Текст книги "Ты – Моя ошибка"

Глава 45 – Ульяна

Бум-бум-бум.

Так громко. Я не слышала, чтобы сердце билось настолько неистово в моей груди с того момента, как сбежала из квартиры ночью. Его стук разрывал перепонки, медленно сводил с ума.

Больше всего на свете мне не хотелось отталкивать Никиту. Я так истосковалась по его губам, запаху, сладким поцелуям и нежным прикосновениям. Одинокий кот должен возвращаться домой. Я думала, мое сердце и душа – стали домом для Ника, но с каждым разом возникало стойкое ощущение, что у него никогда не появится дом. И ничего, кроме тупого секса, Новикова не интересует. Даже сейчас.

Хотя, когда Никита увидел мои слезы, а я взглянула в его одинокие глаза, что-то внутри перевернулось и дало трещину. Очередной огонек надежды, едва уловимый шанс на туманное будущее. И я закричала, позвала Ника. Хотела побежать за ним, поговорить, но тут откуда-то вырос Игнат.

Начались вопросы, проявление заботы, которая была мне не нужна. А когда Митин наконец оставил меня в одиночестве, Новиков беспросветно пропал.

Сперва мне казалось, Никита пропал только до завтра, на крайний случай, на пару дней. Но время шло, а его все не было. Я стала чаще оглядываться, всматриваться в лица прохожих. Все думала: сейчас повернусь, а он там. Пусть даже и не посмотрит в мою сторону, главное хоть одним глазком увидеть его самой.

Чувство тоски накрывало: я еще больше отталкивала людей, отдалялась от Анфиски, перестала разговаривать с братом, что ему не особо нравилось. Ведь у него было столько эмоций, которыми он хотел поделиться: они с Маринкой начали встречаться, любовь, общие мечты, планы. Слишком красиво и тепло, чтобы я могла разделить это с Ванькой. Поломанная душа требовала лекарства, которого не существовало.

Так прошло две недели. За это время я покрасила стены в комнате, купила маленькую полку для книг и большие наушники, чтобы погружаться в музыку. Шум общаги часто изводил, не давал сконцентрироваться на учебе. И не только он изводил. Игнат продолжал одаривать вниманием, а в воскресенье даже пригласил нас с Анфиской в кино. Подруга заставила согласиться, мол, хватит сидеть затворниками.

Пожалуй, это был лучший день из всех за последнее время. Я немного отвлеклась, съела вкусное мороженое, но в самом кинотеатре приуныла. Вспомнила Ника. Хотя до этого старалась не думать о нем, заставляла себя. И если днем еще получалось, то ночами с головой и сердцем не удавалось сговориться: Никита мне снился, и в этих снах мы были счастливы. Мы были вместе. Просыпалась я в слезах, с ощущением полнейшей обреченности.

А потом неожиданно позвонили из полиции. Я сразу запаниковала, мало ли с Ванькой беда приключилась или еще чего хуже. Тут же собралась и понеслась в участок.

В участке меня ждал сюрприз.

Оказалось, завели уголовное дело на Валеру, маминого бывшего ухажера. Причем завели дело с подачи матери. Я чуть не упала от услышанного, где стояла, там и села. Во-первых, за последний месяц мы с мамой ни разу не созвонились. Она занималась своей жизнью и будто забыла о том, что у нее когда-то была дочь. Безусловно, мне было обидно, к тому же я изнывала стресс – все-таки она мой родной человек. С другой стороны, душило непонимание. Почему мама не звонит? Почему не ищет меня? А вдруг ее дочке плохо, вдруг я болею или попала в беду? Разве родители не должны переживать о детях? А теперь вдруг такое.

После показаний и малоприятных воспоминаний я вышла на улицу какой-то опустошенной. Словно из меня выкачали всю энергию и забрали последние силы, которые отвечали за жизнеобеспечение. Я добрела до ближайшей скамейки и, кутаясь в теплый вязаный шарф, вытащила мобильный из кармана.

С неба срывалась противная морось, стало еще холоднее, чем было вчера. Ледяными пальцами я набрала нужный номер, три раза вздохнула и принялась вслушиваться в гудки. Было не столько волнительно, сколько страшно: вдруг между мной и матерью больше нет ничего, пропала та красная нить родства.

– Здравствуй, дочка, – произнесла она грустным, но мягким тоном. Я ощутила, как по щеке покатилась слеза. Зря, наверное, звоню.

– Я была в участке, – сухо и достаточно сдержанно ответила. Не хватало еще показать свою слабость.

– Надеюсь, его накажут, – мать вздохнула, и я вместе с ней. Такая вроде бы обнадеживающая фраза, а почему-то резанула слух. То есть, получается, все это время она не надеялась, а теперь вдруг захотела поквитаться с моим обидчиком? С чего такие перемены?

– Почему? Тебе не все равно? – сорвалось с языка.

– Ну зачем ты так? – мама говорила словно мы с ней самые близкие на свете люди. И от этого мне сделалось еще обиднее.

С детства моим единственным защитником был брат. Хотя и он не всегда знал, что происходит. Я считала, что жаловаться неправильно, нужно учиться решить проблемы самостоятельно. Но в моей жизни, как и в жизни любого подростка, бывали такие моменты – хотелось подойти, прильнуть к маминой груди и вдоволь наплакаться. Даже сейчас, когда Ник меня бросил. Мне нужно было чье-то плечо, просто кто-то рядом. Чтобы пожалел, погладил по головке, сказал банальную фразу, что все будет хорошо и какой Новиков козел. А она… ей никогда не было дела до своих детей.

– Скажи честно, – прошептала я, прижимая телефон к уху.

– Милая… – как приторно звучало это обращение.

– Мам! – крикнула я, не в силах сдерживаться. – Прошу! Давай поговорим честно.

– Приходи домой, – мне показалось, она улыбнулась. Хотя эта просьба прозвучала как-то виновато.

– Когда я убежала, ты не кинулась меня искать. Зачем сейчас все это? Что изменилось? Ну же, мам! Перестань быть трусихой. Скажи честно!

– Я не понимаю…

– Все ты понимаешь, – напирала я. Мне хотелось узнать истинную причину ее поступка. Ведь такой невиданной щедрости не бывает просто, потому что. По крайней мере, не в случай с моей мамой.

– Ульяночка…

– Мам, либо я сейчас положу трубку и никогда с тобой больше не заговорю, либо ты скажешь честно, зачем написала заявление!

Какое-то время она молчала, а я нервно кусала губы. Ко мне вновь по соседству присел страх. Его липкие лапы коснулись моих плеч и шептали глупости, напоминали о детство. Для мамы мы были обузой, пускай вслух она этого никогда не говорила. Я видела отношение других родителей, их заботу и переживания. Моя же мама просто существовала с нами с Ванькой на одной жилплощади – не более.

Наверное, надо было давно показать ей свою обиду. Раскрыть сердце, высказать ту боль, что копилась годами под ребрами. Раньше я бы не рискнула, трусихой была, теперь все изменилось. Больше молчать не буду.

– Ясно, – прошептала я и почти сбросила вызов, как мать неожиданно заговорила.

– Я думала… думала, ты его соблазнила.

– Что? – с хрипом переспросила я. В горло словно вонзили толстую иглу, подавляя вопль.

– Он всегда смотрел на тебя так, а ты же красивая у меня, молодая, и… в общем… Мне так стыдно, дочка. Мне очень стыдно. Прости меня, пожалуйста. Прости, родная.

Я больше ничего не слышала. Хотя мама продолжала что-то говорить, оправдываться. Кажется, она даже плакала, умоляла о чем-то. Ее слова застыли где-то между мной и телефонной трубкой. Мне стало противно. Ревность. Родная мать ревновала меня к Валере. К этому ублюдку, который… Она не подумала плохо о нем, она подумала плохо обо мне. О той, которую родила, воспитывала, учила ходить и говорить. Разве так можно? Разве так поступают матерья?

Слезы градом покатились с глаз, обжигая кожу щек. Я ощутила себя брошенным котенком, которого сперва взяли в дом, обогрели, а потом за ненужностью выбросили на холодную улицу умирать. Я ей… никогда не была даже вот настолько дочкой. Еще и воспоминания ударили яркой вспышкой, словно драматичный фильм, во время которого принято плакать: садик, поздний вечер и я одна на лавке, всех остальных детей уже забрали. Потом школьные годы, ведь она никогда меня не встречала. Хотя у нас была вторая смена через каждый год, и мне приходилось возвращаться пешком вдоль темных улочек, где не работали фонари. Было… так страшно. Старый поношенный сарафан на линейку, вместо белой кофты и юбки, я вечно выделялась на фоне красавиц одноклассниц. Косы, которые мама никогда не успевала заплести. Собрания, на которые она почти не ходила. Сколько таких событий было? Пальцев одной руки не хватит, чтобы пересчитать. И я все равно продолжала любить ее, ждать похвалы, теплой улыбки. Потому что дети видят в своих родителях ангелов, даже если они факту давно отрезали себе крылья.

– Твой парень, – слова мамы вернули в реальность. О чем она? О каком парне?

– Ч-что…

– Твой парень, он поступил жестоко, но знаешь… – мать запнулась, кажется, пыталась подобрать фразы.

– О чем ты…

– Когда рядом есть такой мужчина, ничего не страшно.

– Мам, да о ком ты, черт возьми? – не выдержала я, повышая голос.

– Как же… Точно, Никита, вроде так его звали. Мы случайно пересеклись, когда я шла с Ваней. Ты не бойся, Валера, ни к тебе, ни к другим женщинам больше не подойдет, это ему урок на всю жизнь будет. Милая… – голос матери задрожал, однако я не испытывала ни капли сочувствия.

– Ты видела Ника? И что значит, Валера больше…

– Да, – в трубке послышался тяжелый вздох.

Не знаю почему, но меня начала дико раздражать напускная забота со стороны матери. Ей было плевать все это время, а теперь выходит, она встретила Новикова, который любезно прояснил картину происходящего? Я закатила глаза, пытаясь сдержать рвущееся наружу раздражение.

– Мам…

– Никита с Ваней совершили ужасный поступок. Хотя Валера этого заслужил. Я видела его в больнице и теперь понимаю, почему он так испуганно смотрел и заикался. Но я все равно это так не оставлю. Поэтому и написала заявление.

– Мам, – холодно произнесла я слово, которое должно было вызывать радость и улыбку. – Если бы не Никита, ты бы… ты бы думала, что твоя дочь увела у тебя мужика?

– Прости, милая! Прости! Мне нет прощения, понимаю. Но… дай хотя бы шанс все исправить…

Телефон выпал из рук. Я закрыла лицо ладонями, сильно зажмурившись. Если бы можно было отмотать время на пару минут назад и никогда не звонить, не узнавать проклятую правду, я бы так и сделала.

Родители должны любить своих детей, дети должны прощать своих родителей. Вот только возможно ли это… Смогу ли я однажды посмотреть матери в глаза, улыбнуться и забыть тот ужас, который услышала сегодня?

Глава 46 – Никита

Как оказалось, физические нагрузки были плохим лекарством против больного сердца. А оно у меня точно сдало позиции, потому что слишком сильно билось, стоило только подумать об Ульяне. Думал я о ней, как бы не ванильно звучало – двадцать четыре на семь. Мне казалось, Никита Новиков – холодный и неприступный мудак, покрылся с головы до ног чувствами, притом настолько разными, что это выглядело дико.

Ну и подружка-бессонница добавляла колориту в мою и без того съехавшую серо-черную жизнь. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что ничего и никого не хочу. Словно дверь в мою квартиру замуровали, выход к миру людей теперь для меня запрещен. Ромка, конечно, не понимал моего состояния, он как настоящий друг переживал, звонил и спрашивал как я, в гости рвался. А меня бесило его внимание, хотя нет, меня выводило из себя все, даже я сам.

Из прежних увлечение остался только бег, от него отказаться не мог – единственное от чего пока не тошнило. И вот в один из дней, когда я возвращался домой после пробежки, случайно забрел в какой-то спальный район. Там и приметил Ваньку с какой-то женщиной, они громко ругались. Малой едва не полыхал от ярости, так его перекосило. Я зачем-то подошел, больше из праздного любопытства, конечно, так мог бы мимо пройти. Выяснилось, что эта женщина не случайная прохожая, а их с Ульяной мать. Не знаю как так получилось, но каким-то образом в скандал втянули и меня, а может я сам влез, уже было непонятно. А когда из уст дамы проскользнула эта фраза, меня словно током шибануло:

– Так значит, вот с кем спит моя дочь?

– Уже не спит, – не удержался я от едкой фразочки. – А вам самой нормально спится? Выперли дочку, променяли на какое-то дерьмо… Черт. Так смешно. Мужик чуть не изнасиловал вашего ребенка, а вы переживаете за него!

После этого женщина на меня так посмотрела, словно ее панцирь, закрывающий глаза от грешного мира, вот-вот рассыплется. Трясущими пальцами она стала стягивать с шеи шарф, который не особо поддавался ее попыткам. Лицо побледнело, такое обычно бывает, когда получаешь пощечину-реальности. Я поразился, неужели родная мать даже предположить не могла подобное?

Женщина растерянно глянула на Ваню, она потянулась, чтобы схватить его за локоть. А он не смотрел на нее, потупил взгляд, поджав губы. Казалось, мальчишке было стыдно. Я сплюнул. Мерзость.

После этой встречи появилось вязкое ощущение, словно Ульяне я был очень нужен в этот непростой период жизни. Но ощущение благополучно исчезло. Потому что день не хотел заканчиваться одной неожиданной встречей, ему подавай еще одну, где обязательно должен быть Митин, улыбка Снежинки и ее подруга. Они прогуливались втроем вдоль бульвара, вряд ли заметили меня, да я бы и сам их не заметил, если бы случайно не столкнулся с велосипедистом. Повернулся, чтобы высказать и поник.

Все. Конец драмы. Скромная девочка из снега и холода ушла в другое царство. Теперь у нее новый мужик, теперь с ним она будет засыпать на одной подушке.

Этим вечером я много пил, пока не отрубился на полу своей же квартиры. Этим вечером я осознал каждой клеткой тела, что творилось со мной. Дело было далеко не в сексе. Мне тупо нравилось быть рядом со Снежинкой, смотреть на нее, заботиться о ней. Я никогда и ни о ком не заботился. Никто и никогда не заботился обо мне.

Все сломалось. Я хотел эту девчонку, не для утех, нет, а для тепла, чтобы защищать ее, быть тем, кто укроет от любой бури. Такой забавный парадокс. Жаль, что я понял это слишком поздно.

***

Через несколько дней мне позвонил отец. И, пожалуй, это был самый неожиданный звонок за долгое время, но я все равно не взял трубку. Пошел он куда подальше, и без него было тошно. Зато я наконец-то принял решение вернуться на учебу. Сколько можно заниматься самобичеванием? Столько лет жил с душевными ранами, какая разница теперь? Что изменилось-то?

И вот с боевым настроем, нацепив картонную улыбку на лицо, я приехал в институт. Прошел по шумным коридорам, столкнулся со знакомыми ребятами, даже примирился с Филатовым, хотя губы он дул знатно из-за моего не очень правильного повидения. Но стоило нам пойти на обед, как очередная неприятность подкралась тенью – Ульяна была с Игнатом. Они мило вышагивали рядом, словно парочка, казалось, еще немного, и этот умник коснулся бы ее руки. А как он смотрел на Ветрову, будто раздевал глазами.

Мне стало настолько невыносимо, что я хотел уже отвернуться, как вдруг заметил взгляд Ульяны. На короткое мгновение мир вокруг поставили на пазу, позволив нам, устроить зрительную встречу. Улыбка сползла с ее прекрасного лица, а в глазах мелькнуло что-то такое, давно забытое, теплое, будто лучик света, после бесконечных дождей. Это чувство задело все мои внутренние органы.

– Пошли, – сказал Роме, и, не дожидаясь его ответа, двинул в сторону столовой.

Я и так тосковал. Да, теперь это глупое слово можно было произнести вслух, но лучше конечно, этого не делать. Не разбивать броню, и без того покрытую трещинами.

Так прошла еще одна неделя. Я даже часы посчитал – сто шестьдесят восемь. Раньше недели были короче, ну или ощущения другие. Я успевал только в клуб сходить, побоксировать, выпить, покурить, развлечься – как наступал понедельник. Сейчас я лишь выжидал и отсчитывал минуты, а время начинало свой ход, только когда мы пересекались с Ульной в коридорах.

Что касается наших отношений – их не было: не здоровались, словно старые знакомые, не обменивались короткими фразами. Молча посматривали друг на друга, и я вздыхал. Да, как последний кретин, влюбленный школьник, мечтающий о вечном. Потом Ветрова отводила от меня взгляд и уходила с этим своим Игнатом, и время снова останавливалось.

В один из дней на ринге я почему-то задумался об этом самом времени без Ульяны. Перестал давать сдачи, ставить блоки, тупо получал по морде и кое-как глотал воздух. И думал. О ней. О себе. О тех ночах, когда приползал в кровать и пытался заснуть.

В тот бой я потерпел поражение, чуть не отключился. В итоге, Арсен выпер меня с тонной нотаций, мол так нельзя, иди отсюда, сынок, проспись.

Идти было, конечно, тяжело: ребра ломили так, хоть волком вой. В идеале бы в больницу поехать, получить рецепт на какое-нибудь лекарство. Да только я не хотел, занимался самобичеванием, в надежде, что либо сдохну, либо… отпустит. В конце концов, я со своими горестраданиями уже сам себя достал.

Усевшись в холодный салон, я выехал с парковки и направился домой. И тут на дорогу неожиданно выскочил котенок. Маленький, черно-белый, мокрый, с огромными испуганными глазами. Он то и дело оглядывался. Я тормознул, присмотрелся и заметил большую псину, которая кажется, искала этого самого котенка.

– Черт, – шепнул сам себе.

Даже через стекло я видел этот отчаянный взгляд: страх вперемешку с надеждой. Кажется, мы были похожи. Я выскочил из машины. Наверное, иногда в жизни нужно помогать, и животным в том числе. Поэтому я взял пушистого на руки, вернулся в салон, стянул с себя олимпийку и укутал кота в нее. Мы были оба не в лучшем состоянии.

– Ну что, может, к врачу тебя, малой?

Пушистый в ответ мяукнул. И я посчитал, что он согласился. Заехал в ветеринарку, думал оставить мелкого там, но врач наотрез отказалась. Она осмотрела кота, сделала какой-то укол, взяла какие-то анализы, расписала, чем кормить и как ухаживать, и даже подарила ошейник с бантиком.

– Ну и что мне с тобой делать? – спросил я кота, сидя на стуле в клинике.

Котенок опять мяукнул и перелез с олимпийки мне на руки, а затем шмыгнул под куртку и прижался к моей груди, словно я – гребаная мамочка.

– Наглость, друг, второе счастье, – выдохнул устало.

Делать было нечего. Кот поехал со мной домой. Ну и еще куча всякой нужной фигни, которую впихнула врач. Она, правда, меня хотела в клинику сослать, уж больно страшно я выглядел, но после отказов, поняла, это бесполезно и предложила обработать раны. Так мы с котом оба побывали на приеме и немного подлатались.

А перед сном живность пришла ко мне в кровать. Видимо, во всей квартире не нашлось лучше места, чем мой живот. Хотел скинуть негодника, но почему-то не стал, решил сфокать. Он так забавно еще улегся, походил на черный беляш. Замурчал, опустил ушки. Я улыбнулся, разглядывая наглеца без роду и племени, и сделал снимок. Не думал долго, пальцы сами на автомате отправили фотку Ульяне. Хотя, очевидно, сообщение не дойдет. ЧС на то и ЧС, чтобы делать человека недоступным.

Н.: «Подобрал его на улице. Надо бы имя дать».

Вот и все, что мне пришло в голову. Затем кинул телефон на подушку, отключил звук и закрыл глаза. Усталость нагрянула неожиданно, сдавила плечи, сковала тело неподвижностью. Кот едва слышно мурлыкал, и этот звук подействовал словно колыбельная, заставив погрузиться в сон. А утром, перед тем как уйти в универ, я заглянул в мобильный. Думал время посмотреть, но увидел сообщение от нее.

У.: «Назови его Арчи».

Глава 47 – Ульяна

После разговора с матерью пришло опустошение. Вот будто взяли и вытащили все из души, очистили ее, вплоть до самых теплых воспоминаний, и оставили дутую оболочку. Я шла по городу и разглядывала грязный асфальт под ногами. Нет, не плакала. Просто вдыхала холодный пронизывающий воздух, который казалось обжигал легкие. И даже ночью, когда лежала в одинокой комнатушке, куда до сих пор никого не подселили, ничего не чувствовала.

А потом мне до чертиков захотелось услышать голос Ника. Мама говорила, он сделал какую-то очень неприятную вещь с Валерой, только зачем? Отомстил? Из-за меня? А как же секс без обязательств, общение, в котором нет будущего? Я окончательно запуталась в поступках Никиты. Знала только то, что меня тянет к нему, и больше ничего. На эмоциях я удалила его из черного списка и даже чуть не позвонила. Вовремя, правда, опомнилась, убрала телефон и принялась дожидаться рассвета. Думала, утром в универе подойду, поговорю. Все-таки с глазу на глаз проще.

Однако разговор никак не получался. Каждый раз, когда я замечала Новикова, рядом был Игнат. А Никита на Митина реагировал не очень любезно, скорее даже агрессивно. Поэтому мы ограничивались переглядыванием. Некая игра в молчанку, после которой внутри становилось почему-то теплее.

В душе я, конечно, жутко ревновала Новикова ко всем вокруг, потому что видела, как девчонки на него смотрят. Они вроде и делали это тайком, шептались, и вроде не получали ответных знаков внимания, но меня все равно до дрожи раздражали его поклонницы. Как выяснилось, у Ника их было предостаточно. В один из вечеров, когда я готовила рыбу на общей кухне, туда вошли девчонки с первого этажа. Они недовольно скривились, видимо, на запах. Мне, собственно, было без разницы на их реакцию, нигде не написано, что готовить рыбу – это верх садизма.

Я планировала уже уйти, как девчонки громко защебетали, обсуждая Никиту. Да так активно, что внутри у меня едва не взорвалось пламя ревнующего вулкана.

– Видели, сегодня Новиков на физре подтягивался?

– Боже, какая у него задница!

– Как думаете, у него кто-то есть?

– Ой, он такой скрытный и мрачный, что даже если и есть, мы об этом не узнаем.

Девчонки еще немного прошлись по прекрасному лицу Новикова, сравнили его с образом крутого книжного бэдбоя и дружно засмеялись. Слушать это было невмоготу, поэтому я поспешила покинуть кухню.

Уже в комнате так разошлась, не могла места себе найти. Казалось бы, какая мне разница? У нас с ним ничего нет и, по сути, не было. Для него пустой секс без обязательств, для меня… А что для меня – не важно. Пора бы отпустить и двигаться дальше. Вот с Ивановым же получилось, почему с Ником не выходит?..

Но как бы я не пыталась себя убедить и успокоиться, легче не становилось. Я плюхнулась на кровать, накрыла рукой лицо и сильно зажмурилась, стиснув зубы до боли. А потом телефон пиликнул. С неохотой поднялась и взяла мобильник со стола. В мыслях царил такой бардак, что я не сразу поняла, кто вообще мне написал. А когда поняла, резко подскочила и уставилась в экран смартфона.

Первое впечатление – быть не может! Второе – точно происходящее сон! Я даже ущипнула себя несколько раз, а потом опять прилипла к телефону. Разглядывала милого черного котенка на животе Ника и сама не заметила, как начала улыбаться, как в груди потеплело и плохие мысли отошли на задний план. Жаль, лица не было видно. Пальцы дрогнули, и я написала ответное сообщение.

Кажется, в душе проснулись птички. Я едва не прыгала от переполнявшей радости. В таком странном состояния просидела часов до двух ночи, но ответа не получила. Ник не прочитал сообщение, в сети не появлялся. На смену радости пришла тоска, глупые мысли, что, может, он по ошибке мне скинул фотку, вдруг она вообще другой девушке предназначалась.

В итоге уснула я в терзаниях. Все тянуло удалить сообщение, не знаю, каким чудом отложила мобильник и прижалась к подушке. Утром первым делом снова заглянула в телефон, и снова ничего. Хотя душу грела надежда, что Новикова просто еще в сети не был, вот и молчал. Надо подождать. А уж потом заливаться слезами и впадать в очередную депрессию.

После первой и второй пары я как-то не смогла проверить телефон, элементарно не было возможности: то тест сложный, то опаздывали. Англичанка нам выдала задания на неделю вперед, раздраженно напомнив, что впереди каникулы, зимняя сессия, и надо бы подготовиться, как следует. В общем, вышли мы с ее занятия вареные, истощенные, и почему-то очень голодные.

А вот уже в столовой, когда я с Анфиской, Игнатом и Димой – мальчишкой с другого направления, они с недавних пор сдружились с Митиным, – сидела за столом, вновь полезла за мобильником. Ребята громко болтали, кидали шутки про англичанку, а мне было неинтересно. Сердце так и замерло в волнительном предвкушении. Я провела пальцем по сенсору и едва слышно простонала от радости. Ответил.

Н.: «Хорошо, почему бы и нет. Он такой наглый, занял пол кровати».

– Ты чего? – толкнула меня в бок Анфиска, в ответ я лишь покачала головой.

Как объяснить причину неожиданной улыбки? Как объяснить, что скучаешь по человеку, который никогда не был твоим и возможно, очередное преодоление бастион – лишнее? С одной стороны, по телу разливалась волна теплоты, а с другой, мне вновь стало страшно. Намеренно сближаться с тем, кто может спокойно уйти или прогнать тебя – это заведомый проигрыш. А в битве с любовью, проигрыши – слишком дорогое удовольствие.

Но и не написать не могла. Это было выше моих сил. Так что, набрав побольше воздуха в легкие, я написала текст сообщения.