кого-то по имени Трент: девственник он еще или нет? Это был глупый и бессмысленный разговор, живой и веселый – такой чуждый для Энди и Бидж.

Наконец он спросил:

– Так что я могу сделать?

Бидж не обратила внимания на это «я».

– Ты можешь пройти тестирование. Это не очень дорого, и после ты будешь знать наверняка. Знать, – откровенно призналась она, – много тяжелее, чем не знать. Я понимаю, тебе кажется, будто это не так, однако можешь мне поверить.

– Ты прошла тестирование? – Энди поспешно зажал рот рукой, словно пытаясь загнать вопрос обратно, но было поздно. Его резкое движение заставило чашку с кофе подпрыгнуть, и жидкость расплескалась: темное пятно на листе с генеалогическим древом накрыло половину имен.

Бидж промокнула лужу салфеткой.

– Я обдумывала это. – Бидж не стала говорить, что наличие у нее хореи Хантингтона подтвердилось, и уж тем более не стала сообщать, что теперь для нее это не имеет значения. – Сначала думаешь, будто знание принесет тебе облегчение, потом вспоминаешь об остальных своих родственниках.

Энди закрыл глаза, погрузившись в размышления.

– Конечно. Я понял. – Бидж видела, что он и в самом деле понял – немножко. Юноша обхватил себя за плечи, хотя в кафе не было холодно, и тихо пробормотал: – Спасибо.

Бидж была поражена.

– За что? Я узнала об этом два года назад, и вся моя жизнь тогда развалилась на части. Мне ужасно жаль говорить обо всем этом тебе.

Энди устало потер обеими руками лицо, став похожим на старика, огорченного семейной ссорой.

– И все-таки так гораздо лучше, чем догадываться о чем-то и ничего не знать достоверно. – Бидж подумала, что такой же жест он будет делать, когда ему исполнится пятьдесят, если, конечно, он сможет дожить до этого возраста. – Самое странное – как обыденно все это воспринимается, даже наш разговор. Можешь ты представить себе что-нибудь такое же странное в своей обычной жизни в реальном мире?

Бидж улыбнулась ему.

– А я и не живу в реальном мире.

Энди улыбнулся тоже, приняв ее ответ за шутку. Он настоял, что заплатит за чай Бидж, и они вместе прошли на автостоянку перед похоронным бюро.

– Ты пойдешь на кладбище? – спросила Бидж. Энди передернуло, и Бидж поняла, почему мать никогда не брала их с братом на похороны.

– Я должен уехать. – Резко повернувшись, Энди заглянул Бидж в глаза. – Неужели тебе не страшно? Не смотришь ли ты на календарь, гадая, сколько тебе отведено лет, не боишься ли, что это случится с тобой?

Бидж подумала: какой была бы его реакция, ответь она: «Со мной это уже случилось». Но произнесла она другое:

– Вроде бы, как мне говорили, ты собираешься поступать в Западно-Виргинский университет? – Совпадения тут не было; их семья предпочитала Западно-Виргинский Университету Виргинии.

– Да, на физический. Да, ведь верно: ты тоже там училась, только в ветеринарном колледже. А чем ты занимаешься после окончания?

– У меня частная практика, – пожала плечами Бидж.

Распрощались они с чувством неловкости: имевший место разговор едва ли располагал к обмену любезностями.

– Желаю тебе благополучно доехать до дому, – сказала Бидж.

– На самом деле я еду не домой. – Он слабо улыбнулся. – Я встречаюсь на побережье с друзьями, мы там сняли на неделю дом. – Он порылся в кармане своего спортивного пиджака. – Где-то у меня есть карта… Как только доберусь до побережья, там уже не заблужусь.

Бидж рассеянно откликнулась:

– На юг по 95 – му шоссе, потом объедешь Ричмонд по 295 – му, снова по 95 – му на 460 – е, напрямую к Питерсбергу, затем по 64 – му объедешь Норфолк, на юг по 17 – му через Дисмал-Суомп и свернешь на восток по 158 – му, не доезжая Элизабет-Сити.

Энди вытаращил на нее глаза.

– Ты уверена?

Бидж, заглянув в себя, могла бы перечислить все дренажные трубы, каждую неожиданную на южных дорогах трещину от мороза, каждую колдобину, не заделанную при ремонте.

– Более или менее уверена.

– О'кей. – Он сделал шаг вперед и обнял Бидж. – Спасибо, что рассказала мне. Тут Бидж решилась.

– Энди! Когда вернешься в университет, оставь мне записку в моем абонентном ящике на почте. – Она быстро написала свой адрес. – Есть один профессор физики, с которым я хочу тебя познакомить.

– Ладно. – Молодой человек сел в машину, и Бидж повернула ко входу на кладбище.

Церемония у могилы не заняла много времени. День был прекрасный, дул легкий теплый ветерок, и на ветке распевал кардинал – защищая свою гнездовую территорию, вспомнила Бидж. Теперь она гораздо лучше понимала дикую природу, чем раньше.

Священник произнес короткую молитву, потом прочел отрывок из «Книги Притчей Соломоновых»: «Если ты в день бедствия оказался слабым, то бедна сила твоя»note 3Note3
  Библия, Книга Притчей Соломоновых, 24;10.


[Закрыть]. Это должно было служить похвалой Кэтрин Салем.

Бидж, однако, подумала о своей матери и поморщилась. Быстрый взгляд на стоящих вокруг могилы родственников оставил у нее впечатление, что и они чувствуют вину. Только две дочери Кэтрин Салем, женщины лет под сорок, не обращали ни на что внимания.

Гроб опустили в могилу, и собравшиеся поспешно стали кидать на него горсти земли. Какой-то пожилой родственник из Западной Виргинии пропел гимн:

О, возрадуйся, брат мой возлюбленный,

Ты избавлен теперь от мучений.

Так забудь все свои испытанья,

Все заботы оставь в сей юдоли.

Бидж сочла, что с нее достаточно. Быстро кивнув собравшимся, она прошла к своей взятой напрокат машине.

До Кендрика было три с половиной часа езды по шоссе. У Бидж не было так много времени.

Вздохнув, она сняла парадные туфли, вытащила из-под сиденья кроссовки и надела их; потом достала из багажника рюкзак и пошла пешком. Бидж свернула направо в первый же переулок. Кирпичные стены домов по обе стороны скоро приобрели цвет песчаника, превратились в сложенную из крупных камней ограду, потом в стену каньона.

Еще сорок шагов, и она, пройдя между дюн, оказалась на песчаной дорожке, вьющейся между грудами водорослей. Арлингтон, оставшийся у нее за спиной, виден не был.

На протяжении следующей минуты Бидж дважды поворачивала на отходящие в сторону тропинки. Голоса морских птиц умолкли, воздух больше не пах солью. Справа поднялись глинистые кручи, впереди ветер гнал волны по заросшему клевером лугу. Одинокий крик похожей на сокола птицы отдался эхом от скал. Бидж улыбнулась и свернула налево.

Дорожка резко пошла в гору, песок под ногами сменился черноземом, потом поросшими мхом скалами. Среди мха начали попадаться пятна лишайников, тропинка была теперь усыпана сосновыми иглами. Облачное небо низко нависло над головой.

За последние пять минут Бидж не заметила на тропинке ни единой обертки от жвачки, банки из-под пива, контейнера от «бигмака».

Обойдя скалу, Бидж оказалась на озаренном солнцем склоне. Радуга висела над пустынной зеленой долиной, над струящимся с ее противоположной стороны водопадом. Бидж ощутила слезы на глазах: кто мог бы подумать, что по пути с похорон она увидит всю эту – красоту?

За поворотом дороги гравий сменился булыжником; по обеим сторонам появились глубокие канавы. Бидж пересекла не имеющий, казалось, возраста каменный мост через глубокий каньон. Несколько скоп или каких-то других похожих птиц парили ниже моста, высматривая добычу в скрытой туманом текущей по каньону реке. Одна из них вдруг резко нырнула вниз, исчезнув из виду. Бидж ощутила странную тоску по крупным хищным птицам.

Крутой склон ущелья сменился округлыми зелеными холмами. Их вершины тонули в тумане, но Бидж знала, что высоко они не поднимаются.

Через каждые несколько шагов характер дороги под ногами Бидж менялся, словно это было лоскутное одеяло: большие каменные плиты, булыжник, гравий. Преодолев небольшой подъем, Бидж оказалась на узком гребне, разделяющем глубокие долины.

Слева неуклюжее четвероногое размером с корову со странной формы челюстями и выступающими губами издало унылый рев и ринулось вниз по склону. Бидж, словно услышав сирену, подающую сигналы в тумане, вышла на середину дороги и постаралась не приближаться к обочинам.

Теперь скальный гребень перешел в пологую возвышенность, напоминающую старые сгладившиеся горы вроде Аппалачей. Туман ненадолго рассеялся, и Бидж увидела под ногами широкую долину. Девушка свернула на первую же тропинку, ведущую вниз, и вокруг нее снова сомкнулся туман.

Когда она вынырнула из влажной пелены, перед ней открылся великолепный вид на Кендрик и Западно-Виргинский университет. Ее отделяло от них не больше пяти миль.

Бидж шла теперь по проселочной дороге и почти сразу оказалась у въезда на ферму. Перед ней был типичный сельский дом, с белым штакетником вокруг, с большой верандой. Черепица на крыше поросла мхом; доски веранды были выщерблены и нуждались в покраске. Такая ферма могла быть где угодно в холмах Виргинии – обычный старый дом, принадлежащий самым обычным людям.

Сетчатая дверь широко распахнулась; появился огромный клюв, а затем хищная голова с пронзительными золотыми глазами – орлиная, но гораздо больше, чем у любой птицы. Страшные когти вцепились в дверь, и на веранду одним прыжком вылетело львиное крылатое тело.

Голова склонилась набок, глаз глянул на Бидж. Клюв раскрылся, и резкий ясный голос произнес:

– О, что за встреча. Царственная охотница, девственная и прекрасная. Ох… Прошу прощения – это другая богиня.

Бидж сказала с облегчением:

– Как же я рада тебя видеть. – Жизнь внезапно снова стала нормальной. Глава 3

Потом Бидж много раз думала, с нежностью и острым чувством сожаления, как похоже все это было на неспешный воскресный отдых – солнечный свет, друзья, семья. Тот день напоминал ей многие, проведенные в обществе матери, – номер «Вашингтон пост», валяющийся на полу гостиной, пересуды по поводу последнего безумного романа Питера, добродушное, почти безразличное обсуждение новостей…

Грифон склонил голову в любезном поклоне и протянул для пожатия когтистую лапу. Бидж была рада видеть, что он без труда сохраняет равновесие, а крылья, которые за время их знакомства не раз оказывались переломанными, благополучно срослись.

– Хелло, дорогая. Как же приятно тебя увидеть! Грифон разговаривал с ней, как интеллигентный и благовоспитанный дедушка, и вид у него был, как у сказочного противника героя мифа. «Это не так, – сердито поправила себя Бидж. – Он просто необыкновенно красив».

Она порылась в рюкзаке, неожиданно почувствовав смущение.

– Я тебе кое-что принесла.

– Мне? Как замечательно! Это что-то боится, молит о пощаде, залито кровью?

Раздался звучный низкий женский голос:

– Не обращай внимания, Бидж. Он сегодня просто не в настроении.

– Я никогда себе такого не позволяю – не обращать на него внимания. – Бидж прекрасно знала, что и Лори тоже всегда внимательна к настроениям грифона. – Принесла я книгу. – Она робко протянула грифону подарок, поняв, что он с самого начала видел, что лежит у нее в рюкзаке. Почему, разговаривая с грифоном, все время приходится сожалеть о неточности своих высказываний ?

Грифон жадно схватил подарок когтями и развернул бумагу.

– «Алиса в Стране Чудес». Кажется, ты как-то упоминала об этой книге.

– Я принесла тебе факсимильное воспроизведение первого издания – того, где иллюстрации Тенниела. – Бидж была ужасно рада, когда ей удалось найти его; она подумала, что грифон оценит подарок. – Полное название «Приключения Алисы в Подземном Царстве», и вот еще продолжение. – Бидж протянула грифону «Алису в Зазеркалье». – Надеюсь, тебе понравится.

– Еще бы, конечно. – Грифон прижал первую книгу к доскам пола и с интересом рассматривал иллюстрации, переворачивая страницы когтем. – Это чья-то фантазия или рассказ о действительно случившихся где-то событиях?

– Фантазия… – Бидж заколебалась, взглянув на лукавое лицо Лори, – насколько я знаю. Можно мне войти?

Грифон одним движением ухватил обе книги когтями и забросил себе на спину. Книги прочертили изящную дугу и скрылись между крыльями, заботливо сложившимися над ними.

– Прошу. – Грифон попятился, став еще более похожим на геральдическую фигуру на щите, и придержал дверь одной когтистой лапой, одновременно делая другой гостеприимный жест. – Пожалуйста, входи. – Он крикнул кому-то внутрь дома: – У нас сегодня к обеду, похоже, кто-то из мигрирующих сельскохозяйственных рабочих.

Бидж так и не вошла в дом: навстречу ей скользнул самый красивый мужчина из всех, кого только она знала.

– Бидж! – Он передвигался, опираясь на трость – последствие участия в недавней схватке, – а его улыбка была такой сияющей, что глазам становилось больно. – До чего же замечательно снова вас видеть! – Он низко поклонился и поцеловал ей руку, потом со смехом ловко, как танцор, привлек ее к себе и нежно поцеловал в губы. – Пожалуйста, не обижайтесь на нас.

– Я и не подумаю. – Она тоже обняла его, чувствуя собственную неуклюжесть, но совсем не огорченная ею. – Как идет ваше выздоровление?

– Неважно. – Солнечный луч блеснул на его гладко зачесанных волосах, безупречно гладкая бронзовая кожа, казалось, сияла отсветом послеполуденного солнца – перед Бидж был идеальный латиноамериканский возлюбленный, мечта любой женщины. – Я приехал сюда, чтобы миз Клейнман вынесла свое суждение. Она замечательно действует на выздоравливающих.

– Это все мое умение подойти к больному, – раздался голос из-за двери. Грифон и Протера машинально повернулись в ту сторону. Протера тут же снова обернулся к Бидж, улыбнулся и виновато пожал плечами.

Бидж коснулась его платья.

– Это что-то новое.

Протера кивнул и расправил подол.

– Мне повезло с покупкой: я заказал платье по каталогу, а сидит оно лучше сшитого на заказ. Но, пожалуйста, давайте уйдем с веранды: я чувствую себя здесь не очень уютно. – Выглядел он так же естественно и грациозно, как пантера на стволе дерева.

– Ну, когда я весь целиком на веранде, – заметил грифон, – вряд ли найдется что-то еще, что показалось бы странным.

– Вот как? – Протера предложил Бидж руку. – Прошу вас, входите.

Гостиная представляла собой странную смесь типичного для Западной Виргинии салона и восточного сераля. Посередине ее стояла старинная набитая конским волосом софа, достаточно большая и массивная, чтобы выдержать грифона. На стене красовались черно-белые фотографии: команда лесорубов, снятая в 1912 году, вид на Нью Ривер, нечеткий и неправдоподобный снимок слона на железнодорожной платформе: лебедка поднимала его за цепи, обмотанные вокруг шеи. На другой стене висели огромные цветные репродукции: несколько театрально разодетых римлян, приносящих клятву на мечах, и что-то похожее на охоту на львов. – Та, что слева, – «Клятва Горациев» Жака Луи Давида. Честь превыше жизни. Охота на львов справа – картина Делакруа. Обрати внимание, как изображена мускулатура. – Бидж уже заметила совершенное знание анатомии художником и подумала, что тот, должно быть, наблюдал львов с близкого расстояния. – Это, к сожалению, всего лишь репродукции. – Грифон огорченно смотрел на них. – Оригиналы один в Лувре, другой – в Чикагском институте искусств. Я хотел их получить, но миз Клейнман убедила меня, что это привлечет слишком много внимания.

Пока он рассматривал картины, Бидж заглянула в его спальню. Комната была обставлена по-спартански – огромный матрац на голом полу, поднос с единственной чайной чашкой, книжные полки от пола до потолка. Бидж с улыбкой глянула на лежащие у постели две пары вязаных домашних тапочек – набор для четырех лап. Или тапочки растянулись, или они были специально изготовлены так, чтобы подходить и орлиным, и львиным конечностям.

Грифон обернулся к Бидж.

– Надеюсь, ты оценишь компьютер, – сказал он, не скрывая гордости. – С тех пор, как ты была здесь в последний раз, появились кое-какие усовершенствования.

Действительно, увиденное ею было просто чудом. Монитор висел на прикрепленном к стене кронштейне; его можно было поворачивать под нужным углом. К стене же на петлях была подвешена изогнутая – в соответствии с требованиями эргономики – клавиатура. … Над ней висел ятаган, лезвие которого имело точно такую же кривизну. Под кушеткой виднелся явно мало употребляемый и приобретенный для полноты картины модем рядом с гнездом для подключения. Сам же компьютер со всеми его дисководами и дополнительной памятью стоял под изящным столом из вишневого дерева; на столе в низкой лаковой вазе лежала горка черных камней, из нее торчали темно-лиловые ирисы.

– Ты пользуешься Интернетом? – Бидж, которая за последние полтора года и телевизор-то видела редко, не говоря уже о компьютерах, выговорила название не очень уверенно.

– Иногда.

– Куда же от этого денешься, – сказала вошедшая в комнату и сразу же заполнившая ее Лори. Лори Клейнман страдала от ожирения, ее прическа – длинные прямые волосы – не изменилась с тех богемных дней, когда она занималась филологией и не стала еще лучшим анестезиологом ветеринарного колледжа. Совсем недавно, решительно высказав мнение по какому-либо поводу, она спряталась бы в облаке табачного дыма, боясь, что ее услышит кто-нибудь неподходящий. Теперь же она казалась уверенной в себе, как императрица, и грифон поклонился ей так же естественно, как в свое время кланялся королю.

Тут грифон заметил открытую дверь в спальню и стремительно нырнул туда.

– Ты видела мой справочный отдел? – Он указал на книжные полки, одновременно с деланно равнодушным видом накидывая покрывало на матрац и пряча тапочки. – Позволь показать тебе одну из моих любимых книг – своего рода бестиарий.