Текст книги "Источники права и суд в Древней России. Опыты по истории русского гражданского права"

Тобин посвятил много внимания вопросу о том, сколько раз съезжались сыновья Ярослава (слова: паки совокупились заставляют его предполагать, что они съезжались 2 раза), и когда состоялась законодательная комиссия (Gesetzcommission, состоящая из нескольких лиц, Staatsbeamten) для определения разных подробностей насчет суда при Владимире Мономахе. При полном успехе таких изысканий, мы все-таки не много выиграем для понимания возможности и действительности тех перемен, которые приносит с собой новое время. Возьмем два крайних положения, на которых остановил свое внимание составитель текстов Правды. Что предполагает частная месть? Непосредственность, ближайшее соприкосновение между мстителем и убийцей, безразличие между лицом и имуществом. Что нужно для того, чтоб частной мести не было? Нужен орган власти, нужен процесс, нужны судебные доказательства, нужны определения достоинства лица, нужны определения принадлежности имущества. Итак, один шаг, одна простая перемена: Ярослав уставил убить, а сыновья запретили убивать и требуют, вместо частной расправы, суда и кун, – предполагает весьма значительный переворот не только в области нравственной, но и в области практической. Самозащищение и самосуд может уступить место только другому, лучшему способу охранения права. Надо, чтоб этот лучший способ был налицо. Только тогда возможна перемена. Таким образом, трудно думать, чтоб при детях Ярослава месть перестала быть правомерным средством, а «ино все» оставалось так же, как было при отце. Эти «verhängnissvollen Worte», как их называет Тобин, перестанут нас затруднять только тогда, когда мы примем в расчет, что их произносит близкий по времени человек, который наблюдал только внешнюю сторону явлений, не мог видеть внутренней их причины и силой жизни изменившихся условий, в которых возможны были эти явления. Уже в Правде Ярослава мы видим некоторые правила, касающиеся процесса: знамение, видоков, роту. Старая Правда требует в разных случаях то тех, то других доказательств. В одном случае ответчик должен идти на извод перед 12-ю человеками, если не сознается в иске. Формы процесса несомненно должны были осложниться вместе с ограничением самоуправства, а между тем собиратель статей второй Правды ничего не говорит об этом. Все это как будто остается по-старому. Дети Ярослава, охраняют вора от самоуправства, раба от убийства за оскорбление свободного, а какой процесс при взыскании долга, какие отношения наемника к господину – это как будто остается вне ведения суда, вне всякого юридического определения. Вместо лица суд обращается во многих случаях к имуществу. Еще в договорах с греками мы видели, что при взыскании за убийство жена убийцы сохраняет часть, которая ей принадлежит по закону. В короткой редакции Правды ни слова об этих предметах. Права князя на штрафы за разные незаконные действия расширяются самым ощутительным образом, и во всей Изяславовой Правде только раз мы видим ясное указание на содействие власти истцу (кто изымал – тому 10 резан и проч.). Ярославова Правда знает особый иск, называемый сводом, существо которого заключается в том, что владеющий ответчик указывает от кого он приобрел вещь (своего auctor’a), но процесс этот происходит только в своем миру. Какие перемены произошли при детях Ярослава в области имущественных, семейных отношений, как при изменившихся условиях определились отношения лица к общине, какие новые формы процесса заступили место прежних, слишком непосредственных способов восстановления права – этого не видит современный наблюдатель, ибо перемена происходила без всяких осязательных событий. Летописец говорит, что князь Владимир распахал и умягчил сердца людей, Ярослав насеял их книжными словами, а мы теперь пожинаем плоды (ПСРЛ, т. 1, стр. 65). Плоды новых нравственных начал в практической сфере права растут незаметно. Если при Ярославе легко сложились резкие формы охранения личности и собственности в этих законах отцов и дедов, которых хранительницей была община, и которых памятником служит старая Правда, то теперь труднее найти орган, который бы выразил, в чем же состоит успех дальнейшего развития права и процесса. Устав князя не касался всех сторон юридического быта. Новый обычай мог получить свое определенное выражение, мог быть замечен и записан только тогда, когда народные нравы в состоянии были отвечать на все вопросы, которые предлагала юридическая мудрость людей, просвещенных византийским образованием.

Мы видели, что еще в начале X в. явилась надобность определить русское право по отношению к греческому. Отсюда произошла Правда договоров русских князей с греками. В другой раз была сделана попытка примирить короткий сборник греческого права с нравами только что просвещенного христианством народа. Тогда трудно было достигнуть какого-либо действительного примирения противоположных начал. Сборник остался греческим и принял в себя слишком мало элементов туземного права. В Ярославовой Правде удерживается взгляд на преступление как на обиду, месть остается правомерным средством. Но вслед за этим идет ряд новых явлений. Под влиянием религии падают основы прежнего порядка. Во всех видах правонарушений мы находим не одну систему частных штрафов, рядом с ними идут штрафы князю. Сфера княжеской юрисдикции расширяется самым очевидным образом. Несомненно, что вместе с этим должно было происходить много других перемен, но не все эти перемены одинаково доступны нашему наблюдению.

До сих пор все, что мы видели, касалось состояния права, подвергшегося нарушению. Это не составляет особенностей нашей истории. Везде сперва определяются способы восстановления нарушенного права и, говоря словами Иеринга, та сторона материального права, которая обращена к процессу. В то время, когда материальное право едва видимо в слабых очертаниях, формы процесса обозначаются уже определенно и точно. Это составляет первую, насущную потребность юридического быта, и удовлетворить ей легко, ибо в установлении форм процесса весьма многое составляет дело простого расчета и соображения. Совершенно иначе с материальным правом. Определенность его институтов составляет плод позднейшего времени и свидетельствует о значительно возвысившемся уровне юридической жизни. Право бесспорное долго остается на степени фактического, неопределенного состояния, и его выводит из этого состояния лишь внешний стимул. Если бы мы имели от времени Русской Правды какие-либо акты сделок или процесса, то нам легко было бы раскрыть весь путь, по которому следовало развитие материального права вместе с развитием органов суда и форм процесса. Но, к сожалению, все, что дошло до нас, не составляет первообразных актов, все, что дают нам позднейшие редакции Русской Правды, – это плод понимания тогдашнего юриста той практики, которая происходила на его глазах. Собиратель имеет известную точку зрения на договор, на опеку, на наследство, и он отчасти ищет для этих рубрик ответов в современной практике, отчасти, в зависимости от греческого права, сам дает на них такой ответ, который всего более подходит к условиям времени. Так образуются первые очертания древнерусских гражданских институтов. Появление их тесно связано с расширением княжеской юрисдикции, которое видно в Правде детей Ярослава и отчасти в позднейших сборниках. Чтобы держаться ближе изучаемых памятников, мы рассмотрим эти новые явления в связи с разбором состава позднейших редакций. Не следует думать, чтобы те начала гражданских институтов, которые видны в этих позднейших сборниках, с ними только появились в жизни. Напротив, здесь они лишь точнее и определеннее формулируются. Начало вещных, договорных институтов, начала приданого, опеки, наследования и проч. могут быть относимы в неопределенную даль. Можно отыскивать указания на имущественные отношения членов семьи и рода в первых известиях наших летописцев, в народных песнях; можно искать параллелей, как это делал Эверс, в отношениях князей с отношениями частных лиц, отсюда выводить понятия об имуществе, опеке и проч. О рабах у славян мы найдем указания еще в первых свидетельствах Маврикия, в договорах князей с греками, в рассказах об Ольге, мстившей за своего мужа в древлянской земле.

С точки зрения истории культуры, в связи с другими вопросами народного быта, эти указания могут быть весьма драгоценны, но их нет возможности облечь в определенные юридические образы и они мало облегчают понимание последующего развития юридической догмы. Нам было бы очень любопытно узнать, как слагалась семья, как определялись имущественные отношения ее членов, какими средствами укреплялись внесемейные, свободные, имущественные и договорные отношения. Во всем этом воля лица и народный нрав играли такую же роль, как в более знакомой нам сфере защиты права от нарушения. Для позднейшего времени в актах сделок мы видим путь, которым развивается догма права. Но не таковы условия изучения эпохи Русской Правды. Здесь, повторяем, мы не можем ждать ответов от самой жизни, мы получаем их, так сказать, из вторых рук, узнаём как отвечала жизнь на вопросы, с которыми обращался к ней тогдашний наблюдатель. Ввиду таких условий изучения для нас важно знать, какими приемами руководился составитель позднейшей редакции. Возможность следить за его приемом уславливается тем, что в наших руках есть краткая редакция Правды, почти все статьи которой повторяются в позднейших редакциях.

Состав позднейшей редакции. При первом взгляде на этот новый состав Правды легко различить две черты, отличающие его от краткой редакции. В нем виден, во-первых, новый прием в расположении тех же статей, которые были записаны прежде в порядке простой, временной последовательности; во-вторых, здесь являются такие статьи, которых в краткой или хронологической редакции вовсе нет. Итак, различие нового состава от старого есть, во-первых, методическое, во-вторых, историческое.

Несомненно, что один лучший способ составлять сборник говорит в пользу его относительно позднейшего происхождения. Трудно, конечно, найти какое-либо возражение против того, что сборники систематические явились позже хронологических. Но когда именно вместо старого хронологического сборника вошли в употребление другие, более совершенные, – мы на это можем отвечать только предположительно.

Все признаки, которые мы видели на старом составе, побуждают думать, что он накоплялся постепенно, без всякого плана, без всякого единства точки зрения, и по мере того, как установлялись те или другие положения, касающиеся суда.

Таким образом, Правда Ярославова, сама по себе простая и удобная, теряла эти достоинства ввиду непрерывных приписок, вовсе не соединенных с ней единством плана. Продолжать такие приписки значило бы еще более затруднять пользование сборником. Мы видим, что в числе приписок нет одного весьма важного положения, которое отменяло 16-ю ст. Ярославовой Правды. Таким образом, есть основание заключить, что сборник в том виде, в каком мы его имеем в Академическом списке, был неполон и недостаточен для руководства практики уже при детях Ярослава. Взятый в целом, как он есть, сборник не заключает в себе запрещения убивать раба за оскорбление свободного, а между тем достоверно то, что дети Ярослава не дозволяли в этом случае убийства (ст. 58 Тр. сп.). К чему же нас может привести такой факт? По-видимому, самое простое заключение, какое можно сделать, – это что хронологическая редакция (мы так называем старую редакцию в том смысле, что две ее половины и статьи 2-й половины не связаны между собой ничем, кроме простой хронологической последовательности; позднейшая редакция, в которой связь тех же статей, как увидим, иная, может быть названа в противоположность с другой редакцией, систематической) уже при детях Ярослава перестала пополняться и уступила место новым сборникам. Собственно говоря, есть два средства объяснить себе недостаток Изяславова устава о рабах в хронологических сборниках. Можно предположить, что до нас не дошло ни одного полного хронологического сборника, в котором были все уставы детей Ярослава. Но такое предположение маловероятно, потому что сборники, назначенные для практических целей, естественным образом должны быть более распространены в том виде, в котором они наиболее удобны для практики. Таким образом, можно думать, что до нас дошли полнейшие из всех тогда бывших в руках хронологических сборников и эти-то полнейшие сборники все-таки были недостаточны, даже для времени сыновей Ярослава. Нам остается, стало быть, держаться другого предположения, именно, что хронологические сборники перестали дополняться еще при детях Ярослава, что их вытеснили другие редакции, и что позднейшие уставы этих князей вносились уже не в хронологические, а в систематические сборники.

Таким образом редакция хронологическая рано потеряла практическое значение, перестала пополняться, не вносилась в наши старинные libri legales, удержала на себе весь отпечаток древности и дошла до нас, так же как договор Олега с греками, через посредство одних летописцев. Ранние систематические сборники были, конечно, гораздо проще тех, которые дошли до нас. В них, вместе с временем, нарастало все новое и новое содержание, более сложные систематические списки исключали практическую надобность В прежних, простейших, и в этом значительно осложненном виде они дошли до нас. Некоторая возможность различить первоначальный простейший состав систематических списков есть, но в подробностях такая работа представляет большие трудности.

Тот порядок статей, который представляется нам в Синодальном списке (Русск. Достоп., ч. 1), может служить пособием при разыскании первоначального состава систематических сборников и способа, какому следовали собиратели, присоединяя новые положения к прежним. Мы думаем, что разыскание первоначального, простейшего состава систематических списков при помощи тех особенностей, которые представляет Синод, сп., и раскрытие способа, какому следовали составители, присоединяя новые положения к старому составу, хотя труднее, но во всяком случае полезнее поправок, предполагаемых Тобином и его догадки, что 1-я половина систематической Правды принадлежит Ярославу и его детям, а 2-я – Владимиру Мономаху.

Мы указали на трудность, с которой соединено упрощение текста систематической редакции до его предполагаемого состава. Для того чтобы выполнить эту работу, надо с одинаковым вниманием остановиться на всех мелких видоизменениях, которым подвергаются юридические положения старой редакции в новых сборниках, надо дать себе отчет во всякой отдельной цифре штрафа, в каждом слове. При такой задаче мы не имеем права выделять область имущественных отношений, оставляя в стороне, например, вопрос о выдаче князю на поток и разграбление, о различии видов убийства, которое находим в позднейших редакциях (убийство в разбое без свады). Такого способа исследования мы на себя не берем. Но изучение состава Правды, хотя бы в главном отношении к имущественным институтам, не делает все-таки ни лишними, ни невозможными некоторые заключения о способе составления целого сборника.

По нашему мнению, задача собирателя заключается в том, чтоб сгруппировать разбросанные положения 2 частей старой Правды, установить снова то единство точки зрения, какое видно в 17 статьях Ярославовой Правды. Сделать это теперь было гораздо труднее, чем прежде. Теперь составителю надо иметь в отдельных статьях ввиду и вознаграждение вреда потерпевшему лицу и виру или продажу князю и обязательство к уплате штрафа то со стороны самого преступника, то со стороны его общины, и способы доказательства. Способы доказательства определяются очень точно, ибо с доказанностью или недоказанностью преступления соединен не один интерес частного лица, но и выгоды князя. Существование всех таких элементов в практике суда детей Ярослава мы отчасти указали, отчасти мотивировали выше. На отдельных примерах легко видеть, как все это сочетает новый собиратель. Цифры Ярославовой Правды были обращены главным образом к оценке вины или обиды и отсюда уже община или князь извлекают свои сборы. Цифры Правды детей Ярослава обращены преимущественно к казенной стороне сборов. Полная редакция ставит рядом и то и другое, вину и продажу, головничество и виру. Продажа всего чаще– 12 гривен. Вина определяется или соразмерно тяжести вреда, или соразмерно цене вещи. Иногда вины вовсе нет, а продажа все-таки берется (ст. 20 Тр. сп.). Казенный элемент в преступлении таким образом то примыкает, то выделяется из частного. В одном случае ясно сказано, что продажа берется «переди пагубу исплативши», т. е. сперва удовлетворивши требованию потерпевшего (ст. 79 Тр. сп.). Продаже подвергается или виноватый, или община (ст. 63, 70). В расчете вир также много трудностей. В цене, назначаемой за убийство лица, есть тоже и частный и публичный элемент. Головничество и виру платят нередко разные лица. Казуистика может до крайности осложниться, если мы примем во внимание, что различие свойства преступления, разное отношение преступника к общине, разное достоинство лица и случайные обстоятельства преступления, – все это оказывает влияние на вопрос кто, кому и сколько должен платить. Рядом с этим идут еще определения сборов должностных лиц, также по своим особым правилам. Осложнявшаяся практика весьма должна была затруднять составление сборника.

Все эти задачи составитель систематического сборника выполнял в порядке материй, наиболее близком к тому, который мы замечаем в Ярославовой Правде и в других актах древности, содержащих в себе руководящие для суда нормы. Сперва идут дела об убийствах, потом о личных обидах, об имущественных правонарушениях и обязательствах, возникающих из договоров (поклажа, долг, проценты, долг, обеспеченный свободой должника– закупничество; это та часть Правды, которая всего более разрывает связь последовательного извлечения статей краткой редакции из полной); с 60 ст. Тр. сп. (в Синод, сп. она ближе стоит к статьям, имеющим себе соответствующие в старой редакции) опять об обидах личных и преступлениях имущественных, о наследстве и холопстве. Положение статей о долгах наряду со статьями о преступлениях не должно нас удивить, если мы припомним, что в старое время несостоятельность уплатить долг, как бы он ни произошел, обыкновенно вела к рабству. Одна статья о закупе, по-видимому, прежде всех других определившаяся (см. Синод, сп. стр. 41), берет именно тот момент, когда закуп превращается в раба. Синод, список дает отчасти понятие о том, как по мере накопления новых предметов составитель терял из виду план целого сборника и больше заботился о соединении их в одну группу. В Синодальном списке о долге говорится в 2 местах. В Троицком и других – это слито. То же о закупе. Статья о жене (Тр. сп., 83), очевидно, произошла позже, ибо ее надлежащее место в ряду статей об убийстве. Как много было произвола в сочетании статей, касающихся одного предмета, об этом всего более ясное понятие дают статьи о наследстве, расположенные очень различно в списках Синод, и Тр. Если первоначальный составитель систематич. сборника имел один план, то очевидно, что прибавки и их группировка зависели в значительной степени от тех, кто их делал. Сходство различно расположенных статей о наследстве по их содержанию уславливается, конечно, тем, что они прежде входили в какой-либо другой сборник и потом вносились в Правду, которая служила, таким образом, самым всесторонним кодексом тогдашней юридической практики. Статья о холопстве, очевидно, сперва выработана была отдельно от Правды и потом присоединена к ней. О холопах прежде было говорено несколько раз, но то по отношению к вопросу о доказательствах, то об цене их, то, наконец, об убийстве. В особой статье о холопах точка зрения на холопство совершенно новая. Мы сказали выше, что ознакомиться с приемами составителя всего легче, сравнивая соответственные статьи хронологической и систематической Правды. При таком сравнении особенное внимание обращают на себя следующие черты (мы берем Тр. и Акад. сп.).

1. Составитель не выбрасывает положений, потерявших силу, а выписывает их и отмечает, что так было при Ярославе, а при детях стало иначе (Тр. сп. ст. 2-я, 7 и 8, 58). Иногда такого указания на отмену нет, но отмена очевидна. Таково отношение между статьями о резе, предшествующими Мономаху и им установленными.

2. В статьях об убийстве замечается, что составитель соединяет из обеих частей старой Правды все положения, касающиеся этого преступления. При этом очевидно, что вира за женщину (эта статья может быть названа lex erratica или fugitiva) приписана позже, ибо она не внесена в число убийственных дел. В подробностях важно следующее: ст. 19 Акад. сп. говорила об убийстве в разбое, или когда вервь не ищет убийцу. О том же говорит ст. 3-я Тр. сп., но вместо убитого огнищанина здесь взят княжой муж и людин. Очевидно, что Правда детей состоит из отдельных казусов (18 и 19 ст. Акад. сп.); составитель позднейшей Правды обобщает эти казусы и выражает как общую норму. Всего яснее такой прием при сравнении 10 ст. Тр. и 21 Акад. сп. В Акад. сп. сказано: 80 грив, за конюха, как уставил Изяслав в таком-то случае, в Тр. те же 80 гривен за конюха (см. заглав. о княжи муже) княжего, но без прибавки, когда это было уставлено. В ряду случаев убийства Тр. сп. не ставит 20-й ст. Акад. сп., которая говорит, что за убийство огнищанина на месте преступления (воровства) не платится вира. Это очень характеризует прием позднейшего собирателя. В Правде детей Ярослава, где видна точка зрения княжаго дохода, можно было поставить этот минус из доходов рядом с плюсами. Иначе смотрел позднейший составитель. У него более юридическая точка зрения. 20-я ст. Акад. сп. ему вовсе не нужна, ибо огнищанина или убьют или кого другого – для него все равно. Он смотрит на свойство действия, а не на его доходность. Дело в том, чтобы убитый был ночным татем. Составитель ставит в свой список определения 38-й ст. Акад. сп. и озаглавливает его, «о татьбе». Из 2-й ст. Акад. сп. он заимствует только энергический образ выражения «во пса место». Таким образом в ряду убийств мы не находим убийства татя, в статьях о татьбе оно отмечено и притом в самом общем смысле: аже убиют кого (т. е. огнищанина, княжего тиуна, людина – все это не делает никакой разницы) у клети или у которой татьбы (в старой Правде было сказано, у клети или у коня или у говяди или у коровье татьбы), той убит во пса место.

3. В статьях о личных насилиях (18–26 Тр. и 2-10 Акад. си.) видны те же приемы лучшей группировки. Впереди идут удары мечом, не вынув меча (ст. 4 Акад. си.), потом, вынув его (ст. 8 Акад. си.), далее удары другим орудием (ст. 3-я Акад. си.), наконец, пересчитываются последствия соответственно 5-й и 6-й ст. Акад. си. Несомненно, что в этом порядке статей больше мысли и менее случайности, нежели в Акад. си., где статьи о мече перебиваются положениями о бороде, усе. Составитель Троицкого списка приписывает еще статью об ударе мечом, когда вследствие этого произойдет смерть. Этого случая вовсе не имелось в виду в старой редакции. Впоследствии мы скажем, как должны были происходить такие расширения прежней догмы.

4. Мы берем теперь довольно обширную группу статей об имущественных правонарушениях (26–44 Тр. си.) и сравниваем ее с соответствующими статьями старой Правды. Сперва ряд положений обеих редакций почти один и тот же (26–30 Тр. си. и 10–14 Акад.), затем в Тр. си. следуют новые положения о своде, где обнаруживается другая точка зрения собирателя на этот процесс: свод происходит уже не в своем миру, а «по городам», как говорит этот список. Что касается обращения составителя с прежними статьями, то мы уже выше заметили один его прием но поводу убийства татя. Другое, совершенно того же характера видоизменение старых положений, мы видим на ст. 29-й и 40-й Акад. си. Эти статьи были нами указаны прежде. Первая говорит о коне, волах, которых похищают несколько человек, именно 18. Другая говорит об овце, козе, свинье, когда воров будет 10 человек. В старой редакции, которая главным образом условливалась точкой зрения княжеского дохода (именно 2-я полов. Акад. си.), эти два родственные положения поставлены одно от другого на расстоянии целых одиннадцати статей. Что ж делает новый собиратель? Мы видим, во-первых, что оба положения соединены в одну группу под заглавием татьбы, во-вторых, вместо перечисления родов скота ст. 37-я Тр. си. говорит о скоте вообще, «аже крадет кто скот и; в-третьих, число лиц (10, 18) оставлено без всякого внимания; 37-я ст. разумеет только различие между одним и многими, будет один, – платить 3 гр. 30 кун, будет ли их много, всем по 3 гр. и по 30 кун». Вовсе не отмеченное и, с точки зрения прежнего собирателя (доход), не важное различие между тем, где покраден скот, – здесь стоит на первом плане, и, вникая в смысл его, мы видим, что в основании разной продажи, которая назначается в 29-й и 40-й ст., лежит свойство воровства: одно (ст. 37 Тр. сп.) производится из клети, другое (ст. 38 Тр. си.) с поля. Различие это очевидно существовало и в Ярославовой Правде, но там составитель не обратил на него внимания, ибо он собирает свои статьи без определенного плана и, главным образом, уславливая себя точкой зрения дохода. Различие между воровством в поле и в хлеве видно еще в другой ст. Тр. сп., именно там, где определяется ответственность закупа (ст. 54 Тр. сп.); за кражу в поле он отвечает, за кражу из хлева не отвечает. Зато в последнем случае вор подвергается более строгому взысканию, нежели в первом. Это нечто в роде воровства со взломом и без взлома, нечто и впоследствии выражающееся под разными формами (см. Псков. Суды, грамота, ст. 1-я: клеть за замком, сани под полстью и проч.). Наконец, в-четвертых, нельзя не заметить, что, обобщая ст. 29 и 40 Акад. сп., составитель приводит их в согласие и с особыми постановлениями о краже коня, которая ведет к выдаче князю на поток (ст. 30 Тр. сп.).

5. В статьях так называемой 2-й половины (по Тобину) систематической Правды гораздо труднее раскрыть повод, по которому составитель располагает в ней старые положения хронологического сборника так или иначе. Причина этой трудности, мы думаем, заключается в том, что в этой части больше делалось приписок уже после составления целого сборника, и потом эти приписки соединялись в группы по своим законам, независимо от плана целого сборника. Во всяком случае, мы не находим нужным называть вместе с Тобином этих статей leges erraticae, ибо lex erratica или fugitiva называется такой закон, который не нашел себе места в системе и поставлен позже произвольно в ненадлежащую рубрику. Статьи старой Правды, входящие во 2-ю половину систематической редакции, построены, по нашему мнению, ровно так же, как и те, которые мы видели до сих пор. В ряде статей, от 60 до 78-й, во многих местах различен и частный (за зуб гривна, за дерево полгривны, за мед 10 кун, в ст. 70 – татьба и продажа, в 71 за муку гривна, за вервь гривна, за воз 2 ногаты) и публичный элемент (продажа, присоединены положения о доказательствах (ст. 60, 61, 70), об ответственности общины, если она не ищет преступника (ст. 63, 70), о сборах должностных лиц. Поводом к соединению очень разнообразных предметов от 60 до 68 статьи могло быть то, что в них во всех количество продажи одно и то же, а в заключительной статье расчет сбора отроку сделан именно с 12 гривен приблизительно 7₅, т. е. 20 проц., так же как при сборе вирнику (в ст. 7 и 8 Тр. сп.).

Любопытно, что соответственно ст. 30 Акад. сп., в которой говорилось о княжей борти (по Ростовск. сп. ей противополагается смердья борть), составитель берет в 68 ст. Тр. сп. борть вообще, чья бы она ни была, тогда как для коня княжего и не княжего коня различие цены остается. Мы желали бы себе разъяснить, – отчего не во всех статьях этой и отчасти других групп составитель ставит рядом с продажей и цену иска. Иногда причина более ясна, как например в ст. 64 и 65, где преступление (разнаменали борть, межу перепахали) могло не влечь за собой никакого вреда частному лицу, но отчего ж при вырезной бороде, при украденном бобре говорится только о продаже? Возможно, что в иных случаях мера вознаграждения была известна и без особых определений; возможно, что в других случаях она определялась всякий раз особо, по соглашению; но никак нельзя допустить, чтоб дело ограничивалось одной продажей. Продажа, как элемент казенный, не могла видоизменяться по желанию сторон. Она определялась уставами. Напротив, цифра вознаграждения частного вреда установлялась более или менее твердо под влиянием практики. Изучение подробностей этих явлений может быть очень любопытно. Повторяем еще раз, что рассмотренная группа статей не представляет ничего исключительного, что в ней мы находим все те приемы извлечения и дополнения старого списка, какие мы видели прежде. Тобин находил нужным дать этим статьям особое имя только потому, что он исходил из фальшивой мысли, что 1-я половина систематических списков принадлежит детям Ярослава, вторая – Мономаху. Некоторый перерыв, который отделяет ст. 60–79 от предшествующих, мог быть гораздо менее значителен, когда составитель не имел в виду ни Устава Владимира, ни, может быть, других статей, и обрабатывал только тот материал, который давала хронологическая редакция. В Синодальном списке разбираемые статьи иначе расположены. Борода стоит ближе к положениям Мономахова устава, но зато ст. 68–79 отнесены весьма далеко. Тобин пробовал объяснить этот порядок статей Синодального списка палеографическими условиями, взяв в параллель известный случай с Флорентийской рукописью Пандектов (см. Corpus juris, стереотип, изд. Кригелиев, ч. 1-я, стр. 977, где показаны § Флорентины в скобках). Здесь он, конечно, наименее удачно прилагал свои сведения в римском праве. Пользуясь Синодальным списком, как он есть, мы не придем к заключению, что с Мономахова устава идет Мономахова Правда, мы не найден нужным принимать Тобиновских leges erraticae, мы убедимся, что составителю та система, которую принял Тобин, не казалась существенной.

Итак, из этого разбора соответственных статей 2 редакций (мы несколько обобщили его или, вернее, мы обошли многие подробности, которые сами по себе любопытны, но не дают нам повода к важным для нас заключениям. Отчасти у Тобина и особенно в таблице при изданных г. Калачовым 4-х текстах можно видеть все указания на соответствие статей, г. Калачов приводит и соответствие со статьями Синодального списка, а в издании Калайдовича цифр вовсе нет и ссылки почти невозможны. Очень жаль, что г. Калачов вместо списка кн. Оболенского не взял Синодальный), мы ознакомились с приемами собирателя. Это одно, что может дать нам средство судить о свойствах его работы над тем материалом, которому соответствующего и иначе обработанного мы не находим в памятниках древности. Таковы почти все статьи, обращенные к гражданскому праву. Их прототипы можно находить только в сборниках совершенно другого характера. В результате сделанных нами изысканий мы вправе заключить, что составитель систематического сборника имел целью собрать в группы и в порядок юридические положения, которыми руководился в его время суд. При этом средствами для него служили прежние сборники, заключавшие в себе извлечения из княжеских уставов и записанные законы отцов и дедов. С материалом, который был у него в руках, он обращался свободно, преследуя главным образом практическую цель удобного применения его сборника на суде. Сторона, обращенная к интересу публичному, вира, продажа определяется везде точными цифрами. Эта точность уславливалась, конечно, тем, что определенность в количестве этих сборов составляла общий, а не личный чей-либо интерес. Эти цифры могли ранее сложиться и дольше держаться, чем другая сторона, частное удовлетворение. Собиратель не различает в установлении твердых цифр вир и продаж, кем и как они установлены. Причина понятна. Они не всегда определялись особым уставом, как видно из 21 ст. Акад. сп. Они могли возникать непосредственно ввиду практики и, раз определившись, держались потом как норма, как пошлина. Но не этой одной точкой зрения уславливалась задача сборника, он должен был служить руководством для разбора на суде и вопросов о частном вознаграждении. Понятно, что эта сторона гораздо труднее подчиняется определению. Поэтому во многих случаях мы не находим твердых цифр. Это служит очень сильным аргументом в пользу того, что сборник составлялся не законодателем, а частным лицом. Законодатель, давая руководство для суда, – выдержал бы везде один прием. Частный собиратель мог дать ответ на эти вопросы лишь в той мере, в какой они разрешались в практике. Как относился собиратель к практике, насколько он верно схватывал истинную меру частных штрафов, – об этом мы можем сделать заключение только потому, что сборник, им составленный, пользовался несомненно очень большим авторитетом. Мы можем сказать, что он делал все для того, чтоб найти верную мерку вознаграждения, практический способ разрешить сталкивающиеся интересы.