Текст книги "Русское язычество. Мифология славян"

Звезда (зоря) – символ радости, счастья и красоты. В колядках поется, что месяц, идя по небу, встречается с ясною звездою и спрашивает ее, где она остановится. «У такого-то (имя того, кому колядуют), на его дворе, на его хате, – отвечает звезда, – у него в хате будет две радости: первая радость – сына женить, а другая радость – дочь отдавать замуж».

 
Ишов перейшов мисяць по небу
Та стрився мисяць з ясною зорею.
Помагай Биг, зоре! де маеш стати?
«У пана Хоми на его двори,
На его двори, у его хати;
У его хати дви радости буде:
Першая радисть – сина женити,
Другая радисть – дочку отдавати».
 

В свадебных песнях невеста сравнивается со звездою:

 
Походющая зирочко —
Та Марьечко дивочко.
 

В одной песне рассказывается, что козаку приснился сон, будто над его хатою упала звезда, и эта звезда, как оказалось впоследствии, значила новорожденного сына.

 
А зиронька – то дитинонька.
 

Молодец, который хочет жениться на бедной девушке, ожидая с нею счастья, сравнивает ее со звездою:

 
В мене худибонька —
Ти сама,
Як на неби зиронька ясна, —
 

а также девица, прося отъезжающего милого ворочаться к ней скорее, обращается к звезде и просит ее светить, а не скрываться:

 
Свити, зоре, свити, зоре, свити, не ховайся,
Як поидеш, мое серце, то швидко вертайся.
 

Постоянное расположение молодца к девице, радующее ее, вызывает сравнение с течением звезды.

 
Як зиронька по хмароньци бродить,
Так Василько до Марьечки ходить.
 

Мерцание звезды, которое выражается глаголом горце, сравнивается со счастьем женщины смотреть на своего возлюбленного.

 
Зийшла зоря, зийшла зоря,
Та не назорилася,
Прийшов милий из походу —
Я й не надивилася.
 

Звезда посреди темной ночи означает единственное утешение посреди житейских невзгод. Так, женщина, рассказывающая в песне, как от нее отрекается отец, мать, родные, а не покидает один милый, прибавляет к каждому отделу своей песни стих: ночь моя темная, а звездочка ясная.

 
Та казали люде,
Батько в гости буде,
А батенько ииде,
На двир не погляне…
Ничь моя темна, а зиронька ясна…
Тильки моя доленька бесчасна.
 

То же повторяется о матери, брате, сестре, наконец, о милом:

 
А мий милий ииде,
У двир завертае.
Ничь моя темна, а зиронька ясна:
А вжеж моя доля не бесчасна.
 

«О, если б я была так хороша, как ясная звездочка! – восклицает девица. – Светила бы моему милому, пока бы не угасла».

 
Коб я була така красна, як зиронька ясна,
Свитила би миленькому, доки би м не згасла.
 

Звезда – блестящая красота девицы. «Я знаю, – говорит молодец, – отчего моя Марья такая прекрасная: перед нею упала звезда; упала с неба звезда и рассыпалась, а Марья собрала ее и заткнула себе за волосы».

 
Ой упала зоря з неба, та й россипалася;
Марья зорю позбирала, та й затикалася!
 

В другой песне, очень распространенной, козак увидал, как между двумя горами восходила звезда: думал он, что это звезда, но то была молодая девица, шедшая за водою.

 
И видсиль гора,
И видтиль гора,
А промиж тими горами
Зходила зоря;
Я ж думав зоря,
Я ж думав ясна,
А ж то моя молода дивчина
По водицю йшла.
 

В песнях зажнивных жнецы сравнивают свою госпожу (хозяйку) с вечернею звездою.

 
Розгорися, вечирняя зоре, перед ранком стоя,
Приберися, наша господиня, перед нами жнеями.
 

Красота девицы заставляет засматриваться на нее самую вечернюю звезду, что выражает желание счастья девице, так как звезда – символ счастья и радости.

 
Ой ти, зирочко вечирняя,
Чому рано не зиходила?
Чом мисяця не догонила?
Ой я рано исхопилася,
На дивчину задивилася,
Як дивчина та купалася…
 

Так как звезда означает радость и счастье, то падением звезды выражается прекращение радостей и удовольствий. Отсутствие милого в одной песне выражено падением звезды:

 
Ой упала зоря з неба —
Никому свитити;
Нема мого миленького,
Немаю з ким жити!
 

А в другой песне этим образом означено прекращение гулянья на улице. Девица говорит, что покатилась и упала звезда, и затем просит козака провести ее домой.

 
Котилася зоря з неба —
Та й впала до долу;
А хто ж мене, молодую,
Проведе до дому?
Проводь, проводь, козаченьку,
Проводь, не барися…
 

Падение звезды в источник значит выход замуж – и, кажется, неудачный.

Говоря об участии небесных светил в народной поэзии, нельзя не остановиться на одной песне, принадлежащей к разряду тех, которые поются летом и, по имени Петрова поста, называются петровочными. В этой песне рассказывается, как невестка подговаривает свою золовку спать у нее и как потом отдает ее одному из явившихся четырех братьев. «О, невестка моя, предательница! – восклицает девица. – Предала ты меня в темную ночь, ровно в полночь! Не знают о случившемся со мною ни отец, ни мать. Выпровожала меня ночь темная, снаряжает меня ясный месяц, пляшут по мне ясные звезды, тоскует обо мне зеленая дуброва…»

 
Кликала невистка зовицю на ничь.
 

Припев после каждого стиха с последующим затем повторением двух слов предшествовавшего стиха:

 
Гей, рано моя!
Ой, ходи, зовице, до мене на ничь.
А в мене комирочка та рубленая,
А в мене двери тесовии,
А в мене замки та нимецькии,
А в мене коровать та новенькая,
А в мене постиль та биленькая,
А в мене положок перебирчастий.
Темненькой ночи, та й опивночи,
Стукотить, грюкотить у комирочки,
Та невихно моя, та голубко моя!
Ой, татаре йдуть, та мене визьмуть!
Ой, зовице моя, та голубко моя!
Тож то не татаре, то поночлежнички,
То поночлежнички – чотири братички.
Що у синему – замки видбдивае,
А в голубому – двери видчиняе,
А в зеленому – положок пидняв,
А в чорвоному – тай зовицю взяв.
Ой, невихно моя, та израднице!
Израдила мене темной ночи,
Темной ночи та й опивночи.
Не зна об мини ни отець, ни мати.
Виправляе мене темной ночи,
Виряжае мене ясен мисяць,
Пляшуть по мини яснии зори,
Тужить по мини зелена дуброва…
 

Видоизменения дня. Заря в малорусской поэзии не имеет олицетворения и, кажется, не имела прежде особого названия, кроме утро (ранок), перед рассветом (досвиток), вечер (вечир). Название заря хотя употребляется в настоящее время в смысле зари (Morgenrothe), но, по-видимому, это слово заимствовано уже в последнее время. Раннее утро – самое обычное время в народной поэзии. В раннюю пору (особенно в недилю – в воскресенье) мать провожает сына в поход; рано умирает козак или чумак в дороге; рано разбужает девица милого, чтоб ему идти в дорогу; рано начинается свадебное веселье; рано мать приходит к дочери из далекой стороны; рано веселые соловьи поют, возвещая рассвет; рано кукует зозуля (кукушка); рано плачет мать по сыне и жена по муже, сидя под окошечком. Вечер и ночь – обычное время любовных свиданий. «Не ходи ко мне днем, – говорит молодцу девица, – приходи ночью при свечах, чтоб люди не знали».

 
Ой не ходи в день, не смиши людей…
Приходи в ночи, при ясний свичи,
Щоб люде не знали, та й не осужали.
 

Это совпадает и с ходом жизни: поселяне днем заняты работою, но как настает вечер, молодые люди обоего пола собираются вместе – летом на воздухе на улице, зимою – в хатах на вечерницах, и тут-то, более чем где-нибудь, поется песен, и тут происходят те любовные отношения, которые воспеваются в песнях; таким образом, в песнях любовных, которые составляют чуть ли не половину всех существующих народных песен, более всего чувствуется вечернее и ночное время. Но темная ночь является в песнях и печальным образом.

 
Темная ниченька невидная,
Головонька моя бидная!
 

Из одной галицкой песни оказывается, что рождение ночью считалось несчастливым для рожденного. Женщина говорит своей матери: «Или ты меня родила ночью, что всем детям дала добрую судьбу, а мне лихую».

 
Чи ти мене, мати, в ночи уродила:
У всих дитей добра доля, в мене несчастлива.
 

Впрочем, такое представление редко. Вообще ночь в малорусской народной поэзии не имеет значения ни страшного, ни убивающего, ни печального.

Небо носит в народном поэтическом языке эпитет высокое; оно же и местопребывание Бога.

 
Боже мий з високого неба!
 

Оно имеет предел: сокол, хотя с трудом, может до него долетать.

 
Ой високо соколови до неба литати;
Хоч високо не високо – треба долитати.
 

В одной колядке Бог с Петром разговаривают о том, что более – небо или земля: «Ссучим снурок, измерим небо – небо оказывается больше: оно ровное, а на земле горы и долины, разные возвышения».

 
Петро каже: земля бильше;
Господь каже: небо бильше.
Посучимо шнур, змиряймо небо!
Небо бильше, що скризь воно ривне,
Земля маленька, що гори, долини,
Гори, долини, всяки могили.
 

Небо запирается и отпирается, и по всему видно, запирается на зиму и отпирается весною. В одной веснянке говорится о некоем Урае, который просит мать отдать ему ключи отомкнуть небо и выпустить весну, по другим вариантам – росу.

 
Та Урай матку кличе:
«Та подай, матко, ключи,
Одимкнути небо,
Випустити весну».
 

Или же:

 
Випустити росу,
Дивоцкую красу, и пр.
 

В соответствующей (отчасти) белорусской песне он называется Юрием.

 
Святий Юрий,
Божий посол,
До Бога пашов,
А узяв ключи золотые.
Атамкнув землю сыресенькую,
Пусьцив росу циплюсенькую.
 

Вероятно, это Яр – Ярило, олицетворение весны, божество, известное у западных славян под именем Яровита, однозначительный со скандинавским Фро или Фрикко, как олатинизировал его Адам Бременский, которого древнее чествование осталось в весенних обрядах разных стран России, и во многих отношениях его личность заменилась св. Юрием. То же понятие об отпирании неба выражается, хотя в более христианской одежде, в карпатской колядке, в которой рассказывается, как по дороге к небу пришли души к воротам небесным и одну из них Бог не пустил за грехи.

 
По пид небо е стежейка,
Стежейка аж до неба,
Що ишли ми нёв три душейки,
Пришли вони перед небо,
Затуркали о двереньки, и пр.
 

Ветер в народной поэзии представляется олицетворенным, например в веснянках о Шуме и Шумихе; к сожалению, песня эта потеряла древний свой образ, от которого, вероятно, остались, сравнительно в целом виде, один или два первых стиха.

 
Шум ходить по диброви,
А Шумиха рибу лове;
Що вловила, то й пропила,
Своий дочци не вгодила.
 

Ветер носит обычные эпитеты – буйный и тихий или (в Галиции) повольный; иногда употребляется во множественном числе; так, напр., голубь, вылетев из тумана, ищет своей голубки и, встречаясь с буйными ветрами, спрашивает, не видали ли они ее.

 
Литае, голубки шукае,
Зустрився в яру миж горами
З буйними витрами.
Ой, ви витри буйнесенькии,
Ви далече пробували,
Чи не чули, а чи не видали голубки моей?
«Хоч и чули, хоч видали – не знаем, якая».
 

В свадебных песнях приглашают ветер провожать невесту и развевать ее косу:

 
Не вий, витре, дибровою,
Повий, витре, дорогою,
За нашею молодою,
Розмай косу…
 

Развевающиеся волосы – образ девства:

 
Нехай мои чорни кудри буйний витер мае,
Нехай мене, молодой, нихто не займае.
 

Ветер – собеседник грустной женщины:

 
Чомусь, моя мила, важенько вздихае,
З буйнесеньким витром розмовляе.
 

Она просит его развеять тоску ее и лихую долю:

 
Повий, витре, повий, витре, по полю, по полю,
Та рознеси, та рознеси мою лиху долю.
 

Или:

 
Повий, витре буйнесенький, звидки я тя прошу,
Розвий туту, розвий тугу, що на сердци ношу.
 

В разлуке с милым она просит ветер повеять в ту сторону, где находится ее милый, известить его, что она тоскует о нем.

 
Повий, витре, у гороньку.
З Украини у Литвоньку,
Занеси висть милому,
Що я тужу по нему.
 

Призывая милого к себе, она уподобляет его ветру, обращаясь к последнему и заставляя его отвечать на ее обращение: как трудно веять ветру через глубокие ущелья, так трудно прибывать милому из далекого края.

 
Повий, витре, повий, буйний, из глибокого яру!
Прибудь, прибудь, мий миленький, з далекого краю!
Ой, рад би я повивати, та яри глибоки,
Ой, рад би я прибувати, та край далеки!
 

Она просит ветер перенести милому в чужбину всю любовь, все сладкие воспоминания:

 
Повий, витре буйнесенький, з за крутой гори
Та забери из собою уси любощи мои.
Однеси их у чужину, де миленького маю!
 

Она по веянию ветра узнает, когда он пишет письма:

 
Витер вие, витер дуе, калину колише,
Десь мий милый чернобривий мини листоньки пише.
 

Но также ветер своим веянием дает ей знать о разговоре ее милого с иною девицею:

 
Витер вие, витер повивае,
Десь мий милий з иншою розмовляе.
 

Отданная в другую сторону замуж, женщина посылает ветер в ту сторону, где у нее родные.

 
Повинь, витроньку, з гори в долиноньку,
А з гори в долину, де маю родину.
 

Ей грустно на чужой стороне, когда она смотрит на рощу и замечает, что ветер не колышет ветвями.

 
Ой, гаю мий, гаю зелененький,
Що на тоби, гаю, витроньку не мае,
Витроньку не мае, гилля не колите?
 

Она просит ветер, чтоб он принес к ней родных издалека:

 
Ой, повий, витроньку, з гори на долину,
Та принеси до мене здалека родину.
 

В одной песне такая грустная женщина пишет письмо слезами и пересылает с буйными ветрами.

 
Писала листи дрибними слезами,
А посилала буйними витрами.
 

Преступная мать, бросившая свое дитя – плод незаконной любви – в колодец, обращается к ветру, просит его покрыть ее преступление, нанести тучу с дождем, чтобы дождь залил все дорожки и тропинки, чтобы люди не ходили к колодцу, не будили ее сына.

 
Нанеси хмарочку, хмарочку чорненьку,
Та щоб пишов та дрибний же дожчик,
Та щоб позаливав вси стежки-дорожки,
Щоб туди люди, люди не ходили,
Щоб з колодязя води не носили,
Щоб мого сина, сина не збудили.
 

Но иногда ветер усиливает грусть и его просят затихнуть:

 
Ой не шуми, витре, в зеленим гаю,
Не зав давай, жалю, бо я в чужим краю.
 

Буйный ветер сопровождает козака в степи и на море, он ему высушивает кудри, расчесанные терном и вымытые дождем.

 
Мене, нене, змиють дожчи,
А росчешуть густи терни,
А высущуть буйни витри.
 

Иногда он бывает и враждебен ему, сбивает его с ног в степи.

 
Буйний витер в поли повивае —
Видного козака з ниг валяе.
 

И на море, когда скроются на небе звезды, вступит месяц в тучи, подует буйный ветер, поднимется противная волна черноморская и разбивает врознь козацкие суда.

 
На неби уси звизди пошмарило,
Половина мисяця в хмари вступило,
А из низу буйний витер повивае,
А по чорному морю супротивная филя вставае,
Судна козацьки на три части розбивае.
 

В одной козацкой песне буйный ветер увидел козацкие кости на чужой стороне и принес их на его родину.

 
«А я, – говорит витер, – побачив,
Що вин в чужий сторони,
Та принис козакови
Кости у ридний край».
 

Сам удалый молодец сравнивается с буйным ветром.

 
Из-за гори буйний витер з за гори,
Приихав козаченько з сторони.
 

Тучи и облака часто сливаются в одном слове хмара, а большая туча называется чорна хмара. В песнях вообще хмара – образ житейских препятствий; как тучи и облака закрывают солнце, так разные неудачи и лишения мешают счастью и наслаждениям жизни. Девица, которую перестает посещать милый по проискам врагов, сравнивает этих врагов с тучами, закрывающими солнце:

 
За тучами громовими сонечко не сходить,
За вражими ворогами мий милий не ходить.
Ой ви, тучи громовии, розийдитесь ризно!
Ходи, ходи, мий миленький, хоч не рано – пизно!
 

Закрытие звезды черным облаком сопоставляется с положением девицы, которую мать не пускает к милому:

 
Рада б зирка зийти – чорна хмара закривае,
Рада б дивка вийти – мати не пускае.
 

Хмара означает также клевету, дурную молву. Молодец говорит: «Над моими воротами черная хмара, а на мою девицу дурная молва. А я эту черную хмару розмашу пером, а худую молву я ни во что ставлю – возьму девицу за себя замуж».

 
Над моими воротами чорненькая хмара,
А на мою дивчиноньку поговор та слава.
А я тую чорну хмару пером розмахаю,
А я тую худу славу за промашку маю,
А я свою дивчиноньку за себе приймаю.
 

Черные тучи – образ чего-то неприветливого, недоброго, угрожающего. Смелый козак выражает свою отвагу тем, что не боится ни грома, ни тучи.

 
Не боиться козаченько ни грома, ни тучи,
Хорошенько в кобзу грае, до дивчини идучи.
 

Есть употребительная в нескольких песнях форма: «Шла черная туча, шла туча и синяя», – всегда этот образ заключает в себе тот смысл, что было горе, а настало еще и горшее.

 
Наступала чорна хмара – настала и сива;
Не одбуде син за батька, а батько – за сина.
 

Туча – гнев: «Видно, что находят тучи: дождик каплет; видно, что сердится: поглядает искоса», – поет девица, замечая, что ее милый недоволен. В одной галицкой песне поется: «Какой черт тебя прогневил, тот пусть тебя и упрашивает; куда черные тучи ходят, туда и тебя пусть носят».

 
Який тебе дидько гнивав,
Най тя такий просить;
Куди ходят чорни хмари,
Най тя туди носить.
 

Здесь смысл тот, что место, куда уходят тучи, – место страшное. Быть может, здесь остаток первобытного мифического представления о борьбе светлого начала с темными силами, которою выражалось явление грозы на небе. Есть карпатская колядка, где представляется, что из-за горной равнины выходит черная туча. «То не туча, – говорит песня, – то – стадо овец; впереди него идет овчар; подпоясался он тремя снурками, а за снурками у него три трубы: первая дубовая, вторая оловянная, третья золотая. Слышно по чистому полю, как он затрубит в дубовую трубу; слышно по лесам-борам, как он затрубит в оловянную; слышно даже на небе, как он затрубит в золотую».

 
Ой, за гори, из-за полонини,
Гой, дай, Боже!
Виходить же ми чорна хмарочка,
Ой, не е ж то ми чорна хмарочка,
Ой, е ж то ми овець гурмочка.
Идеж перед них овчариночка,
Заперезався трома ужевками,
А за ужевками три трумбеточки:
Одна трумбета гей дубиная,
Друга трумбета гей циновая,
Трети трумбета гей золотая.
Ой, чути-чути в чистее поле,
Ой, як затрубить а в дубиную,
Ой, чути-чути а в лиси в бори.
Ой, як затрубить а в циновую,
Ой, чути-чути аж на небеса,
Ой, як затрубить а в золотую.
 

В этой колядке хотят польстить хозяину-овцеводу, представляют его очень богатым: овец у него такое изобилие, что стадо их кажется тучею. Что касается до труб, то это идеализация пастушьего рожка, подобно тому, как идеализацию военной трубы представляет колыбельная песня, где мать воображает себе, как сын ее, достигши совершеннолетия и вступая в козацкое войско, возьмет с собою три трубы: в первую заиграет, когда будет садиться на боевого коня, во вторую, когда съедет со двора, а в третью, когда станет в ряды козаков. Подобный образ выхождения туч в другой колядке (волынской) сопоставляется с войском.

 
По за лисом, лисом темненьким
Виступала чорная хмарочка,
Ой, тож не хмара – то з виська пара;
Там (имя, кому колядуют) коником играв,
Коником играв, мичем воював.
 

В песне о нашествии турок на Почаев с черною тучею сравнивается турецкое войско.

 
Ой, виступае турецьке висько,
Як чорная хмара.
 

Туча, выступающая по небу, – образ грядущей беды. В рекрутской песне (Харьк. г.) наступающие тучи означают приближение рекрутского набора: «Из-за темного леса, из-за зеленой рощи выступала туча черная, а другая непогодная; там лежало три дорожки битые, слезами политые; идут три молодца, впереди Ивасенько; в правой руке он коня ведет, а в левой держит лист бумаги: написано, нарисовано, кому в службу идти».

 
Из-за лису, лису темного
Из-за гайка зеленого,
Виступала туча чорная,
А другая непогожая;
Там лежало три дороженьки,
Три дороженьки та убитии,
Слизоньками та прилитии;
Туди ишли три молодчики;
Попереду Ивасенько иде,
В правий руци кониченька веде,
В ливий билий лист бумаги несе:
Написано, намалевано,
Кому-кому та у службу йти.
 

Подобное начало есть в другой песне, которой содержание – прощание дочери с матерью.

 
Из-за лису, лису темного,
Из-за гайка зеленого.
Выходила туча чорная,
А другая непогожая…
 

В думе о смерти Богдана Хмельницкого тучи, закрывающие солнце, сопоставляются с печалью козаков о своем гетмане:

 
То не чорнии хмари ясне сонце заступали,
Не буйнии витри в темним лузи бушовали,
То козаки Хмельницького ховали,
Батька свого оплакали.
 

Скорое исчезновение облаков служит образом прекращения любовных сношений:

 
Кохалися, любилися, як голубив пара,
А тепера розийшлися, як чорная хмара.
 

Туча, но без дождя, сравнивается с лихою судьбою.

 
Чи з хмарою, чи з дожчиком, чи з лихою долею?
Хоч з хмарою, не з дожчиком, а з лихою долею!
 

Влюбленный молодец, у которого с ума не выходит возлюбленная, сравнивает состояние своего духа с нависшими тучами:

 
Ой звисли чорнии хмароньки, звисли,
Не зийде мини одна дивчина з мисли.
 

Дождь вообще в народной поэзии имеет доброе значение и сравнивается со счастьем любви, тогда как черная туча, исчезающая без дождя, означает разлуку.

 
Чорни хмари розийдуться и дожчу не буде;
Из нашого коханячка ужитку не буде.
 

Девица, приглашая к себе козака, говорит: «Дождик-поливайчик! Поливай, поливай! А козак к девице приходи, приходи!» – «Рад бы я поливать, да облачка нет; рад бы я приходить, да ночка мала».

 
Дожчику-поливайчику! Поливай, поливай!
Козаченьку, до дивчини прибувай, прибувай!
Ой, рад би я поливати – хмарочки нема,
Ой, рад би я прибувати – ниченька мала.
 

Со своей стороны девица обещает прилететь к милому черною тучкою и пасть на его подворье частым дождичком:

 
Коня не томи, людей не труди,
Бо я ж до тоби сама прилину,
По над селенько чорнов хмароньков,
На подвиренько дрибним дождиком.
 

Дождь сопоставляется с браком:

 
Ой, Боже, Боже, погоди,
Дрибний дожчик, изийди! —
 

а тучи и гром, сопровождающие дождь, – с толками и пересудами людскими:

 
Ой, не пиде дробний дожчик без тучи, без грому;
Ой, не вийде дивка замиж та без поговору.
 

Дождь – благодать. Выше приводились песни, где солнце, месяц и дождь описывают свои благодеяния человеку; в одной колядке дождь приходит в гости к хозяину один, без небесных светил, и обещает ему упасть на его ниву в мае три раза – у него родится рожь, пшеница и всякое хлебное зерно.

 
Та упаду на май тричи,
Та уродиться жито-пшениця,
Жито-пшениця, всяка пашниця.
 

В таком же смысле счастья, благодати девица просит дождь полить на ее девичьи символические цветы: розу, барвинок, василек, мяту – на ее красу, русую косу, и румяное лицо:

 
Стороною, дожчику, стороною,
Та на мою рожу повную,
Та на мий барвинок хрещатенький,
Та на мий василечок запашненький,
Та на мою мяту кучеряву,
Та на мою косу русяву,
Та на мое личко румъяне.
 

А в свадебной песне, которая поется сироте-невесте, умершая мать просит Бога пустить ее на землю к дочери в виде дождя, мглы, сопровождающей дождь, и росы на траве:

 
Дрибним дожчиком,
У поли миглицею,
У трави росицею.
 

Подобно тому, в галицких песнях усопший отец невесты просит Бога пустить его черною тучею, частым дождичком и ясным солнцем в окно:

 
З чорнов хмаров на село
Дрибним дожчиком на землю,
Ясним сонечком в виконце.
 

В значении веселья и радости о пляшущих свадебных дружках песня выражается, что они навели облака своими (движущимися при пляске) одеждами и произвели дождь своими косами.

 
Наробили хмарно юпочками,
Испустили дожчик кисоньками.
 

Роса в веснянках сравнивается с девичьею красотою:

 
Випустити росу,
Дивоцькую красу…
Дивоцькая краса,
Як висиння роса.
 

Роса-благодать называется Божия роса. С росою сравниваются волы и коровы, означающие зажиточность поселянина:

 
Воли та корови —
То Божа роса.
 

Опадание росы с вербы от веяния ветра – утрата девичьей красоты от сближения с красивым молодцом.

 
В конци гребли стоять верби, припали росою;
Не хвалися, дивчинонько, своею красою;
Бо як витер повивае – роса опадае,
Як приступить гарний хлопець – красу утеряешь.
 

Падение росы на волосы девицы – символ потери девства.

 
Ой, ти парубок, а я дивчина красна,
Ой, ти ниченьку спав, а я твои воли пасла;
Упала роса на биле личко;
Не так на личко, як на русу косу;
Ей Богу, мамцю, винчика не доношу.
 

С летнею росою, скоро исчезающею от солнечных лучей, сравнивается скоропреходящая невзгода молодых лет:

 
Моя пригода, моя пригода, як в литку роса:
Як сонце пригрие, а витер повие – спаде вона вся.
 

Туман, подобно тучам, есть образ неизвестного угрожающего. Из тумана выступает молодец на бой. В одной колядке, очень распространенной, сохранившей, как кажется, остаток мифологического миросозерцания и, быть может, воспринявшей воспоминания о древних походах на Византию, из тумана выезжает молодец на дивном коне, подъезжает к Цареграду, вызывает на бой царя из Цареграда; происходит битва, и царь, видя его богатырство, изъявляет желание отдать за него дочь, а с нею половину царства и треть счастья.

 
Из поля-поля туман устае,
А з того туману молодец иде;
Та пидъизжае пид Царегород,
Та викликае царя з города:
«Ой царю, царю, виидь на войну!»
Як изъихались – так и вдарились;
Ударили копити, як гром на неби,
Засяли шабли, як сонце в хмари…
Пид ними кони поприпадали,
Золоти гриви поприлягали,
Турецький царь другим наказав:
«Ой, колиб я знав, чий то син воював,
То я б за его свою дочерь оддав,
Свою дочерь оддав, царьство одписав:
Половину царьства, третину счастья!»
 

Подобно тому, в песне о поединке между козаками Шамраем и Зарваем оба выезжают на битву друг против друга из тумана.

 
Ой, з-за гори, з-за крутенькои` густий туман уставае,
А з-пид туману козак Шамрай синим конем вигравае…
Ой, з-пид гаю, з-пид зеленого густий туман уставае,
А з-пид туману, з-пид густенького козак Зарвай стриляе…
 

В козацких песнях туман сопровождает разные случаи, когда предполагается неизвестность и опасность. Мать прогоняет сына – в это время туман покрывает поле.

 
Туман поле покривае,
Мати сина проганяе.
 

Сын пускается вдаль, в неизвестность. Дума о побеге трех братьев из Азова, по некоторым вариантам, сопоставляет их отважное бегство с образом поднимающегося тумана:

 
Не великий тумани вставали,
Як три брати з турецкой неволи втикали.
 

В одной галицкой песне туман, вместе с громом и звоном, предшествует нашествию турок.

 
Ци то в поли туман киптит,
Ци грим гремит, ци звин звенит…
 

В семейных песнях женщина, тоскующая о том, что у нее есть родные далеко и отрекаются от нее, видит на поле туман.

 
Туман полем, туман полем, туман туманиться,
Хоч и е в мене рид далеко,
Та мене цураеться.
 

Вьющийся кудрями по дороге туман сопоставляется с лихою долею, которая где-то бродит по дороге.

 
Туман, туман по дорози у кучери вьеться;
Десь-то моя лиха доля шляхом волочеться.
 

В общераспространенной песне, которая начинается словами: «Туман, туман по долине» – и где описывается, как плачет девица, которую возлюбленный покинул и приглашает к себе на свадьбу с другою:

 
Туман, туман по долини,
Широкий лист на калини,
А ше ширший на дубочку,
Кличе голуб голубочку…
За густими за лозам
Плаче дивка слизоньками.
«Не плач, дивко, не журися,
Ще я, молод, не женився,
А як буду жйнитися,
Прошу, Серце, дивйтйся,
Меду-пива напитися». —
«Твое пиво та не диво.
Дивнишая твоя зрада…»
 

Туман при других символических образах означает грустное расположение духа и чувство неизвестности оставленной девицы. Подобно тому, и в другой песне, в которой девица грустит о своей будущности, с туманом сопоставляется гнетущая сердце тоска.

 
Ой на гори дожч иде,
А в долини туман;
На моему серденьку
Туга та печаль.
 

Такой же смысл неизвестности и грусти имеет песня, описывающая, что из тумана вылетает голубь и спрашивает у буйных ветров, не видали ли они его голубки.

 
Горами-ярами туман налягае,
Помиж тими туманами сив голуб литае.
Як полетив синий голубонько помиж туманами,
Та й зъустрився сивий голубонько з буйними витрами.
Ви, витроньки, ви буйнесеньки, далече бували,
Чи видали, чи не видали ви моей пари?
 

В любовных песнях странным образом сравниваются с туманом черные брови красавицы:

 
Туман полем, туман полем, туманочку трошки,
А в дивчини чорни брови, як у тиеи волошки.
 

Но это чуть ли не позднейшая перестановка стиха о тумане совсем из другой песни, именно той, где женщина говорит, что у нее далеко есть родные, но отрекаются от нее.

Гром в песнях упоминается редко, и обыкновенно с тучею. Народное воображение выдумало громовую стрелу, и в одной песне есть это суеверие.

 
Ой упала стрила посеред двора,
Та вбила стрила вдовиного сина.
 

Сон девицы, слышавшей гром, значил то, что ее милый был убит в чужом крае.

 
Носивсь по за хмарами страшний грим:
То забит козаченько у краю чужим.
 

Поражение громом – божие наказание. Угнетенные крестьяне изъявляют желание, чтобы их панов поразил гром.

 
Бодай панин громи вбили.
Як нам руки потомили.
 

Но в свадебных песнях дождевая туча означает невесту, а гром со своими раскатами – жениха, которого сопровождают музыканты.

 
Ой, говорила туча з громом.
Чи славен ти будеш з стуком-грюком?
Та що ти прийдеш з стуком-грюком,
А я за тобою з дрибненьким дожчем.
Чи славен ти будет з стуком-грюкомь,
Чи я славнийша з дрибним дожчем?
Ой, говорила Маруся з Иваньком:
«Ой, ходимо, Иванько, до церкивки,
Та що ти прийдеш з музиками
А я за тобою из дружечками;
Чи славен ти будеш та музиками,
А чи я славниша из дружечками?»
 

Снег не принадлежит к любимым в песнях явлениям природы. Малорусский песенный мир вращается посреди цветущей весенней и летней природы. Даже в колядках, которые поются исключительно зимою, не видно зимнего времени. Снег в песнях иногда образ терпения. Бедный сирота, работник, подгибая ноги, идет по выпадающему снегу и жалуется на мать, зачем она родила его.

 
Билий снижок випадае,
Бурлак нижки пидгинае,
Отця неньку споминае:
«Мати моя старенькая!
На що мене породила,
Счастя-доли не вдилила?»
 

Несчастная в замужестве женщина, вспоминая, что ей лучше было в девицах, сопоставляет свое положение со снегом, который, выпав, растаял и сделался водою.

 
Упав снижок на оближок, та став водицею.
Лучче було дивчиною, чим молодицею.
 

В одной любовной песне девица сравнивает свою сердечную тоску со снегом, тающим в руке:

 
Ой визьму я сниг у руку – сниг у руци тане,
Тяжко-важко на серденьку, як вечир настане.
 

Крепкий замерзший снег сопоставляется с холодностью сердца к женщине и также с тоскою и скукою.

 
Упав снижок на оближок, та вже не ростане;
Пишов би я до иншои – серце не пристане.
 

Образ падающего снега на замерзшую криницу, у которой козак поит коня, а девица наливает ему воду, сопровождает разлуку с девицею молодца, идущего в военную службу.

 
Ой у поли снижок пролитае,
А в криници вода замерзае,
Ой там козак коня наповае,
А дивчина воду пидливае;
Козаковы серденько вмливае:
«Пойду я государю служити!»
 

Метель – символ непристойного брака, брака некстати: «Во поле метель; зачем старик не женится? Как ему жениться, когда некому печалиться».

 
Ой у поли метелиця;
Чому старий не жениться?
Ой, як ему женитися,
Що никому журитися.
 

В этой песне тот смысл, что так как прошло для старика время жениться, то на свадьбе приличнее тосковать, чем веселиться. Подобный смысл в галицкой песне, где под образом метели говорится о вступлении в брак недостойной женщины и от имени другой дается жениху совет покинуть негодную и взять другую – ее, трудолюбивую.

 
Ой, на гори метелиця,
Виддаеся негидница;
Покинь, покинь негидную,
Возьми мене, робитную!
 

Мороз – символ страдания. Песенный мир вообще чуждается зимнего времени года, а мороза тем более: «Ой! Дай, Боже, дождь, лишь бы не мороз».

 
Ой, дай, Боже, дожч,
Аби не мороз… —
 

так начинается одна песня. С морозом, поражающим орешник, сравнивается судьба женщины, у которой недобрый муж.

 
Зелененькая лещинонька, чого гильля опускаеш?
Молодая молодице, чого слези проливает?
Ой я гильля опускаю, бо мороз натискае;
Ой я слези проливаю, що лихого мужа маю.
 

Дурное обращение мужа с женою выражается образом, что муж водит ее босиком на мороз.