Текст книги "Роман от первого лица"

Преступник в это время купался в холодной еще воде Черного моря, пил вино «Букет Абхазии», и распространялся среди местных жриц любви о своих несуществующих подвигах. Было тому преступнику семнадцать лет. Хорошее питание и физкультура сделали из него малолетка вполне взрослым хорошо развитым мужчину. Глянешь на такого где-нибудь на пляже, никогда не подумаешь, что ему всего семнадцать лет и что он мог убить любовницу и её ребенка.

Приближалось лето.

– Вы понимаете, что может натворить этот тип летом? Вы соображаете, каким соблазнам он будет подвержен?

Начальник отделения вернулся из Управления. Пока районного. Но скоро его вызовут и в городское Управление ВД. Там пощады не жди.

– Я понимаю, что Вы напрасно не объявили преступника во всесоюзный розыск, – спокойно отвечает старший лейтенант.

– Это с Вашим-то творчеством объявлять в розыск? Опозориться на весь Союз.

Николай самостоятельно составил словесный портрет преступника. И сам его нарисовал. «Талант» рисовальщика у старшего лейтенанта открылся неожиданно. Тогда, когда ему очень захотелось запечатлеть на бумаге свою жену. И получилось очень похоже. Мало ли что с пропорциями он немного ошибся. Похоже же.

– Товарищ майор, почему не попробовать. Я уверен, преступника в Ленинграде нет. Он сейчас отдыхает где-нибудь в Гаграх, – Николай вспомнил Ануш. Её дом, её сад. И кое-что еще её он вспомнил. Но не стану, же я в кабинете замначальника отделения милиции об этом говорить.

– Хитер ты, старший лейтенант. Опять в Гагры хочешь поехать? – знал бы спрашивающий, что Николая Пулкиннена он сам пошлет в Абхазию этапировать преступника в Ленинград.

Розыск будет объявлен. Артема Кузенко задержат на рынке, где он будет продавать похищенные у убитой им женщины вещи.

– Поздравляю с очередным раскрытием, – крепко жмет руку Николаю сам начальник отделения, – Звания не обещаю, а премия будет. Буду ходатайствовать перед вышестоящим начальством о грамоте Вам.

Николай слушает начальника. Но почему он не выражает, ни благодарности, ни радости?

Чему радоваться? Вспомним слова его тестя о тылах. Образно выражаясь, тыл Николая полностью развалился. Вчера жена, оставив на кухонном столе записку: «Уезжаю с любимым мужчиной на север. Заявление на развод вышлю заказным письмом». Не хватало телеграфной «тчк».

– Баба с возу, кобыле легче, – так сказала теща.

– Терпи, Коля. Наша дочь и нам за неё отвечать, – полковник Храбров был буквально шокирован фактом измены дочери.

Тягостная атмосфера поселилась в квартире полковника Храброва. Так бывает при смерти кого-нибудь.

Николай как многие нормальные личности, пытался найти облегчение в работе. А её хватало. Преступники «старались». Исхитрялся преступный элемент – совершенствовал свое мастерство сыщик Пулкиннен.

Скоро у старшего лейтенанта накопилось столько материала, что можно было бы написать книгу.

«Почему бы и нет. Не боги…» подумал Николай и сел за стол, «Прежде всего надо материал систематизировать. Определить структуру будущей книги».

В отделении уже оставалась только дежурная бригада, а старший лейтенант все корпел над документами.

Домой, а теперь точнее будет говорить, к полковнику Храброву и его жене в гости Николай приходил тогда, когда бывшие тесть с тещей укладывались спать.

Иногда Николай слышал приглушенный стенной перегородкой голос Светланы Николаевны: «Наш Коля, кажется, нашел себе женщину».

Когда жена произнесла эту фразу три раза за неделю, полковник дал приказ установить за старшим лейтенантом Пулкинненом негласное наблюдение.

– Учти, капитан, узнаю, что ты кому-нибудь о моем приказе расскажешь, поедешь участковым на Магадан, – бытовала в те годы шутка такая.

Работа над книгой у Николая спорится. Он увлечен ею настолько, что боль расхода с Тамарой отступила. Но как говорят в кино, – мастерство не пропьешь. Нет, я не к тому, что Николай стал пить. Работа над книгой оказалась настолько увлекательной, что её можно сравнить с запоем.

К чему я сказал о мастерстве? Естественно не для того, чтобы намекнуть на писательское мастерство Николая. Тут он пока еще приготовишка. Я о его мастерстве сыщика. Он заметил слежку за собой и решил провести проверку. Как это делается, мне и вам знать не обязательно.

Главное итог. Как в бухгалтерии – свели дебет с кредитом и получили положительный итог.

– Капитан, не трясись так, – говорил Николай капитану милиции, которому была поручена слежка, – Мой бывший тесть любит пошутить. И я не стану «закладывать» тебя. Так и доложи, мол, Ваш бывший зять время проводит не с женщиной, а с рукописью.

Июль пришел невероятной жарой. Полки магазинов с утра полные бутылок лимонада, пустели к обеду. Бочки с квасом окружали в три «оборота» очереди.

Спасаясь от жары особо отчаянные молодые люди, прыгали под фонтаны. Милиция свистит, надрывается, а ничего поделать не может.

Николай Яковлевич Пулкиннен тоже человек. Как прозвучало? Можно было бы переписать. Но пускай остается как есть.

Его также мучает жажда. У него так же катится пот по спине. А он идет в парадновыходной форме по самому солнцепеку. Он идет на прием к начальнику Главного управления.

Вручение почетной грамоты МВД СССР прошло торжественно сухо.

– А теперь прошу за мной, – сказал генерал-лейтенант и пошел к едва заметной двери в задней стене кабинета.

В комнате отдыха на низком столике стояла бутылка водки, рюмки и большое блюдо с бутербродами. Николай такое ел только на праздники.

– Вы ешьте, ешьте, – с улыбкой говорит генерал-лейтенант, – Когда еще придется так поесть.

Черная зернистая икра – экспортный товар. Понимать надо.

В комнате отдыха прохладно. Работает кондиционер. Редкая штука в те годы.

«Пиршество» продолжалось недолго.

– Открою секрет, на Вас пошли в Москву о присвоении Вам очередного звания. Иван Сидорович доложил мне, что Вы книгу написали. Так это?

– Так точно. Попытался обобщить свой розыскной опыт.

– Пришлите мне. Мне будет интересно познакомиться.

Генерал встал. Походил по комнате.

– Вы курите?

Получив утвердительный ответ, генерал предложил старшему лейтенанту сигарету «Друг».

– Спасибо, я привык к «Шипке».

Курили молча. Николай молчал по статусу. Генерал молчал просто так. Устал генерал.

– С первого августа будете служить в штабе, – гром среди ясного дня. Николай даже поперхнулся дымом.

– Товарищ генерал-лейтенант, я сыщик. Мое дело розыск.

– Ваше дело, товарищ Пулкиннен думать. На земле ногами надо больше работать, а в штабе как раз надо думать, – генерал сделал ударение на последнем слове, – Вопросы есть? – встал, – Вопросов нет. Ждите приказа. А пока отдохните. Отвлекитесь от Ваших бытовых проблем, – начальство должно знать все о своих подчиненных. Генералы тем более.

Николаю предоставил отпуск, хотя он и не хотел.

– Поезжай к своей армянке, – Николай удивлен такой осведомленностью бывшего тестя.

– Спасибо. Я родителям ремонт квартиры обещал сделать.

– Твое дело. Родителям помогать надо.

Они, бывший тесть и бывший зять понимали, дальнейшее совместное проживание больше невозможно. Они чужие люди. На службе они соратники и единомышленники, но в жизни личной они почти антиподы.

С июля семьдесят первого года Николай стал жить в родном доме. «Дом и стены помогают». Наверное, чтобы эти стены помогали лучше, эффективнее, Николай решил переклеить на них обои. Он объездил весь город в поисках рулонов бумаги с рисунком в ордер на них. Упорство и труд все перетрут, учили нас папы и мамы в детстве.

Как-то я, будучи на отдыхе в Турции (мне, доктору наук, лауреату Госпремии и прочая, и прочая стыдно вспоминать об этой поездке), за обедом в пригостиничном ресторане невольно подслушал разговор в молодом семействе. Типичные представители нынешнего, что называется среднего класса. Если раньше лет двадцать тому назад под эту категорию подпадали ИТР и служащие, учителя и врачи, МНС, ы и доценты, то теперь это не знамо кто. Тут вам и частный предприниматель, тут и менеджер средней руки какой-нибудь кампании «Рога и копыта». Могут попадаться и врачи с дипломом, купленным по объявлению в интернете. До кучи назову и просто мелких воришек.

Привожу этот разговор почти дословно.

Мать сыну, которому лет двенадцать: «Жорик, скушай все. Папа за все заплатил».

Жорик: «Надо было брать пять звезд. Тогда бы подавали суши и ролы. А кусок мяса ты мне и дома можешь пожарить».

Отец: «Ешь, кому говорят. Мал еще рассуждать, где и что мне покупать. Ты мне еще скажи, какую машину мне надо купить вместо Ауди».

Мать: «Жорик, не отвлекайся. В следующий раз будем жить в пяти звездах. Салат съешь. Это витамины»

Жорик: «На фиг мне эти витамины. Коку колу хочу».

Отец: «Пойди и купи. Я тебе вчера дал десять евро».

Жорик: «Смеешься, папа. Мальчику из соседнего номера предок отваливает по двадцатки каждый день»

Потом мать начнет говорить, где ценники (не подумайте, что речь идет о бумажках с указанием цены. Нет, она говорит именно о ценах) меньше. Отец ответит, что он знает место, где можно купить серебро дешево.

На протяжении всего обеда, а тот продолжался долго, они говорили исключительно о том, что и где сколько стоит.

Нет! Господа хорошие, так гражданина не воспитаешь. Так вырастит стяжатель, ненасытный потребитель.

Отвлекся и упомянул об этом случае только для того, что сказать – в семье рабочего судостроителя за обедом говорили о кинофильмах, которые смотрели, о прочитанных книгах, о спорте. Хоккей и футбол. Это «страсть» мужчин. Женщины восхищались фигурным катанием. Белоусова и Протопопов их кумиры.

Я тоже хорошо помню, о чем шел разговор за обеденным столом у нас. Были и футбол, и хоккей. Но у нас больше говорили об искусстве. Мама врач, отец технарь, но как они были увлечены живописью. Отец отдавал предпочтение классике. Мама с восторгом рассказывала о выставке импрессионистов в Московском музее изобразительных искусств.

Когда у отца в восемьдесят третьем году случился микроинсульт, и он вынужденно не работал в КБ, он накупил кистей, красок, картонов и начал писать.

Я не большой знаток в живописи, но честное слово мне нравились его пейзажи.

Оклейка стен обоями, казалось бы, дело несложное, но у Николая это заняло почти две недели. Две недели родители отдыхали в пансионате «Буревестник». Две недели старший лейтенант в одних трусах мазал шваброй полосы бумаги и лазал на стремянке.

Жара лилась в открытые окна. Пот лил ручьями по мужчине. Ему бы занавесить окна мокрыми простынями, холодней было бы внутри. Не догадался. Удивительно, что Николай не получил теплового удара.

«Работа закончена, братцы!» – так и хочется воскликнуть Николаю. Но нет никого рядом. Гулко отзовутся эхом стены комнаты, оклеенные новыми обоями с геометрическим орнаментом. В спальне родителей обои в цветочек. Весело так.

На стенах комнаты родителей Николая весело, а самому Николаю ой, как невесело. «Что же ты за мужик, если жена от тебя к другому сбежала?», ест изнутри этот вопрос мужчину, не побоявшегося выйти один на один с опасным бандитом.

Принцип «не унывать!» привит Николаю с детства. «Где тут у мамы припасена бутылочка?», и Николай уже нарезает колбаску и огурчик из маминых же припасов.

Выпитая водка, хороший бутерброд и глубокая затяжка болгарским табаком. Что еще надо до полного счастья?

Николай открывает окно, при этом отдирая полоски бумаги от рамы вместе с краской. Работы прибавилось. Какая поездка в Гагры. Тут дома успеть бы все переделать до конца отпуска.

Белила купить тоже непросто. Хорошие белила еще труднее. Но Николаю свезло. Погода разгулялась. Настоящее лето. Как не выпить пива взрослому мужчине, находящемуся на отдыхе. Не на «заслуженном отдыхе», как почему-то называлось пребывание на пенсии, а на очередном отдыхе, который гарантирован Конституцией.

Идет старший лейтенант милиции по проспекту Измайловскому. Вот и магазин «Стрела». Тут они с Тамарой отоваривали свадебные талоны. Остановился Николай. Смотрит на витрину. О чем думает брошенный женой муж? Должно быть с тоской вспоминает те дни, когда они с Тамарой были женихом и невестой. «Жених и невеста, тили-тили тесто». Да, посмотрите на него! Он улыбается: «Как странно, будто пелена с глаз спала. Чем я соблазнился тогда? Дочка подполковника» Как же, а нас в семье рабочего и такая птица».

– И мне смешно глядеть. Всего хочется, а колется. Прям, как у Эзопа. Лиса и виноград.

– Крылова, – поправляет Николай мужчину, который остановился рядом.

– Молодежь. Крылов перевел басни Крылова. И тем дорог русскому народу, – мужчина приподнял шляпу, – Корчагин, но не тот, что прославлен Николаем Островским. Жив, как видите, – веселый мужчина.

Познакомились.

– Тут есть недалеко пивной бар. Не желаете выпить кружку холодного пива?

Николай согласился. Поднялись из бара новые приятели так поздно, что последний электропоезд ушел с вокзала. А ведь Николай хотел съездить к другу на дачу.

Домой Николай вернулся рано, рано утром. Он долго пытался открыть своим ключом входную дверь. Чертыхался, тряся дверь. И добился. Добился, что отец вышел. В семейных трусах и с молотком в руке: «Сейчас я кому-то по дурной голове поколочу».

– Папа, что ты? – отпрянул Николай.

– А то. Приличные люди не приходят домой под утро. Где носило, товарища сыщика?

Долго сердиться на сына Яков Михайлович не может.

– Я с товарищем пиво пил, – не может лгать отцу Николай.

– Хорош товарищ. Это сколько же пива надо выпить, что бы домой прийти под утро? – и без паузы, – Пиво хорошее было? Страсть как хочу. В этом пансионате меня посадили на стол диетиков.

– Пятый стол для тех, кто бережет свое здоровье, – мама!

Хорошо-то как дома. Все просто. Не надо играть и притворяться.

– Ремонт мы с тобой закончим вместе. У меня еще есть неделя, – Яков Михайлович немного пополнел и теперь выглядит как бюргер. Так Ольга Николаевна говорит.

– Правильно. Растряси жирок, а то, как немецкий бюргер выглядишь.

До полудня гулена сын спал. А когда проснулся, увидел на полу две большие банки и на них написано – белила цинковые корабельные.

– Будут у нас рамы и двери белее белого и не выцветут на солнце, – Яков Михайлович горд. Рабочий человек, но в нем есть червоточина – «быть не как все. Я особый». Имя той червоточине тщеславие.

И пускай Ольга Даниловна совсем не похожа на щуку, а муж её скорее похож на сома, я позволю себе употребить расхожее выражение – Для того и щука, жена, в реке, в семье, чтобы карась, муж не дремал.

– Вишь, как надулся. Чисто павлин. И чем гордишься? Украл у родного завода краску. А чем рубки судна будете красить?

– Не украл, – пытается защититься муж.

– А то в магазинах я такой краски не видала. Точно о вас таких говорят: «ты тут хозяин, а не гость. Тащи с завода последний гвоздь».

Сильны еще в обществе основы морали. Совести, что ли. И это тоже, не отрицайте, примета времени.

Яков Михайлович, ничего не говоря, кладет банки с краской в сумку и уходит.

– Чем окна красить будем? – безадресно вопрошает Николай.

– Ты милиционер или нет? Твой отец ворует, а ты спрашиваешь, чем красить будем. Лучше беги в магазин, что у Черной речки. Пока вы спали, я там побывала. Оплатила три банки, но тащить, уволь.

Что за люди! Хочется воскликнуть. Но остережемся. Могут и обидеться.

С начала августа Николай Яковлевич начал служить в штабе УВД по Ленинграду и Ленинградской области. Он прослужит там до семьдесят четвертого года, когда Управление будет преобразовано в Главное и Николай получит капитана милиции.

А пока семья рабочего Якова Пулкиннена сидит за обеденным столом и наслаждается видом свежеокрашенных дверей и оконных рам.

Моя задача никого не забыть.

Юрий Староверов

1969—1972 г.г

И вновь я займусь самоцитированием. Не ради удовлетворения собственного тщеславия, а ради вас, уважаемые читатели. Напомню, мама Юрия Полина Васильевна, сама сильно занятая на производстве, «гнала» план года, наказала сыну купить по списку продукты к праздничному столу. Юрию удалось даже купить гуся. Не всего. Половину. Но гусь же. Итак: «Все разложено. Можно и о себе подумать. Насмотрелся в магазинах всякого, кушать захотелось страсть как. На плите сковорода с жареной картошкой. Мама нажарила перед уходом на работу. Её бы, картошку, а не маму, разогреть, но сильно притомился Юра и ест картошку со сковороды такой, как она есть».

Сон сморил молодого человека и, поникнув головой, он уснул за столом.

Так принято в романах. И у меня герою снится сон. Что может сниться мужчине? Жениху, шоферу. С большой вероятностью мог бы утверждать, приснились Юрия Виолетта и машина.

Мы с вами узнаем, что снилось Юрию в одном случае. Если он поделится с кем-нибудь. Делиться не с кем, а сам с собой Юрий не говорит. Пока. Это я так пошутил.

«Эх, ма». Что я слышу? Шофер такси заговорил-таки сам с собой. Продолжение будет?

Оно, может быть, и не последовало, если бы не явилась сама Виолетта.

Чутко девичье сердце. Потому, сказав заведующей пунктом приема белья в стирку, где она трудилась, Виолетта направилась прямиком к дому Юрия Староверова. Быть бы ему Юрием Гогоберидзе, если бы не война.

К чему это я? К тому, что наш Юрий бывает, вспыльчив, как настоящий горец.

Он и вспылил, когда увидел в окно, что какой-то малый пристает к его девушке. Так ему показалось. На самом деле мужчина спрашивал адрес.

Юрий распахнул окно, отдирая полоски газетной бумаги, которыми мама оклеила рамы на зиму, и закричал: «Слушай, ты! Отойди от моей девушки! Сейчас спущусь, зарежу!»

Странный вид представлял собой Юрий. Всклокоченные от сна волосы. Майка с цифрой семь. И это в открытом-то окне и на морозе. А пока он стоял в положении прачки, то у некоторой части населения вызывал дурные мысли.

Как сказали бы англичане: «Do not laugh at other person. Itself it can appear in its position», что в переводе: «Не смейся над другим человеком. Сам можешь оказаться в его положении»

Никто и не смеялся. Виолетта гордо глядела на мужчину, который от крика Юрия, казалось бы, немного испугался. На самом деле он, обладавший первым разрядом по самбо, хотел бы «сразиться» с горячим поклонником женщины, у которой он всего лишь спросил, как найти корпус три.

– А без ножа можешь? – спрашивает прохожий Юрия. По-доброму так спрашивает. А Юрия это только еще больше злит.

– Я тебя голыми руками придушу, – торчит в окне Юрий, а сосед снизу, слыша эту перебранку, резонно замечает: «Окно закрой. Зима на улице».

Стремясь строго соблюдать правила социалистического общежития, Юрий прикрывает окно. Тепло комнаты странно действует на Юрия. Его воинственный пыл улетучился. Ему расхотелось вступать в схватку с тем, кто во дворе стоит и ждет.

И опять я должен воскликнуть расхожее на грани пошлости: «О, женщины, говоря словами поэта: О, женщина – исчадие Ада. Кто создал тебя, кто твой первоотец? Деянием Сатаны ты послана в усладу ль. Иль рук божественных деяния венец?»

Виолетта не была исчадьем ада в полном смысле слова. Но смятение в душу Юрия внесла своими словами: «Ты и вправду за меня мог бы его зарезать?»

– И зарезал бы, – уже без особого энтузиазма ответил Юрий.

– Врешь ты все, – Виолетта почувствовала фальшь в тоне мужчины.

– Хочешь, убедиться? – Юрий хватает кухонный нож, которым он у гуся обрезал лапки. Виолетта, увидев кровь на лезвии ножа, чуть не упала в обморок. Она и в медучилище не поступила по этой причине – не переносила вида крови.

Когда я сказал о соседе снизу, что попросил Юрия закрыть окно, то с ходу сам не узнал и потому вам не пояснил – это кричал Николай Пулкиннен. Милиционер в тот момент заскочил домой положить в холодильник три банки шпрот, что достались ему в лотерею.

«Юрка, что ли это? Живем в одной парадной, а не встречаемся». Справившись с делами дома, милиционер Пулкиннен поспешил на службу. Откуда было ему знать, что этажом выше разыгрывается драма.

– Какой ты, Юра кровожадный, – Виолетта почему-то вспомнила Бориса Бродова. От того шла такая злоба, что мурашки по спине. Вот и Юра вдруг стал таким. Раньше все больше с лаской.

– За тебя, Виолетта кому хочешь, горло перережу.

– Не надо. Я боюсь тебя, – девушка все больше сожалеет, что отпросилась на три часа с работы. Прошло уже почти полтора часа. Если вычесть время на обратную дорогу, то на то ради чего она приехала, остается не больше пятидесяти минут. Есть надежда на то, что Виолетта не напрасно отпросилась с работы.

– Да убоится жена мужа своего, – играя ножом с остатками крови гуся, отвечал Юрий, обыкновенный шофер такси, в жилах которого течет грузинская кровь.

– Не жена я тебе, – вскричала Виолетта.

– Тогда иди куда шла, – черт дернул так сказать Юрия.

Виолетта ушла, рыдая.

Я же пока уделю несколько слов еще одной примете того времени. Как принято говорить, в наши времена и вода была мокрее и морозы злее. Злее не злее, а наши мамы на зиму окна утепляли. Между окон укладывалась вата. Моя мама «украшала» её елочной мишурой. И рамы заклеивались бумагой. Пока легпром не надумал выпускать специальную бумагу для этих целей, использовались полоски газет. Самый её край. Там, где не текста.

Ага! Хлопнула входная дверь. Теперь, пожалуй, можно вернуться к Юрию. Как взглянул, тотчас отвел взор. Виолетта, наплевав, фигурально конечно, на работу, вернулась. Поспешим удалиться. Милые бранятся, только тешатся.

Новый 1970 год встречали вдвоем. Виолетта сказала, что она новый год встретит в последний раз с подружками: «Выйду за тебя, тогда уж все праздники с тобой».

– Мама, я женюсь, – объявил Юрий Полине Васильевне после того как они прокричали «ура» и выпили по бокалу «Советского Шампанского».

– Женись, – Полина Васильевна хитро поглядела на сына: «Совсем не похож на Отари. Интересно, он и в постели будет с женой не такой же страстный как Отари?», – Невесту покажешь? Или так в дом пущу, как кота в мешке?

– Виолетта завтра придет.

– Она иностранка? – насторожено спрашивает Полина Васильевна. Полина Васильевна давала подписку о том, что не будет контактировать с иностранцами. А если такое случится не по её воле, то она обязана немедленно об этом информировать первый отдел завода.

– Мама, тебе везде шпионы мерещатся. В прачечной она работает.

– Это хорошо, – успокоилась мать и предложила выпить за мир во всем мире.

Секретность. Тоже своеобразная примета времени. Впервые с этим понятием я столкнулся, не непосредственно, а опосредственно через отца. Мне было лет шестнадцать.

Был я юношей увлекающимся. Увлекся джазом. Где только можно искал записи с этой музыкой Новоорлеанских негров. Мне дико повезло, и у меня скоро в руках оказался какой-то американский журнал.

Английский язык давался мне легко и вот я уже знаю, что в начале XX века возник и оформился новый музыкальный стиль, вобравший в себя фольклор, рэгтайм, спиричуэлз, рабочие песни. Джаз! Диксиленд! Эти слова звучали для меня так романтично. Jazz! Французское слово chasser у креолов означало охоту, а также волнение, возбуждение.

Диксиленд – в районах населенных креолами, которые и после присоединения региона к США продолжали придерживаться французских традиций и французского языка.

Поэтому на 10 долларовых купюрах, бывших в обращении в Луизиане кроме английской надписи «ten» обязательно была и французская «dix». Отсюда местность, из которой попадали к «настоящим» янки подобные банкноты, те стали именовать Dixie land.

Вот так-то, господа присяжные. И никакой романтики.

Как-то отец увидел у меня на столе листы, исписанные моей рукой.

– Джазом увлекаешься? Это хорошо. При случае сходи на концерт нашего Олега Лундстрема.

Потом отец, пройдясь по комнате сел напротив меня.

– Наибольшее развитие джаз в Новом Орлеане, насколько я помню, получил в увеселительных заведениях особого толка в районе Стронвилла.

Потом отец опять походил по комнате.

– Сейчас у нас свобода. А когда мне было столько же, сколько тебе, я за увлечение джазом чуть не вылетел из комсомола.

Это о джазе. А теперь о секретности.

Все тот же отец.

– У нас особо рьяные поборники сохранения секретов готовы секретить все подряд. Дали им свободу. Мои ребята придумали прекрасную штучку, не буду расшифровать, какую именно, но вы-то мне поверьте. Если бы её не засекретили, она могла бы продаваться в любом промтоварном магазине.

Гнет секретности ощутил скоро и я.

Первого января нового семидесятого года Виолетта, как я уже говорил, приехать домой к Юре не смогла.

Встретив новый год «с подружками», читай с любовником, Виолетта ни к жениху, ни к себе домой не поехала. По какой причине? О причине сама девушка не скажет даже жениху. О таких «делах» женщины говорят только женщиной и то не всякой.

– Вот она, современная молодежь, – ворчит Полина Васильевна, закончившая убирать квартиру после праздников. Третьего ей, несмотря на то, что это суббота на работу.

Мама Юры не могла знать, что эта самая молодежь порывалась поехать к её сыну, но мама Виолетты Люся Павловна не рекомендовала: «Пока ты невеста, старайся перед ним быть чистой, как горный родник. У мужчин нюх, что у собаки. Унюхает твои дела, может и отвернуться».

Мама Виолетты. Люся Павловна, отчество она разрешает произносить по-русски, на самом деле Пеливановна, так отца её звали, из карачаевцев. Болатова она. Как и естественно дочь Болатова. Виолетта Муратовна Болатова.

Мурат Булатов нашел себе новую жену, когда уезжал на целину в Казахстан и с ней стал жить. Люся от стыда уехала куда подальше. Променяла солнечный Карачаевско-Черкесский АО на северный Ленинград.

Когда дочь выросла, а Люся еще сохранила способность любить, то остро встал вопрос – как им жить под одной крышей. Что у мамы, то и у дочери желание быть любимой было так сильно развито, что все двадцать четыре часа, что в сутках им было не поделить для удовлетворения этой потребности.

Потому скоро мама разделила одну большую комнату на две меньшего размера.

– Заболела, может быть. А ты сразу – современная молодежь, – встал на защиту невесты Юрий.

– Правильно. Был бы у нас и у неё телефон, позвонил бы.

Тут Полина Васильевна вспомнила о деньгах сапожника.

– Юра, а деньги где?

– Так я все истратил, – подумал сын, что мать спрашивает о тех деньгах, что дала на покупки.

– Все до копейки? – Полина Васильевна от удивления перестала вытирать пыль.

– Ну, копеек двадцать осталось. Так я пива купил.

– Ты сумасшедший? Я тебя, о каких деньгах спрашиваю?

– О каких?

– О наследстве, – мать стучит костяшками пальцев по голове сына.

– Я тебе не барабан. Так бы и говорила, – Юрий ведет беседу с мамой, а сам не перестает думать о Виолетте. Не то чтобы он так уж сильно скучал. Молодой отпрыск грузина не умеет скучать. Он умеет ревновать. Сильно в нем чувство собственника. Когда он купит мотоцикл, то и его он станет «ревновать» к любому кто неодобрительно отзовется о нем.

– Мне один человек сказал, что если заплатить кому надо, то можно телефон поставить.

– Ты, мама директором завода стала? А, может быть, тебя вообще, начальником района избрали? – Юра, наверное, имеет в виду должность Председателя Райисполкома.

– Не избрали, но в депутаты выдвинули. Кто-то там у них умер. Меня на его место.

– Когда изберут, тогда и без взятки телефон поставят. А, если тебе Скорую надо будет вызвать, так я к автомату сбегаю.

– Типун тебе на язык, – на этом и порешили. Денег на взятку не тратить.

Покупать зимой мотоцикл не резон, решил Юрий. Да и на свадьбу деньги нужны.

Так вышло, что одноклассники Юра и Жора одноклассники и соседи по дому практически не встречались. А вот жениться, пошли почти в один день.

Как не знали они, что их третий товарищ Жора Клюквин обрел семью годом раньше.

Жора Клюквин будет делать карьеру на профсоюзном поприще. Коля Пулкиннен станет сыщиком интеллектуалом, Юра шофером такси. Но объединит их одно – вступление в брак почти в одно и, то, же время.

А что двое других? Анатолий Поспелов, как вы помните, стал журналистом и скоро занял место главного редактора газеты. А Борис пошел по преступной тропе. Какая уж тут женитьба.

Говорят, есть две древнейшие профессии – журналистика и проституция. Я бы добавил третью – воровство.

Это не мое мнение, а специалистов – в те годы преступники были, мягко выражаясь, более порядочными что ли. Рассказывал полковник милиции: «Обокрали квартиру Народного артиста. Имя его не стану называть. Обокрали, как говорится, подчистую. Дело поставили на контроль в Министерстве. Что уж говорить о нашем местном начальстве. Каково же было наше удивление, когда в дежурную часть одного из отделений милиции поступил звонок анонима, который сообщил, где можно забрать похищенное».

И еще полковник как-то грустно добавил: «Исчезает, как вид вор законник». Я поразился тогда такой фигуре речи, но переспросить не позволил себе.

Виолетта приехала к жениху в следующую субботу десятого января. Нет, чтобы как все люди, поздравить будущую свекровь с новым годом, да жениха поцеловать, Виолетта с порога: «Вы к переписи населения готовы?».

Виолетту вчера начальник затащил к себе и долго и нудно пытался соблазнить. Послепраздничное похмелье напрочь отбила способность мыслить разумно. Остались одни чувства. Мерзкие чувства.

– Пойдешь население переписывать. Я твоё фамилиё дал в райком.

Виолетта девушка привередливая. А у этого типа изо рта дурно пахнет и из ушей волосы торчат. Переписка, так переписка.

– Ты это о чем? – Полина Васильевна всего боится. Это у неё в крови. Один только раз пришлось ей столкнутся с работой «органов» и того было достаточно, чтобы на всю жизнь испугаться.

– Темные Вы, моя любимая свекровь. Газеты надо читать. Вас в депутаты выдвинули, а проявляете такую политическую безграмотность.

Полина Васильевна зло глянула на невестку. Правда глаза колет. Обязанности мастера цеха, общественные нагрузки, это вам не шутки. А еще церковь. Эту тайну хранить надо? Надо. Все нервы, нервы.

– Виолетта! Не наседай на маму, – Юрий не выходит в прихожую. Чтоб невеста знала, кто тут хозяин.

– Нет уж, коль пришла меня переписывать, так пускай пишет, – Полина Васильевна не уступит.

– У меня и переписного листа нет, – Виолетта уже жалеет что пошутила.

– Тогда нечего людей пугать. Садитесь за стол. Будем доедать, что с новогодней ночи осталось.

За столом и было решено, что молодые подадут заявление в ЗАГС уже в понедельник двенадцатого января.

Юрий в этот раз позволил себе выпить больше обычного. За руль-то садиться во вторник.

– На понедельник отпрошусь, – сказал он и получил резонный вопрос от невесты

– К начальнику колонны домой поедешь в таком виде?

– Слышишь мать? Телефона-то у нас нет.

– А что мать? Это ты жмешься и не хочешь дать кому надо, взятку.

Виолетта вспомнила свою встречу нового года. «Подружка» её работал как раз мастером на местной АТС и подшофе бахвалился, что может поставить ей телефон вне очереди. Первая радость от того, что она сможет «устроить» телефон в обход очереди сменилась сомнением – а на какой адрес?