Текст книги "Русское язычество. Мифология славян"

Символика растений

А. Травянистые

Рута, мята, шевлия (salvia), шалфей, также фиалка (названия этих трав не туземные, а латинские. Рута и шалфей играли важную символическую роль в Средних веках, но не в том смысле, какой получили у малоруссов. Им приписывали охранительную силу, как показывают латинские стихи: Non est metus mortis Cui est salvia in hortis. Или: Salvia cum ruta taciunt tibi pocula tuta), и отчасти, вероятно, лебеда – в народной поэзии символы девственности, строгости нравов, женской неподатливости, удаления от любви, разлуки и одиночества. Рута занимает первое место. Сеять руту, поливать ее – образы, частые в народной поэзии, все вообще имеют один и тот же смысл девического незнакомства с половою любовью и хранения чистоты. Венок вообще есть символ девического состояния, а венок из руты самый девственный (в Западной средневековой Европе венок из руты и шалфея был символом весны. В рифмованной хронике Оттокара, где рассказывается про убийство императора Альбрехта племянником его Иоанном Альбрехтом, на празднике первого мая раздавались рыцарям венки из руты и шалфея (Uhlandvolkeslieder. II. R. Abhandlung, стр. 32.)). В свадебных песнях и обрядах рута играет важную роль в значении чистоты невесты; в веснянках рута прославляется припевами:

 
Зеленая рутонька, жовтий цвит! —
 

как образ девственности и весенней природы и вместе юного, полного невинности возраста девиц, которым почти исключительно принадлежит пение веснянок. Рута носит эпитет ярой (то есть молодой, ярко-зеленой) и крутой, то есть суровой, крутой в том смысле, в каком это прилагательное применяется к человеку.

Девица, выражая свою решимость хранить свою девственность, говорит, что она посеет руту и будет ее поливать:

 
Ой, посию яру руту, буду пидливати, —
 

а при первом сближении с молодцом, опасаясь увлечься и потерять невинность, просит его не пускать своего коня топтать ее руту, то есть не воспользоваться ее молодостью и не обмануть ее.

 
Пусти коня по отави, та в зализним пути,
Прошу тебе: хай не ходить по моей рути.
Бо на рути жовтий цвит, сама зелененька,
Прошу тебе: не зрадь мене, бо я молоденька!
 

Если девица в обращении с молодцом не дозволяет себе никаких излияний любви, это выражается образом поливания руты; в одной песне, приведенной уже нами выше, девица, разговаривая с козаком близь криницы, воду брала, руту поливала, козака в гости зазывала к ее отцу и матери, а не тайно к себе. Невеста, сожалея о покидаемом родительском доме, просит отца не отдавать ее и дозволить ей еще сносить в его доме венок из руты, то есть остаться непорочною девицею, но отец отвечает, что и так уже она сносила не один и не два венка из руты и не раз пренебрегала добрыми людьми.

 
«Не дай мене, мий батенько, од себе,
Най же я схожу з рути виночок ще в тебе!» —
«Не един-есь не два з рути виночки зходила,
Не раз-есь не два добрими людьми згордила».
 

Свадебные дружки поют невесте: «Отчего ты печальна? Ведь твоя рута зелена», —

 
Чого, Марьечко, смутненька:
Твоя рутонька зелененька! —
 

разумея чистоту ее до замужества. Брачное нарушение девства выражается образом рассыпанной руты.

 
Розсипалася руточка
З золотого кубочка.
 

Как молодой девице, чуждой еще любовного чувства, идет рута, так она некстати замужней женщине, особенно пожилой; в одной насмешливой песне говорится о пожилой женщине, которая имеет притязание казаться подобною молодой девице, что она себе заткнула руту за намитку.

 
Захотила вража баба молодою бути:
Напихала за намитку зеленой рути.
 

Молодцу, ищущему взаимности от девицы, естественно, не нравится строгость девицы, и он просит ее не поливать руты.

 
Ой перестань, дивчинонько, руту пидливати;
Нехай же я перестану тяженько вздихати.
 

Сама девица, желая предаться любви, говорит, что ей досадно, зачем рута растет в огороде и разрастается по берегу:

 
Крута рута берегами поре, —
 

ей за врагами, подмечающими ее свидания, нельзя любить милого, и она решается истребить суровую траву: ее враги лягут спать, а она погуляет.

 
Ой, пиду я рути крутий верхи позриваю;
Вороженьки спати ляжуть, а я погуляю.
 

Образ срывания руты, а также увядания означает прекращение девства и податливость девицы любовным ощущениям. Рута увядает под ногами девицы, которая стоит (выражение само по себе в народном языке означающее или предполагающее любовь) с молодцом.

 
Де Маруся з Иваньком стояла,
Там ярая рутонька зивьяла.
 

Лишение невинности девицы выражается также срыванием венка из руты. Девица, сознаваясь матери, что она потеряла невинность, говорит, что с нее сорвал венок из руты молодой козак.

 
Иихав полем козак молоденький,
Зирвав з мене винок рутяненький.
 

Если половая любовь не терпит руты, то любовь родственная не чуждается ее, выражается такими образами, относящимися к руте, которыми обыкновенно означается удаление от половой любви.

 
Подолянка руту сие,
Сие-сие, пидливае,
Ой, брат сестру обиймае,
Обиймае не чужую.
 

Рута не всегда непременно соединяется с представлением о девственности, но иногда означает удаление от половой любви, разлуку с предметом любви и одинокую жизнь, хотя бы это относилось к лицам, не сохранившим девства, или, по крайней мере, уже знакомым с любовным чувством. Молодец, разлучаясь с возлюбленною, просит ее каждый день утром и вечером прикладывать зеленую руту к голове, чтобы быть здоровою:

 
Приложи ти, моя мила, до головки рути,
Клади рано, из вечира, щоб здоровий бути, —
 

то есть не предаваться любовной тоске и удаляться от любовных ощущений вообще. Быть может, прежде здесь был смысл буквальный: рута действительно признавалась со свойством утоления любовных побуждений. Умерший из супругов завещает оставшемуся в живых не вступать в брак и не печалиться, а посеять ярую руту на надгробном камне.

 
Не кажу тоби женитоньки,
Не кажу тоби тужитоньки,
Посий же ти руту круту на сим каменю.
 

Девица-сирота, живя между врагами, не имея никого близкого сердцу, выражает свое житье образом посеянной руты:

 
Насняла крутой рути помиж берегами;
Ой, як мини тяжко-важко промиж ворогами.
 

А также девица, разлучившись с милым, зная, что ей уже не сойтись с ним, говорит, что у нее в саду три куста руты.

 
Ой, у мене у городи три копчики рути;
Кохавшися, любившися, вкупи нам не бути.
 

Рута также символ неприветливости женщины:

 
У запичку рута,
Господиня крута, —
 

и даже жестокости и злодеяния, совершаемого над личностью другого пола. Так в песне, в которой описывается отравление молодца посредством яда, данного ему девицею в пироге, говорится, что в одном конце этого пирога была крутая рута (по другому варианту шевлия и рута), а в другом – гибельный яд.

 
В першим рози у пирози та крутая рута,
В другим рози у пирози лихая отрута.
 

В другой песне муж, отравленный своею женою, которая потом на его могиле раскаивается в своем поступке, отвечая ей из могилы, называет ее крутою рутою.

 
Руто моя круто, зеленая руто,
Першесь мене истроила, не далась ми жити,
А тепер ми не даеш щей в гроби лежати.
 

Наконец, рута вырастает на могиле пана, убитого своею паньею:

 
Пани пана забила,
В огородку его сховала,
Рутку на нем посияла:
«Росни, рутко, високо,
Як пан в земли глибоко».
А рутка ся збахтала,
Аж до викна достала.
 

(Белорусский вариант этой песни послужил Мицкевичу основою для его баллады «Лилии».)

В тех же значениях, в каких является в песнях рута одна, она является вместе с мятою и даже как бы составляя одно растение с двойным названием рута-мята. В свадебных песнях дружки спрашивают невесту: зачем она более не ходит в сад и не полет своей руты-мяты? Невесте влагается такой ответ: «Уже мне теперь, подружки, не до руты, когда связали с Иваном руки»:

 
«Чому ти, Марусенько, у сад не ходиш,
Ой, чому ти рути-мяти не полеш?» —
«Ой, тепер мини, дивочки, не до рути,
Що звязали из Иваньком руки», —
 

то есть теперь уже она лишается девства, выходя замуж. Оставляя родительский дом, невеста хочет выразить мысль, что мать, разлучившись с дочерью, будет скучать о ней и, вспомнив лета ее девства, заплачет; она говорит к матери: «Вставай, матушка, раненько, поливай мою руту-мяту частенько, поздними вечерними зорями – своими частыми слезами».

 
Ой, оддаеш мене, матинко, од себе
Зостаеться рута-мята уся в тебе.
Уставай, моя матинко, раненько,
Та поливай руту-мяту частенько,
Пизними вечирними зорями
И своими дрибними слизами.
 

Прополоть (в смысле не выполоть другую траву между рутою, а вырвать ту самую, о которой идет речь) руту-мяту значит овладеть любовью девицы.

 
Посию я руту-мяту над водою,
Та вродиться рута-мята з лободою.
Ой, хто тую руту-мяту прополе,
То той мене, молодую, пригорне.
 

Подобно тому, как рута, и рута-мята, враждебная половой любви, может служить символом любви родственной: женщина, ожидавшая к себе отца и мать, садит руту-мяту, но рута-мята не принимается – это символ того, что от бедной женщины отрекаются родные.

 
По городу хожу,
Руту-мяту сажу;
Рута-мята та не принялася,
Родинонька видриклася.
Та казали люде:
«Батько в гости буде»,
А батенько ииде,
На двирь не погляне.
 

Рута является также с шевлиею символом разлуки с милым, а соединение с ним выражается образом вырывания этих растений по следам возлюбленного.

 
Нема мого миленького, нема его тута,
Посходила по слидонькам шевлия та рута;
Я шевлию пересию, руту пересмичу,
Таки свого миленького к соби перекличу!
 

Мята одна, подобно руте, носит эпитет крутой и является почти совершенно в тех же образах и всегда в том же смысле, как и рута; напр., девица сеет крутую мяту между берегами – ей тяжело от врагов; она решается сорвать верхи у крутой мяты – уже ее враги спать легли.

 
Ой, посию круту мяту промеж берегами,
Ой, як мени та тяженько перед ворогами.
Ой, буду я крутий мяти вершечки зривати,
Та вже мои вороженьки полягали спати, —
 

подразумевается: она уйдет на свидание с молодцом; здесь то же, что и в вышеприведенной песне о руте. Отказывая молодцу во взаимности, девица говорит ему: «Не ходи по избе, не топчи кудрявой мяты».

 
Не ходи по хати,
Не топчи кудрявой мяти, —
 

напротив, предаваясь милому, она просит его вместе с нею походить по избе и потоптать кудрявую мяту:

 
Ой, походимо по хати,
Потопчимо, мий миленький,
Кудрявую мяту.
 

Девица, желая молодцу дать знать аллегорически, что она не очень податлива, на вопрос его: «Не из барвинка (символ любви) ли ты свита?» – отвечает: «Нет, не из барвинка, а из кудрявой мяты».

 
«Либонь же ти, дивчинонько,
З барвиночку звита?» —
«Не з барвинку, не з барвинку,
З кудрявой мяти…»
 

Подобно тому, как невеста, уходя из родительского дома, поручает матери ходить за своею рутою-мятою, так невеста поручает своей матери мяту, которая пригодится ее младшей сестре, остающейся пока в девичестве. Эта сестра будет украшать себя мятою и любоваться ее благовонным запахом.

 
«Чи я тоби, Марусенько, з весни не казала:
Не копай грядки, не сади мятки – хто буде ии поливати». —
«Ой, есть у мене ненька старенька – буде ии поливати,
Раннею зорею, вечирнею водою буде ии проймати.
Ой, есть у мене молодша сестра – буде ии затикати,
Ии запахом найпахнющим буде ся любовати».
 

Мята с одинаковым символическим значением, как и рута, отличается от последней тем, что рута никогда не применяется к мужскому полу; напротив, мята в песнях представляется украшением шапок молодцов.

 
Крутая мята хлопцям на шапята.
 

Есть также образ купанья в мяте, применяемый к лицам мужского пола – мы уже приводили такой образ; в другой песне девица спрашивает молодца: «Не в любистке ли ты купался?» Молодец отвечает ей: «Не в любистке, а в мяте, потому что хочу тебя взять за себя замуж».

 
«Чи ти в любистку купався,
Що ти мини сподобався?» —
«Не в любистку – тильки в мяти,
Бо я хочу тебе взяти!»
 

В этих примерах применения мяты к мужскому полу проглядывает тот же символ чистоты, незнакомства с любовными наслаждениями и нравственной крепости. Так как молодец намерен жениться на девице, то, из уважения к ее чистоте и своей собственной, не хочет предаваться любви, более или менее беспорядочной и непозволительной по принятым понятиям, а потому и выражает эту мысль тем символическим образом, что он купался в мяте – целомудренном зелье.

Шевлия сама по себе выдается как символ одиночества и удаления от половой любви. Сын говорит матери: «Хожу по саду, сажу шевлию, через тебя, матушка, остаюсь неженатым».

 
По садочку хожу,
Шевлиеньку сажу;
Через тебе, моя мати,
Нежонатий хожу.
 

Женщина, у которой муж пьяница и драчун, говорит, что она посеяла бы шевлию, но за морозами не всходит это растение, а если б оно и взошло, то от солнца засохнет:

 
Посию шевлию раненько в недилю,
За лютими морозами шевлия не сходить;
Ой, хочь вона зийде – од сонця зовьяне.
Иде милий з корчми пьяний, на мене не гляне;
Я не одчинюся, бо тебе боюся.
 

То есть женщина хотела бы избавиться от мужа и брачной жизни, да нет ей возможности. Шевлия также символ сохранения супружеской верности. В одной песне муж, застающий в своем доме разные признаки, обличающие недавнее любовное свидание его жены с другим лицом, говорит между прочим: «Отчего эта шевлия истоптана?» Жена, выдумывающая всякую всячину в ответ на мужнины вопросы, говорит, что разыгрались лошади и истоптали шевлию.

 
«Ой, Ганусю, душечко,
Чого шевлия потоптана?» —
«Кони ся розбрикали,
Шевлию потоптали».
 

Купанье в шевлии, как и в любистке, сообщает, по-видимому, способность нравиться. Девица спрашивает милого: не купался ли он в шевлии? «Не тебе, – отвечает молодец, – знать, в чем меня купала мать: в любистке ли в шевлии – за тобою томится сердце».

 
«Чи ти в шевлии купався,
Що так мини сподобався?» —
«Тоби, дивчя, не питати,
В чим купала мене мати:
Чи в любистку, чи в шевлии —
За тобою сердце млие».
 

О значении шевлии в смысле разлуки мы говорили уже, упоминая о руте.

Фиалка является редко и, сколько нам известно, только в галицких песнях. Некоторые черты указывают в ней также символ девственности: так, например, девица, утратившая невинность, видит, что девицы ходят по долине и собирают фиалки себе на венки для воскресного дня, а она свой венок утратила, следовательно, не может носить венка из фиалок.

 
На долини ходять паняночки,
Та збирають хвиялочки,
На недилю на виночки,
А я свий утратила,
Пид явором зелененьким
З козаченьком молоденьким.
 

Здесь можно бы невозможность девице носить венок из фиалок относить вообще к венку, а не к фиалкам, так как вообще венок есть символ девического состояния; но есть другие песенные места, где прямо цветок фиалки, сам по себе, без венка, означает девственность; так, в свадебной песне отец говорит выходящей замуж дочери, что ей уже не нужен этот синий цветок, так как ей теперь завязан свет, т. е. что ей предстоит брачная жизнь, исполненная труда и забот.

 
На що ж тоби, моя доню, сей синенький цвит?
Що вже тоби, дитя мое, завьязаний свит?
 

Подобно тому, как топтание мяты девицею вместе с молодцом означает, что девица знакомится с любовью и выходит из состояния строгого девства, в галицкой песне девица ходит по фиалкам и говорит своей матери, что уже не мило ей разговаривать с нею, а милее с кем-то другим – с молодцом.

 
Ой, заквитли хвиалоньки, заквитли,
Цили гори и долини закрили!
Ходит по них Марисенька спишная,
За нев, за нев ей мати стихая.
«Не ходь же ти, моя мати, за мною,
Не мила ми розмова з тобою!
Лем ми мила розмова з ким иншим,
З тим Василем молоденьким наимильшим».
 

В одной песне барвинок, василек и фиалка одни за другими служат украшением для девицы, и девица разговаривает с ними. Девица рвет фиалки и украшается ими, думая, что голос милого не может к ней достигнуть через лес, а вышло наоборот.

 
По диброви ходила – не находилася,
Кликала миленького – не докликалася.
Та нарвала хвиялочки – тай затикалася,
Я ж думала, хвиялочки, що лисок той висок.
Аж заходить миленького та до мене голосок.
 

Здесь фиалка также приведена в смысле девственности и удаления от любви. Украшение фиалками сопоставляется с желанием не слышать голоса милого.

Трехцветная фиалка (viola tricolor) – по-малорусски брат с сестрою – упоминается в песне, где рассказывается о превращении в этот цветок брата и сестры, которые, не узнав друг друга, сочетались кровосмесительным браком: «В городе на рынке пили козаки водку; пьют они, гуляют, на шинкарку покрикивают: „Шинкарка молодая, налей-ка меду-вина!“ – „Не поверю, не продам: на тебе изорванный жупан“. – „Хоть на мне изорванный жупан, да у меня целый кувшин денег“. – „О, если у тебя кувшин денег, я за тебя отдам девицу, а девицу не какую-нибудь работницу – приличную барышню; как она заговорит – словно в колокола зазвонит, а как она засмеется – словно Дунай разольется“. В субботу они сговаривались, а в воскресенье обвенчались; тогда стали расспрашивать друг друга о происхождении. „Скажи мне, душа моя, какого ты рода?“ – „Я из Киева Войтенкова, по батюшке Ивановна!“ – „О, какой теперь свет настал, что брат сестры не узнал! Я из Киева Войтенко, по батюшке Иванович! Пойдем, сестра, по горе – развеемся травою; пойдем, сестра, по лугам – развеемся цветами. Ты будешь синий цвет, а я буду желтый цвет. Будут люди косить – за нас Бога молить; будут люди рвать цветы – собирать с нас грехи. Будут люди говорить: „Вот та трава, что с братцем сестрица“».

 
У городи на ринку
Пьют козаки горилку;
Пили вони, гуляли,
На шинкарку гукали:
«Шинкарочко молода,
Усип меду и вина!» —
«Не повирю, не продам.
Бо на тоби жупан дран!» —
«Хоч на мини жупан дран,
Есть у мене грошей джбан». —
«Як у тебе грошей джбан,
Я за тебе дивку дам,
А дивку не наймичку,
Присталую панночку:
Як вона заговорить,
Мов у дзвони задзвонить.
А як вона засмиетьея —
Дунай розильеться!»
У суботу змовлялись,
А в недилю звинчались,
Тоди роду питались:
«Скажи мини, серденько,
Якого ти родоньку?» —
«Я з Киева Войтивна,
По батькови Йванивна!»
«Який тепер свит настав,
Що брат сестри не низнав!
Я з Киева Войтенко,
По батькови Иваненко!
Ходим, сестро, горою,
Розвиемось травою;
Ходим, сестро, лугами,
Розвиемось квитами.
Ой, ти будеш синий цвит,
А я буду жовтий цвит!
Будуть люде косити —
За нас Бога молити,
Будут люде квити рвати —
Из нас грихи избирати;
Будуть люди казати:
„Отсе ж тая травиця,
Що з братиком сестриця“».
 

Это превращение, как мы догадываемся, имеет связь с символизмом растения, принадлежащего к разряду противных половой любви. Подобно тому, как рута находится в благоприятном отношении к любви между братом и сестрою, в трехцветную фиалку превращаются брат с сестрою. Нечаянно сблизившись недозволительною для них половою любовью, они прекращают такие отношения, превратившись в такое растение, которое противно половой любви и благоприятствует братской. По другой песне, в трехцветную фиалку превратились не брат с сестрою, а мать с дочерью, после того как та и другая по незнанию вышли замуж: первая – за сына, вторая – за брата.

 
Над Дунаем глибоким,
Стоить явир високий,
А з пид того явора
Вийшла вдова молода,
Два синочки повила,
И на каминь зложила,
И сама их хрестила,
И в корабель зложила,
И на Дунай пустила:
«Ой ви, жовтий писки,
Кормить ви мои дитки!
Ти, очереть, не шуми,
Синив моих не свари!
Ви, береги, не гудить,
Синив моих не будить!»
На висмнадцатом году
Пишла вдова по воду,
Стала вдова воду брать,
Став корабель припливать.
«Чого, вдово, думает,
Чому води не береш?» —
«Ой, я думу гадаю —
За дончика ити маю,
За одного сама иду,
За другого доч даю». —
«Ой ти, вдово молода,
Дурна твоя голова!
Ти за сина сама идеш,
За другого доч даеш». —
«Ходим, доню, в монастирь,
Нехай же нас Бог простить!
Ходим, доню, в чисте поле,
Розийдемось квитами;
З тебе буде жовтий цвит,
З мене буде синий цвит;
Буде слава на весь свит,
Буде слава славою,
Що живе син з мамою».
 

Связь лебеды с исчисленными нами символами удаления от любви можно выводить из того, что это растение встречается вместе с рутою как ее дополнение и с мятою. В одной песне от имени девицы говорится: «Посею руту над водою – родится рута с лебедою».

 
Ой, посию рутоньку над водою,
Та вродиться рутонька з лободою.
 

В другой на речь молодца, что он желает на ней жениться, но, не имея собственной хаты, поведет ее в чужую, она отвечает: «Сострой хату из лебеды, а в чужую не веди; сострой хату из кудрявой мяты, а чужой я не буду знать».

 
Постав хату з лободи,
Та в чужую не веди.
Постав хату з кудрявой мяти,
А чужой мини не знати.
 

Так как нам уже известна символика мяты, то, по нашему мнению, девица хочет сказать молодцу, чтоб он оставил свое намерение жениться; лебеда здесь является «сосимволом» мяты. Но затем символическое значение этого зелья остается сбивчивым и неопределенным, так что, по некоторым признакам, оно от символа девства, а следовательно, одиночества, скуки, перешло в символ крайности и бедности. Так, замужняя женщина, которую муж дурно содержит, ходила по огороду, сломила лебеду и вслед за тем говорит мужу: «Что я у тебя, мой милый, служила разве работницею? Если работницею, так заплати мне за службу, а если я у тебя хозяйка, то не води меня босиком».

 
По городу ходила,
Лободоньку зломила.
«Чи я в тебе, мий миленький,
За наймичку служила?
Ой, як же та за наймичку,
То ти мини заплати,
А як же та за хозяйку,
То босою не води».
 

В другой песне лебеда сопоставляется с вдовою, которая ходит с ребенком:

 
Ой, по гори лобода,
Там ходила удова
З маленькою дитиною… —
 

и ее хочет зарубить татарин; она просит не рубить ее, а повести к родным для выкупа; отец отрекается от нее, свекор тоже, но нашелся молодец, который ее выкупил.

Есть в южнорусских песнях странные образы, в которых является лебеда. Мать спрашивает сына, ходил ли он к вдове на вечерницы и чем его угощали. «Варила вдова рыбу с лобками», – отвечает сын, прилагая при этом нежные эпитеты матери.

 
Варила, ненько, щире серденько,
Рибоньку з лобками.
 

«А где она поймала эту рыбу?» – спрашивает мать. «В огороде на лебеде», – отвечает сын.

 
Пиймала, ненько, щире серденько,
В городи на лободи…
 

Другой образ еще страннее. Девица варила лебеду и послала козака за водою – исчез козак; лебеда же вскипела без воды.

 
Ой, на гори, серденько, на валу,
Там варила дивчина лободу,
Та й послала козаченька по воду.
Ни козаченька, ни води,
Та скипила лободонька без води.
 

В противоположность, так сказать, букету травянистых растений, составляющих символику удаления от любви, народная поэзия представляет другой букет символических трав, означающих половую любовь в разных видах. Более всех ясными и определенными являются барвинок (vinca pervinca), василек (ocymum basilicum) и любистик (levisticum) – по-великорусски заря. Все три не туземные названия, два испорченные латинские, василек – греческое οχνμον βασιλιχον; название василька, а может быть, и самое растение перешло из Византии. У греков происхождение его применяется к легенде о нахождении креста (ср. Gretseri opеra. Ratisb. 1734. II, 430), как у малоруссов и у греков оно издавна клалось под крест. Можно предполагать, что эти растения заменили или другие названия тех же растений, более древние, или совсем другие растения.

В купальской песне всем трем этим растениям дается мифологическое единое происхождение из изрубленного и посеянного существа мужеского пола, называемого (разумеется, в позднейшем искажении древнего названия) Иваном.

 
Иване, Ивашечку,
Не переходь дороженьку!
Як перейдеш – виноват будеш:
Посичемо, порубимо,
Посичемо тебе на дрибний мак,
На дрибний мак, на капусту,
Посиемо тебе в трёх городцях.
Та вродиться три зильячка:
В першим городци – любисточок,
В другим городци – барвиночок,
В третим городци – василечок.
Любисточок – для любощив,
Барвиночок – сади устилае,
Василечок – три запахи мае.
 

Последние три стиха изменяются и так еще:

 
Барвиночок – для дивочок,
Любисточок – для любощив,
Василечок – для запаху.
 

Древность этого образа подтверждается подобными образами в песнях других славян; так, напр., в польской песне из девицы, изрубленной и посеянной в огороде, должны вырасти три зелья: рута, лилия и шалфей (Kozlowsli. Lud. zesz. I, 42).

Барвинок занимает первое место. Он более всего символ брачного торжества – свадьбы, но также нередко вообще любви и удовольствий, приближающих к любви. Он носит эпитеты зелененький (вечнозеленый – по-немецки Immergrun) и крещатый – по расположению ветвей, которые стелются по земле. Различные видоизменения, происходящие с этим растением – сажание, возрастание, цветение, увядание, полотне, топтание, рвание, плетение, – приводятся применительно к разным положениям свадьбы и любовных сношений. Сажание барвинка – символический образ приготовления к браку. Здесь представляется совершенная противоположность тому, что говорится о символах удаления от любви. Так как садить руту или мяту – значит соблюдать девство, а ходить по ним (также по фиалкам) и топтать их – значит знакомиться с половою любовью и предпочитать молодца родителям, так садить барвинок означает именно приближение к любви и предпочтение любовных и супружеских чувств родственным. Девица садит барвинок – за нею идет отец. «Не ходи, – говорит она, – за мною, батюшка: не мила мне беседа с тобою».

 
Зелененький барвиночок садила,
За нею батенько тихенько:
«Сади, сади, Марьечко, зилячко». —
«Не ходи ти, мий батенько, за мною:
Не мила мини беседонька з тобою.
Ой, ходи, ходи, Ивасенько, за мною,
Мила мини беседонька з тобою».
 

Девица садит барвинок вместе со своим суженым, а потом нарывает себе полный передник барвинку собственной посадки.

 
З зими на весну походит;
Иване городець городит.
Городи, Иване, городець,
Будемо садити барвинець,
То тоби, то мини на винець.
Ой, скочила Марисенька в городець,
А за нею Иване молодець!
Ой, скочила Мариня на хвильку,
Наризала запаску барвинку,
Тильки то ии присивку.
 

Мать невесты сама ходит за барвинком, поливает его – это образ материнской заботы о выдаче дочери в замужество; придет пора, и срежет его невеста (княгиня).

 
Де ти, барвинку, рис, рис,
Що-сь такий красний вирис?
Я в лиси при керници,
При студений водици;
Мене вода пидходила,
Мене вода холодила,
Прийшов час годиненька —
Виризала княгиненька.
 

Барвинок срезывается на венок. Сама невеста режет его своими руками:

 
Ходить Марьечка по садочку,
Риже барвиночок соби на виночок, —
 

а также и ее подруги – свадебный чин со стороны невесты, дружки ходят за барвинком для своей княгини.

 
В долину, паняночки, в долину,
По хрещатий барвинок,
Своий дивчини на винок,
Та ще з руточки два виночки…
 

Барвинковый венок – символ короткого, но поэтического и праздничного периода в жизни девицы, состояния невесты, после которого наступает иная жизнь, когда уже для нее не существуют никакие венки и цветы. Невеста хотела бы его «позолотить», чтобы только долее поносить. Но вместе с тем этот же венок наделал ей и горя, разлучая ее с родителями.

 
Наробив мини, винку, горя,
Бо вжеж мене з моим батеньком
На вики розлучено!
 

Уже заранее думает девица об этом заветном венке. Молодец, нарвавши барвинку, показывает его девицам. «Угадайте, что это за зелье?» – говорит он, и девицы застенчиво отвечают, что это барвинок на венок (т. е. свадебный) девицам.

 
То зильячко барвинок, барвинок,
Паняночкам на винок, на винок…
 

В веснянках девица плетет барвинковый венок и приходит в раздумье, за кого придется ей выйти замуж: если бы она вышла замуж за милого, она бы сплела его еще лучше, повесила бы его в «тереме» на золотом колке, на шелковом шнурке.

 
Ой, винку мий, винку, хрещатий барвинку,
Я ж тебе звила вчора з вечора,
Ой, як бы ж я знала, що за милого пиду,
Яб ище красчий звила,
Та повисила б у тереми,
На золотим килку, на шовковим шнурку!
 

Барвинок украшает не только в виде венка голову невесты, но и шапку жениха (шапка – такой символ мужеского молодечества, как венок – девичества): «О, мой крещатый барвинок! Не расстилайся по саду: туда пойдет мой немилый, стопчет тебя ногами, сорвет тебя руками. Расстелись, барвинок, когда будет идти мой милый, стопчет тебя ножками, сорвет ручками и заткнет за шапочку, на свою золотую головку».

 
Ой, мий хрещатий барвинку!
Не росстилайсь по всему садочку:
Туди йтиме мий нелюб.
Стопче тебе ногами,
Зирве тебе руками.
Ой, росстелись, барвинку,
Як буде йти мий миленький:
Стопче тебе ниженьками,
Зорве тебе рученьками,
Та заткне тебе за шапочку,
На золотую головочку!..
 

Барвинок – свадебное зелье, вместе с тем и символ тех девических увеселений, той беззаботной жизни, которая начинает знакомиться с любовью в танцах и играх. Девица, которой хорошо у родителей, ходит от ночи до ночи в танце (хороводе) в крещатом барвинке, в пахучем васильке.

 
З ночи до ночи в таночку
В хрещатеньким барвиночку,
В запашненьким василечку.
 

«Вырву я, – говорит девица, – барвин-листик, синий цвет, совью себе венец, пойду в хоровод; как глянет тот, кто мне не люб, – венец мой вянет; как глянет милый – венец мой цветет».

 
Щиплю, ломлю барвин листок,
Барвин листок – синий цвиток.
Совью винец, пиду вь танец…
Нелюб гляне – винец тане,
Милий гляне – винец цвите.
 

Ночевать в барвинку – значит предаваться любовным наслаждениям.

 
Ночувала ничку в зеленим барвинку,
З тобою, мий недовирку?
 

Барвинок означает также молодца-любовника. Девица называет его барвинком.

 
Ой, Янку, мий Янку, хрещатий барвинку.
Ой, в чистому полю дивчина траву жала,
Прийшов до ней Янко
Хрещатий барвинко.
 

Расстилание барвинка по земле – то приглашение девицы молодцом:

 
Ой, стелися, барвиночку, не коренем, листом;
Викликае козак дивку не голосом, свистом, —
 

то наоборот:

 
Зелененький барвиночку, стелися низенько,
А ти милий, чорнобривий, присунься близенько.
 

Мать на вопрос сына, зачем он еще не женился, советует ему погулять, потому что он еще молод, и сопоставляет с ним возрастание барвинка.

 
Рости, рости, барвиночку, ще ти зелененький,
Гуляй, гуляй, мий синоньку, ще ти молоденький.
 

Нецветение барвинка – образ измены:

 
Зелененький барвиночку, чому рано не цвитеш?
Чому милий, чорнобривий, не по правди живеш?
Прийде вечир, ти до иншои йдеш! —
 

а увядание – несчастного брака и дурного обращения мужа с женою или любовницею:

 
Хрещатенький барвиночку, завьяв в прискриночку.
Звялив, ссушив, вражий сину, чужу дитиночку.
 

Барвинок представляется также растущим и на могиле вместе с рутою и мятою. Мы встречаем такой образ в одной галицкой песне, где описывается, как козака в битве убил нечаянно его брат и он заповедает посадить на своей могиле эти три растения.

 
Посадимо на нем трояке зилья:
Першее зиленько – пахнющая мятка,
Щоб поминала его ридна матка;
Другее зиленько – крещатий барвинок,
Щоби поминав его увес его ридок;
Третее зиленько – рутка дрибнесенька,
Щоби поминала его милесенька.
 

Однако это песня в форме сравнительно позднейшей, так как здесь, очевидно, все пригоняется к рифме. В тех же значениях, которые указаны нами, барвинок упоминается с васильком. Оба растения вместе – принадлежность свадьбы:

 
Хрещатий барвиночок в городи,
А пахнущий василек у комори,
Дрибнии слизоньки на столи, —
 

и девица просит отца обсадить ее крещатым барвинком и пахучим васильком, а отец говорит, что он обставит ее полными кубками и обсадит нарядными дружками.

 
Обсади мене, мии батенько, хрещатим барвиночком,
Обсии мене ти, мий батенько, запашненьким василечком.
Обставлю тебе, доненько, повненькими кубочками,
Обсажу я тебе, моя доненько, лишними дружечками.
 

В песне, которую мы приводили, говоря о символическом значении криницы, мать юноши, желая, чтоб он женился на девице, которая ходит за водою к ее кринице, оплетет эту криницу барвинком и обметет васильком.