Текст книги "Зажги мое сердце"

Глава 50

Мир под ногами рухнул. Он превратился в разбитое стекло и с каждым моим шагом будто резал больнее кожу ног. Я честно старалась не плакать, глотала ртом воздух, выбрасывала все-все мысли из головы. Однако, когда я покинула парк, вдруг поняла – больше сил не осталось. Слезы, как крупные градины, стали скатываться по щекам, они слились с каплями от дождя. Мне было так больно, я словно проснулась ото сна, попала в дикую реальность… в ту, где Илья никогда не хотел взять меня за руку.

Неужели происходящее правда?

Над головой сверкнула яркая молния, и я не выдержала – оглянулась. До последнего почему-то думала, что Илья будет стоять там – за моей спиной. А потом он обязательно подойдёт, обнимет меня, и мы снова заговорим. Я готова была принять любую правду, даже ту, что он сблизился со мной ради возможности вернуть должок. Ведь неважно, что было в прошлом, важно – настоящее. Я бы надула губы, ударила кулачком его в плечо, но никогда не оттолкнула бы. Потому что… Моё сердце было рядом с Ильей. Наши звезды теперь работали от одной батарейки.

Так почему же?.. Почему он запросто отпустил меня? Почему не пошёл следом? Не обнял и ничего не сказал?

Господи, я выставила себя полной идиоткой…

Сжав кулак, я утерла слезы, которые, кажется, не планировали заканчиваться, и побрела по мокрому асфальту. Каждые пять минут я останавливалась, оглядывалась и с ужасом осознавала – не было никаких «нас». Неужели Илья притворялся? Неужели для него я была очередной «проходной» девушкой? Это была та правда, в которую мне не хотелось верить.

Тем временем улицы сменялись, дождь становился сильнее, прохожие мелькали мимо с разноцветными зонтиками. В воздухе витал запах влаги, пыли и вонь от дороги, вдоль которой я продолжала идти. Моя одежда промокла до нитки, но мне было все равно. Боль от ножа, который Илья вонзил в моё сердце, была хуже непогоды и холода. Удивительно, как один человек может подарить крылья и затем сам же отрезать их под корень.

Если бы меня спросили, что такое отношения, я бы сказала – это американские горки. Но в моем случае, вагонетка разбилась, когда летела на стремительной скорости вниз. Нельзя было на нее садиться.

В состоянии сомнамбулы я добрела до дома. До того самого, где выросла, играла под грибком, каталась на качелях и мечтала о большой сцене. Дома, которого у меня больше не было, спасибо за это отцу. Но ноги почему-то сами привели в это место. Наверное, в минуты полного отчаяния мы ищем пристанище, безопасный уголок, где можно дать волю эмоциям. Такие уголки всегда рядом с родителями, пускай даже теми, кто забирает надежды и крадет деньги.

Когда мама открыла дверь, глаза ее, словно две черные бусины, сделались еще шире, а губы разомкнулись от удивления. В одной руке мать держала ложку, а другую вытерла о фартук. Она готовила.

– Привет, мам, – сказала я, выдавливая из себя улыбку.

– Что с тобой? Почему ты вся мокрая? Боже, Майя! – она схватила меня за локоть и с силой заволокла на порог. Стала оглядывать, потом побежала в ванну и принесла махровое полотенце.

– Я немного промокла, – ответила тихо, вытирая лицо от холодных капель дождя.

– А ощущение, что тебя бросил парень, – мама покачала головой, знала бы она, что попала в самое яблочко. Хотя, как может бросить парень, который никогда не считал меня своей девушкой? Смешно. Это слишком смешно, но я не могла рассмеяться.

– Еще круче, – я скинула обувь и облокотилась о стену, прижимая к груди полотенце. – Меня пригласили в Москву на конкурс, тот самый, после которого можно попасть в Америку.

– Да ладно? – мама хлопнула в ладоши и улыбнулась, ее лицо выдавало искреннюю радость. Мы были полной противоположностью друг друга.

– Угу, только я… немного не знаю.

– Давай-ка заходи и рассказывай. А то еще заболеешь, я сейчас тебе чаю налью.

В ответ я кивнула. По инерции скинула с себя обувь, прошла на кухню и уселась на дальний стул. В воздухе витал запах тушеных овощей и свежей натертой свеклы. Мама готовила борщ. Отличная атмосфера для задушевных разговоров, только мне не хотелось ничего ей рассказывать. Это было… немного стыдно. Даже с учетом, что сердце не верило в слова Ильи. Оно было убеждено в обратном – нас связывали настоящие чувства, как бы он не вел себя, что бы не говорил. Но если тебя намеренно отталкивают, разве это не значит, что нужно остановиться?

Мать стала допытывать меня, и я ей рассказала о звонке помощницы Ярской, хотя эта тема была в данный момент мне абсолютно не интересна. Зато как мама обрадовалась, она то и дело причитала, что это судьба, меня заметили и оценили по достоинству. Вот только я не верила в реальную оценку, вполне возможно, что моя персона прошла в отборочный тур благодаря стараниям Ильи, а не моим танцевальным навыкам.

Через час явился отец. Он в привычной манере завалился на стул на кухне, стал уминать борщ с хлебом и горчицей, рассказывал о своих клиентах. Папа опять таксовал, периодически мать заставляла его приносить хоть какую-то пользу семье. О моих делах отец спросил вскользь и когда услышал, что его дочь пригласили в Москву, запел песню на манер матери:

– Вот! А ты горевала! Талантливые люди пробьются во всем, молодец, Майя! Мы с матерью всегда в тебя верили, – без запинки отчеканил он, прожевывая кусок хлеба. Я отвернулась, подперев рукой подбородок. По правде, отец никогда в меня не верил. Я мечтала о другом отце, который бы защищал свою дочь, спрашивал о ее делах, приходил на все концерты и дарил розу на восьмое марта.

В моей памяти было одно, пожалуй, довольно яркое воспоминание, связанное с отцом. И я бы не сказала, что оно положительное.

Мне семь лет, я ходила в танцевальный кружок при военном детском санатории. Целых три месяца мы разучивали танец новогодних зайцев и сами сооружали себе костюмы, потому что у санатория не было костюмерной, а у наших родителей денег. В итоге мы оделись в белые водолазки, черные шорты, и из проволоки с мишурой сделали себе уши. Это было мое первое выступление на сцене, я жутко волновалась. Мама не смогла сопроводить меня в тот день, поэтому попросила отца. Он завел меня в зал, в центре которого стояла искусственная елка и ненастоящие подарки в красной обертке. Отец не держал меня за руку, как делали другие родители, не сел передо мной на корточки и не подарил улыбку, заставляющую поверить в чудеса.

– Ну, беги, – сухо сказал папа.

– Я немного волнуюсь, – честно призналась я, разглядывая свои сапоги, грязные от полурастаявшего снега.

– Ты уже взрослая, а взрослые не волнуются.

Мне хотелось возразить, ведь я не считала себя взрослой. И как назло рядом с нами точно такой же папа подбадривал девочку из нашей группы перед выступлением. Но я подумала, может, отец прав? Наверное, поэтому тогда молча кивнула и ушла в гримерку. А спустя несколько лет все чаще вспоминала тот случай и все больше обижалась на папу. Тогда я не была взрослой, и он никогда не болел за своего ребенка от всего сердца. Но родителей, увы, не выбирают.

– Спасибо, – сухо отозвалась я. – Могу я сегодня переночевать здесь?

Возможно, это была не лучшая идея, однако после стольких событий, после похищения, которое теперь хоть и блекло серой тенью в голове, мне было немного страшно оставаться одной. Фобии не берутся из ниоткуда. Их создают люди.

– Ну что за вопросы? – мать улыбнулась, а отец протянул руку и вдруг потрепал меня по волосам. Он играл в заботливого родителя, явно позабыв о своих грешках. Удобно все-таки иногда включать амнезию. В другой раз я бы откинула его руку, но сейчас мне было слишком тяжело, меня словно опустошили, а еще постоянно хотелось плакать.

– Тогда я пойду, немного устала.

– Конечно, я сейчас принесу чистое постельное бельё.

Мать постелила мне в моей же комнате, открыла форточку и даже подбила подушку. Она нашла в шкафу мою старую пижаму, погладила зачем-то ее и повесила на спинку кровати. А уходя, вдруг оглянулась и тихо прошептала:

– Тебя точно не бросил парень?

Я подняла на нее глаза, которые норовили вот-вот наполниться слезами.

– Если такое случится, ты узнаешь об этом первой.

Глава 51

Всю ночь я промаялась, так и сминая под собой простыню, а под утро вообще полезла в телефон. Но там не обнаружила ни одного пропущенного вызова или сообщения. Илья просто испарился из моей жизни, словно его никогда в ней и не было. Слезы подкатили к глазам, и я плюхнулась на подушку, тихо подвывая. Еще даже сутки не прошли, а сердце уже тоскует. И главное, по кому тоскует? Человеку, который оттолкнул меня, а может, никогда и не хотел держать за руку.

В девять утра мне позвонила помощница Ярской, сообщила, что им необходимы мои паспортные данные для покупки билета и брони в гостинице. Вылет планируется завтра. Пока она говорила важную информацию, я прокручивала в голове свои выступления и задавалась вопросом: имею ли право вообще ехать на этот конкурс? Заслуженно ли получила возможность выйти на сцену в столице? Может, пора остановить бег по взлетной полосе и перестать тянуться к небу?

Однако сообщить свой отказ не осмелилась. Решила дать себе время в течение нескольких часов. Тем более на сегодня не было тренировки с девочками, целый день в моем распоряжении.

Закончив с водными процедурами, я пошла в магазин, мама попросила купить хлеба и чай, а там, на улице, на детской площадке сидела Ирка. Ветер развивал ее пшеничные пряди, она периодически поправляла подол светло-розового сарафана в цветочек. Ира выглядела такой воздушной, словно пушистое облако. Заприметив меня, она подняла руку, перевязанную бинтом, и улыбнулась.

– Привет, – я поздоровалась первой, когда остановилась у старой лавки. Когда-то она была ярко-синей, но со временем местами краска содралась, а кое-где уже прослеживалась ржавчина.

– Привет, – Наумова поднялась, кивнула мне и завела руки за спину. Между нами на мгновение повисла неловкая пауза, которую надо было чем-то заполнить. Мой взгляд устремился к небу, там, на голубом покрывале, виднелась белая полоса от самолета.

– А помнишь тот стишок? – спросила вдруг Ира. – Самолет, самолет, посади меня в полет, – пропела она, перекатываясь с носков на пятки.

– Ага, а в полете пусто, выросла капуста, – продолжила я детскую забаву. Раньше самолетов было меньше, и каждый раз, когда мы, будучи детьми, их встречали, останавливались и заворожено смотрели. Нам казалось, железные птицы исполняют желания. Как все-таки было просто в детстве.

– Я капусту не люблю, только семечки грызу, – закончила за меня Ира. Мы переглянулись, и вдруг обе засмеялись.

Подул теплый летний ветерок, взмахивая подол красивого платья моей бывшей подруги. Она стала суетливо его поправлять, точно так же, как делала в детстве, когда ее мама заставляла носить такие сарафаны. На самом деле, раньше Ирка их не любила, она была приверженцем шортов. Но повзрослев, поменяла свои взгляды, стала более женственной.

– Как твоя рука? – спросила я, усаживаясь на лавку. Наумова села рядом.

– А, да ничего, ерунда.

– До отъезда заживет?

– Нет, – спокойно ответила она. Я посмотрела на нее и как-то даже напряглась.

– Что ты…

– Я больше не поеду в Америку, – спокойно сообщила Ира. В ее голосе чувствовалась неподдельная легкость, словно его хозяйка наконец-то освободилась от оков и теперь может дышать полной грудью.

– Как? Почему?

– Знаешь, – она подняла руку к небу и расправила пальцы, позволяя лучикам солнца скользить по ним. – Когда я узнала, что ты поедешь в Москву, а я нет, меня это заело. Я не могла представить, как приду домой и сообщу матери, что проиграла. Перед глазами возникло ее недовольное лицо и тяжелый вздох. Она бы ничего не сказала, но этого и не нужно. Родители так грезили, чтобы их дочка стала лучшей хоть в чем-то, что это чертово желание передалось и мне. А лучшей по итогу стала ты.

– Ир, ты всегда хорошо танцевала, – постаралась утешить я. Хотя это было не утешение, я искренне была убеждена, что Ирка победила заслуженно.

– Потому что оттачивала мастерство, – она опустила руку и вздохнула. – Когда я приехала в Америку, куратор мне сказал, что танцевать хорошо и дарить эмоции – разные вещи. Я не умею дарить эмоции. Да, мне нравилось танцевать, но только там, в другой стране, я поняла, что на танец меня заряжало что-то еще, а не я сама.

– Возможно, твой куратор просто слепой, – пожала я плечами, не зная, как и реагировать на такое признание.

– Я тоже так думала, пока на днях не увидела твой танец у Ярской в соцсетях. И мне вдруг захотелось танцевать, воспарить, я… – она запнулась, будто признаваться в чем-то таком было выше Ирки. – Ты прости меня, Майя. Я такая дура.

– Да уж, – грустно усмехнулась я. – Все мы бываем иногда немного дурами.

В кармане завибрировал телефон, сердце у меня сжалось, а ладони сделались влажными. Я вытащила его, но не сразу посмотрела на экран. Боялась, что увижу там не номер Ильи. Хотя по итогу так оно и вышло. Звонила помощница Ярской.

– Что с тобой? – спросила Ира. – Выглядишь странно.

– Ты оказалась права, я и Илья – это пшик, – почти неслышно прошептала я. Голос дрогнул, а глаза снова заволокло пеленой. Мне хотелось вернуться домой, прижать лицо к подушке и плакать так долго, пока чувства не закончатся.

– Если честно, он вчера так на тебя смотрел, – Ира говорила тихо, будто собственные слова ранили ее саму. – Я ошиблась на его счет, Майя. Думаю, Рубцов… – она подскочила с лавки и встала передо мной спиной. – Думаю, ты ему очень нравишься.

– Нет, я не…

– Слова могут врать, а поступки и глаза никогда не врут.

– Ир, он просто хотел отблагодарить меня, – прошептала я.

– Может быть, и хотел, а потом влюбился. Боже, Орлова! – она повернулась ко мне, и я заметила в глазах бывшей подруги красные блики. Ирка покачала головой, улыбнулась и сделала шаг назад от меня. – Не заставляй меня убеждать тебя в том, что ты и так знаешь.

Она резко развернулась и помчалась к лестнице, ведущей к выходу из двора. Но у самых ступеней неожиданно остановилась и оглянулась. Между нами было небольшое расстояние, однако я все равно ощущала искренность в поступке человека, в котором успела разочароваться.

– Порви их там всех на конкурсе, а потом приезжай сюда и сведи с ума этого идиота! Я бы никому его не отдала, но ты… – она облизнула губу, часто моргая, словно пыталась сдержать слезы. – Ты точно для него особенная. Удачи, Орлова!

Я ничего не ответила Ире, но внезапно приняла для себя важное решение – я поеду в Москву. И будь, что будет…

* * *

Илья больше не позвонил. А мне оставалось только принять реальность со всеми ее вытекающими, подняться с колен и как-то двигаться дальше. Поэтому я стала собирать вещи в поездку, переделывать расписание своей группы и по возможности ни о чем не думать. Хотя последнее давалось сложнее. Ведь все в округе напоминало мне о парне, чье сердце покорил лед.

Даже мама заметила мое поникшее настроение, но, к счастью, особо не допытывала, списала все на предстоящую поездку. Вечером мы втроем поужинали жареной картошкой, выпили клюквенный морс и разошлись по комнатам. Я снова заплакала. Ночью, когда никто не видит, можно дать волю эмоциям и не оправдываться. Да, мне больно. Да, я тоскую. Да, продолжаю проверять дурацкий телефон и бороться с тем, чтобы не позвонить самой, не написать Илье смс. Но каждый раз спешу напомнить себе – нужно быть сильной. Слабость ломает людей, а я не готова стать сломанной куклой.

На следующий день родители проводили меня в аэропорт. Ну как проводили, спустились на улицу к такси, мама обняла, пожелала удачи, а отец… он тоже хотел обнять, вот только я отвернулась. Между нами не было теплых чувств.

И пока вроде ехала в машине, еще держалась, разглядывала в окно серые многоэтажки, а на теплотрассе – синие вывески и лесополосу. Убеждала в себя в том, что впереди меня ждет нечто хорошее, я поступаю правильно. Спрятала телефон подальше, запретила себе проверять его экран на наличие долгожданного входящего вызова.

Но уже в аэропорту, стоя в шумном зале, где в воздухе смешался запах парфюма и фастфуда – не выдержала и снова оглянулась. Там у входа толпились люди, там у входа не было Ильи. Он не пришел проводить меня, не пожелал удачи, не улыбнулся на прощание.

Я поджала губы, ощущая, как они медленно дрогнули. Знал ли Илья, что стал первым для меня во всем? Первый поцелуй, первый неловкий смех, первые объятия, от которых захватывало дух. Мой первый парень и человек, которому я отдала частичку себя.

До встречи с ним я была другой: будто плечи худее, улыбка тусклее и глаза не такие яркие. Удивительное дело, но мне понравилось все в Илье, даже его скрытность. И я до сих пор ждала, что он вот-вот ворвется в зал аэропорта, возьмёт меня за руку и попросит остаться.

Однако минуты тикали, ко мне подошла Лиля, девушка, которая сопровождала группу на батл в Москву. Я еще раз окинула взглядом большой холл. Ильи там не было. Надежда разбилась волной о скалу, а ее мелкие капли пролетели вдоль берега.

– Идем, все уже ждут, – сказала Лиля. И мы ушли в зал ожидания.

Глава 52

В Москву нас ехало трое, не считая, помощницы Лили, худощавой блондинки с тонкими, как нити, губами и слишком острыми скулами. Две девочки, которые также должны были принять участие – Милана и Надя, скупо улыбнулись мне, затем уселись через сидение друг от друга и залипли в телефоны.

Милана была брюнеткой с ярко-выраженной восточной внешностью: большие глубокие глаза, мраморная кожа, пухленькие губы. Мы с Надей меркли на её фоне, казались обычными, словно в очереди на раздачу красоты нас отправили в последние ряды.

Надя была худенькой, низкого роста, с острыми чертами лица и светлой кожей, но ее тон сливался с пшеничным цветом волос и бледными губами, на которых не было ни капли помады. Три совершенно разные участницы, которые и словом между собой не обмолвились ни перед поездкой, ни после.

Когда самолет взлетал, я не отводила глаз от иллюминатора, все тешила себя непонятными надеждами. Но когда он пошел на посадку, неожиданно осознала, что надежды остались где-то в воздухе, их со мной больше не было.

Приземлились мы в час дня, и уже в половину второго двигались на эскалаторе в сторону аэроэкспресса. Это была моя первая поездка в большой город, и я с интересом разглядывала растяжки с рекламными слоганами, вывески магазинчиков, людей с разноцветными чемоданами на колесиках. Кто-то спешил, кто-то шёл настолько медленно, что ленивцы из знаменитой киноленты "Зверополис" отдыхают в сторонке. Основной же поток двигался в среднем темпе, собственно, мы пристроились к ним.

До города наш путь прошел в молчаливой атмосфере. Только Лиля нет-нет с кем-то болтала по телефону, записывала голосовые сообщение и сделала несколько наших фоток, сообщив, что это одно из условий сотрудничества с Ярской. На короткий промежуток времени наша жизнь станет всеобщим доступом. Да уж… приятного мало.

Когда мы наконец-то оказались на шумной улице, внутри у меня что-то дрогнуло. Подняв голову, я посмотрела на небо над Москвой. Оно было не таким, какое я привыкла видеть у себя в городе. У нас облака казались воздушными, словно сахарная вата, а здесь они виделись мне тяжелыми и мрачными, подобно гирям, норовящим упасть на грешную землю. А может, это была лишь игра моего воображения, и я просто чувствовала себя чужой в огромном мегаполисе. Маленькой точкой на белом холсте, которую никто не видит.

Лиля проводила нас до гостиницы, оформила заселение и сообщила, что в нашем распоряжении десять минут, затем поедем в зал для тренировок. Время готовится к выступлению.

Я быстро сменила одежду, к моему удивлению, Москва встретила нас невыносимой духотой. Жара стояла такая, словно на термометре все пятьдесят, а не двадцать восемь. Абсолютно иной климат, не как в моем городе. Все здесь отличалось от места, где я родилась и выросла.

В целом день выдался суетным: сперва мы мчались на тренировку, потом нас встретил молодой ведущий, который озвучивал правила поведения перед камерами, затем быстрый перекус и снова зал с музыкой, где каждый пытался выложиться по полной. К семи вечера я еле волочила ноги, мечтая лишь об этом – холодном душе и мягкой подушке.

– Это было изнурительно, – сказала Милана, захлопнув дверь раздевалки. Нас в элитном зале было трое, Ярская и здесь постаралась. У каждого своя отдельная комнатка, магнитофон, и даже личный тренер, который наблюдал и давал оценку.

– Интересно, сколько будет участников, – зевнув, спросила Надя. Она сидела на стуле, листая ленту в телефоне, и зевала. Наверное, если бы тут были еще и кровати, мы бы все плюхнулись на них, уснув блаженным сном.

Я тоже вытащила телефон, не хотела его брать в руки до последнего, а потом не выдержала. В голубом мессенджере висело оповещение о входящем сообщении, и у меня вновь перехватило дыхание. Однако там не было вестей от Ильи, это написали мои девчонки. Оказывается, они следили за соцсетями Ярской.

“Майя Геннадьевна, удачи вам”

“Покажите им там всем”

“Мы в вас верим”

“Возвращайтесь с победой”

Я прочитала их послания и едва сдержала слезы. Эти дети ждали меня, они верили в мою победу, как верила в них я. Впервые за долгое время мою голову посетила достаточно необычная мысль: “А хочу ли я вообще уехать в Америку?”.

Моё сердце, пожалуй, напоминало разваливающееся здание, которое не выдержало сильного порыва ветра. У него снесло крышу, остался лишь прогнивший пол. Кругом сквозняк и пустота. Окнами служили мои девочки, которых я тренировала и мечтала увидеть их дебют. А крышей стал Илья, подаривший настоящую заботу и покой.

Дала ли сцена хотя бы половину тех чувств, которые подарили мне люди этим летом? Увы и ах. Раньше я думала, что признание таланта – это предел мечтаний, а громкие аплодисменты – это награда за упорный труд.

Но когда сегодня я стояла в аэропорту и смотрела на вход, в ожидании этого гада Рубцова, поняла другое: у счастья много составляющих. Это как собирать картину в мозаике: потеряешь один элемент и целостности уже не будет. Тогда есть ли вообще смысл собирать пазл, если в результате все равно останется пробел?!

С моих губ слетел тяжелый вздох, я окончательно запуталась в себе.