Текст книги "Русское язычество. Мифология славян"

 
Калиноньку ламала,
У пучечки въязала,
До личенька ривняла:
«Ой, колиб я такая,
Як калина жаркая!»
 

Не меньше любим в народной поэзии и белый цвет цветущего калинового деревца. Молодец, называя свою милую красною калиною, вместе с тем придает ей название белого дерева, разумея цвет.

 
Червоная калинонька билее деревце,
Чом до мене не говорит, мое любе сердце?
 

Калиновый цвет – ласкательное выражение в обращении дочери к матери.

 
Ой, мати моя, калиновий цвит!..
 

В свадебных песнях невеста ломает цветущие ветви калины и спрашивает отца: будет ли она, разумеется, после свадьбы, такая, как эта калина?

 
Як прийшла Марусенька,
Наламала си квиту,
Калинового цвиту;
Пришла до свитлоньки,
Поставила на стольчику,
Проти свого личенька,
Питалася батенька:
«Чй буду я такая,
Як калиненька тая?»
 

Здесь цвет калины – символ девичества и красоты, свойственной девичьей молодости; сообразно с этим выход замуж и, следовательно, окончание девичьей жизни выражаются отцветанием калины:

 
Добре було калиноньци та при водиченьци,
Добре було дивчиноци та при матиноньци.
Калинонька одцвитае, цвиток опадае,
Иде дивчина вид матинки, гаразд ий минае.
 

Так как с девичеством совпадает веселость, которая соединяется и с любовью, то отцветанием калины выражается также и печаль девицы по поводу разлуки с милым:

 
Стоить калина – опав на ий цвит;
Десь мий миленький пишов кризь свит.
 

А нецветением калины обозначается вообще одинокая и грустная жизнь женщины. Убогая девица, у которой при хате нет ни забора, ни кола, говорит, что там только стоит куст калины, но и та не цвела.

 
Коло мого двора
Ни плота, ни кола,
Тильки стоить кущ калини,
Та й та не цвила!
 

Калиновый цвет представляется со свойством утишать волнение и томление сердца.

 
Цвит калину ламала, до серденька клала.
Ни не перестане мое сердце тужити?
 

Возрастание калинового дерева применяется к разным положениям женщины. «Где ты, калина, росла, что ты такая прекрасная, такая тонкая, высокая, широколистная?» – «Выросла в лесу при источнике, близ холодной воды».

 
«Де ти, калино, росла,
Щось така красна,
Тонка, та високая
Листом широкая?» —
«У лузи при криници,
При студений водици».
 

Спрашивают затем девицу, где она выросла такая красивая, и следует ответ: «У батюшки в прохладе, на сладком медку».

 
У тата в холодочку,
На солодким медочку.
 

Робость и скромность девицы сопоставляются с положением калины, растущей в укромном месте, над водою.

 
«Чорвоная калинонька над водою стоиш,
Молодая дивчинонько, щож ти ся мя боиш?» —
«Ой, коби я не червона, я б ту не стояла,
Ой, коб я не молода, я б ся тя не бала».
 

Напротив, калина, растущая в дурном месте, над болотом, сравнивается с глупою женщиною, которая полюбила пьяного старика.

 
Ой, у лузи при болоти калина,
Дурна була нерозумна дивчина:
Полюбила козаченька старого,
Веде з корчми пьяного.
 

Порхание пташек по ветвям калины – ухаживание молодцов за девицею.

 
Коло млина калина,
А по тий калини пташечки ходили;
То ж дивочку молодци любили.
 

Птички любят калину, едят ее ягоды и даже надоедают ей; калина просилась из лугового леса в дуброву: наскучили ей райские пташки, обломали на ней зелень, поклевали ягоды.

 
Просилася калинонька з лужейка в диброву:
«Бо вже мини надокучили райский пташкове,
Гильля мини поламали, ягидойки обдзюбали».
 

На калине вьет гнездо сокол, поет соловей:

 
Стану гляну в долину
На червону калину:
На червоний калини
Соловейко маленький,
В его голос тоненький, —
 

кукует кукушка:

 
Заковала зозуленька в калиновим лузи,
Тужить, тужить мое сердце за тобою дуже!
 

Крячет даже ворон:

 
На могили червона калина,
На калини чорний ворон кряче,
На чужини сиротина плаче, —
 

последний образ сопоставляется с плачем сиротки на чужой стороне.

Под калиною происходит любовное свидание, и козак, отправляясь к девице на ночное свидание, привязывает своего коня к калине – символическому дереву.

 
Ой, привязав кониченька к червоний калини,
А сам пишов до дивчини на били перини.
 

В том же смысле любовного значения двор, где отдают девицу замуж, представляется обсаженным калиною и огороженным терном, составляющим с калиною, как увидим ниже, любовную пару.

 
Знати, Ганнусенько, знати,
З которой вона хати:
Двир ии обтернений,
Калиною обсажений.
 

Колебание калинового деревца и наклонение ветвей его к земле – образы женской печали. Калина качается без ветру – это девица за лозами убивается за своим милым:

 
Червоная калинонька без витру хитаеться,
Молода дивчина за лозами за милим убиваеться.
 

Калина наклонилась – это девица задумалась, куда это делась ее доля; а доля из-за моря откликается к ней и говорит, что она несчастлива; калина наклонилась над водою – это девица берет воду и грустит о молодце.

 
Калина схилилася —
Дивчина зъулилася,
Де доля подилася.
Обизвалась доля
По тим боци моря:
Дивчина вродлива,
Та доля несчастлива!
Ой, у лузи калина на воду схилилась;
Брала воду молода дивчина,
За хлопцем тужила,
Бо хлопца любила.
 

С калиною, опустившею вниз ветви, сопоставляется и несчастная в замужестве женщина:

 
Червоная калинонька, чого гильля опускает?
Молодая молодице, чого слези проливает? —
 

и жена чумака, оставшаяся с детьми, когда муж ее уехал в дорогу:

 
В темним лузи калинонька, схилилися вити;
Покинув чумак жинку й маленький дити.
 

Еще более грустный образ представляет калина почерневшая: с нею сравнивается глубоко тоскующая женщина.

 
Калина червона, чого почорнила?
Чи ти витру боишся, чи дожчу бажаеш?
Ой, я витру боюся, и дожчу бажаю:
Кого вирне люблю, за тим умираю!
 

Женщина, принужденная жить в чужой стороне, которую уговаривают не печалиться, сопоставляется со сломленною и в ином месте посаженною калиною.

 
В чистим поли стоить кущ калини;
Ой, я тую червону калину из корнем зломаю
Та посажу червону калину в себе крий виконця.
Рости, рости, червона калино, рости, не хилися;
Живи, мила в чужий сторони, живи, не журися!
Росла, росла червона калина, та й похилилася.
Жила, жила мила в чужий сторони, та й зажурилася.
 

Женщина, страдающая от неверности мужа, также сопоставляется со сломанною и брошенною калиною.

 
Ой, возьму я червону калину,
Зломлю, зтрощу та й покину:
З невирною дружиною
Я не живу, тильки гину.
 

Под калиною вообще женщина ищет отдыха от житейского горя, под нею садится оплакивать свое горе и вдова с ребенком:

 
Сама сяду пид калиною
И з маленькою дитиною, —
 

и молодая женщина, которую тяготит брак со стариком:

 
Пожену я сири воли на широку на долину,
Сама пиду спочивати пид червону калину.
Прихожу я пид калину – калина зелененька,
Тяжко мини за стареньким, бо я молоденька.
 

Но с роскошно растущею калиною сравнивается мать, родившая козацкого сына-красавца.

 
Ой, червовая калина весь луг закрасила:
Породила мати козацького сина,
Дала ему стан хороший и чорнии очи.
 

Ветер, веющий на калину, – образ внимания молодца к девице. Но ветер веет, а калина не зреет – это приводится в сравнение с тем, что козак любит девицу, но не объясняется в любви, потому что хочет свататься на ней впоследствии. Поспевание калины – годность девицы к браку или вообще наступление времени брака.

 
На калину витер вив – калина не спие,
Козак дивчиноньку любить – заняти не смие;
Ой, тим ии не займае, що сватати мае.
 

В свадебных песнях мы встречаем такой образ: отец невесты подходит к калине – ветер не веет, солнце не греет, калина не спеет. Подходят мать, братья, сестры – то же; но когда подходит к калине жених – и ветер веет, и солнце греет, и калина спеет.

 
И витер вие, и сонце грие,
И калина спие.
 

Жених подходит к калине, чтоб срубить ее – это символ брачного соединения. Сперва подходят к калине свадебный староста и сваха – калина не дается им и говорит: «Не для тебя калина посажена, не для тебя Маруся изряжена»; но жениху она говорит противное: «Для тебя калина посажена, для тебя Маруся изряжена».

 
З пид боку шабельку выймае,
Та на тую калину замеряе;
Стала тая калинонька промовляти:
«За для тебе ся калина сажена,
За для тебе тая Маруся изряжена».
 

По совершении венчания новобрачную сравнивают с изрубленною калиною.

 
Сичена калина, сичена.
Наша Марьечка винчана.
 

Когда же новобрачная оказывается целомудренною, тогда от ее имени поют: «Поеду я в рощу луговую во калину, сломлю ветку калиновую да заткну себе за намитку: пусть моя калина вянет, пусть мои родные веселятся».

 
Ой, пиду я у луг по калину,
Та в зломлю калинову витку,
Та застромлю за билу намитку:
Нехай моя калина вьяне,
Нехай моя родина гуляе.
 

Ходить в луг по калину и ломать ее – в песнях занятие девиц. В одной песне сокол говорит: «Где-то я буду вить себе гнездышко?» – «В луговом лесу при долине, на красной калине. Будут девицы ломать калину, будут в мое гнездышко засматривать».

 
Ой, зажурився сивий соколонько:
«Ой, бидна моя головонька,
Ой, деж я буду гниздечко свивати?
Ой, у лузи, на долини на червоний калини:
Будуть дивки калину ломати…»
 

Девица, жалуясь на свое несчастье, посылает свою лихую долю заблудиться в лесу, но лихая доля отвечает ей, что как только девица пойдет в лес ломать калину, она тотчас за нее вцепится.

 
Хоч я пиду, молода дивчино, в лиси заблужуся,
А як пидеш калини ломати – я за тебе учиплюся!
 

Мать молодца видит тропинку, по которой девица ходит в рощу по калину, и догадывается, что девица любит ее сына.

 
Через гору стежка, а в гай по калину,
Там дивчина ходила сим день по калину.
Ой, дивчино, дивчино, чого гаем блудиш?
Видай ти, дивчино, мого сина любиш.
 

Сломанные ветви с ягодами служат знаком любви: девица бросает ими в козака.

 
Ой, на гори калина,
Там дивчина ходила,
Калиноньку ломала,
На козака кидала.
 

Ходить по калину и не находить калины – значит искать возможности видеть милого друга и не увидать.

 
Ой, пиду я, пиду, в зелений луг по калину,
Чи не зачую, чи не зобачу свою вирную дружину?
И калини не наломала,
И дружини не видала.
 

Но сломанные и связанные в пучок ягоды, подобно тому как и самое деревцо, служат также символом брака.

 
Чи я в лузи не калина була?
Чи я в лузи не червона була?
Взяли мене, поломали и в пучечки повязали.
Така доля моя!..
Чи я в батька не дитина була?
Чи я в батька не кохана була?
Взяли мене, замиж дали и свит мини завязали…
Така доля моя!
 

Для мужчины ломать калину или ходить по калину – значит способность к супружеской жизни. Молодая женщина посылает старого мужа в лес по калину и грозит покинуть его, если не наломает он калины.

 
Диду, диду! У луг по калину!
Як не пидеш, не наламиш – далеби покину!
 

В этом же смысле молодая женщина в насмешку посылает своего старого мужа по калину, а сама тем временем вводит к себе молодца.

 
Пиди, старий, бородатей, калину ломати;
Ой, привела молодого тихенько до хати!
 

Калина представляется также посаженною на могиле. Жена говорит мужу: «Я умру, мой милый, умру, сделай мне кленовый гроб, насыпь высокую могилу, посади мне в головах калину; пусть склоняются калиновые ветви – ко мне придут маленькие дети».

 
Ой, умру я, мий миленький, умру,
Зроби, милий, кленовую труну.
Насип, милий, високу могилу,
Посади, милий, в головках калину.
Из калини щоб схилилися вити —
Прийдут до мене маленький дити.
 

На могилах двух супругов, которые пали жертвою злой матери, посадили калину и шиповник; ветка к ветке наклоняется, а мать за детьми убивается.

 
Посадили синови червону калину
Молодий невистци зелену шипшину;
Гилка до галки прихиляеться,
Мати за дитьми убиваеться.
 

Калина на могиле означает любовь. Девушка, томясь от любви, говорит: «Посадите мне, сестры, в головах калину: пусть все знают, что погибаю от любви».

 
Посадить ми, мои сестри, в головках калину,
Нехай кожний о тим знае, що з коханьня гину.
 

Калина, посаженная в головах покойника, дает ему спокойствие во гробе. В одной песне дочь говорит матери, чтоб она над нею посадила калину: будет прилетать кукушка и рано куковать, а ей в земле будет легко лежать.

 
Посади, матинко, червону калину:
Туди буде, матинко, зозуля литати,
Бона буде, матинко, раненько кувати,
Мини буде, матинко, легенько лежати!
 

Козак, умирая в чужой стороне, просит посадить в головах калину: пташки будут прилетать, есть калину, а козаку будут приносить вести от родных.

 
Казав соби насипати високу могилу,
Казав соби посадите в головках калину:
Будут пташки прилитати калиноньку исти,
Будут мини приносите вид родоньку висти!
 

Есть песня о превращении в калину девицы, а ее возлюбленного – в терн. Содержание этой песни таково: козак любил девицу, но люди разлучили их. Козак тоскует и хочет утопиться. Девица говорит ему: «Не топись, не губи души, лучше пойдем обвенчаемся, если меня любишь». Козак клянется, что любит ее. Они пошли венчаться, но не застали дома священника. «Или твое несчастье, или моя несудьба!» – восклицает козак и приказывает запрягать коней. Они едут венчаться к чужому священнику. Едут они по одному полю, едут по другому; как стали сворачивать на третье поле, стал спотыкаться конь. «Воротимся, девица, – сказал козак, – нам здесь не венчаться». Козак пошел по горе, а девица – по долине; козак стал на горе терном, а девица – в долине калиною. Вышла мать козака рвать терен, а мать девицы – ломать калину. «Это не терен – это мой сынок!» – «Это не калина – это мое дитятко!»:

 
Чом дуб не зелений? Лист туча прибила.
Козак невеселий – лихая година!
Якь мини, братци, веселому бути:
Любив я дивчину – розлучили люди.
Тепер мини, братци, пароньки не буде.
Тильки мини пари, що очици кари,
Тильки всей любови, що чорные брови.
Чорни брови маю, та й не оженюся,
Хиба пиду з горя з мосту утоплюся.
«Не топись, козаче, бо душу загубит.
Ходим, повинчаймось, коли вирне любиш». —
«Люблю тебе дуже… скарай мене Боже!..
Буду тебе циловати, поки сон изможе!»
Вже нациловався и намиловався,
Як у саду соловейко та нащебетався!
Пишли вони винчатись – нема попа дома!
«Чи твое несчастьтя, чи моя недоля,
Що ми не зостали еёго попа дома?» —
«Запрягай же, хлопку, коня вороного,
Пойдем винчатись до попа чужого».
Ихали ми поле, ихали друге,
На третьему поли став кинь спотикатись.
«Вернимось, дивчино, нам тут не винчатись!»
Пишов козак горою, дивка – долиною;
Став на гори козак терном,
А в долини дивчина – калиною!
Вийшла сина мати того терну рвати,
Дивчинина мати калини ломати.
«Сеж не терночок, се мий синочок». —
«Се не калина – се моя дитина!»
 

Несмотря на признаки, указывающие сравнительно позднее составление этой песни в том виде, в каком она поется в настоящее время, основа ее древняя, как можно заключать из того, что совместность терна и калины в народной поэзии довольно глубоко укоренилась. Так, например, в вышеприведенной свадебной песне двор невесты представляется обгороженным терном и обсаженным калиною. В одной колядке фантастический сокол вьет себе гнездо и обкладывает его терном, а внутри кладет калину.

 
На тим явори сив сокил сидить,
Сив сокил сидить, гниздечко вьеть,
Обкладае го острим терничком,
Острим терничком, сухим бильячком,
А в середину – цвит та калинку.
 

В другой песне женщина, тоскуя о разлуке с родными, говорит, что ее дорога к родным заросла терном, покрылась листьями, и калина нависла над нею.

 
Терном поросла, листом припала,
Червоною калиною понависала.
 

Наконец, самый стих о превращении из приведенной выше песни является с изменениями в других песнях уже не в смысле повествуемого события, но как поэтическое сравнение.

 
Ишов козак по гори, дивка пид горою,
Зацвив козак терном, дивка калиною.
Ой, ти живеш на гори, а я пид горою,
Ой, чи тужиш так за мною, як я за тобою.
Ой, колиб ти так за мною, як я за тобою,
Жили б, жили, мое сердце, як риба з водою!
 

Есть еще песня о превращении, где терен и калина играют хотя не главную, но важную роль. Это вариант песни о женском существе, бросившемся в воду (см. выше о воде), которому дается имя Ганны. Здесь эта Ганна, бросаясь в воду, произносит такие слова: «Не ломать цветов с калины, не щипать на горе (а в песне о превращении козака в терен он превращается на горе) терна. Цвет калины – Ганнино лицо, а терен – ее очи».

 
Щоб з калиноньки цвиту не рвати,
Та щоб на гори терну не щипати,
Бо калиновий цвит – Ганнино личко,
А на гори терен – Ганнини очи.
 

В народной поэзии есть еще два образа, относящиеся к калине, – это калиновый мост и калиновая стрела. В свадебных песнях поется, чтобы на пути к посаду, на который с особенною торжественностью сажают новобрачных, мостили калиновые мосты.

 
А до того посаду пишного
Мостить мости калинови.
 

Точно то же поется и о пути новобрачных в дом жениха из дома невесты.

 
Помостили мости
З калиновой трости…
 

Другой случай, где является калиновый мост, – жалоба состарившейся девицы на то, что ее молодые лета минули. Она хочет догнать свои молодые лета, догоняет их на калиновом мосту и просит их прибыть к ней, хотя на часик, в гости.

 
Ой, нагнала лита мои на калиновим мости,
Ой, вернитесь, вернитеся, хоч на часок в гости!
 

И там, и здесь калиновый мост – символ молодой, здоровой, веселой жизни. Калиновая стрела упоминается в одной песне, в которой описывается поединок между поповым и вдовиным сыновьями за девицу.

 
То тоби, поповичу, тая дивка:
В твоим сердци калинова стрилка.
Ой, вдовин син, дарую тоби дивку;
Вийми з серденька калинову стрилку.
Ой, як тяжко каминь пидиймати,
Тяжче калинову стрилку виймати.
 

Вишня несколько раз является также женским символом, хотя не в такой степени, как калина. Часто вишня означает девицу, иногда убогую и красивую.

 
Ой, як вишня, як черешня ягидками рясна,
Молоденька дивчинонька на личенько красна.
Богатая, губатая, та ще к тому пишна,
Убогая, хорошая, як у саду вишня.
 

Девица-чародейка, очаровавшая козака, сравнивается с кудрявою вишнею-черешнею.

 
Ой, вишенько, черешенько, верхом кучерява,
Дивчинонька козаченька та й причаровала.
 

Произрастание ягод на вишне сопоставляется с девичьею веселостью.

 
Ой, вишенько, черешенько, чом ягид не родиш?
Молодая дивчинонька, чом гулять не ходиш?
Ой, як мини та родити та за холодами,
Ой, як мини гулять ходити та за воротами.
 

Девице нельзя ходить на улицу гулять, как вишне родить ягод за холодом. Заохочивая девицу к веселости, обращаются к зеленой вишне.

 
Рости, рости, вишенька, бо ти зелененька.
Гуляй, гуляй, дивчинонько, поки молоденька.
 

Но вишня сопоставляется также и с замужнею женщиною: вишня не пускает листьев зимою – женщина плачет оттого, что у нее неверный друг.

 
Ой, вишенько, черешенько, чом лист не пущаеш?
Молодая молодице, чого слезы проливает?
«Ой, я листу не пускаю, бо лютую зиму маю». —
«Ой, я слези проливаю, невирного друга маю».
 

Вишня сопоставляется также с матерью, и притом в известной нам песне – с убогою, подобно тому как девица убогая сравнивается с вишнею.

 
Ой, у саду вишня ягидки зродила;
Я з тобою, мий миленький, диточок сплодила.
Ой, у саду вишенька помиж вишеньками;
Що я бидна зроблю з моими диточками.
 

В песнях встречается и вишневый садик. Он принадлежность жилища девицы и ее любимое местопребывание.

 
А в ней з синечек, та двое дверечек
У вишневий садочок.
 

Там она чешет свою косу, поливает и рвет свои цветы, там происходят и любовные свидания.

 
У садочку черешенька,
А пид нею дивчинонька
Русу косу чесала.
Ночувала ничку в вишневим садочку,
И з тобою, сивий соколочку.
 

Вишневый садик – принадлежность хозяйственного комфорта. Старик, уговаривая молодую женщину полюбить его, обещает ей в числе разных удобств и вишневый садик.

 
Куплю тоби хатку, та ще й синожатку,
И ставок, и млинок, и вишневий садок.
 

Береза также женский символ; она особенно означает замужнюю женщину и, между прочим, мать. «Вчера была красная калина, теперь стала белая береза», – поется о вышедшей замуж девушке.

 
Вчора була червона калина,
А тепер стала билая береза.
 

Есть песня о превращении в березу замужней женщины, которая терпела много от свекра, попрекавшего ее каждым куском хлеба. Ее отец отправился рубить березу и узнал в ней свою дочь.

 
Ось иде батенько берези рубати.
«Не рубай, батеньку, билои берези,
Бо я не березонька – я твоя дитинонька!» —
«Ой, коли дитина, чого так збилила,
А коли береза, чого засмутнила?» —
«Я в батька була – чорвона калина.
А в свекра стала – била береза!
Замужний хлиб добрий, тильки що вимовний;
Хто его роскусить, той плакати мусить;
Вкроив свекор лусту, як кленового листу,
Питаеться мене – чи зъиси, невистко?
Не зъила у хати, зъила за дверима,
Не зъила сухого, облила слизами!»
 

Но есть другое превращение – утонувшей особы женского пола – песня, напоминающая Ганну и чуть ли не составляющая ее видоизменения. Брат говорил сестре: «Не становись на доску…» Она не послушалась и утонула; а как утопала, сказала три слова: «Не руби, братец, белой березы, не коси шелковой травы, не рви черного терна: белая береза – это я, молодая, шелковая трава – моя русая коса, а черный терен – мои карие очи».

 
Казав брат сестрици: «Не становись на кладку!»
Сестриця не слухала, на кладку ступила,
Кладка схитнулась, сестриця втонула,
Як потопала, три слова сказала:
«Не рубай, братику, билои березоньки,
Не коси, братику, шовковои трави,
Не зривай, братику, чорного терну:
Билая березонька – то я молоденька,
Шовкова трава – то моя руса коса,
Чорний терен – то мои кари очи».
 

В рекрутской песне береза, опускающая ветви, сопоставляется с матерью, оплакивающею сына, которого отдают в солдаты.

 
Годи, берези, зелений стояти,
Пора тоби, березо, гильля опускати;
Беруть, березо, молодця в солдати,
За ним плаче его стара мати.
 

Девица, уходя из родительского дома, срывает вершину с березки и применяет ее к своим родителям, остающимся без нее.

 
Ихала дивочка з пид винця,
Зломала березку з верхивця.
Стий, моя березко, без верха,
Живи, моя матинко, без мене.
 

Женщина, идущая к матери на совет, обращается к березе по противоположению символа тому, что он изображает.

 
Ой, березо, березо,
Не стий край дороги,
Не шуми по диброви,
Бо я туди йтиму
До матинки на пораду.
 

Берёза поставляется к дубу, как мать к сыну или сыновьям.

 
Ой, дуб до березы верхом похилився;
Козаченько своий неньци низько поклонився.
 

Вероятно, в смысле же символа матери береза является в таком образе: под березой сидит брат с сестрою – брат богатый, сестра бедная, – и сестра говорит брату: «Одна нас, брат, мать родила, да не одно счастье нам дала: тебе – роскошь, а мне – горе».

 
Ой, у поли пид березою,
Там сидит брат з сестрою…
«Одна нас, брате, мама породила,
А не одно нам счастя вдарила:
Тоби, брате, панованьня, а мини злидни…»
 

В таком же значении символа матери в одной галицкой песне береза сопоставляется с печальною матерью, которая носит на руках плод беззаконной любви.

 
А там долов, на долини береза стояла,
Смутна мати на рученьках дитину тримала.
На поляни, на поляни шугай траву косит,
За шугаем смутна мати дитиноньку носит.
 

Иногда береза применяется и к девице. Со срубленною березою сравнивается невеста, а с наклонившеюся березою – девица, плачущая по милом.

 
Мовила береза диброви:
«Не стий, диброво, зашуми,
На мене, березу, не дивись:
Бо я сегодня била й зелена,
А завтра буду зрубана».
Зеленая березонька похилилася;
Дивчинонька за милим зажурилася.
 

Нигде не встречается любовного свидания под березою, но есть случаи потери девства; в одной песне поется: «Под белою березою девица стояла, хорошая, чернява, белолица», а потом описывается, как ее соблазняют и увозят.

 
Пид билою березою дивчина стояла,
Хороша, чорнява, личком билява.
 

В другой песне девица сознается, что потеряла свой венок, то есть свое девство, под березою.

 
Утратила свий виночок
Пид билою березою,
Не пьяною, тверезою.
 

Мы знаем две песни, в которых береза представляется говорящею – в одной с дубом, в другой с кукушкою. В первой береза хвалится своей корою, широкими листьями, высокими ветвями, а дуб говорит ей, что это все не она себе дала, а дали ей солнце, ветер и дождик.

 
Ой, хвалилася березонька,
Що на мини кора та билесенька,
Що на мини листя та широкее,
Що на мини гильля та високее.
Ой, обизветься зелений дубочок,
Ой, не хвалися, била березонька.
Не ти свою кору вибилила,
Не ти свое листя широчила,
Не ти свое гильля височила.
Вибилило кору яснее сонце,
Широчив листя буйний витер,
Височив гильля та дрибний дожчик!
 

В свадебной галицкой песне с березою, которая также хвалится своими достоинствами, сопоставляется девица, которая хвалится своими косами, а дружки приписывают ее красоту попечениям матери.

 
Не хвалися, дивочко, своими косами:
Не ти их, дивочко, викохала,
Викохала их ридна матинка.
 

В другой песне, где изображается разговор кукушки с березою, кукушка спрашивает: «Что это ты, береза, не зелена?» Береза отвечает: «Как же мне быть зеленою? Подо мною стояли татары; они обрубили ветви своими саблями, потоптали землю конскими подковами, доставали ключевой воды, поили своего пашу и говорили: „Паша, наш капитан, пойдем в темный лес за ляхами. Эти ляхи – коварные люди; как поймаем, так мы их на виселицу“».

 
У поли береза стояла,
На тий берези зозуля кувала.
Зозуля берези питала:
«Чому ти, березо, не зелена?» —
«Ой, як же мини зеленою бути:
Пидо мною татары стояли,
Шабельками гильля обтинали,
Пидкивками землю трахтували,
Криничнои води добували,
В криштолови шклянки наливали,
Та свого башу наповали:
„Ой, ти башо, наш копитане!
Ходимо в темний луг за ляхами;
А тии ляшки зрадливи люде;
А як пиимаемо – шибениця буде!“»
 

Береза, по народному верованию, любимое дерево русалок; они любят качаться на березе.

 
На гряний недили
Русалки сидили…
Сидили русалки
На кривий берези.
 

К женским символам принадлежит лещина (орешник), встречаемая в песнях, хотя и не часто.

 
Зашумила лещинонька,
Заплакала дивчинонька.
 

Или:

 
Зеленая лещинонька вид сонця завъяла,
Невирная дружина свит завьязала.
 

В одной песне лещина противопоставляется дубу, который, сообразно своей постоянной символике, здесь ясно означает молодца.

 
Таки дуб, таки дуб, таки не лещина;
Прибував, ночував хлопець молодчина.
 

В козацкой песне молодец, уезжая в степь, говорит своим родным, что ему вымоют голову дожди, а расчешет лещина, иронически выражая ту мысль, что, лишенный попечения любимой женщины, он будет довольствоваться тем, что изображает женщину.

 
Мене, мати, змиють дожчи,
А висушать буйни витри,
А розчеше густая лещина —
О, тож моя любая дивчина!
 

Орех – символ приглашения к любви.

 
Вийду за ворота, роскушу оришок,
Роскушу оришок, та вийму ядерце:
Вийди, вийди, дивчино, потиш мое серце!
 

К разряду женских символов можно причислить и тополь. Есть песня о превращении в тополь женщины, заклятой злою свекровью в отсутствие сына. Возвратившись домой, сын спрашивает мать, куда она дела его жену. Мать отвечает: «Пошла пасти стадо в поле». Сын говорит: «Изъездил я Польшу и всю Украину, да не видал такого тополя, как у нас на поле. От ясного солнца не краснеет, от буйного ветра не чернеет (иначе: от буйного ветра не качается, от ясного солнца не окрашивается)». – «Возьми, сынок, острый топор, руби тонкий тополь в поле». Как ударил первый раз – дерево зашумело, ударил в другой – издало гул, похожий на человеческую речь, а как ударил в третий – оно проговорило: «Не руби меня, я – твоя милая. Это мать твоя так нам наделала: маленьких деток осиротила, тебя вдовцом сделала».

 
Мати сина та оженила
Молоду невистку та зненавидила.
Ой, послала мати сина в далеку дорогу,
Молоду невистку у поле до льону.
Випроважала та й заклинала:
«Не вибереш льону – не приходь до дому.
Та стань у поли тонкою тополею!»
Ой, приихав син з далекой дороги,
Та й поклонився матери в ноги.
«Матусю, матусю, де дила Марусю?» —
«Не схотила, синку, у доми робити,
Пишла у поле стадечка глядити». —
«Изъиздив я Польшу и всю Украину,
Та не бачив тополи, як на нашим поли:
Од ясного сонця не почорвоние,
Од буйного витру та не почорние
(Иначе:
Од буйного витру та не колихаеться,
Од ясного сонця та не викрашаеться)». —
«Ой, бери, синку, гострую сокиру,
Та рубай в поли тонкую билину».
Ой, перший раз цюкнув – вона зашумила,
Другий раз цюкнув – та загомонила,
Третий раз цюкнув – вона промовила:
«Не рубай мене, бо я твоя мила,
Се твоя матуся нам так поробила:
Маленький дити та посиротила,
Тебе, молодого, вдивцем нарядила».
 

Есть еще иная легенда о превращении женской личности в тополь. В некоторых местах Малороссии есть обычай «вести тополю», обыкновенно отправляемый на Троицыной неделе. Девицы избирают из среды своей подругу, привязывают ей поднятые вверх руки к палке и водят с припевами.

 
Стояла тополя край чистого поля.
Стий, тополенько, не розвивайсь,
Буйному витроньку не пиддавайсь!
 

Быть может, этот обычай в темной области мифологии окажется в связи с великорусскою березкою, но в малорусском народе соединяется с ним предание, что в тополь превратилась девушка, ожидавшая своего жениха в степи на могиле (на кургане). Только при таком значении делается понятным в припевах приглашение, обращенное к тополю: «Не развиваться!» Девицы как будто хотят удержать ее от превращения в дерево. Слова: «Не поддавайся буйному ветру» – заставляют предполагать, что, вероятно, силе ветра приписывалось самое превращение, как и теперь народное верование приписывает ветру всякого рода изменения с человеком. Достойно замечания, что и в других песнях встречаются сближения ветра и тополя. В галицкой песне поется, что буйные ветры веяли на тополь, но не свеяли с него листьев, пока не повеял восточный ветер; так точно много молодцов ухаживало за девицею, но никто ее не взял, пока не явился жених.

 
Една була тополонька в тим сади,
Една була дивчинонька в тим доми.
Буйнии витри вияли,
З тополи листу не звияли;
Аж восходовий витер повияв,
Уси хлопци за дивчиною вважали,
А дивчиноньки не взяли.
А Ивасенько як наважив,
То й дивчиноньку соби взяв.
 

В других песнях тополь является при разных положениях женской жизни. Напр., две девицы сопоставляются с двумя тополями:

 
Ой, у поли дви тополи одна другу перехилюе;
У городи дви дивчини – одна другу перепитуе.
 

Замужняя женщина говорит, что отец лелеял ее когда как белую тополь:

 
Кохав мене батько як билу тополю… —
 

и свое несчастное замужество сравнивает с рублением тополя:

 
Та було б не рубити билои тополи,
Було б не давати до тяжкой неволи.
 

Женщина, скучая в чужой стороне, жалуется, что ей не с кем побеседовать, а муж говорит ей, чтоб она пошла побеседовать к двум тополям. «Уже я ходила и говорила, – отвечает жена, – да ничего мне не сказал тополь, не развеселил моего сердца».

 
Чоловиче мий, дружино моя,
Вже я ходила, вже говорила.
До мене тополи не промовила,
На сердци печали не розвеселила.
 

Здесь тот смысл, что женщине хочется побеседовать с женщинами, а муж в насмешку указывает ей на тополь именно оттого, что в его народном поэтическом воззрении тополь символизирует женщину.

Грабна (граб – carpinus belulus), несмотря на то что очень обыкновенное дерево в лесах правой стороны Днепра, встречается, однако, сколько нам известно, только в одной песне, которая есть не что иное, как вариант песни о превращении женщины в тополь, только тополь заменяется грабиною.

 
У поли крапивонька жалливая,
У меня свекруха сварливая!
Журила невистку день и нич:
«Иди, невистко, од мене прич!
Иди дорогою широкою,
Та стань у поли грабиною,
Тонкою, та високою.
Кудрявою, кучерявою.
Туди итиме мий син з виська,
Вуде на тебе дивитися,
Прийде до дому хвалитися». —
«Ой я, матинко, и свит пройшов,
Та не бачив лива дивнишого,
Як у поли грабинонька
Тонка, та висока.
Кудрява, кучерява». —
«Ой, бери, синку, гострую сокиру
Та рубай з кориня грабину».
Перший раз цюкнув – биле тило,
Другий раз цюкнув – кров дзюрнула,
Третий раз цюкнув – промовила:
«Не рубай мене, зелененькую,
Не розлучай мене, молоденькую!
Не рубай мене з гилочками,
Не розлучай мене з диточками,
У мене свекруха розлушниця:
Розлучила мене з дружиною
И з маленькою дитиною».
 

Липа встречается в песнях чрезвычайно редко, хотя это дерево не только повсюду растет, но и любимо в домашнем быту. По одной купальской песне можно ее примкнуть к женским символам. Она изображается утопающею и просит помощи у дуба, но дуб говорит, что пусть ей помогает клен, потому что он живет с ней.