Текст книги "Русское язычество. Мифология славян"

Из всех славянских песен южнорусские особенно богаты и важны для древней символики, гораздо богаче великорусских. Мы решились изложить здесь народную символику, насколько она высказывается в этих песнях, разделив ее, сообразно естественной классификации предметов, на четыре отдела: 1) символика небесных тел и воздушных явлений, 2) символика земли, местностей и воды, 3) символика растений и 4) символика животных.

Небесные светила. Солнце, луна и звезды чаще всего встречаются в колядках, особенно все виды вместе. Это побуждает думать, что празднество Рождества Христова заменило у наших предков такое языческое празднество, которым чествовались небесные светила. Иногда солнце и месяц вместо звезд являются с дождем и ветром, иногда солнце с месяцем без звезд.

В колядках, особенно карпатских, мы усматриваем следы мифологической истории, соединенной с чествованием небесных светил. Божья Матерь идет по «давней» тропинке; ищет она своего сына. Она встречает светлое солнце. «Помогай Бог, Матерь Божия!» – говорит ей солнце. «Дай Бог тебе здоровья, светлое солнышко! – отвечает ему Божия Матерь. – Ты, солнышко, высоко светишь, далеко видишь, – не видало ли ты моего сына?» Солнце отвечает ей: «Не видало, не слыхало». Идет она дальше и встречает месяц. То же приветствие, тот же вопрос. Месяц отвечает то же, что солнце. Божия Матерь встречает звездочку. «Ты, звездочка, высоко восходишь, далеко видишь, – говорит она, – не видала ли ты моего сына?» Звездочка отвечает: «И видала, и слыхала, он стоит на горной равнине и устраивает свадьбу».

 
Ой, долов, долов на полонини,
Славен си, наш милый Боже,
На високости славен есь!
Там ми лежит давно стежейка,
Ой, ишла ми нёв Бижая мати,
А стричат еи свитле сонейко,
Биг помогай, Биг, Бижая мати.
«Боже, дай здоровья свитле сонейко.
А ти, сонейко, высоко свитиш,
Високо свитишь, далеко видишь
Цись не видило моего сина?» —
«Нит, не видило, нит, не слихало».
Ой, пишла ж она дале стежейков,
Ой, стричат ей ясен мисячок.
Биг, помогай Биг, Бижая мати!
«Боже дай здоровья, ясень мисячок!
А ти, мисячку, високо свитиш,
Високо свитиш, далеко видиш.
Ци есь не видив моего сина?» —
«Нит, я не видив, нит, я не слихав».
Ой, пишла ж она дале стежейков.
Та стричат ей ясна зирничка.
Биг помогай ти, Бижая мати.
«Боже, дай здоровья, ясна зирничко.
А ти, зирничко, високо сходиш,
Цись не видила моего сина?» —
«Ой, я видила, ой, я слихала,
Ой, долов, долов на полонини,
Там овин стоит, весиллья строит».
 

Что здесь Божия Матерь (вероятно) заменила собою другое опенское языческое божество, видно из того, что в другой колядке то же самое, что здесь, относится ко вдовице, и конец песни несколько иной. И здесь сын той, которая о нем спрашивает, устраивает свадьбу, но уже ясно – себе; у него, Иваненька, как он называется в этом варианте, сваты – лесные птицы, соловьи – музыканты, мелкая рыба ему жена, а водяная лоза – дружина.

 
Ходить вдовойка, глядат синойка,
Ей стричат ей свитле сонецко.
Биг, помогай Биг, свитле сонейко!
Боже, дай здоровья бидна вдовице!
«А ти, сонейко, яснейко свитиш,
Яснейко свитишь, далеко видиш.
Цись не видало мого синойка,
Мого синойка, ей Иванойка?» —
«Нит, не видало, нит, не слихало!»
 

Тот же вопрос делается таким же порядком месяцу, а потом вдова встречает звезду:

 
«А ти, зирничко, високо сходиш,
Високо сходиш, далеко видиш,
Цись не видило мого синойка,
Мого синойка, ей Иванойка?» —
«Ой, я видала, ой, я слихала
Твого синойка, ей Иванойка;
Ему сваткове – в лиси птачкове,
Ему музики – в лиси еловики,
Ему жинойка – дрибна рибойка,
Ему дружина – в води лозина».
 

Из третьей колядки можно даже предположить, что эта вдовица могла быть не кто иная, как то же солнце, а муж ее, отец новорожденного – месяц, звезды же – его братья, и что при последующем смешении образов меньшее существо, играющее здесь главную роль, до того отделилось от солнца, с которым было тождественно, что даже говорит с ним как с посторонним. В этой колядке Иванойко или Иванцё поехал за горы за вином (поихав до гир на вино) или, может быть, за виноградом, потому что в карпатских песнях нередко виноградные ягоды называются вином. Встретили его семь разбойников. Они стали выведывать у него, есть ли у него отец, мать, братья и сестры. Иванцё открывает им, что у него отец – месяц, мать – солнце, сестры – звезды, да еще прибавил брата – сокола, уже не на небе, а на земле, что, впрочем, на символическом песенном языке означает удалого красивого молодца.

 
Поихав Иванцё до гир на вино,
Сам молод, гей сам молод,
Сам молодейкий,
У тим лисойку у зеленейким спочиват;
Лодибали ж го сим розбийникив.
Стали ся его вывидовати:
«Ци маеш ти, Иванцю, ридного батейка?» —
«В мене батейко – ясен мисячок!» —
«Ци маеш, Иванцю, ридну матинку?» —
«В мене матинка – ясне сонейко!» —
«Ци маеш, Иванцю, ридну сестройку?» —
«В мене сестройка – ясна зирнойка!» —
«Ци маеш, Иванцю, ридного братейка?» —
«В мене братейко – сив соколойко».
 

Неудивительно такое разнообразие и противоречие в песнях; вообще мифологическое представление о солнце везде подвергалось противоречивым образам: солнце представлялось то мужским, то женским существом, то братом, то мужем, то женою месяца. Мы едва ли ошибемся, если в этом новорожденном младенце, о котором идет речь во многих колядках на разные лады, будем видеть рождающийся год, возвращающуюся силу жизни, которая проявляется в природе возрастанием солнечной теплоты и у всех почти племен, сколько известно, в более ясных или тусклых образах выразилась представлением о рождающемся божестве. К этому образу относится также карпатская колядка об Олене, называемой «Матерью Бога милого», колядка, которой половина есть вариант приведенной нами колядки о матери; но после того, как звездочка объявляет матери о ее сыне, начинается описание с христианскими признаками.

 
«Эй, я видила, ей, я стритила,
Синойка твого, Бога милого,
Пишов же овин на монастыри,
Сами му ся врата й отворили,
Сами му дзвони передзвонили,
Сами му свичи та взагаряли,
Свичи взгаряли, ангели грали.
Поздри, панночко, у гору високу,
А на тий гори три деревини,
А на тим древи крести роблено.
Крести роблено, Христа мучено».
Поздрила она на гору високу,
На гори високий три гроби лежит:
У одним гроби лежит сам Господь,
А в другим гроби лежит син Божий,
А в третим гроби сама Пречиста;
Пред самим Богом ангели грают,
Пред сином Божим свичи вгарают,
Пред святов Пречистов ружа проквитат.
А з той ружи пташок вилитат,
Пташок вилитат по цилим свиту,
По цилим свиту то росповидат.
 

В святочных песнях поется о построении храма или церкви; в ней одно окно – солнце, другое – месяц, третье – звезда или звезды. Этот образ мы встречаем в колядках в разных местах Малороссии обыкновенно с применением солнца к хозяйке, месяца – к хозяину, а звезд – к его детям.

 
Ой, на гори на камяний
Там волохи церкву ставлють,
Церкву ставлять, викно будуют,
Одно виконце – яснее сонце,
Друге виконце – ясен мисячок.
Трете виконце – ясни зирки,
Ясне сонечко – то господиня.
Ясен мисячок – то господарь,
Ясни зирочки – то его диточки.
 

Но в галицких колядках строение такой церкви приписывается вороному коню.

Сын разгневался на отца и отделил для себя из стада вороного коня. Стадо пошло на тихий Дунай на золотые мосты. Обвалились золотые мосты, потонуло стадо, погиб и вороной конь. По этому поводу вспоминаются от лица сына, разгневавшегося на отца, достоинства погибшего коня: «Он замечал все, что я ему покажу: ушами подслушивал, глазами считал звезды, копытами бил белый камень и строил церковь с тремя окнами и с тремя дверьми; первое окно – ясное солнце, второе окно – ясный месяц, третье – ясная звезда; одними дверьми сам Господь входил, другими св. Пречистая, третьими св. Николай».

 
Ой, бо вин мене добре нотовав.
А ушеньками слухи слуховав,
А оченьками звизди раховав,
А копитами бил каминь лупав,
Бил каминь лупав, церков муровав.
С трома виконцями, с трома дверцами,
Одно ж оконце – ясное сонце,
Друге ж оконце – чом ясен мисяць,
Трете ж оконце – ясна зирниця,
Одними ж дверци сам Господь ходить,
Другими дверци – свята Пречиста,
Третими ж дверци – святый Миколай.
 

Едва ли можно оспаривать, что личности христианского мира подставлены или представлены после, и притом до крайности непрочно и некстати. По-видимому, храм, в котором окна – солнце, месяц и звезды, должен означать небо, а гнев сына на отца дает повод полагать, что в языческой древности было что-то похожее на борьбу юных божеств со старейшим поколением. Чудный конь – выражение творческой силы – божеский конь, конечно, стоит в ближайшем отношении и с конями Перкуна (deewe sirai), и с конями Одина, и, вероятно, еще ближе с конем Свантовита, которого холили и кормили жрецы при храме этого божества в Арконе.

Безразличное отношение звезд к людской жизни удалило в песнях звезды от месяца и солнца; они заместились дождем и отчасти ветром. В тех же карпатских колядках, на которые мы указываем как на самый богатый запас остатков языческой старины в народной поэзии, солнце, месяц и дождь являются тремя братьями; месяцу приписывается сила замораживанья, солнцу – размораживанья, а дождь дает зелень.

 
З за той гори, з за високои,
Видни ми виходят трех братив ридних:
Еден братцейко – свитле сонейко,
Другий братцейко – ясен мисячок,
Третий братцейко – дробен дожчейко,
Мисячок ся бере заморозити
Гори й долини и верховини,
Глубок поточейки и бистри ричейки;
Сонейко ся бере розморозити
Гори й долини и верховини,
Глубок поточейки и бистри ричейки;
Дождчичок ся бере зазеленити
Гори, долини и верховини.
 

Женская личность, которая переименовалась то в христианское имя Богородицы, то в неопределенное название вдовицы, сама происходит из источника, который образовался из слез, падавших из очей какого-то лица, которому в колядке усвоено имя Николая. Она белила ризы и крепко заснула; к ней приходят три гостя неодинаковые – то были солнце, месяц и дождь. Солнце хвалит себя и говорит: «Нет никого важнее меня: я как взойду – освещу церкви, костелы и все престолы». Месяц говорит: «Нет никого важнее меня: я как взойду – освещу гостей на дороге, волов в возе». А дождь говорит: «Я как пойду три раза на яровой хлеб – возрадуются жита, пшеницы и всякая ярина».

 
Эй, двори метени, столи стелени,
А за тим столом св. Никола,
Головойку схилив, слезойку вронив,
А з той слезойки ясна керничка,
З ясной кернички Богородичка,
Риза билила, твердо заснула!
Прийшли до ней гостейки трое,
Гостейки трое не еднакии,
Еден гостейко – ясне сонейко,
Другий гостейко – ясен мисячок,
Третий гостейко – та дробен дожчик.
Сонейко гварит: «Не е над мене!
Ой, як я зийду в неделю рано —
Поосвичаю церкви, костёли,
Церкви, костёли и вси престоли».
А мисяць гварит: «Не е над мене!
Ой, як я зийду в ночи с пивночи —
Поосвичаю гости в дорози,
Рости в дорози, волойки в вози».
А дожчик гварит: «Не е над мене!
Ой, як я впаду три рази на ярь —
Та зрадуются жита-пшеници,
Жита-пшеници и вся ярина».
 

Эти же три гостя в другой колядке изображаются приходящими к тому хозяину, которому колядуют, и ему говорят те же самые слова о своих достоинствах, какие говорили Богородице.

 
Та вжеж до тебе в рик Биг приходит,
В рик Биг приходит – три товарищи;
Первый товарищ – ясне соненько,
Другий товарищ та билый мисяць,
Третий товарищ – дрибний дожчик.
А що ж нам рече первий товарищ,
Первый товарищ – ясне соненько?
– Ой, як зийду разом з зорями,
Та врадуеся весь мир на земли.
А що ж нам рече другий товарищ,
Другий товарищ – та билий мисяць?
– Ой, як я зийду темной ночи,
Та врадуеся весь мир на земли.
А що нам рече третий товарищ,
Третий товарищ – дрибний дожчик?
– Ой, як я зийду разом з зорями,
Та врадуеся жито-пшениця,
Житей пшениця и всяка пашниця.
Ой, як зийду мисяця мая,
То врадуеся весь мир на земли.
 

В той же колядке приходит в гости к хозяину сам Бог с товарищами: первый товарищ – ясное солнышко, другой – белый месяц, а третий – дробный дождик. Смысл таков, что пришествие Бога знаменуется собственно приходом одних только этих товарищей. Поется еще колядка, где рассказывается, как хозяин приготовляет стол и просит Бога к себе на вечерю. В одно окно светит солнце, в другое – месяц, кругом ясные звезды. Приходит Бог с Богородицею и святыми, а хозяин угощает Бога зеленым вином, Богородицу – сладким медом, а святых – производящею горилкою.

 
Просит Боженька на вечереньку —
В одно виконце свитит му сонце
В друге виконце та ясен мисяць,
Яснии зори свитят в-около.
Посадив Бога посеред стола,
Святу Пречисту при другием столи,
Уси святым на-вколо ней,
Приймае Бога зеленим вином,
Святу Пречисту солодким медом,
Уси святыи шумнов горивков.
 

В Карпатской щедривке (поется накануне Нового года) посылается орел (в одном стихе он назван орлом, а в другом заменен соколом) сесть на море. И он сидит на море и видит, как плывет корабль с тремя воротами: в одних воротах светит месяц, в других – восходит солнце, а в третьих – сам Господь держит ключи, отворяет и впускает души.

 
Ой, вирле, вирле,
Сивий соколе!
Високо сидиш, далеко видиш,
Сидай ти соби на синим мори —
На синим мори корабель в води.
В тим кораблику трое воротци:
В перших воротейках мисячок свитить,
В других воротейках сонейко зходит,
В третих воротейках сам Господь ходит,
Сам Господь ходит, ключи тримае,
Ключи тримае – рай одмикае,
Рай одмикае, души внускае, и пр.
 

Христианское влияние прибавило к этому, что не впускаются туда те души, которые не уважали родителей, обижали старших братьев и сестер. Господь, отворяющий рай, вероятно, тождествен с тем лицом, которое в одной веснянке отпирает небо и выпускает весну, а по другому варианту – росу.

В колядках и щедривках частая форма представлять хозяина – месяцем, его жену – солнцем, а детей его – звездами: это выражается с разными изменениями. Как на особенно оригинальный оборот мы укажем на одну колядку, в которой говорится, что плыл по реке кленовый лист и на нем написано три имени – солнца, месяца и звезд; солнце означает хозяйку, месяц – хозяина, а звезды – его дети, точно так же, как и в приведенном выше образе построения церкви с тремя окнами.

 
Там плавае кленов листок,
На тим листку написано
Три письмечка:
Первое письмо – ясен мисячок,
Другее письмо – ясне сонечко,
Третье письмо – ясни зори.
Ясний мисячок – сам господарь,
Ясне сонце – ёго жинка,
Ясни зирки – его дити.
 

Солнце (одно). Из исторических памятников нам известно, что русские в язычестве боготворили солнце, и, как оказывается, у них была мифологическая история о царствовании его под именем Дажьбога. Есть одна песня, в которой с первого раза можно признать (как некоторые ученые и делали) следы явного боготворения солнца. В этой песне женщина, обращаясь к солнцу, называет имя Бога.

 
Ой, пиду я темним лугом,
Ope милый своим плугом,
Чужа мила поганяе
И к сонечку промовляе:
Помож, Боже, чоловику,
Щоб так орав поколь вику!
 

Но трудно утверждать, что она под этим словом Бог разумеет солнце. Быть может, она произносит эти слова «помогай, Боже» как междометие, равносильное «дай Бог». Во всяком случае, здесь все-таки обращение к солнцу как к живому существу. Вероятно, следы древнего уважения к солнцу отразились и в одной карпатской песне, совершенно проникнутой, впрочем, христианским элементом. В ней говорится, что ясное солнышко жаловалось Богу на людские беззакония: «Не буду, – говорит оно, – рано всходить, свет освещать; стали теперь злые хозяева: в воскресный день рано дрова рубят, а мне в лицо летят щепки; злые хозяйки в пятницу рано бучат платки, а мне на лицо выбрасывают золу; а злые девушки в воскресные дни рано чешут косы и мечут мне в лицо волосы».

 
Скаржилося свитле сонейко,
Свитле сонейко милому Богу:
«Не буду, Боже, рано схожати,
Рано схожати, свит освищати,
Бо зли газдове понаставали,
В недилю рано дрова рубали,
А ми до личка триски гадали;
Во зли газдини понаставали,
В пятнойку рано хуста зворили,
А ми на лица золу виливали,
Бо зли дивойки понаставали.
В недилю рано коси чесали,
А ми до лиця волося метали».
 

Бог отвечает ему: «Свети, солнышко, так, как светило. Я буду знать, как покарать их на том свете, на Страшном суде».

В некоторых песнях солнце изображается колесом – представление старое, общее многим мифологиям – напр. в веснянке:

Кропивное (вероятно, жгучее – от кроп, укроп) колесо

 
По над лисом котиться.
 

Или в следующей свадебной:

 
Колесом, колесом в гору
Сонце йде,
В наший Марии
Рай ся вье.
 

Так же и яблоком:

 
Котилося яблочко з гори до долу;
Час вам, дивочки, з гулянья до дому.
 

В одной свадебной песне оно представляется купающимся в разъяренном море.

 
У недиленьку рано
Море ся розъяряло,
Сонейко ся купало.
 

Образ купанья солнца в море встречается и в сказках, и есть остаток мифологического представления об отношениях солнца к воде как супругов.

В обыкновенных житейских и любовных песнях солнце не принадлежит к предметам, особенно часто употребляемым. Вообще оно носит эпитет ясное и сохраняет в поэзии характер радостный, веселый. Есть народное выражение «сонейко играло»: народ верит, что солнце играет утром в воскресные дни, особенно в день Пасхи. Это выражение встречается и в песнях.

 
Ой, у недилю рано сонечко грало;
Мати свого сина в поход виряжала.
 

Или в купальской:

 
Купала на Ивана!
Играло сонечко на Ивана.
 

Рассвет и восход солнца представляются временем особенно веселым и сравниваются с веселым гуляньем.

 
Без малого соловейка и свит не свитае,
Без мого миленького гулянье не мае.
 

И в свадебных песнях поется:

 
Ой, красно, красно, звидки сонечко ходить.
 

Невеста, возвращающаяся с венчания или идущая к венцу, сравнивается с солнцем, которое поднимается вверх по небу.

 
Сонечко гори йде,
Ганночка з винчання йде.
 

Или:

 
В крузи сонечко йде,
Молода Маруся до шлюбу йде.
 

Девица называет своего возлюбленного своим солнцем.

 
Нема мого миленького, нема мого сонця.
 

В свадебных песнях жених сопоставляется с солнцем.

 
Одсунь, Марусю, виконце,
Та подивись на сонце:
«Чи високо сонце на неби,
Чи хороший Ивасько на кони?»
 

Как тучи закрывают солнце, так враги лишают женщину присутствия милого.

 
За тучами громовими сонечко не сходить,
За вражими ворогами мий милий не ходить.
 

А когда она лишается навсегда своего милого, то блеск солнца представляется ей противоположностью с тьмою безнадежности в ее душе.

 
Свитить сонце, свитить сонце, на хату лелие —
Нема того и не буде, на кого надия.
 

Закрытие солнца тучами есть образ печального расположения духа.

 
Ясно, ясно сонце сходить, хмарненько заходить.
Смутен, смутен наш отаман по табору бродить.
 

С ясным солнечным днем, когда ветер не дает солнцу слишком греть, сравнивается мление сердца, когда хотя не потеряна еще надежда, но нет вблизи милого предмета.

 
Ой, соненько ясно свитить, витер повивае,
Ой, як я его не вижу, мое серце млие.
 

Солнце – женский образ. Из приведенной колядки об Иванце, у которого отец – месяц, а мать – солнце, видны следы представления солнца в женском виде, и притом в любовных отношениях к месяцу. В одной веснянке разговору девицы с молодцем предпосылается, для сопоставления, разговор солнца с месяцем; солнце спрашивает месяц, рано ли он восходит, поздно ли заходит. Месяц недоволен этим вопросом: «Что тебе до этого? – говорит он. – Я всхожу на рассвете, а захожу в сумерках».

 
Ой, там за лисом, за бором,
За синеньким морем,
Там сонечко грало,
З мисяцем розмовляло,
Мисяця питало:
«Чи рано сходиш, чи пизно заходиш?
Ясное мое сонечко!» —
«А що тоби до того.
До зиходу мого?
Я зийду свитаючи,
А зийду смеркаючи».
 

С жарким летним солнцем сравнивается горячее сердце девицы, а зимнее солнце уподобляется сердцу вдовы, уже пережившему пламень любви. Летнее солнце хотя иногда и покрывается облаками, но все-таки дает теплоту, а зимнее хоть и ярко светит, но не греет; веет тогда холодный ветер.

 
У вдовы серце, як зимнее сонце:
Ой, хоч воно яснесенько грае,
Холодний витер вие;
А в дивчини серце, як литнее сонце:
Хоч воно й хмарнесеньке,
Все теплесеньке.
 

Заходящее солнце как соответственный образ сопоставляется с кончиною человека. Так, в одной чумацкой песне описывается сначала заход солнца, а потом смерть чумака.

 
Котилося та яснее сонце
По над горою,
А по над тею чумацькою
Та дорогою;
Та котилося та яснее сонце,
Стало примеркать;
Ой, став же той славний чумаченько
Товариства прохать:
«Ой, ви товарищи, ви мили братя,
Товарищи мои,
Та не кидайте мене, молодого,
У чужии сторони», и пр.
 

Но палящий жар, иссушающий растения, наводит подобие с бедностью и лишениями: так, в одной песне бедная женщина говорит, что недостатки иссушили ее, как ясное солнце иссушает красную (червонную) калину. Однообразное течение солнца сравнивается с блужданием молодца, не знающего отдыха и покоя.

 
Хожу блужу, хожу блужу, як те сонце в крузи!
Чи я стану, чи я роблю, мое серце в тузи.
 

Месяц. В песнях есть следы того миросозерцания, при котором обращались к этому светилу как к разумному и могучему существу и просили у него помощи. Это ясно указывается в одной волынской веснянке, где девица идет ночью к колодцу, находящемуся на горе под вербою, обращается к месяцу и просит объявить ей, за кого она выйдет: за милого или за нелюба.

 
Ой, на гори под вербою
Стояв колодязь з водою;
Там дивчинонька воду брала,
До мисяця промовляла:
«Мий мисяченьку, мий батеньку,
Скажи мини всю правдоньку:
Чи я пиду за милого,
Чи я пиду за нелюба».
 

В другой песне – обращение к месяцу с просьбою засветить на весь прекрасный мир, спустить вниз рога свои, осветить дуброву и показать степные дороги. Такое обращение можно почесть остатком языческой молитвы.

 
Ты мисяцю, який же ты ясний!
Ой, засвити на весь свит прекрасний!
Ой, спусти вниз роги,
Засвити по диброви,
Покажи вси в степу дороги!
 

В галицкой свадебной песне полумесяц, окончив свой путь и осветив только половину земли, приходит к морю и не почивает, а говорит: «Вот, Господи Боже, если бы я был цел, я бы всю землю осветил».

 
Половиною мисяченько на неби
Половину земли освитив,
Прийшов над море, не сночив:
«Ой, милый Боже, коби цилий,
То б и землейку освитив».
 

В более слабой степени, чем приведенные образчики, носят на себе следы того же первобытного отношения к светилу как к разумному существу нередкие в любовных песнях обращения к месяцу, напр.: девица обращается к месяцу и просит, чтоб он светил ее милому, когда милый пойдет от нее домой или в долину с своими волами, но чтоб не светил ему и зашел в тучу, когда милый пойдет к другой девице.

 
Ой, засвити, мисяченьку, тими долинами,
Куда иде мий миленький на ничь з волоньками.
Ой, мисяцю, мисяченьку, не свити никому,
Тильки мому миленькому, як иде до дому.
Ой, засвити, мисяченьку, тай розжени хмару,
А як пиде до другой, то зайди за хмару.
 

Молодые люди обоего пола сходятся на ночные игрища (улицы), и таких игрищ может быть несколько в одном селе; и вот девицы, посещающие одну из этих улиц, просят месяц к себе на улицу, потому что у них на улице красивые молодцы.

 
Перейди, мисяцю,
Та на нашу улицю,
А на наший улици
Та все хлопци молодци.
 

Так как эти улицы оканчиваются обыкновенно парными любовными свиданиями, то девушка просит месяц покровительствовать ее свиданию с милым и называет месяц перекроем, то есть «перекрывающим» любовников, так как слабый свет его благоприятствует тайным свиданиям.

 
Ой, мисяцю перекрою, зайди за коморю,
А я з своим миленьким трошки поговорю.
 

Девица просит месяц и звездочку не светить, когда на вечерницах нет ее милого, и светить, когда он там.

 
Не свити, мисяченьку, не свити, зирнице,
Нема мого миленького – смутни вечерници…
Свити, свити, мисяченьку, най свитять зирници…
Есть мий милий чернобривий – весели вечерници.
 

Иногда даже девица требует от месяца невозможного, напр., чтоб он разбился на две половины и одною светил ей, а другою – ее милому.

Месяц часто является в песнях со звездою (зарею), которая изображается его сестрою. В свадебных песнях поется: «Посылала звезда к месяцу: „Месяц, мой братец, не выходи раньше меня; взойдем оба разом, осветим небо и землю; ужаснется зверь в поле, обрадуется путник в дороге“».

 
Слала зоря до мисяця:
«Мисяченьку, мий братику,
Не зиходь поперед мене,
Та зийдемо обое разом,
Освитимо небо и землю,
Та острахнеться звир у поли,
Та зрадуеться гисть у дорози».
 

В галицкой колядке поется, что месяц шел послом от Бога к хозяину (которому колядуют) с известием, что к нему будет в гости сам Бог. Сестра звездочка просила его подождать, но месяц отвечал, что ему надобно спешить: он в послах от Бога.

 
Ой, ишов мисяць через небойко,
За ним зирничка его сестричка:
«Мисяце брате, почекай мене». —
«Я не чекаю, бо часу не маю,
Бо иду в писли вид Господа Бога,
Вид Господа Бога до его мосценьки».
 

В других песнях месяц и звездочка не брат и сестра, а между ними показываются как будто любовные отношения. Так, в одной очень распространенной песне вечерняя звезда говорит, что ей неприлично всходить «против» месяца (или прежде него), как и девице неприлично выходить самой к козаку прежде него.

Не подоба зирци против (по другому варианту – раньше) мисяця зиходити.

Не подоба дивци против (по другому варианту – прежде) козака виходити.

И молодец с девицею, как пара, ставятся в подобие месяца и звездочки.

 
Зийшла зоря, зийшла зоря, мисяць опизнився,
Вийшла дивка на улицю, козак опизнився.
 

Или:

 
Вийди, вийди, молода дивчино,
Поговорим з тобою,
Як мисяц з зорею…
 

Восход месяца – образ брака; девица говорит, что она жала рожь, но не вязала снопов – любила молодца, но не говорила ему правды; что она тогда снопы повяжет, когда месяц взойдет – тогда скажет правду милому, когда он возьмет ее за себя замуж.

 
Тоди снопи вязатиму,
Коли мисяць зийде;
Тоди скажу ему правду,
Як вин мене визьме.
 

Молодец, находясь посреди множества девиц, выбирает себе одну и чувствует недостаток, когда ее нет с ним; и у месяца из многих звезд есть любимая звездочка.

 
Уси мои звиздочки,
Уси изо мною,
Та вси, мои ясни,
Передо мною,
Тильки моей зирочки
Нема зо мною,
Одной моей ясной
Нема зо мною.
 

Нередко замечаемое явление на небе, что какая-нибудь звезда случайно как будто идет вместе с месяцем, подало повод к составлению такого представления, что звезда сопровождает месяц, как его близкая подруга. Время явления месяца вместе со звездочкою считалось счастливым временем для рождения, и козак, родившийся в такое время, успевает во всем, что задумает, особенно в любви.

 
Зийшов мисяць из зорею, та й обгородився,
Счастливой годиноньки козак уродився,
Куди вин подумае, той Бог помагае,
Через ту дивчиноньку, що его кохае.
 

В этом же смысле молодец приглашает месяц и звездочку светить над тем местом, где находится предмет его сердечного внимания.

 
Свити, свити, мисяченьку, и ти, зоре ясна!
Ой свити там на подвирьи, де дивчина красна.
 

Поэтому и в свадебных песнях, величая жениха и желая ему счастья, поют, что мать обгородила его месяцем и опоясала солнцем.

 
Мисяцем обгородила,
Сонечком пидперезала.
 

Мать невесты, отправляя новобрачную в дом мужа, дает ей в проводники и покровители месяц и звездочку.

 
Отсе тоби проводничок —
Ясний мисячок.
Отсе тоби проводничка —
Ясная зирниця.
 

Сами новобрачные уподобляются месяцу и звездочке.

 
Сияла зирочка, сияла;
«З ким ты, Марьечко, шлюб брала?» —
«З тобою, Ивасю, з тобою,
Як ясный мисяць з зорею». —
«Почим ти мене, Марьечко, пизнала,
Шчо ти мене мисяцем назвала?» —
«По мови, по мови,
Що був царський винець на голови».
 

В смысле пары в колядках хозяина сравнивают с месяцем:

 
По двору ходить, як мисяць зходить, —
 

а хозяйку со звездочкой:

 
По синях зходить, як зоря зходить.
 

Но с месяцем, а вместе с тем и со звездочкою, сравнивается в другой колядке сама девица.

 
Ой рясна красна калина в лузи,
А ще красниша (имярек отца) дочка;
По двору ходить, як мисяць сходить.
В синечки вийшла, як зоря зийшла.
 

Так как в поэтическом представлении народа составился образ, что месяц и звездочка любовная пара, то в песнях является по несколько месяцев разом. В весенних играх пересчитываются присутствующие молодцы, и всякий из них называется месяцем с прибавлением его собственного имени; точно так же пересчитываются присутствующие девицы и каждая называется звездочкою, с прибавлением ее собственного имени;

 
Первий мисячок – молодий Василько,
Другий мисячок – молодий Иванько.
Первая зирка – молода Оленка,
Другая зирка – молода Маруся.
 

Или:

 
Через наше село везено деревце.
Везено деревце з за моря далеко,
А з того деревця зроблено комирку.
Стояло свитило мисяцив чотири.
У тий комирци роблено кроватки.
Стояло свитило зирочок чотири;
На тий кроватци дивочки спали,
Дивочки спали, писни спивали.
 

А потом соединяют молодцов и девиц попарно, указывая, что такая-то девушка – звездочка такого-то месяца.

 
Молода Оленка – Василькова зирка,
Молода Маруся – Иванькова зирка.
 

В таком же смысле в одной галицкой песне два солдата называются двумя месяцами:

 
У Тарнополи два мисяченьки ясни,
Ой вандровали два жовнироньки красни, —
 

подобно тому, как в слове об Игоревом походе два княжича названы двумя месяцами. Но так как народ подметил, что месяц не всегда идет по небу со звездочкою и не всегда одна и та же звездочка провожает его, то месяц получил прозвище непостоянного (перебирчика):

 
Перебирчику, мисяченьку, перебирчику,
Усих зирочок перебрав.
Одну соби зирочку сподобав.
 

И если сближение молодца и девицы нашло себе подобие в отношениях месяца и звездочки, то разлука и непостоянство также находят себе подобие на небе.

 
Розийдемось, серце, з тобою,
Як на неби мисяць з зорею.
 

С месяцем сравнивается молодец, которому девицы не должны вверяться.

 
Зийшов мисяць, нема ему впину,
Не стий, дивко, з парубком, не ими ему вири.
 

Тот же смысл и в той песне, где, утешая девицу, плачущую о неверном, говорят ей, что она полюбила молодца, стоя по месяцу.

 
Не плач, не плач, дивчинонько, така твоя доля,
Полюбила козаченька по мисяцю стоя.
 

Сообразно с этим представлением о месяце, с месяцем сравнивается волокита, подбирающийся к чужой жене и получивший за то наказание.

 
Ой невидтиль мисяць свите,
Видкиль ясни зирки;
Унадився коломиць до чужой жинки;
Унадився, унадився, як кабан у жито:
Та вже в его ребер нема,
Голова побита.
 

Свет месяца, холодный и слабый, сопоставляется с томлением сердца:

 
Свитить мисяць та не грие;
У дивчини серце млие, —
 

а отсутствие солнца и свет месяца вместо солнца выражают грусть, сопровождая печальное прощанье матери с сыном.

 
Свитить мисяць над горою, а сонця не мае,
Мати сина в дороженьку смутно проважае.
 

Звезды. Во множественном числе это слово редко встречается в народной поэзии. Исключение составляют те обрядные песни, о которых мы говорили уже и где звезды встречаются вместе с солнцем и с месяцем или с одним месяцем. Есть, кроме того, немногие места в песнях, где говорится, и то вскользь, о звездах, напр., сравниваются копны хлеба со звездами (в зажнивных песнях и колядках).

 
Скильки на неби зирочок,
Тильки на ноли копочок;
Зироньки небо свитили,
Копоньки поле укрили.
 

Или молодец приглашает девицу считать звезды, что означает провождение времени ночью на воздухе.

 
Ти в комори, я на двори,
Вийдем разом, зличим зори.
 

Гораздо чаще в песнях упоминается одна звездочка (зирка или зоря), под которою чаще всего разумеется вечерняя звезда.