Текст книги "Экстаз"

– Да, – прошептала она, чувствуя, как непроизвольные слезы подступают к горлу.

– А то, что испытал он, можно ли представить?

– Да, – повторила она сдавленным голосом, опуская глаза.

– Это, наверное, доконало его, Рейвен.

Теперь молчала она, хотя Келл ждал от нее ответа. И она ответила, еле слышно, так, что он с трудом разобрал:

– Вы хотите, чтобы я простила ему все, что он мне сделал?

– Нет, Рейвен. О прощении речи не идет. Я хочу, чтобы ты понимала, что сделало его таким, какой он сейчас. Он болен. Да и кто после того ужаса, который он пережил, остался бы в нормальном состоянии. Я уж не рассказываю о многом другом.

Она сидела с опущенной головой, с книгой, прижатой к груди, не говоря ни слова. Он приподнял пальцем ее подбородок, посмотрел ей в лицо.

– Ему нужно лечение, – сказал он. – Исцеление. Я отправляю его на ферму в Ирландию. Тебя он больше тревожить не будет.

Она содрогнулась, как от холода.

– Спасибо, Келл. Будет хорошо, если мы с ним не увидимся какое-то время.

– Вы не увидитесь. Возможно, никогда…

Ее потемневшие голубые глаза внимательно смотрели на него. Не с любовью, подумалось ему, нет, но, во всяком случае, с признательностью.

Внезапно он ощутил, что находится у постели красивой женщины, полураздетой и желанной. Он вспомнил и ясно представил себе ее тело, его формы и изгибы, его движения, запах… Он не забыл о нем… не мог забыть с той свадебной ночи… И еще с одной ночи, до этого… Он обругал себя. Нельзя так поддаваться воздействию обстановки, минутному настроению, черт возьми!

Чтобы отвлечься и успокоить себя, он взял из рук Рейвен раскрытую книгу. Не видя названия, по золотому обрезу страниц, по изящной обложке он понял, что это, видимо, то самое произведение, которое перешло к ней от матери и где раскрывались интимные стороны любви.

Он вопросительно посмотрел на Рейвен, она, покраснев, кивнула. Он сдержал улыбку, подумав о нелепости ситуации: супруга вынуждена вместо живого мужа удовлетворяться эротическим чтивом, а у мужа даже этой возможности нет. Правда, его всегда ждут в доме у мадам Фуше…

Подавив вздох, он поднялся с постели.

– Хочу надеяться, – сказал он, возвращая книгу в руки Рейвен, – что как-нибудь смогу ознакомиться с ее интригующим содержанием. Быть может, она научит меня чему-то, чего я еще не знаю.

– О да, конечно… Наверное… – смущенно пробормотала Рейвен, видимо, не поняв до конца смысла его слов.

Он же, ощущая себя в некотором роде победителем – сумел сладить с самим собой, ввергнул в смущение Рейвен, – снисходительно наклонился к ней и отечески поцеловал в лоб:

– Спи спокойно, дорогая.

После чего, чувствуя некоторое стеснение в паху, вышел из спальни.

Глава 12

– Спасибо, О'Малли.

Сколько уже лет по утрам произносила Рейвен эти слова. И здесь, в Лондоне, и там, на островах, когда старый конюх подсаживал ее в седло.

Она оправила юбки, плотнее запахнула теплый плащ – ноябрьское утро было морозным – и взяла в руки поводья. О'Малли ловко, совсем как молодой, вскочил на свою лошадь, и они отправились на ежедневную прогулку в Гайд-парк.

Сегодня Рейвен не рассчитывала встретить там Бринн, поскольку у той были какие-то дела, но Джереми Вулвертон, надеялась она, будет наверняка, и она поговорит с ним о том, что ее беспокоит. А беспокоили ее возможные неприятности, которые ожидали Келла, о чем она услышала на прошедшей неделе.

Самого Келла она не видела около недели, с той ночи, когда он пришел к ней в спальню и завел разговор о своем брате. То есть мельком они встречались – на лестнице дома, у дверей, – но Келл постоянно торопился, и поговорить с ним она не могла. А поговорить было о чем.

Бринн сообщила на днях Рейвен, что, насколько ей стало известно, о Келле и о его игорном клубе начали распространяться весьма неприятные слухи, идущие откуда-то из верхних слоев общества. Кто-то из сильных мира сего утверждает, что Келл ведет свои дела нечестным путем, что у него подозрительные связи да и сам он – личность достаточно сомнительная и что порядочным людям не следует посещать его заведение.

Услышав об этом, Рейвен сразу подумала, что все эти слухи – работа Чарлза Холфорда. Разумеется, не самого герцога, а тех, кого он специально подговорил или нанял. Об этом она и хотела поговорить с Вулвертоном. Ведь он проявил к ней дружеское участие, которое ее тронуло и удивило: большинство из тех, кого она знала, считали его всего-навсего беспутным и легковесным щеголем.

Вообще на прошедшей неделе Рейвен пребывала в более тревожном и подавленном состоянии духа, чем прежде. Почему? У нее было немало причин для этого, она называла их самой себе, в том числе и зимнюю погоду. Но всячески избегала упоминать о взаимоотношениях с Келлом, которые хотя и были обусловлены обоюдным соглашением, однако все сильнее тяготили ее. Да, у нее были хорошие друзья вне дома – их немного, но ведь хороших друзей всегда немного. Был верный друг и слуга О'Малли, но чувство одиночества все равно давало о себе знать. Она бы рада была повидаться даже с дедом, но тот отбыл в свое имение в восточном Суссексе и увидятся они теперь, наверное, не раньше Рождества.

Ее тревога, несомненно, усугублялась еще и тем, что она не знала, уехал ли Шон Лассетер из города и уедет ли вообще. Чуть ли не каждую минуту она ожидала его появления в доме, а когда бывала на улице, нервно озиралась: не следует ли он за ней.

Что касается отношений с Келлом, которые она упорно старалась не принимать в расчет, то мысли о них не выходили у нее из головы, и особенно тягостными бывали они по ночам. Она подолгу не могла уснуть, а если и засыпала тревожным сном, то видела не своего любимого флибустьера, а Келла. Только его.

Разум подсказывал ей, что, в сущности, ее положение не такое уж плохое и могло быть намного хуже. Да, она потеряла возможность заполучить титулованного – но совершенно безразличного ей – мужа; да, двери многих аристократических домов еще долго, если не всегда, будут закрыты перед ней. Но, в конце концов, зачем они ей нужны? Только затем, что мать хотела видеть ее среди высокопоставленных особ? Да провались они все пропадом!

У нее остались друзья, личная свобода, и это, пожалуй, важнее всего. Снова ее мысли возвращаются к Келлу. Снова она повторяет себе, что о лучшем и мечтать нельзя: ее так называемый супруг – человек, без сомнения, порядочный, бескорыстный и достаточно обеспеченный. Он не предъявляет к ней никаких претензий, не следит за тем, как она проводит время; он попросту равнодушен к ней. Она вправе отвечать ему тем же, что неизмеримо облегчит их совместное – на недолгое время – существование…

Но вслед за этим выводом к ней сразу же приходит ощущение пустоты, которое она всячески старается прогнать. Она вслушивается в ночные шорохи. Ей кажется, и она хочет этого, чтобы его шаги послышались за ее дверью. Чтобы дверь отворилась и он вошел. Чтобы приблизился к ее постели и…

Она гонит эти мысли, но это плохо удается.

Конечно, он очень занят в своем клубе, утешает она себя. Ему надо много чего подготовить, чтобы отправить брата в Ирландию. У него еще какие-то дела. От кого-то она слышала, что он занимается благотворительностью. Ну, Бог в помощь. Правда, она тоже могла бы чем-то помочь, если бы он к ней обратился. Она была бы рада хоть какому-то делу… Но он молчит. Молча проходит ночью мимо ее двери. Здоровается, если они где-то сталкиваются днем… Ну и пусть. Вскоре она привыкнет к этому, обретет душевный покой, потом найдет какое-то занятие по душе, а там и… Там видно будет…

Когда она подъехала к Гайд-парку, Джереми Вулвертона нигде не было видно. В сопровождении О'Малли около получаса она скакала легким галопом по аллеям, пока наконец не встретила Смельчака. Она сразу поделилась с ним своим беспокойством по поводу грозовых туч, собиравшихся над Келлом.

К ее огорчению, Вулвертон тоже слышал об этом и тоже заподозрил герцога Холфорда в распространении слухов, порочащих Келла.

– Боюсь, – сказал он, – дела Лассетера пойдут плохо. Насколько я знаю, уже многие бывшие посетители отворачиваются от этого места.

– Но разве слухи подтвердились? – спросила Рейвен.

Смельчак покачал головой.

– Кому нужны доказательства, если человека порочат? Вот если бы хвалили, дело другое. Люди с легкостью и даже радостью верят в пороки своих ближних, так заведено с давних пор, дорогая. Тем более если у истоков обвинений находится кто-то из влиятельных и сильных. И никому не важно, знает ли он, о чем говорит. Я, например, уверен, что Холфорд – если это его рук, вернее, его языка дело – ни разу не был в клубе у Келла.

Рейвен с робкой надеждой посмотрела на Вулвертона.

– Джереми, можно что-то сделать, чтобы остановить Холфорда?

– Что касается меня, дорогая, я могу помочь Лассетеру только одним: буду чаще бывать в его заведении и уговорю собратьев из нашей лиги прожигателей жизни делать то же самое.

– Ох, спасибо, Джереми!

– Но к сожалению, дорогая, репутация таких заведений, как этот клуб, похожа на репутацию женщины. Если потеряешь, то восстановить уже почти невозможно… Ох, прости, я, кажется, не совсем удачно выразился… – Он ненадолго задумался. Впрочем, думать долго у Смельчака не получалось. – Что сейчас, пожалуй, необходимо Лассетеру, – продолжал он, – это сделать так, чтоб его побольше узнали среди клиентов. Видеться с ними не только за игрой. Полагаю, узнай они его получше, как я, например, – и мнение у многих переменится в его пользу.

– Но как это сделать?

– Ему следует побольше крутиться в высшем свете. Знаю, он не привык и не любит этого, но я готов помочь. Люсиан тоже, думаю, не откажет.

– Из этого ничего не выйдет, Джереми, – сказала Рейвен. – Этот человек презирает аристократов и не пойдет на сближение с ними.

– Даже если от этого зависит судьба его клуба?

– Я поговорю с ним, Джереми. Попробую. Спасибо за совет…

Рейвен не стала откладывать свое намерение в долгий ящик и в тот же день вновь появилась в клубе, несмотря на запрет Келла приходить туда.

Грузный привратник сообщил ей, что мистера Лассетера нет в клубе. Рейвен собралась уже уходить, когда на лестнице показалась Эмма Уолш и сердечно приветствовала ее.

Несмотря на это, Рейвен почувствовала себя крайне неловко: они не виделись с хозяйкой дома, или кем она тут была, с того страшного дня, когда Шон притащил ее сюда в полубесчувственном состоянии. Рейвен не знала, как себя держать.

Однако Эмма помогла решить этот вопрос. Самым естественным тоном, ни о чем не вспоминая и не спрашивая, она произнесла:

– Келл сейчас на состязаниях по фехтованию. Думаю, не позже чем через час он вернется. Может быть, хотите подождать его? Я угощу вас чаем.

Почему-то в эту минуту Рейвен с легкой завистью подумала, что эта женщина наверняка знает о времяпрепровождении ее мужа гораздо лучше, чем она, его законная жена. Несколько удивленная приглашением, она с готовностью приняла его и, сняв плащ, отправилась за Эммой на второй этаж, не без интереса присматриваясь к богатой и свидетельствующей о неплохом вкусе хозяина обстановке.

Эмма заметила ее любопытные взгляды и сказала:

– Никогда, наверное, не видели подобные заведения изнутри? Если хотите, после чая я покажу вам дом.

Они уже входили в библиотеку, казалось бы, совсем неуместную здесь, и Эмма посчитала нужным пояснить:

– Это самая уютная комната в доме. Почти точная копия библиотек в домах наших посетителей. Здесь они могут отдохнуть от волнений за игровыми столами, полистать книги и газеты, выкурить сигару… Прошу садиться. Сейчас принесут чай.

Они уже сидели за чайным столиком, когда Эмма произнесла:

– Наверное, вам интересно будет узнать, если еще не знаете, что Шон Лассетер отбыл в Ирландию, где должен пробыть достаточно длительное время.

Рейвен подавила вздох облегчения.

– В самом деле? – сказала она. – Уже уехал?

– Да. Келл убедил его сделать это, что было нелегко для обоих. Братья очень близки, несмотря на то что такие разные. Келл страшно жалеет его. А вам, конечно, будет легче, верно?

Рейвен смогла слегка улыбнуться.

– Еще как верно! Вы даже не представляете.

Эмма ответила сочувственной улыбкой.

– Немножко представляю. Я пыталась остановить этого безумца в тот ужасный день, но все, что смогла, это послать за Келлом. Ну да вы знаете.

Рейвен знала и содрогнулась, припомнив недавние события.

– Если я в чем-то могу помочь вам сейчас, – продолжала Эмма, – скажите откровенно. Я постараюсь…

– Спасибо. – Рейвен смущенно потупилась и слегка наклонилась к собеседнице. – Знаете… Честно говоря, я оказалась в несколько странном… неловком положении… Моим мужем, как вы можете понять, стал человек, которого я не знаю… Почти не знаю… Вы, например, я уверена, знаете о нем намного больше, чем я. И если бы вы могли… если бы захотели хоть немного рассказать о нем. Разумеется, никаких тайн… секретов. Просто какие-то черты характера… Ну и, конечно, о слухах, которые ходят про него… Я так и не знаю… Но мне надо…

Она окончательно сбилась и замолкла.

Эмма ответила не сразу.

– Вы имеете в виду слухи о том, что он убил своего дядю? – спросила она после паузы.

– Да… И об этом. Шон, когда ворвался на днях к нам в дом, кричал, что это правда. Так было на самом деле?

В глазах Эммы вспыхнула злость, губы сжались в тонкую линию.

– Не знаю, как умер их дядя, – сказала она, – но готова поклясться своей собственной жизнью: Келл Лассетер не убийца. А Шон – неблагодарный негодяй! Здоров он или болен, не важно – все равно негодяй! После всего, что Келл для него делал и делает…

Этот взрыв негодования был приятен Рейвен и лишний раз подтвердил ее уверенность в невиновности Келла.

– Я тоже не думала, что Келл способен на такое, – произнесла она. – Но ведь он сам ничего не делает для того, чтобы опровергнуть эти слухи. Зато говорит о том, каким низким человеком был этот самый дядя, как погубил его мать… А этот шрам на его лице от кольца с печаткой…

Эмма кивнула.

– Не думаю, что выдам семейную тайну, – сказала она, – если напомню то, что известно многим. Вы знаете, что его мать ирландка?

– Да, он говорил мне.

– Она не из дворян, – продолжала Эмма негодующим тоном, – ее отец просто врач, и все Лассетеры презирали ее, представляете? А когда она овдовела, тот самый дядя Уильям заделался опекуном ее сыновей и угрожал, что лишит их наследства, если она не уберется в свою Ирландию и не откажется от материнских прав.

– И что она? Подчинилась?

– Да. Об этом мне рассказывал Шон. Она не осмелилась спорить с ним и со всей семьей. Ради блага своих сыновей, так она считала, вернулась в Ирландию, где вскоре умерла от инфлюэнци в бедности и забвении.

Эмма содрогнулась.

– Их дядя не разрешил мальчикам даже побывать на ее могиле.

– О, к такому человеку нельзя не испытывать ненависти! – воскликнула Рейвен.

– Да, но не только это. Шон говорил, что дядя Уильям был настоящий тиран. А с характером Келла разве можно ужиться с тираном? У них были частые стычки, и однажды дело дошло до драки. Тогда Келл и получил свой шрам. Потом они с Шоном удрали в Ирландию, скитались по Дублину, голодали, мерзли. Шон рассказывал… простите, мадам… что они даже крыс вынуждены были есть… Но может, он просто хотел напугать меня.

Рейвен он тоже напугал – ее передернуло от ужаса.

– А что было дальше?

– Дальше не очень понятно для меня, – призналась Эмма. – Вроде бы дядя начал искать их и даже сам приехал в Дублин. Там его и нашли. Он лежал мертвый на окраине города. Наверное, его убили из-за денег какие-то бродяги.

– Но почему же тогда возникли эти подозрения по адресу Келла?

– Потому что дядя был убит ударом шпаги. Довольно необычное оружие для разбойников с большой дороги. Они применяют, так люди говорят, кинжалы или пистолеты. А Келл, чтоб вы знали, уже тогда считался умелым фехтовальщиком, или как это у мужчин называется. Шон говорил, он не один раз брал верх в бою на шпагах над своим дядей, а тот вообще был каким-то чемпионом в этих делах. Поэтому, верно, и пошел слух, что дядя был убит Келлом на дуэли. А потом его тело вынесли на дорогу.

Рейвен ненадолго задумалась.

– Слишком туманные предположения, – сказала она через некоторое время, – чтобы делать из них выводы о таком страшном деле, как убийство.

– Обвинения, насколько я знаю, родились и получили распространение из семьи дяди Уильяма, только они ничего не смогли доказать. А еще они озлились на Келла за то, что он не захотел вернуться к ним в Англию и иметь с ними дело. Он не стал брать у них денег и сам добывал средства на пропитание для себя и для Шона. И вообще отказался от наследства, от своей части. Все, что вы здесь видите, – этот дом и то, что внутри, – он заработал сам. Но конечно, не сразу.

Рейвен подумала: если сравнивать детство и юность Келла с ее собственными, то надо признать, что при всех тяготах, какие она испытала, ее жизнь была намного легче, чем у Келла. И потом, его привязанность к брату, каким бы ни был этот брат, его постоянная забота о нем не могли не вызывать уважения.

Дальнейший разговор был прерван появлением мальчика лет десяти, который не очень уверенно нес поднос с чайными принадлежностями. За мальчиком следовал пожилой дворецкий с чайником в руках.

Под его строгим взглядом мальчик снял с подноса и расставил блюдца и чашки и затем уставился на своего сопровождающего, ища в его глазах одобрение. В полной мере он его получил от Эммы, которая ласково сказала:

– Спасибо, Нейт. Очень ловко у тебя все это получилось.

– Угу, мам. Благодарен вами, – со страшным уличным акцентом произнес мальчик.

Говорил он хрипло, каким-то недетским голосом, был неимоверно худ, лицо напряженное, покрытое шрамами, как от ожогов, руки со сморщенной кожей, тоже будто обоженные. Рейвен не могла без жалости смотреть на него.

Когда мальчик и дворецкий ушли, Эмма начала разливать чай и, увидев вопрос в глазах Рейвен, сказала:

– Этот мальчик еще неделю назад был помощником трубочиста. Келл где-то столкнулся с ним и его хозяином, когда тот нещадно бил ребенка. Он почти насильно отобрал его, заплатив какие-то отступные.

Рейвен что-то слышала об этих несчастных исхудавших детях, которых бедняки родители отдавали за гроши трубочистам. Те обращались с ними по большей части хуже, чем с рабами. Они должны были залезать в узкие, недоступные для взрослых дымоходы и чистить их, зачастую обжигаясь и почти задыхаясь. Нередко такая работа кончалась смертью худосочных помощников.

– Да, несчастный ребенок, – подтвердила Эмма мысли Рейвен. – Вы думаете о том, что с ним будет дальше? Когда заживут его раны и ожоги и он немного придет в себя, Келл отправит его в детский приют для сирот, которому он помогает деньгами.

– Келл этим занимается?

Рейвен меньше всего могла представить Келла в роли спасителя детей. Хотя, собственно, разве он не делал то же самое в отношении собственного брата?

Эмма улыбнулась.

– Я тоже не думала, что он этим займется. А Нейт уже тринадцатый по счету уличный мальчишка, которого Келл определяет туда. Чертова дюжина! На его деньги их всех кормят, одевают, учат… не знаю, что еще.

– Как это прекрасно! – искренне вырвалось у Рейвен.

Видимо, собеседнице понравилась ее искренность, потому что она сказала:

– Признаюсь вам, что тоже в какой-то степени обязана Келлу своим спасением… из очень сложной ситуации, в которую я попала… у моего прежнего покровителя.

Первая мысль, возникшая в голове у Рейвен после этого чистосердечного признания, была: «И меня ведь он тоже спас – как этих мальчиков, как Эмму…» Вторая мысль была менее приятной – подумалось, что теплота и, как ей показалось, даже нежность в голосе Эммы Уолш свидетельствуют не только о ее благодарности Келлу, но и о более глубоких чувствах…

– Похоже, спасать людей стало у него привычкой.

Рейвен произнесла эти слова с легкой горечью и чуть заметной иронией, но, похоже, Эмма не почувствовала ни того ни другого.

– Да, – согласилась она, – он выглядит порой весьма суровым, резким, даже невнимательным, а на самом деле, можете мне поверить, готов всегда помочь несчастным и обиженным.

Опять в ее голосе Рейвен уловила нежность, если не любовь. Опять ощутила легкий укол… Ревности? Зависти?.. Вновь подумала, что Эмма, наверное, любовница Келла. Уже давно… И знает его и о нем куда больше, чем Рейвен. Она явно старше Келла, эта ухоженная красивая женщина, ей, наверное, не меньше сорока, но что с того… Зато она наверняка знает все о любви. Чему Келл собирался учить Рейвен…

Однако, невзирая на легкую ревность (или зависть?), Рейвен испытывала симпатию к этой женщине, ей нравились ее выдержка, искренность и прямодушие. Так, наверное, не должна относиться любовница к жене своего возлюбленного. К той, что так внезапно вмешалась в ее жизнь. Хотя скорее всего Эмма знает, что Рейвен для нее и не соперница вовсе – она всего-навсего одна из тех, кому Келл по свойственной ему привычке делать добро пришел на помощь. Одна из чертовой дюжины несчастных мальчишек, которых он спас.

Расположение Рейвен к Эмме Уолш еще более возросло, когда после чая та провела, как и обещала, ее по клубу и показала ряд комнат, предназначенных для игр, тщательно избегая при этом заходить в те места, которые могли напомнить Рейвен о ее первом, страшном знакомстве с этим домом.

В одной из комнат, украшенной красивыми панелями, стояли столы для игры в кости. Рейвен вспомнила, как когда-то, в те далекие дни, после занятий с матерью, с учителями О'Малли развлекал ее разного рода играми. В том числе и игрой в кости. Показывал, как их надо бросать, рассказывал о маленьких хитростях. Она знала, что вообще-то это азартная мужекая игра, в которой нужно уметь не только кидать кубики из слоновой кости с нарисованными на боках цифрами, но и делать какие-то ставки, биться об заклад.

Однако она никогда не видела такие большие, овальной формы столы, покрытые зеленым сукном, как для бильярда, с прочерченными поверху желтыми линиями, единичными и двойными. По длинным сторонам стола были какие-то ящички, углубления, лежали маленькие лопатки. И стояли стулья для игроков.

– Вот сюда кладут кости, – охотно объясняла Эмма. – Сюда – фишки, заменяющие деньги. А лопатками их сгребают… Как начинается игра? Первый игрок заказывает количество очков и бросает кости. Это называется «мейн». А еще – «шанс». Потом следующий…

Она внезапно замолчала и с испугом уставилась на дверь, откуда послышался голос:

– Если не трудно, объясните, пожалуйста, что вы делаете в зале для игр?

Голос был недовольный и принадлежал Келлу. Рейвен испытала смешанные чувства: приятное волнение, легкий испуг, словно нашкодивший ребенок, и недовольство собой за оба эти ощущения.

За них обеих ответила Эмма:

– Я показываю Рейвен дом.

– Благодарю вас за труды, – язвительно произнес Келл, – но не могли бы вы оставить нас на некоторое время?

Какое-то мгновение казалось, что Эмма сейчас обидится и начнет возражать, но этого не произошло. Она молча удалилась, улыбнувшись Рейвен с видом заговорщицы.

– Что вы здесь делаете? – повторил Келл, недовольно глядя на Рейвен.

– Просто мне интересно, – ответила она с простодушием ребенка. – Я никогда не видела помещения для азартных игр.

– Я уже говорил вам, здесь не место для молодых леди.

Она вздернула брови.

– Вы рассуждаете точь-в-точь как моя тетушка Кэтрин. В самом деле я нарушаю, по-вашему, какие-то правила приличия? Мне казалось, вы шире смотрите на многие вещи.

Это действительно так? – спросил себя Келл. Нет, – ответил он на свой вопрос. Будет лицемерием признать, что он не хочет ее появления здесь из-за того, что кто-то сочтет это неприличным. Дело совсем не в этом. Но в чем же?.. Наверное, в том, хоть и не хочется себе признаваться, что ему требуется место… угол, убежище… где он мог бы чувствовать себя совершенно свободным от мыслей о ней, где не опасался бы ее внезапного появления, где не витала бы ее тень, каждую минуту грозящая обратиться в зрительный образ, в явь… Она что-то говорит, эта женщина?

– …Кроме того, – говорила Рейвен, – насколько я поняла Эмму, в вашем клубе бывают и женщины. Я говорю о тех, кто приходит ради игры.

– Да, – неохотно согласился он, – бывают. Но те, кто не боится за свою репутацию или попросту махнули на нее рукой. Однако вы так и не ответили мне толком, зачем сюда пожаловали.

– Если честно, то хотела срочно поговорить с вами. И сказать спасибо: я узнала, что ваш брат уже уехал.

Он сухо кивнул.

– Хорошо. Ваша благодарность принята. Всего наилучшего. Я провожу вас до выхода.

Рейвен сумела перевести раздражение в кокетливую шутку.

– Не можете же вы так, при всех, отделаться от меня и подорвать тем самым уверенность людей, в нашем безоблачно-счастливом браке?

Его глаза сузились. Она позволяет себе иронизировать? Впрочем, она позволяла и раньше, но сейчас почему-то его это сильно задело.

– Вынужден снова напомнить вам, миледи, – начал он, – о сути нашего соглашения. Когда я имел честь сопровождать вас на бал к Уиклиффам, вы обещали больше не просить меня ни о каких совместных визитах в дома нашей благородной знати. Я уже…

– Не об этом речь! – перебила она его. – Я хотела поговорить с вами о судьбе вашего клуба. Вы слышали о войне, которую объявил вам Холфорд? Ощутили уже ее результаты?

Он не скрыл удивления от ее вопроса, от ее осведомленности.

– Да, я знаю, – коротко ответил он.

– Но ведь нужно что-то делать! – воскликнула она, вызвав у него еще большее удивление: зачем ей интересоваться всем этим, да еще так живо?

– Что делать? – машинально повторил он.

– Как что? Пресечь в корне слухи, которые пошли уже гулять! Мы должны…

Теперь он прервал ее.

– Зачем вы говорите «мы»? Какое вам может быть дело до всего этого? И потом. Я сомневаюсь, что слухи и толки можно как-то остановить, если они уже пошли гулять по свету. Я, во всяком случае, не умею этого делать.

– Вам помогут! Лорд Вулвертон уже предложил свою помощь. Он поговорит с кем возможно. А вам он советует самому побольше общаться с теми, кто заправляет общественным мнением, чтобы…

С гримасой отвращения Келл затряс головой.

– Я не хочу с ними общаться! Не хочу принимать благодеяния от Вулвертона и от других!

Какой упрямец! Это уже просто глупо..

Рейвен была искренне возмущена его твердолобостью. Зачем отказываться от помощи, тем более что сам эту помощь оказываешь?.. Какие странные все-таки люди на этом свете!

– Никакое это не благодеяние со стороны Джереми, – сказала она. – Он говорил, что сделает все, что сможет, ради меня, если хотите знать. Хотя к вам он относится с куда большей симпатией, чем вы к нему. Но не в этом дело… – Ей пришел на ум новый довод. Как все-таки трудно с этими гордецами! – Вы-то сами разве не помогаете другим? Эмма только что рассказала мне об этом уличном мальчишке, который здесь у вас… Я видела его.

Келл поморщился. С женщинами просто невозможно: из всего они делают событие, все превращают в предмет обсуждения.

– Спасибо за заботу, Рейвен, – произнес он, – но, право, не стоит вторгаться в мои дела.

– Хорошо, я не буду.

«Только не надо обижаться, – сказала она себе, – иначе я ничего не добьюсь».

– Я понимаю, – продолжала она, – причину, по которой вы презираете высшее общество, но ведь сейчас речь о другом. Ваш клуб в опасности.

– Это не должно вас касаться, леди…

– Но к сожалению, касается, Келл. Ведь причина ваших неприятностей – я… то, что вы женились на мне. И вы это прекрасно понимаете. Поэтому я не могу делать вид, что мне это безразлично, не могу не пытаться помочь. Стоять в стороне.

– Я уже сказал: мне не нужна ваша помощь.

В красивых голубых глазах появилось выражение истинного страдания. Безысходности. Отчаяния.

– Не понимаю, – выкрикнула она, – отчего вы так мучительно упрямы!

Он тоже испытывал что-то сродни отчаянию. Почему она не уйдет, не оставит его в покое? То, что она находится так близко от него, уже мучительно! Соблазн, который не должен быть претворен в жизнь, ибо ничего не изменит в их отношениях – лишь сделает их еще более напряженными. То, чего он от нее хочет, невозможно без любви, без того, что называется настоящим чувством. Если его нет ни с одной, ни с другой стороны, то его не заменить ничем… И значит, остается одно – избегать общения. Тем более в такой непосредственной близости, как сейчас… Нужно, чтобы она ушла как можно скорее. Но как это сделать? Не вытолкать же ее силой?.. Нет, конечно, не силой, но словами. Не грубыми и оскорбительными, однако такими, после которых она бы ушла…

– Есть одна вещь, дорогая, – сказал он спокойным, ровным тоном, – которую я бы хотел от вас.

Она вскинула голову.

– О, и что же это такое?

– Как? Вы не догадываетесь? – Он подошел к ней почти вплотную, протянул руку, коснулся ее груди. – Интимные отношения. Вы могли бы удовлетворять мои плотские желания.

Она отпрянула, у нее прервалось дыхание.

– Вы… – начала она.

– Вижу, вас шокировали мои слова, леди. Вы даже ненадолго лишились дара речи.

Она пропустила мимо ушей его язвительность и, взглянув гму прямо в глаза, простодушно спросила:

– Вы в самом деле хотите, чтобы между нами были такие отношения?

«Конечно!» – хотелось ответить ему, однако слова он произнес прямо противоположные.

– Нет, – сказал он, – я вполне удовлетворен условиями нашего соглашения. По которому каждый из нас свободен и не может ничего требовать или ожидать от другого.

– Вы это повторяете уже не раз, но я не понимаю, зачем же тогда говорить на эту тему. И отпускать шутки.

– Наверное, я не прав, – признал он с кривой усмешкой.

– Тогда скажите мне, – уже совсем другим, деловым и обеспокоенным тоном произнесла она, – отчего все-таки вы не хотите принять предложенную вам помощь от Вулвертона?

– Я уже говорил вам, леди, – отчеканил он раздраженно, – не занимайте свою голову этими вопросами.

– Хорошо, – сказала она спокойно и задумчиво. – Тогда… – Она решительно тряхнула головой. – Тогда у меня к вам предложение.

Он смерил ее недоверчивым взглядом.

– Какое у вас может быть предложение? Нас ничто не связывает.

Она пропустила его слова мимо ушей и продолжала тем же деловитым тоном:

– Вы по натуре игрок, сэр. Во всяком случае, были им. Надеюсь, этого вы не станете отрицать. И я хочу заключить с вами пари как с игроком. Полагаю, вы не сможете уклониться: ваша гордость не позволит.

– Что за ерунда, Рейвен?

В его голосе прозвучала явная заинтересованность.

– Не ерунда, Келл, а всего несколько бросков костей. – Она вдруг припомнила, что ей когда-то рассказывал и показывал О'Малли. – Трека, чека, петух… полняк… Я правильно произношу названия счета на костях?.. Теперь вы лишились дара речи, сэр?

Келл смотрел на нее, не скрывая изумления.

– Что вы хотите? – пробормотал он.