Текст книги "Русское язычество. Мифология славян"

 
Ой, Савур-могило! Скильки я по тоби гуляв,
А ще такой здобичи не добував!
 

На Савур-могиле умирает несчастный беглец из Азова, покинутый своими конными братьями. С именем Савур-могилы соединяется имя любимейшего народною поэзиею героя Морозенка: татары перед страшною казнью с него содрали кожу и ведут его на Савур-могилу, чтоб он с ней взглянул последний раз на свою Украину.

 
Ой, повели Морозенка на Савур-могилу;
Дивись, дивись, Морозенко, на свою Вкраину!
 

На другой могиле, Сорочей, происходит битва с ляхами:

 
Ой пойдем, джуро малий, на Сорочу могилу;
Одвидаем, джуро малий, вражу лядську силу, —
 

и близ этой могилы погибает Перебийнос:

 
Оттепер же, ляхи, оттепер же, паны, ви слави зажили,
Що неживого Перебийниса пид могилою положили.
 

Есть еще могила Товста, где пал Цимбаленко, один из героев гайдаматчины.

 
Пили, пили запорозци, та гуляли,
Пид Товстою могилою баталию мали,
Пид Товстою могилою зацвила калина,
Там убито Цимбаленка – вдовиного сина.
 

Могила, под названием Костяная, представляется в песнях рубежом Украины, отбитой козаками и утраченной беспокойными польскими панами.

 
Оттак знай, ляше, що по Случ наше, по Костяную могилу,
Як не схотили, забунтовали, та й утеряли Вкраину.
 

В песнях сельского и семейного быта могила упоминается всегда почти как место грусти. На могиле козак, одинокий горемыка, думает о своем тяжелом житье на чужбине; на могиле сирота плачет о своем сиротстве:

 
Ой, зийду я на могилу,
Та погляну на долину:
Могила висока,
Долина глибока;
Тяжко в свити жити.
 

На могилу хочет взойти бедная мать, которая с иронией над своею судьбою говорит, что заберет детей в мешок и распустит их по всей Украине.

 
Ой, годи вже журитися – нехай на петривку,
Ой, заберу дити в торбу – пиду у мандривку;
Ой, зийду я на могилу, та розвяжу я торбину,
Та распущу дрибни дити на всю Украину.
 

Степную могилу проклинает девица за то, что она утратила под нею свое счастье.

 
Бодай тая степовая могила запала,
Що я пид нею из козаком жито жала,
Счастя-долю утеряла!
 

Гора в песнях чаще всего носит эпитеты крутая и высокая, она символ трудности и невозможности. Таким образом, желание воротить протекшие лета молодости сравнивается с желанием развернуть крутые горы.

 
Ой, там дивка воду брала,
Крути гори розвертала,
Лита свои завертала.
Крути гори, розвернитесь,
Лита мои, завернитесь!
Крути гори розвернуться,
Лита мои не вернуться!
 

Трудность выражается образом – перескочить или перейти через крутую гору.

 
Круту гору перескочу.
 

Препятствие в любви изображается хождением по калину через крутую гору.

 
Через круту гору у луг по калину;
Любив козак дивчиноньку, як батько дитину.
Чи я ж его не люблю, сам Бог тее знае,
Карай, Боже, розлучника, що нас розлучае.
 

Твердость каменной горы сравнивается с молчаливостью и скрытностью девицы, хранящей свои тайны.

 
Ой ти, горо камьяная, чом не лупаешься?
Скажи, скажи, дивчинонько, из ким кохаешься.
Хиба ж би я з писку була, щоб я лупалася,
Хиба ж би я дурна була, щоб я призналася.
 

В малорусской песенности вообще один из любимых приемов – начинать песню горою или каким-нибудь признаком, соединенным с горою.

 
Ой, по горах, по долинах,
По козацьких украинах,
Сивий голуб вилитае;
Ой, тож козак вихожае,
Товарища викликае, и пр.
 

Или:

 
Ой, на гори, на гори,
Там горили огни,
А за тими огнями
Столи тесовии,
За тими столами
Чумаки сидили.
 

Или:

 
За горою за високою
Сидить голуб з голубкою.
 

Или:

 
Ой, на гори, на гори,
Там ихали мазури.
 

Или:

 
Из-за гори, из-за кручи риплять вози йдучи,
Попереду чумаченько курить люльку йдучи.
 

Или:

 
Как поет девица:
«Ой, зийду я на гороньку,
Та погляну в долиноньку,
Ой, там ходять наняночки,
Та збирають хвиялочки».
 

Три горы – признак отдаления вместе с тремя реками и тремя степями.

 
За три гори та високии,
За три рики та глибокии,
За три степи та широкии.
 

Или:

 
За горою за крутою
Живуть люде слободою,
То не люде – сопостати,
Взяли парня у салдати.
 

В одной, очень распространенной песне с двумя горами сравниваются две девицы.

 
Одна гора високая, а другая низька,
Одна мила далекая, а другая близька.
 

Долина в песнях нередко место свидания молодцов с девицами, особенно близ ключа, куда девица ходит за водою. Молодец находит свою красавицу в долине.

 
Ой, там гора, ой, там гора, ой, там долинонька,
А миж тими гороньками – моя дивчинонька.
 

Долина также место сбора молодцов.

 
…Не так горочки, як долиночки,
Де збиралися парубочки.
 

Эпитеты долине – широкая и глубокая. Вместе с горами три глубоких долины – символ дали.

 
За три гори та високии,
За три долини глибокии!
 

В козацких песнях долина иногда место смерти козака.

 
Ой загинула козацька головонька
На широкий на долини,
Та без отця, без матусеньки,
Без риднои родини.
 

В одной думе воспевается долина, на которой умирает козак, смертельно раненный; эта долина называется Кодина; умирающий проклинает ее, потому что он потерял на ней сначала коня, потом товарища, наконец, и сам на ней кладет голову.

 
На узбочьчи долина биля двох
Сокирив козацьких.
Там козак пострелений, порубаний, на рани на
смерть знемогае
При соби отця – неньки немае;
Тоди козак долину Кодину трома клятьбами проклинае:
«Бодай ти, долино Кодино, лихими болотами западала,
Щоб у весну Божу николи не зоряла, не позоряла,
Що я на тоби тричи гуляв:
Перший раз гуляв —
То коня вороного втеряв,
Другий раз гуляв —
Товарища сердечного втеряв,
Третий раз гуляв —
Свою голову козацьку накладав.
 

Другая знаменитая долина – Черкеня, где пал прославленный думою Ивась Коновченко.

Степь – по-малорусски степ – встречается в песнях только как черта местности. Это – отечество запорожцев; они называют ее степь широкая, край веселый.

 
Степ широкий – край веселий та занадастила.
 

Кому случалось на степи гулять, тому можно было угадать, что такое запорожец.

 
Кому трапилось хоч раз у степу гуляти,
То може той и прозвище мое угадати.
 

Степь часто бывала местом битвы. «Случалось мне, – говорит козак в подписи под его старинным народным изображением, – варить на степи пиво; пили его и турки, и татары, и ляхи на удивление; много и теперь лежит с похмелья от этой пирушки мертвых голов и костей».

 
Лучалось мини на степу варити пиво —
Пив турчин, пив татарин, пив и лях на диво;
Багато и тепер лежить на степу з похмильля
Мертвих голов и кисток од того весильля.
 

Степь – предполагаемое место кончины козака. Тот же козак, который рассказывает, как он варил на степи пиво, соболезнует, что если придется ему умирать на степи, то некому будет похоронить его: татарин погнушается, а лях не приступит, разве какое-нибудь зверье стащит в буерак.

 
Хоча мини не страшно на степу вмирати,
Тильки жалко, що никому буде поховати:
Татарин цурается, а лях не приступить.
Хиба яка звирюка за ногу у байрак сцупить.
 

Подобно тому в другой песне мать, провожая сына, восклицает: «Кто ж будет глядеть за тобою при смерти, когда ты будешь умирать на степи!»

 
Як ти будеш на степу вмирати,
А хто ж буде смерти доглядати.
 

Прекрасная дума об азовских братьях представляет образчик смерти козака на степи не от ран, а от тех лишений и трудностей, которые были соединены с характером степи.

Дорога в песнях носит различные эпитеты: убитая, широкая; большая дорога называется шлях, маленькая тропинка – стежка.

Есть употребительный мотив, который прилагается к песням разного содержания (козацким, рекрутским): «Шли ляхи на три шляхи, а козаки на четыре, а татары покрыли собою поле», —

 
Ишли ляхи на три шляхи,
А козаки на чотири,
А татари поле вкрили, —
 

мотив, перешедший в различные песни из одной, относящейся к совместной войне поляков и козаков против татар. В козацких песнях отъезжающий козак просит своих родных, чтобы приливали дорожку – что означает воспоминание (сопровождаемое попойкою) – и утешали его девицу.

 
Ой приливайте дороженьку, щоб пилом не припала,
Та розважайте дивчиноньку, щоб з личка не спала.
 

В чумацких песнях ходить по дорогам значит вообще путешествие.

 
По дорогах ходячи,
Сири воли водячи.
 

Стежки, протоптанные к окнам хат, показывают, что там есть девицы:

 
Ой знати, знати, в кого есть дочки:
Топтани стежечки пид виконечки, —
 

а зарастание стежки – символ разлуки.

 
По стеженци, куди ходив, трава зеление.
 

Песок – принадлежность смерти. В одной песне выражается досада таким образом: «Пусть белый песок точит твои вражьи очи!»

 
Бодай твои вражи очи билий писок точив!
 

Это значит «чтобы ты умер». Несчастная женщина, томясь в чужой семье, говорит: «Пусть мои глаза точит песок в сырой земле; пусть не кручинит моей головы чужая мать».

 
Нехай мои чорни очи в земли писок точе!
Нехай мини чужа мати голови не клопоче!
 

В другой песне жена, ненавидящая мужа, говорит, что ей лучше есть в земле песок, чем ужинать с немилым.

 
Лучче мини, мати, в земли писок исти,
Ниж из нелюбим вечеряти систи.
 

Умерший отец, которого в свадебных песнях призывают на свадьбу его дочери, говорит, что он – под тремя замками, и один из этих замков – песок.

 
Перший замочок – гробочок,
Другий замочок – писочок,
Третий замочок – трава мурава.
 

В козацких песнях невозможность козаку возвратиться домой сравнивается с произрастанием песку, посеянного на камне и политого слезами: здесь песок избран потому, что он символ смерти.

 
Возьми, сестро, писку жменю,
Посий его на каменю,
Ходи, сестро, зироньками,
Поливай его слизоньками:
Коли той писок зийде,
Тоди брат твий з виська прийде.
 

Камень – символ трудности. Девица, которую хотят отдать замуж за немилого, катит камень по следам его и говорит: «Как тяжело катить этот камень, так мне тяжело жить с немилым».

 
По его слиду каменем поточила,
Ой як мини важко сей каминь точити,
То так важко з нелюбом жити.
 

Сирота на чужбине сравнивает себя с камнем, которому бы нужно было плыть по воде.

 
Ой як тяжко каменеви пид воду плинути,
А ще тяжче сиротини на чужини жити.
 

Женщина, проживающая с немилым мужем, говорит, что ей легче поднимать тяжелый камень, чем проводить жизнь с нелюбым.

 
Легше мини, мати, тяжкий каминь зняти,
А ниж из нелюбом вик коротати.
 

В козацких песнях отъезжающий из родины козак говорит, что он воротится тогда, когда тяжелый камень поплывет по воде, а перье павлина потонет.

 
Як тяжкий каминь на верх виплине,
А павине пиро на спид потоне.
 

Невозможность произрастать чему-нибудь на камне сопоставляется с такими явлениями нравственного мира, которые хотят сделать невозможными. Девица дает изменившему ей козаку заклятие, чтоб он женился тогда, как в мельнице на камне родится куколь.

 
Бодай же ти, козаченьку, тоди оженився,
Як у млини на камини кукиль уродився.
 

Неподвижность камня сопоставляется с привычкою: в одной галицкой песне тяжесть разлуки сравнивается с разлукою камня с тою водою, в которой он лежал.

 
Розлучили каминь з водов,
Розлучили мене з тобов.
 

Но в одной веснянке камень или камушек означает милого (в смысле перстня).

 
Як покотиться каминець
Молодий Настенци в рукавець,
Я ж думала – каминець,
Аж то Иванько молодець;
Я ж думала биленький,
Аж то Иванько молоденький.
 

Есть песни о превращении живых существ в камень. Молодец, женатый и имеющий детей, влюбился в чужую жену и задумал бежать с нею. Он пришел к своему коню и стал с ним советоваться. Конь просил не делать того, что он замышлял. Молодец не послушался и поехал. Едут они через поле, едут через другое; на третьем поле стали они отдыхать. Стал чужой муж у чужой жены расспрашивать: «Послушай, чужая жена, дуброва ли это шумит, или моя жена едет в погоню за нами? Соловьи ли это щебечут, или мои детки плачут? Не дуброва шумит – то моя жена в поле едет, не соловьи щебечут – это мои детки плачут. Беги, жена чужая, беги по полю куницею, а ты, конь вороной, стань зеленым явором, а я, молодой козак, лягу белым каменем!» Бежала жена, бежала и села на камне, жалобно заплакала: «О, чтоб этому камню было тяжело лежать здесь, мне же еще тяжелее горевать с детками».

 
Ой, идуть вони поле, идуть другее,
На третьему поли стали вони спочивати.
Ой, став чужий муж до чужой жони промовляти:
«Ой, послухай, чужа жоно, чи дибривонька гуде?
Чи дибривонька гуде, чи милая в погоню иде?
Чи соловейки щебечуть, чи то ж мои дитки плачуть?
Не дибривонька гуде – то милая в погоню иде;
Не соловьи щебечуть – ой то ж мои дитки плачуть.
Бижи, чужа жоно, по полю куною,
А ти кинь вороненький, стань зеленим явором,
А я ляжу, молод козак, та билесеньким каменем».
Та бигла жона, бигла, та на камени сила,
Та на камени сила, жалибненько заплакала:
«Ой, щоб сему каменю тут тяжко-важко лежати,
А ще ж мини тяжче й важче з дитками горевати!»
 

В другой песне, наоборот, в явор превращается молодец, а в камень – его конь. В народных рассказах есть еще разные превращения в камень. Таким образом, те каменные бабы, которые попадаются нередко на степях Южной Руси, по народному воззрению, были люди, превращенные в камень за то, что плевали на солнце. Вероятно, этому соответствует и заклятие, выражающее желание, чтобы тот, на кого оно падет, окаменел. Так, русская пленница, которую татарка (оказавшаяся потом ее дочерью) заставляет качать своего ребенка, говорит: «Чтоб это дитя окаменело».

 
Бодай дитя скаменило.
 

В песнях нередко на камне – местопребывание птиц, орла и сокола. С сидящим на камне орлом разговаривает козак и расспрашивает его о милой.

 
Ой, у поли край дороги билий каминь лежить,
А на тим камини сиз орел сидить.
Ой, сидить же вин, сидить и думку гадае,
Йде козак дорогою и орла питае.
 

Или:

 
На Чорному мори, на билому камни,
Там ясненький сокил квилить, проквиляе.
 

Золото и серебро – символы (преимущественно золото) богатства, великолепия, обилия. Народный образ выражения многие вещи называет золотыми и серебряными, означая тем их изящество, превосходство. Таким образом, мы встречаем золотые удила, золотые подковы, серебряные седла, золотые гривы у коней, серебряные весла.

 
Мидяни човна, срибнии весла.
 

В колядках поется, что Бог пашет, у волов его золотые рога, и то, что родится на этой ниве, будет иметь серебряный стебель, золотой колос.

 
Посиемо ми яру пшеницю,
Та вродить же ся що стебло-срибло,
Що стебло-срибло, золотий колос.
 

В галицких колядках поется о какой-то золотой рясе – золотом растении, которое стерегла красная девица (см. ниже: Божье дерево).

Вода, в различных видах и применениях, играет важную роль в народной поэзии. Известно, что в языческие времена приносились жертвы «озером и кладезем»; в числе случаев, подлежавших епископскому суду сообразно церковному уставу Владимира, было языческое моление у воды. Водопоклонение оставалось долго у русских в своей силе, как показывает правило митрополита Иоанна, осуждающее тех, которые «жрут бесом, и болотом, и колодязем». Русский народ уже по принятии христианства избегал церковного брака и заменял венчание языческим обрядом плескания. Этот обряд, потеряв свою религиозную силу, долго еще сохранялся как забава: в обычае девиц и молодцов обливать друг друга водою, что соблюдалось в Малороссии весною, преимущественно на Святой неделе. Можно признать остатками древнего водопоклонения те частые упоминания о воде в веснянках и купальских песнях, особенно в припевах, которые вообще доле сохраняются в древнем виде, чем самые песни.

 
Тихо иду,
А вода по каминю,
А вода по билому
Еще тихше.
 

Или:

 
Ой ви, рики, розливайтеся,
Луга-берега, заливайтеся,
К нам (имя села соседнего) передайтеся!
 

В купальских песнях, как и в обряде этого языческого праздника, вода играет важную роль, купанье в воде составляет необходимую принадлежность праздника. В самых песнях во многих видах является вода; поется о купании Ивана, о падении его в воду:

 
Ой купався Иван та в воду впав, —
 

о блеске и волнении моря:

 
Стриль-вода олелила,
А на мори хвиля била.
Купала на Ивана! —
 

о купании Купалочки:

 
Купалочка купалася,
Та на бережку сушилася.
 

Но что всего важнее, поется о Морене или Моряне, которая была, вероятно, не что иное, как олицетворенная вода, море – богиня вод и вместе, как показывают чешские памятники, богиня смерти, так как и в самом языке названия смерти и моря, по-видимому, сродни (море, мру, mors, mare). Понятно, что песни, относившиеся к этому мифологическому существу, искажались по мере того, как религиозный культ обратился в забаву и в песни вошли иные, хотя более или менее соответствующие прежнему содержанию, черты. Так, еще до сих пор в некоторых местах делают чучело, называемое Мореною, украшают его венком из черноклена с разными полевыми цветами, наряжают в девичью одежду, а потом, раздевши, бросают в воду. Это чучело означало морскую богиню, и бросание в воду было, вероятно, символом ее господства над водою. Но с забвением языческих верований обряд бросания в воду женского изображения подал повод к представлению об утонувшей девице, за которою, однако, осталось мифологическое имя Морены, нередко, по созвучию, заменяемое христианским именем Марины. Таким образом, песни, касающиеся Морены, в настоящее время есть песни об утонувшей девице.

 
Прийшлось дивци Маринци перед вести,
Перед вести, на Дунай илисти,
Дивка Маринка утонула.
 

Или:

 
Ой, ненько, ненько, Моренка втонула,
Моренка втонула, плахта зринула.
 

Или:

 
Ой, наша Моренонька гуляла,
З високого терему в воду скакала.
 

В одной из таких песен поется, что Морена, утопая, уронила в воду серебряные ключи, потом следует обращение к рыбакам, чтоб они не ловили Морены, а только достали серебряные ключи.

 
Утонула Моренонька, утонула,
Та срибнии ключи впустила,
Ой, рибалки, рибалочки,
Не ловить мини Мореночки,
Уловить мини срибни ключи!
 

Предоставляя толкование значения этих ключей специальным исследованиям, касающимся мифологии, укажем, как на важную черту, на то, что о серебряных ключах, брошенных в море, мы встретили упоминание уже не в купальской песне, а в простой любовной как в качестве сравнительного сопоставления: «Зазвенели ключи серебряные, утопая в море; заплакала девица, высматривая своего милого».

 
Ой брязнули срибни ключи, в мори потопаючи;
Заплакала дивчинонька, милого виглядаючи.
 

Если мы сопоставим эти ключи с теми, которыми в веснянке отпирается небо, то придем к заключению, что между всеми этими ключами надобно искать древней связи.

Одно и то же лицо Морены является и под другими названиями: таким образом, ту же Морену следует видеть в одной загадочной петровочной песне о сиротке, которая, стоя на камне в море, заклинает козака и превращает его в явор, растущий посреди моря.

 
На мори, на синему,
На каменю та на билому,
Там сиритка хусти прала
Дунай рику сколотила,
Став козаченько коня наповати,
Став сириточку проклинати:
«Бодай же ти, сиритко, лит не дойшла,
Лит не дойшла, замуж не пишла,
А молодою завдовила,
З маленькими диточками,
Обливалася слизоньками!» —
«Бодай же ти, козаченько,
Серед моря явором став,
Сиделечко ялиною,
Нагаечка гадиною!»
 

Та же Морена является в купальских песнях, а в Галиции в веснянках под именем Ганны. Этой Ганне братья дали держать коней; она их упустила в чистое поле, а сама спряталась в синее море, и как погружалась, три слова сказала: «Чтоб люди не брали в море воды, не собирали на воде пены, не стряхивали с травы росы. В море вода – Ганнина красота, на воде пена – Ганнина измена (?), на траве роса – Ганнина коса».

 
Дали ей кони держати;
Упустила кони в чистое поле.
Сама сховалась (в других вариантах кинулась) в синее море.
Як пуринала, три слова сказала,
Щоб на синим мори води не брали.
На води пини щоб не сбирали,
На трави роси щоб не трусили:
На мори вода – Ганнина краса,
На води пина – Ганнина змина.
На трави роса – Ганнина коса.
 

К этому прибавляют еще березу, калину, терен, грушу, а в иных местах другие растения, так как эта песня представляет разнообразные варианты. Без сомнения, мифологический элемент водопоклонения отражается и в колядках, где рассказывается, как святой Никола уронил слезу и из этой слезы образовалось озеро, в котором купался сам Бог.

 
Головку склонив – слизоньку зронив;
Де слиза впала, там озеро стало,
А в тим озери сам Бог купався.
 

Еще нагляднее выразилось водопочитание в песне, в которой Бог попросил у девицы пить, но девица не дала ему пить, сказавши, что вода нечиста: «Нападало в воду кленового листья, а с горы налетело песку». – «Сама ты, девка, не чиста, – сказал ей Бог, – а вода всегда чиста». За это девица понесла наказание и провалилась сквозь землю.

 
Ишов божок дорогою,
Зустрив дивку из водою.
«Ой, дай, дивко, води пити,
Смажни уста окропити». —
«Не дам, старцю, води пити,
Бо вода есть нечиста:
Нападало з клёну листа,
З клёну листу нападало,
З гори писку налетило». —
«Ой, ти дивко, сама нечиста,
А вода есть завше чиста».
Стала дивка, излякалась,
Перед Богом заховалась;
Скоро дивка в церкву виишла,
На сим сажень в землю пишла.
 

Замечательно, что образ падения листьев в воду, и непременно кленовых, а в галицких песнях и яворовых, встречается несколько раз в народной поэзии.

Вода дунайская в свадебных песнях упоминается как особенно достойная быть употребленною для каравая:

 
У нашому короваю
Пшениченька з гаю,
Водиця з Дунаю.
 

Вода – символ здоровья, молодости и красоты. В свадебных песнях невесте желают быть здоровою, как вода.

 
Щоб наша Марусенька здорова була,
Здорова, здорова, як вода…
 

Вода – символ веселости и благодушия.

 
А щоб ти, моя миленька, така веселенька,
Як у лити в чорний гори вода холодненька.
 

Или:

 
Тим травка зелена, що близько вода,
Тим дивка хороша, що ще молода.
 

Вода – зеркало для девицы, отражающее ее красоту.

 
Пусти мене, моя мати, до броду по воду,
Нехай же я подивлюся та на свою вроду.
 

Вода имеет значение для любви и брака. Одна песня как бы напоминает древние брачные обычаи, совершавшиеся при воде и при посредстве воды.

 
Ой, у поли озеречко,
Там плавало ведеречко,
Сосновее ведеречко,
Дубовее денечко.
Ходимо, повинчаймось,
Мое сердечко.
 

При воде происходит любовный разговор:

 
Ой, у броду беру воду, на камини стою;
Люба мини розмовонька, миленький, з тобою, —
 

и сравнивается с ее шумом:

 
Вода шумить, з берега ломить,
Калина процвитае.
Десь мий миленький голубонько сивенький
З иншою розмовляе.
 

Хождение около воды – символ ухаживания за женщиною:

 
Ой, не ходи коло води, жовтоногий конче,
Есть у мене красчий тебе, дороженьку топче.
Ой, не ходи коло води билими ногами,
Есть у мене красчий тебе з чорними бровами.
 

А девица, отвечающая любви молодца, приглашая его к себе, вспоминает при этом о волнении или плескании воды.

 
Хитай вода берегами,
Хитай вода лугом,
Чомусь до ми не приходив,
Як есь ишов з плугом.
 

Если хождение около воды означает ухаживание, то питье воды – взаимную любовь, сватовство и брак. Девица говорит своей матери: «Пей, матушка, ту воду, что я наносила; зови, матушка, зятем того, кого я полюбила!» – «Не буду воды пить, буду разливать, – отвечает мать. – Нелюб мне зять – буду разлучать!» – «Не разливай воды, матушка, – возражает дочь, – тяжело носить; не разлучай меня с милым, не тебе с ним жить!»

 
«Ой, пий, мати, тую воду,
Що я наносила,
Зови, мати, того зятем,
Що я полюбила». —
«Ой не хочу води пити —
Буду розливати;
Нелюбого зятя маю
Буду разлучати». —
«Не розливам води, мати,
Бо тяжко носити;
Не розлучай, мати, з милим,
Не тоби з ним жити».
 

В другой песне козак, обращаясь к матери девицы, просит воды напиться – выслать дочь на улицу. Мать отвечает: «Стоит вода в сенях, коли хочешь – напейся; сидит дочь у окна, коли хочешь – смотри; не за тем я вскормила дочь, чтоб пускать ее гулять на улицу; я вскормила ее для своей пользы, чтоб она принесла мне из криницы холодной воды (то есть чтобы честно вышла замуж)». – «Негодная вода в пруде, пойду к кринице, – говорит на это козак. – Не хороша дочь твоя, пойду ко вдове».

 
Добри вечир, стара мати, дай води напиться,
Вишли доньку на улицю та хочь подивиться.
«Стоить вода у синечках, коли хоч – напийся,
Сидит донька у виконця, коли хоч – дивися.
Не для того я, козаче, дочку годувала,
Щоб я ии на улицю гуляти пускала.
Годувала соби доньку для своий пригоди,
Щоб принесла из криници холодной води». —
«Непогожа в ставу вода – пиду до криници;
Нехороша дочка твоя – пиду до вдовици».
 

Пить – на поэтическом языке значит любить.

 
Всюди гори, всюди гори, нигде води пити;
Пишли хлопци за гряницю – никого любити.
 

Или:

 
Ой, у поли криниця безодна,
Тече з ней водиця холодна,
Як я схочу, то й напьюся,
Кого люблю – обиймуся
И никого не боюся.
 

Козак, встречая девицу, просит у ней пить воды и развеселить ему сердце. Здесь – иносказание: козак ухаживает за девицею и добивается взаимности. Девица хочет ему высказать, что мать не велела ей отдаваться козаку легкомысленно, что следует сделать его привязанность прочною, чтоб он перестал ходить ночью к другой девице. Это выражается также иносказательным способом. Девица говорит, что мать не велела давать этой воды; вот как принесет она ее домой, так станут чаровать; очаруют ему руки и ноги и черные глаза, чтобы не ходил в темную ночь к другой.

 
«Ой дай, дивко, води пити, розвесели сердце». —
«Не велила мини мати теи води дати;
Як принесу до домоньку – будем чаровати,
Очаруем руки й ноги и чорнии очи,
Щоб не ходив до дивчини (также до иншои) темненькой ночи».
 

Умыванье также означает любовь. Девица говорит своему милому: «У меня есть криница под забором – умоемся, душа моя, вместе; у меня есть и платок, вышитый шелком, – утремся оба, хоть я и буду за то битою».

 
Ой там криниця пид перелазом —
Умиймось, серденько, обое разом.
В комори хусточка шовками шита —
Утримось, серденько, хоч буду бита.
 

Умыванье и питье, особенно из криницы – средства нравиться. «Ах, беда мне! – поет молодец. – Я бежал через реку и не умылся! Вернусь и умоюсь, да на свою милую посмотрю!» – «Не ворочайся и не умывайся, – отвечает девица, – ты мне и без того, душа моя, нравишься».

 
Ой бида, бида, що я не вдався,
Биг через риченьку та не вмивався;
Ой завернуся та й умиюся,
На свою милую хоч подивлюся.
Ой не вертайся и не вмивайся;
Ти ж мини, серденько, й так сподобався!
 

Мать посылает сына к кринице умыться водою и напиться воды, чтоб его полюбили все замужние женщины и девицы в слободе.

 
Пиди, жинку, до криници, умийся водою,
Та щоб тебе полюбили уси слободою.
Пиди, синку, до криници, напийся водици,
Та щоб тебе полюбили дивки й молодици.
 

В песнях остались следы древнего значения купанья для детей и влияния на их будущую судьбу в жизни. Несчастная женщина восклицает: «Или ты, мать, меня маленькую не купала, или ты меня проклинала, чтоб я была бездольная?»

 
Чи ти мене, мати, малою не купала,
Чи ти мене проклинала, щоб доли не мала?
 

А также: «Или ты меня, мать, купая, проклинала, чтоб я была бездольная?» Что здесь разумеется не христианское крещение, видно из того, что в песнях говорится о купании детей с барвинком, мятою, любистком, с разными травами.

 
Чи ти мене, мати, в барвинку купала,
Купаючи проклинала, щоб доли не мала?
 

С этим соотношением купанья и «доли» стоит, вероятно, в связи и тот образ, что девица сеет долю (судьбу) над водою, в некоторых вариантах над морем, и говорит своей доле: «Иди, доля, за водою, а я пойду за тобою».

 
Сие долю из приполу:
Иди, доле, за водою,
А я у слид за тобою!
 

В другой песне мать из могилы говорит взывающей к ней дочери: «Как ты сюда ко мне нашла дорогу? Черною ли тучею, частым ли дождичком, или тихою водою? Пошла твоя доля за водою».

 
Ой куди ти, доню, йшла
Що тут мене изнайшла?
Чи чорною хмарою,
Чи дрибним дожчичком.
Чи тихою водою?
Иишла твоя доля за водою.
 

Здесь вода как будто служит путем к умершим. Доля, идущая за водою, – образ печальный и означает несчастную судьбу. Подобно тому девица, потерявшая девственность, пускает на Дунай свою косу – символ девического состояния:

 
Пливи, косо, за водою,
Щоб наложив нелюб головою.
 

И самое грустное чесание косы сопоставляется с тихим течением Дуная:

 
Ой, тихо, тихо Дунай воду несе,
А ще тихше дивка косу чеше.
 

Или (свадебная):

 
До Дуная стежечка
Туда бигла Настечка,
Над Дунаем стояла
Русу косу чесала.
Ой, падайте, волоси,
Та из моей коси,
Ой падите, не тоните,
До батенька плините.
 

Сирота бесприютный, плача о том, что у него нет доли, блуждает над водою.

 
Хожу блужу по берегу – тяженько вздихаю,
Бидна моя головонька, що доли не маю.
 

Вообще вода, будучи в природе стихиею оживляющею, благодетельною, вместе с тем имеет и убивающее свойство, такою же является и в песнях; вода, будучи символом красоты, здоровья и веселости, имеет и печальное значение. Как холодная вода сопоставляется с веселостью, так теплая – с бедою.

 
Бижить вода з пид каминя, це холодна, тепла,
Мати моя ридненькая – визволь з сёго пекла.
 

Мутная вода – образ печали девицы:

 
Чого вода коломутна? чи не хвиля била?
Чого дивка заплакана? чи не мати била? —
 

а тоска, охватывающая сердце, сравнивается с водою, покрывающею луга и берега:

 
Ой, лужечки бережечки вода поняла,
Молодую дивчиноньку журба обняла.
 

Любовное страдание находит себе подобие в шуме воды:

 
Шумить вода, шумить вода, по каминью гучит:
Хто плакати та й не умие – люба то научит.
 

Вода сравнивается также со слезами:

 
Де матинка плаче —
Кривавая ричка,
Де сестричка плаче —
Слизная криничка, —
 

и кровью:

 
А в нашои Бондаривни червовая стричка,
Куди несли Бондаривну – кривавая ричка.
 

Или:

 
Поглянется козак Нечай на правее плече;
За ним, за ним, Нечаенком, кривавая ричка тече.
 

Но более всего мрачная сторона воды выражается в образах утопления, и произвольного, и невольного. Произвольное утопление – обычный способ самоубийства в песнях. Это средство избавиться и от житейских невзгод, и от житейской скуки. Девица, потерявшая любовь милого или же просто томящаяся недостатком взаимной любви, говорит: «К чему мне красота и статность? Разве пойти утопиться с высокого моста?»

 
Шкода моей уродоньки й високого росту;
Хиба пиду утоплюся з високого мосту!
 

Несчастная в замужестве женщина говорит своей матери: «Завяжи мне, матушка, глаза китайкою, веди меня топить в Дунае темною ночью».

 
Ой завьяжи, моя мати, китайкою очи,
Веди топить до Дунаю темненькой ночи!
 

В другой песне с подобным мотивом дочь говорит матери, что надобно было утопить ее тогда, когда она была еще ребенком. «Не смотреть было на красоту – утопить было меня в холодной воде; не смотреть было на то, что я одна дочь у родителей – топить было меня в глубокой кринице».

 
Булоб тоби не вважати на хорошу вроду —
Булоб мене утопити в холодную воду;
Булоб тоби не вважати, що я единиця —
Булоб мене утопити, де глубжа криниця.
 

Мысль, что лучше утопиться, чем выходить замуж за немилого человека, выразилась в образе рассказа: девица просит козака взять ее с собою в челнок, вдруг ветер поднимает волны, грозит вывернуть девицу… она просит козака спасать ее, обещает от имени родителей коня и седло. Козак изъявляет желание взять ее за себя замуж. Девица говорит, что ей лучше утонуть, чем выходить за него замуж: в море утонет – успокоится, с ним навек пропадет.

 
Лучче буду в синим мори потопати,
Ниж з тобою вик коротати:
В мори утону – одпочйну,
А з тобою на вик загину!
 

Несчастный горемыка всходит на крутую гору, глядит на быструю воду, ему приходит в мысль утопиться:

 
Ой, вийду я, вийду на гору крутую,
Ой, стану я, гляну на воду биструю:
Там вода лелие – на ней дивлюся,
Таку думку маю – пиду утоплюся.
 

И даже молодец, которому на свете скучно оттого, что ему не удается жениться, думает броситься в воду.