Текст книги "История государства Российского. От начала XVI до начала XVII в."

Тут, у Борончеева городища, ждали царя послы свияжские и черемисские с донесением, что весь правый берег Волги ему повинуется в тишине и мире. Мятежники раскаялись, и царь в знак милости обедал с их старейшинами. Они клялись загладить вину свою: очистили путь для войска в местах тесных; навели мосты на реках; хотели усердно служить нам мечом под Казанью. – 6 августа Иоанн на речке Кивате слушал литургию и причастился Святых Тайн. 11 августа воеводы свияжские встретили государя с конницею и пехотою; они шли тремя полками: в первом князь Александр Горбатый и вельможа Данило Романович; во втором князья Симеон Микулинский и Петр Серебряный-Оболенский с детьми боярскими; в третьем казаки и горные жители, черемисы с чувашами. Царь приветствовал и воевод и воинов, числом более 20 000; звал их к руке; говорил с ними; хвалил за устройство и мужество; угостил всех на лугу Бейском: сановники, рядовые обедали под наметами шатров. Время и места были прекрасные; с одной стороны являлись глазам зеленые равнины, холмы, рощи, леса темные; с другой – величественная Волга с дикими утесами, с картинными островами: за нею необозримые луга и дубравы. Изредка показывались селения чувашские в крутизнах и в ущельях. Жители давали нам хлеб и мед: сам государь в постное время не имел иной вкуснейшей трапезы; пили чистую воду, и никто не жаловался: трезвость и веселие господствовали в стане.

Августа 13-го открылся Свияжск: с любопытством и с живейшим удовольствием царь увидел сей юный, его велением созданный град, знамение победы и торжества христиан в пределах зловерия. Духовенство с крестами, князь Петр Шуйский и боярин Заболоцкий с воинскою дружиною приняли Иоанна во вратах крепости. Он пошел в соборную церковь: там диаконы пели ему многолетие, а бояре поздравляли его как завоевателя и просветителя земли Свияжской. Осмотрев крепость, богатые запасы ее, красивые улицы, дома, государь изъявил благодарность князю Симеону Микулинскому и другим начальникам; любовался живописными видами и говорил вельможам, что нет в России иного, столь счастливого местоположения. Для него изготовили дом. «Мы в походе», – сказал Иоанн, сел на коня, выехал из города и стал в шатрах на лугу Свияги.

Войско, утружденное путем, надеялось отдохнуть среди изобилия и приятностей сего нового места, куда съехалось множество купцов из Москвы, Ярославля, Нижнего со всякими товарами; суда за судами входили в пристань; берег обратился в гостиный двор: на песке в шалашах раскладывались драгоценности европейской и азиатской торговли. Люди знатные и богатые нашли там свои запасы, доставленные Волгою. Все были как дома: могли вкусно есть и пить, угощать друзей и роскошествовать… Но Иоанн, призвав Шиг-Алея, князя Владимира Андреевича и всех думных советников, положил с ними немедленно идти к Казани. Алей, будучи родственником ее нового царя, Едигера, взялся написать ему убедительную грамоту, чтобы он не безумствовал в надменности, не считал себя равносильным великому монарху христианскому, смирился и приехал в стан к Иоанну без всякой боязни. Написали и вельможам казанским, что государь желает не гибели их, а раскаяния; что если они выдадут ему виновников мятежа, то все иные могут быть спокойны под его счастливою державою. Сии грамоты были посланы с татарином 15 августа; а в следующий день войско уже начало перевозиться за Волгу.

Приступая к описанию достопамятной осады казанской, заметим, что она вместе с Мамаевою битвою до самых наших времен живет в памяти народа как славнейший подвиг древности, известный всем россиянам, и в чертогах, и в хижинах. Два обстоятельства дали ей сию черезвычайную знаменитость: она была первым нашим правильным опытом в искусстве брать укрепленные места, и защитники ее показали мужество удивительное, редкое, отчаяние истинно великодушное, так что победу купили мы весьма дорогою ценою. Быв готовы мирно поддаться Иоанну, чтобы избавиться от лютости Шиг-Алеевой, они в течение пяти месяцев имели время размыслить о следствиях. Казань с наместником Иоанновым уже существовала бы единственно как город московский. Ее вельможи и духовенство предвидели конечное падение их власти и веры: народ ужаснулся рабства. В душах вспыхнула благородная любовь к государственной независимости, к обычаям, к законам отцов: усиленная воспоминаниями древности – раздраженная ненавистью к христианам, прежним данникам, тогдашним угнетателям Батыева потомства, – она преодолела естественную склонность людей к мирным наслаждениям жизни; произвела восторг, жажду мести и крови, рвение к опасностям и к великим делам. В движении, в пылу геройства казанцы не чувствовали своей слабости; а как в самой отчаянной решительности надежда еще таится в сердце, то они исчисляли все безуспешные приступы наши к их столице и говорили друг другу: «Не в первый раз увидим москвитян под стенами; не в первый раз побегут назад восвояси, и будем смеяться над ними!» Таково было расположение царя и народа в Казани; но Иоанн предлагал милость, чтобы исполнить меру долготерпения согласно с политикою его отца и деда.

19 августа государь со 150-тысячным войском был уже на Луговой стороне Волги. Шиг-Алей отправился на судах занять Гостиный остров, а боярин Михайло Яковлевич Морозов вез снаряд огнестрельный, рубленые башни и тарасы, чтобы действовать с них против крепости. Несколько дней шли дожди; реки выливались из берегов; низкие луга обратились в болота: казанцы испортили все мосты и гати. Надлежало вновь устроить дорогу. 20 августа на берегу Казанки Иоанн получил ответную грамоту от Едигера. Царь и вельможи казанские не оставили слова на мир; поносили государя, Россию, христианство; именовали Алея предателем и злодеем; писали: «Все готово: ждем вас на пир!» В сей день войско увидело перед собою Казань и стало в шести верстах от нее на гладких, веселых лугах, которые подобно зеленому сукну расстилались между Волгою и горою, где стояла крепость с каменными мечетями и дворцом, с высокими башнями и дубовыми широкими стенами (набитыми внутри илом и хрящом). Два дня выгружали пушки и снаряды из судов. Тут явился из Казани беглец мурза Камай и донес государю, что он ехал к нам с 200 товарищей, но что их задержали в городе; что царь Едигер, Кульшериф-молна, или глава духовенства, князья Изенеш Ногайский, Чапкун, Аталык, Ислам, Аликей Нарыков, Кебек Тюменский и Дербыш умели одушевить народ злобою на христиан; что никто не мыслит о мире; что крепость наполнена запасами хлебными и ратными; что в ней 30 000 воинов и 2700 ногаев; что князь Япанча с многочисленным отрядом конницы послан в Арскую засеку вооружить, собрать там сельских жителей и непрестанными нападениями тревожить стан россиян.

Русское осадное орудие XVI в. Ориг. рис. Р. Штейна, грав. П. Дзедзиц, XIX в.

Иоанн принял Камая милостиво; советовался с боярами; велел для укрепления изготовить на каждого воина бревно, на десять воинов тур; большому и передовому полкам занять поле Арское, правой руке берег Казанки, сторожевому устье Булака, левой руке стать выше него, Алею за Булаком у кладбища, а царской дружине, предводимой им и князем Владимиром Андреевичем, на Царевом лугу; строго запретил чиновникам вступать в битву самовольно, без государева слова, – и 23 августа в час рассвета войско двинулось. Впереди шли князья Юрий Шемякин-Пронский и Феодор Троекуров с казаками пешими и стрельцами; за воеводами атаманы, – головы стрелецкие, сотники, всякий по чину и в своем месте, наблюдая устройство и тишину. Солнце восходило, освещая Казань в глазах Иоанна: он дал знак, и полки встали; ударили в бубны, заиграли на трубах, распустили знамена и святую хоругвь, на коей изображался Иисус, а вверху водружен был Животворящий Крест, бывший на Дону с великим князем Димитрием Иоанновичем.

Царь и все воеводы сошли с коней, отпели молебен под сенью знамен, и государь произнес речь к войску: ободрял его к великим подвигам; славил героев, которые падут за веру; именем России клялся, что вдовы и сироты их будут призрены, успокоены отечеством; наконец сам обрекал себя на смерть, если то нужно для победы и торжества христиан. Князь Владимир Андреевич и бояре ответствовали ему со слезами: «Дерзай, царю! Мы все единою душою за Бога и за тебя». Духовник Иоаннов, протоиерей Андрей, благословил его и войско, которое изъявляло живейшее усердие. Царь сел на аргамака, богато украшенного; взглянул на Спасителев образ святой хоругви, ознаменовал себя крестом и громко сказав: «О Твоем имени движемся!», повел рать прямо к городу. Там все казалось тихо и пусто; не видно было ни движения, ни людей на стенах, и многие из наших радовались, думая, что царь казанский с войском от страха бежал в леса; но опытные воеводы говорили друг другу: «Будем тем осторожнее!»

Россияне обступали Казань. 7000 стрельцов и пеших казаков по наведенному мосту перешли тинный Булак, текущий к городу из озера Кабан, и, видя перед собою – не более как в двухстах саженях – царские палаты, мечети каменные, лезли на высоту, чтобы пройти мимо крепости к Арскому полю… Вдруг раздались шум и крик: заскрипели, отворились ворота, и 15 000 татар, конных и пеших, устремились из города на стрельцов: расстроили, сломили их. Юные князья Шемякин и Троекуров удержали бегущих: они сомкнулись. Подоспело несколько детей боярских. Началась жестокая сеча. Россияне, не имея конницы, стояли грудью; победили и гнали неприятеля до самых стен, несмотря на сильную пальбу из города; взяли пленников и медленно отступили в виду всех наших полков, которые, спокойно идучи к назначенным для них местам, любовались издали сим первым славным делом. Приказ государев в точности исполнился: никто без его слова не кидался в битву, и воинская подчиненность ознаменовалась блестящим образом.

Полки окружили Казань. Расставили шатры и три церкви полотняные: Архистратига Михаила, Великомученицы Екатерины и Св. Сергия. Ввечеру государь, собрав воевод, изустно дал им все нужные повеления. Ночь была спокойна. На другой день сделалась необыкновенно сильная буря: сорвала царский и многие шатры; потопила суда, нагруженные запасами, и привела войско в ужас. Думали, что всему конец; что осады не будет; что мы, не имея хлеба, должны удалиться со стыдом. Не так думал Иоанн: послал в Свияжск, в Москву за съестными припасами, за теплою одеждою для воинов, за серебром и готовился зимовать под Казанью.

25 августа легкая дружина князей Шемякина и Троекурова двинулась с Арского поля к реке Казанке выше города, чтобы отрезать его от луговой черемисы, соединиться с правою рукою и стать ближе к стене. Татары сделали вылазку. Мужественный витязь князь Шемякин был ранен; но князь Дмитрий Хилков, глава всех передовых отрядов, помог ему с детьми боярскими втоптать неприятеля в крепость. Ночью сторожевой полк и левая рука без боя и сопротивления расставили туры и пушки. Стрельцы окопались рвом; а казаки под самою городскою стеною засели в каменной, так называемой Даировой бане. В сии два дня Иоанн не сходил с коня, ездил вокруг города и наблюдал места, удобнейшие для приступа.

26 августа большой полк выступил перед вечером из стана: князь Михаил Воротынский шел с пехотою и катил туры; князь Иван Мстиславский вел конницу, чтобы помогать ему в случае нападения. Государь дал им отборных детей боярских из собственной дружины. Казанцы ударили на них с воплем; а с башен и стен посыпались ядра и пули. В дыму, в огне непоколебимые россияне отражали конницу, пехоту сильным действием своих бойниц, ружейною стрельбою, копьями и мечами; хладнокровно шли вперед, втеснили татар в город и наполнили его мосты неприятельскими телами. Пищальники, казаки стали на валу, стреляли до самой ночи и дали время князю Воротынскому утвердить, насыпать землею туры в пятидесяти саженях от рва, между Арским полем и Булаком. Тогда он велел отступить им к турам и закопаться под оными. Но темнота не прекратила битвы: казанцы до самого утра выходили и резались с нашими. Не было отдыха; ни воины, ни полководцы не смыкали глаз. Иоанн молился в церкви и ежечасно посылал своих знатнейших сановников ободрять бьющихся. Наконец неприятель утомился; восходящее солнце осветило решительную победу россиян, и государь велел петь в стане благодарные молебны. Казанцы лишились в сем деле многих храбрых людей, смелого князя Ислама Нарыкова, Сюнчелея богатыря и других. В числе убитых москвитян находился добрый витязь Леонтий Шушерин.

27 августа боярин Михайло Яковлевич Морозов, прикатив к турам стенобитный снаряд, открыл сильную пальбу со всех наших бойниц; а пищальники стреляли в город из окопов. Казанцы скрывались за стенами; но, желая добыть языка, напали на людей, рассеянных в поле, близ того места, где стоял князь Мстиславский с частью большого полка. Сей воевода успел защитить своих, обратил неприятеля в бегство, пленил знатного улана, именем Карамыша, и представил государю, оказав личное мужество, и в двух местах быв уязвлен стрелою. Пленник сказывал, что казанцы, готовые умереть, не хотят слышать о мирных переговорах.

В следующий день россияне ждали новой вылазки: неприятель явился с другой стороны; вышел густыми толпами из леса на Арское поле, схватил стражу передового полка и кинулся на его стан. Воевода князь Хилков с великим усилием оборонялся, но имел нужду в немедленной помощи. Князья Иван Пронский, Мстиславский, Юрий Оболенский один за другим спешили удержать стремление неприятеля. Сам Иоанн, отрядив к ним часть царской дружины, сел на коня. Многие из наших чиновников падали мертвые или раненые. Но число россиян умножалось ежеминутно: они прогнали татар в лес и сведали от пленников, что сии толпы приходили с князем Япанчею из укрепления, сделанного казанцами на пути в город Арск; что им велено не давать нам покоя и делать всевозможный вред частыми наездами.

Боярин Михайло Яковлевич Морозов прикатил к турам стенобитный снаряд и устроил, как ему должно быть. Миниатюра из Лицевого летописного свода, XVI в.

29 августа воеводы правой руки, князья Щенятев и Курбский, подвинулись к городу и начали укреплять туры вдоль реки Казанки под защитою стрельцов; а дружина князей Шемякина и Троекурова возвратилась на Арское поле, где снова показался неприятель из леса и где Мстиславский, Хилков, Оболенский стояли в рядах, ожидая татар, между тем как иные воеводы, князь Димитрий Палецкий, Алексей Адашев и головы царской дружины, ставили туры с поля Арского до Казанки. С обеих сторон стреляли из пушек, ружей и луков: вылазки не было. Неприятель не отходил от леса, видя россиян, готовых к битве; и ввечеру донесли Иоанну, что весь город окружен нашими укреплениями, в сухих местах турами, а в грязных тыном; что нет пути ни в Казань, ни из Казани. С сего времени боярин Морозов, везде расставив снаряд огнестрельный, неутомимо громил стены из 150 тяжелых орудий.

Но войско наше в течение недели утомилось до крайности: всегда стояло в ружье, не имело времени отдыхать и за недостатком в съестных припасах питалось только сухим хлебом. Кормовщики наши не смели удаляться от стана: князь Япанча стерег и хватал их во всех направлениях. Казанцы сносились с ним посредством знаков: выставляя хоругвь на высокой башне, махали ею и давали разуметь, что ему должно ударить на осаждающих. Сей опасный наездник держал россиян в непрестанном страхе. Иоанн собрал Думу; положил разделить войско на две части: одной быть в укреплениях и хранить особу царя; другой, под начальством мужественного, опытного князя Александра Горбатого-Шуйского, сильно действовать против Япанчи, чтобы заслонить осаду, очистить лес, успокоить стан наш. Имея 30 000 конных и 15 000 пеших воинов, князь Александр расположился за горами, чтобы утаить свои движения от неприятеля, и послал отряды к Арскому лесу. Япанча увидел их, и толпы его высыпали на поле. Россияне, как бы устрашенные, дали тыл. Татары гнали их, втиснули в обоз, начали водить круги перед нашими укреплениями и пускали стрелы дождем; а другие толпы, конные и пешие, шли медленно в боевом порядке прямо на стан главного войска московского. Тогда князь Юрий Шемякин с готовым полком своим из засады устремился на татар: они изумились; но, будучи уже далеко от леса, должны были принять битву. Скоро явился и сам князь Александр с конными многочисленными дружинами; а пехота наша с правой и левой сторон заходила в тыл неприятелю. Татары искали спасения в бегстве: их давили, секли, кололи на пространстве десяти или более верст, до реки Килари, где князь Александр остановил своего утомленного коня и трубным звуком созвал рассеянных победителей. На возвратном пути, в лесу, они убили еще множество неприятелей, которые прятались в чаще и в густоте ветвей; взяли и несколько сотен пленников; одним словом, истребили Япанчу. Государь обнял вождей, покрытых бранною пылью, орошенных потом и кровью; хвалил их ум, доблесть с живейшим восторгом; изъявил благодарность и рядовым воинам. Он велел привязать всех пленников к кольям перед нашими укреплениями, чтобы они умолили казанцев сдаться. В то же время сановники государевы подъехали к стенам и говорили татарам: «Иоанн обещает им жизнь и свободу, а вам прощение и милость, если покоритесь ему». Казанцы, тихо выслушав их слова, пустили множество стрел в своих несчастных пленных сограждан и кричали: «Лучше вам умереть от нашей чистой, нежели от злой христианской руки!» Сие остервенение удивило россиян и государя.

Желая употребить все средства, чтобы взять Казань с меньшим кровопролитием, он велел служащему в его войске искусному немецкому размыслу (то есть инженеру) делать подкоп от реки Булак между Аталаковыми и Тюменскими воротами. Мурза Камай известил государя, что осажденные берут воду из ключа близ реки Казанки и ходят туда подземельным путем от ворот Муралеевых. Воеводы наши хотели открыть сей тайник, но не могли, и государь велел подкопать его от каменной Даировой бани, занятой нашими казаками. Для сего размысл отрядил учеников своих, которые под надзором князя Василия Серебряного и любимца Иоаннова, Алексея Адашева, рылись в земле десять дней; услышали над собою голоса людей, ходящих тайником за водою; вкатили в подкоп 11 бочек пороха и дали знать государю. 5 сентября, рано, Иоанн выехал к укреплениям. Вдруг в его глазах с громом, с треском взорвало землю, тайник, часть городской стены, множество людей; бревна, камни, взлетев на высоту, падали, давили жителей, которые обмерли от ужаса, не понимая, что сделалось. В сию минуту россияне, схватив знамена, устремились к обрушенной стене; ворвались было и в самый город, но не могли в нем удержаться. Казанцы опомнились, вытеснили наших – и государь не велел возобновлять усилий для приступа. Мы взяли немалое число пленных; убили еще гораздо более и ждали следствий.

Несмотря на решительность казанцев, после сего бедственного для них случая обнаружилось уныние в городе; некоторые из жителей думали, что все погибло и что они уже не имеют средств защиты. Но смелейшие ободрили их: рыли и нашли ключ, малый, смрадный, коим надлежало довольствоваться всему городу; терпели жажду, пухли от худой воды, молчали и сражались.

Иоанн оказывал удивительную деятельность; не знали, когда он имел отдохновение: всегда, рано и поздно, молился в церкви или ездил вокруг укреплений; останавливался, говорил с воинами, утверждал их в терпении. Если казанцы тревожили нас всегдашнею стрельбою, то и мы не давали им покоя: днем и ночью гремели пушки российские, заряжаемые ядрами и камнями. Арские ворота были до основания сбиты: осажденные заградились в сем месте тарасами.

Сентября 6-го Иоанн поручил князю Александру Горбатому-Шуйскому взять острог, сделанный казанцами за Арским полем, в 15 верстах от города, на крутой высоте между двумя болотами: там соединились остатки разбитого Япанчина войска. Князь Симеон Микулинский шел впереди; с ним были бояре Данило Романович и Захария Яковлев, князья Булгаков и Палецкий, головы царской дружины, дети боярские, стрельцы, атаманы с казаками, мордва темниковская и горные черемисы, которые служили путеводителями. Срубленный городнями, насыпанный землею, укрепленный засеками, острог казался неприступным. Воины сошли с коней и вслед за смелыми вождями сквозь болото, грязную дебрь, чащу леса, под градом пускаемых на них стрел без остановки взлезли на высоту с двух сторон, отбили ворота, взяли укрепление и 200 пленников. Тела неприятелей лежали кучами. Воеводы нашли там знатную добычу, ночевали и пошли далее, к Арскому городу, местами приятными, удивительно плодоносными, где казанские вельможи имели свои дома сельские, красивые и богатые. Россияне плавали в изобилии; брали, что хотели: хлеб, мед, скот; жгли селения, убивали жителей, пленяли только жен и детей. Граждане арские ушли в дальнейшие леса; но в домах и в лавках оставалось еще немало драгоценностей, особенно всяких мехов, куниц, белок. Освободив многих христиан-соотечественников, бывших там в неволе, князь Александр через десять дней возвратился с победою, с избытком и с дешевизною съестных припасов, так что с сего времени платили в стане 10 денег за корову, а 20 – за вола. Царь и войско были в радости.

Еще опасности и труды не уменьшились. Лес Арский уже не метал стрел в россиян: зато луговые черемисы отгоняли наши табуны и тревожили стан от Галицкой дороги. Стоящие тут воеводы правой руки ходили за ними и побили их наголову; но, опасаясь новых нападений, всегдашнею бдительною осторожностью утомляли свой полк, который сверх того, занимая низкие равнины вдоль Казанки, более всех терпел от пальбы с крепости, от ненастья, от сильных дождей, весьма обыкновенных в сие время года, но суеверием приписываемых чародейству. Очевидец, князь Андрей Курбский, равно мужественный и благоразумный, платя дань веку, пишет за истину, что казанские волшебники ежедневно при восходе солнца являлись на стенах крепости, вопили страшным голосом, кривлялись, махали одеждами на стан российский, производили ветер и облака, из коих дождь лился реками; сухие места сделались болотом, шатры всплывали и люди мокли с утра до вечера. По совету бояр государь велел привезти из Москвы царский Животворящий Крест, святить им воду, кропить ею вокруг стана – и сила волшебства, как уверяют, исчезла: настали красные дни, и войско ободрилось.

Желая сильнее действовать на внутренность города, россияне построили тайно верстах в двух за станом башню, вышиною в шесть сажен; ночью придвинули ее к стенам, к самым Царским воротам; поставили на ней десять больших орудий, пятьдесят средних и дружину искусных стрелков; ждали утра и возвестили оное залпом с раската. Стрелки стояли выше стены и метили в людей на улицах, в домах: казанцы укрывались в ямах; копали себе землянки под тарасами; подобно змеям, выползали оттуда и сражались неослабно; уже не могли употреблять больших орудий, сбитых нашею пальбою, но без умолку стреляли из ружей, из пищалей затинных, и мы теряли ежедневно немало добрых воинов. Тщетно Иоанн возобновлял мирные предложения, приказывая к осажденным, что если они не хотят сдаться, то пусть идут, куда им угодно, со своим царем беззаконным, со всем имением, с женами и детьми; что мы требуем только города, основанного на земле Болгарской, в древнем достоянии России. Казанцы не слушали ни краем уха, по выражению летописца.

Между тем храбрый князь Михаил Воротынский подвигал туры ближе и ближе к Арской башне; наконец один ров, шириною в три сажени, а глубиною в семь, отделял их от стены: стрельцы, казаки, головы с людьми боярскими стояли за оными, бились до изнурения сил и сменялись. Иногда же, несмотря на близость расстояния, бой пресекался от усталости: те и другие воины отдыхали. Казанцы воспользовались однажды сим временем: видя, что многие из наших сели обедать и что у пушек осталось мало людей, они, числом до 10 000, тихо вылезли из своих нор и под начальством вельмож, главных царских советников, именуемых карачами, устремились к турам, смяли россиян и схватили их пушки. Тут князь Воротынский сам, а за ним и все знатнейшие чиновники кинулись в сечу. «Не выдадим отцов!» – кричали россияне и бились мужественно. Воеводы Петр Морозов, князь Юрий Кашин пали в толпе, опасно уязвленные: их отнесли в стан. Князь Михаил Воротынский, раненный в лицо, не оставлял битвы: крепкий доспех его был иссечен саблями. Многие головы стрелецкие лежали у пушек, и казанцы еще не уступали нам взятых ими трофеев. Но явились муромцы, дети боярские, стародавние племенем и доблестию: ударили, сломили неприятеля, втиснули в ров. Победа решилась. Казанцы давили друг друга, теснясь в воротах и вползая в свои норы. Сие дело было одним из кровопролитнейших. В то же время неприятель нападал и на туры передового полка, однако ж не весьма усильно. Государь видел собственными глазами оба дела: изъявив особенную милость князю Михаилу Воротынскому и витязям муромским, он навестил раненых воевод, благодаря их за усердную службу.

Уже около пяти недель россияне стояли под Казанью, убив в вылазках и в городе не менее 10 000 неприятелей, кроме жен и детей. Наступающая осень ужасала их более, нежели труды и битвы осады; все хотели скорого конца. Чтобы облегчить приступ и нанести осажденным чувствительнейший вред, Иоанн велел близ Арских ворот подкопать тарасы и землянки, где укрывались жители от нашей стрельбы: 30 сентября они взлетели на воздух. Сие страшное действие пороха, хотя уже и не новое для казанцев, произвело оцепенение и тишину в городе на несколько минут; а россияне, не теряя времени, подкатили туры к воротам Арским, Аталыковым, Тюменским. Думая, что настал час решительный, казанцы высыпали из города и схватились с теми полками, коим велено было прикрывать туры. Битва закипела. Иоанн спешил ободрить своих – и как скоро они увидели его, то, единогласно воскликнув: «Царь с нами!» – бросились к стенам; гнали, теснили неприятеля на мостах, в воротах. Сеча была ужасна. Гром пушек, треск оружия, крик воинов раздавались в облаках густого дыма, который носился над всем городом. Несмотря на мужественное, отчаянное сопротивление, многие россияне были уже на стене, в башне от Арского поля, резались в улицах с татарами. Князь Михаил Воротынский уведомил о том государя и требовал, чтобы он велел всем полкам идти на приступ. Успех действительно казался вероятным; но Иоанн хотел верного: большая часть войска находилась еще в стане и не могла вдруг ополчиться; излишняя торопь произвела бы беспорядок и, может быть, неудачу, которая имела бы весьма худые для нас следствия. Государь не уважил ревности войска: приказал ему отступить. Оно повиновалось неохотно: чиновники с трудом вывели его из крепости и зажгли мосты. Но чтобы кровопролитие сего жаркого дня не осталось бесплодным, князь Воротынский занял Арскую башню нашими стрелками: они укрепились турами и рядом твердых щитов; сказали воеводам: «Здесь будем ждать вас», – и сдержали слово: казанцы не могли отнять у них сей башни. Всю ночь пылали мосты, и часть стены обгорела; действие нашего снаряда огнестрельного также во многих местах разрушило оную. Казанцы поставили там высокие срубы, осыпав их землею.

Наконец 1 октября Иоанн объявил войску, чтобы оно готовилось пить общую чашу крови – то есть к приступу (ибо подкопы были уже готовы), и велел воинам очистить душу накануне дня рокового. В тот самый час, когда одни из них смиренно исповедывали грехи свои пред Богом и достойные с умилением вкушали Тело Христово, другие под громом бойниц метали в ров землю и лес, чтобы проложить путь к стенам. Еще государь хотел испытать силу увещания: мурза Камай и седые старейшины Горной стороны, держа в руке знамение мира, приблизились к крепости, усыпанной людьми, и сказали им, что Иоанн в последний раз предлагает милосердие городу, уже стесненному, до половины разрушенному; требует единственно выдачи главных изменников и прощает народ. Казанцы ответствовали в один голос: «Не хотим прощения! В башне – Русь, на стене – Русь: не боимся; поставим иную башню, иную стену; все умрем или отсидимся!» Тогда государь начал устраивать войско к великому делу.

Чтобы заслонить тыл от луговой черемисы, от татар, бродящих по лесам, от ногайских улусов и чтобы отрезать казанцам все пути для бегства, он приказал князю Мстиславскому с частью большого полка, а Шиг-Алею с касимовцами и жителями Горной стороны занять дороги Арскую и Чувашскую, князю Юрию Оболенскому и Григорию Мещерскому с дворянами царской дружины – Ногайскую, князю Ивану Ромодановскому – Галицкую; другой отряд дворян, примыкая к нему, должен был стоять вверх по Казанке, на Старом Городище. Отпустив сих воевод, Иоанн распорядил приступ: велел быть впереди атаманам с казаками, головам со стрельцами и дворовым людям, разделенным на сотни, под начальством отборных детей боярских; за ними идти полкам воеводским: князю Михаилу Воротынскому с окольничим Алексеем Басмановым ударить на крепость в пролом от Булака и Поганого озера; князьям Хилкову в Кабацкие ворота, Троекурову в Збойливые, Андрею Курбскому в Ельбугины, Семену Шереметеву в Муралеевы, Дмитрию Плещееву в Тюменские. Каждому из них помогал особенный воевода: первому сам государь; другим же – князья Иван Пронский-Турунтай, Шемякин, Щенятев, Василий Серебряный-Оболенский и Дмитрий Микулинский. Приказав им изготовиться к двум часам следующего утра и ждать взорвания подкопов, Иоанн ввечеру уединился с духовным отцом своим, провел несколько времени в его душеспасительной беседе и надел доспех. Тогда князь Воротынский прислал ему сказать, что инженер закончил дело, и 48 бочек зелия уже в подкопе; что казанцы заметили нашу работу и что не надобно терять ни минуты. Государь велел выступать полкам, слушал заутреню в церкви, отпустил дружину царскую, молился из глубины сердца… В сию важную ночь, предтечу решительного дня, ни россияне, ни казанцы не думали об успокоении. Из города видели необыкновенные движения в нашем стане. С обеих сторон ревностно готовились к ужасному бою.

Заря осветила небо, ясное, чистое. Казанцы стояли на стенах: россияне перед ними под защитою укреплений, под сенью знамен, в тишине, неподвижно; звучали только бубны и трубы, неприятельские и наши; ни стрелы не летали, ни пушки не гремели. Наблюдали друг друга; все было в ожидании. Стан опустел: в его безмолвии слышалось пение иереев, которые служили обедню. Государь оставался в церкви с немногими из ближних людей. Уже восходило солнце. Диакон читал Евангелие и едва произнес слова «Да будет, едино стадо и един пастырь!» – грянул сильный гром, земля дрогнула, церковь затряслась… Государь вышел на паперть; увидел страшное действие подкопа и густую тьму над всею Казанью: глыбы земли, обломки башен, стены домов, люди неслись вверх в облаках дыма и пали на город. Священное служение прервалось в церкви. Иоанн спокойно возвратился и хотел дослушать литургию. Когда диакон пред дверями царскими громогласно молился: «Да утвердит Всевышний державу Иоанна, да повергнет всякого врага и супостата к ногам его», – раздался новый удар: взорвало другой подкоп, еще сильнее первого, и тогда, воскликнув «С нами Бог!» полки российские быстро двинулись к крепости, а казанцы твердые, непоколебимые в час гибели и разрушения, вопили: «Алла! Алла!» – призывали Магомета и ждали наших, не стреляя ни из луков, ни из пищалей; меряли глазами расстояние и вдруг дали ужасный залп: пули, каменья, стрелы омрачили воздух… Но россияне, ободряемые примером начальников, достигли стены. Казанцы давили их бревнами, обливали кипящим варом; уже не береглись, не прятались за щиты: стояли открыто на стенах и помостах, презирая сильный огонь наших бойниц и стрелков. Тут малейшее замедление могло быть гибелью для россиян. Число их уменьшилось; многие пали мертвые или раненые, или от страха. Но смелые геройским забвением смерти ободрили и спасли боязливых: одни кинулись в пролом; иные взбирались на стены по лестницам, по бревнам; несли друг друга на головах, на плечах; бились с неприятелем в отверстиях… И в ту минуту, как Иоанн, отслушав всю литургию, причастясь Святых Тайн, взяв благословение от своего отца духовного, на бранном коне выехал в поле, знамена христианские уже развевались на крепости! Войско запасное одним кликом приветствовало государя и победу.