Текст книги "Ради потехи. Юмористические шалости пера"

II. Из дневника купеческой жены

1 октября

Скука. Говорят, жизнь купецкая хороша. Что ж тут хорошего, коли целый день дома сидишь. Только и выходу, что по праздникам в церковь да по банным дням в баню. Муж каждый день пьян, так спрашивается: какой из него сюжет может выйти? Остается один интерес – еда. Ну и ешь целый день, до того жуешь, что даже скулы заболят. Сегодня попробовала гречневую крупу жевать. Все-таки помягче. Вечером муж был пьян.

2 октября

Нет, и крупа жестка. Переменила на клюкву. Ела, ела и набила оскомину. Вечером муж пришел из лавки поздно и был пьян. Стала ему говорить, так такой карамболь поднял, что беда! Он говорит, что коли бы ежели он не пил, так мы давно по миру пошли. «Кто, – говорит, – окромя меня с городовыми покупателями по трактирам возжаться будет? Не угостишь человека – не продашь». Перед обедом была в бане.

3 октября

Целый день гадала на трефового короля. Этот трефовый король – наш дьякон. А за то, что он на меня внимания не обращает, я ему выколола глаза. Вечером была в бане и думала о нем. Муж был пьян.

4 октября

Сегодня поутру как встала, начала есть. К полудню съела фунт клюквенной пастилы, вяземский пряник, две медовые коврижки, три репы и на пятак подсолнечных зерен. Хотелось кедровых орешков поесть, да боюсь. Раз я ела, ела их да вместо ореха обойный гвоздь проглотила. Вечером мерила свою талию. С Успеньева дня на три вершка потолстела.

5 октября

Ах, как мне в Пассаж хочется! Говорят, там все офицеры гуляют. Сегодня пятница, а потому в бане не была. Скука. Пробовала почитать книжку Ракамболь, но как раскрыла – сейчас начало клонить ко сну. Наелась мятных пряников и проспала четыре часа. Так и не обедала, а после сна все зевала. Хоть бы свадьба чья-нибудь, так повеселилась бы. Ведь мне всего 28 лет.

6 октября

Прикусила язык, а потому ела мало. Впрочем, выпила одиннадцать чашек чаю. После обеда играла на фортепиано одним перстом «Чижика», но так долго, что даже зуб заболел. Вечером муж был пьян и хотел меня бить утюгом, но я спряталась под кровать.

7 октября

Воскресенье. Была у обедни и все смотрела на нашего певчего, что поет басом. Ах, какая красота! После обедни муж водил меня в Пассаж и показывал музей. «Это, – говорит, – за то, что вчера понапрасну бить тебя хотел». Фу, какая гадость этот музей! Видела там фигуры двух каких-то сиамских близнецов, сросшихся боками. Один из них умер, а другой жив, хочет бежать от мертвеца, а нельзя, потому сросшись с ним. Точь-в-точь я и мой муж. Вечером все зевала, а спать не могу. От скуки начала считать зевоту и насчитала 71.

8 октября

Была в бане и узнала от бабки, что Клубничиха… стыдно даже сказать что… Подлая! А меня осуждала, что я на свадьбе у Бубырева три кадрили подряд с офицером танцевала. Да и офицер-то был не настоящий, а с телеграфа! Язык зажил, а потому целый день ела все, что ни попало.

9 октября

Мимо наших окон проходил певчий и сделал мне ручкой, а я на него пронзительно поглядела. Он прошел второй раз, а я ему высунула язык. Ничего, пусть страдает! Вечером ела чернослив и нечаянно проглотила мужнину пуговицу от пальта.

10 октября

Сегодня была в бане и, возвращаясь домой, в переулке натолкнулась на певчего. Я так и ахнула. Раскланялся и подал мне записку. «Это, – говорит, – изъяснение всех моих семи чувств». Прибежала домой чуть жива. В записке стихи самые чувствительные. Что ж, певчий-то еще лучше дьякона! Вечером гадала о нем на «Царе Соломоне». Вышло: «Да не коварный тать, но ягня вверзится в сердце твое». Муж был пьян.

11 октября

Вяжу певчему в суприз бисерный кошелек. Он прошел сегодня мимо окон семь раз и так сильно вздыхал, что даже шарф шевелился на его груди. Это мне было очень интересно, и я даже в баню не ходила. Вечером съела четыре репы и десяток яблок, отчего заболел живот.

12 октября

Певчий опять ходил мимо окон и любовно прижимал свою руку к груди, а я кинула ему в форточку записку. В записке написала стихи:

 
Сильно к другу пламенею,
Ну а к мужу холодею.
 

Вечером прислали билет от Химкиных, зовут на свадьбу. Старший сын женится и берет каменные бани и живорыбный садок. То-то повеселюсь вволю! Ах, кабы туда, на свадьбу, этого певчего! Муж был пьян!

13 октября

Вчера ночью видела во сне певчего… Сидит будто он под кустом и играет на гитаре, а я рядом с ним. Вдруг с неба спускается корзина с яблоками, но только хотела их есть, как вдруг проснулась. Дура! Лучше бы я не ела. Может быть, дальше-то было бы интереснее.

14 октября

Ах, какое несчастие! Сегодня пьяный певчий лез к нам в квартиру и кричал, что хочет меня видеть, чтоб получить пять рублей. Муж на беду был дома и тоже пьян. Вышла драка. Певчего он отправил в участок с дворниками, а меня избил поленом. Все лицо в синяках. Кухарка Дарья говорит, что теперь они синие, через неделю сделаются коричневые, а там начнут в желтизну сдавать. Вот тебе и свадьба! Ну как в эдаком виде в люди покажешься? Бедный певчий! Даже я имя-то его не могла узнать!

III. Из дневника купеческого сына

12 января

В ноябре представляли за меня рекрутскую квитанцию, и тятенька с маменькой начали поговаривать, что пора меня женить, ибо я оболтался. Это я-то оболтался! Только и развлечения, что на голубятне голубей погоняешь! Нешто у нас можно оболтаться, коли и пяти раз в год в одиночку со двора не пускают, да и то с бранью, а то все при тятенькином хвосте состоишь. В прошлом году только три карамболя и наделал: один раз у Дорота посуду побил и лошадей шампанским поил, другой раз летом, едучи с Крестовского на пароходе, начал раздеваться и одежду свою в воду побросал, а третий раз пьяный на лихаче по улицам ездил да народ кнутом стягал. И кончилось-то пустяками! На двух радужных помирились. Я еще свету не видел, а тут женись! В крещеньев день брали с собой на Дворцовую набережную и показывали невесты: одну двадцатитысячную, одну тридцатитысячную и двух по сорока тысяч. Папенька говорит, коли за меня тридцати тысяч не взять, то и кормить не стоило, потому одна рекрутская квитанция в шесть тысяч вскочила.

14 января

Вчера смотрели в Александринском театре одну с каменным домом. Лицо доброе, но немножко рябовата, и правый глаз косит. Папенька говорил: «Нам с лица не воду пить». Упросил еще посмотреть. Завтра едем по Калашниковой пристани и будем смотреть в трех местах. Сваха не выходит у нас из дома и в три дня выпила два кувшина рижского бальзаму.

16 января

Смотрели. Лица у невесты обнаковенные купеческие, но по тятенькиным понятиям оказались неподходящие. У них на этот счет своя механика в голове. Такая тоска! Вечером забрался на чердак и со скуки во все горло кричал: «Караул!» – а внизу городовой никак не мог понять, кто это кричит. Дворники также переполохались. Завтра едем смотреть в Измайловский полк. Там есть сирота одна с лесным двором и каменной ломкой. Бутовая плита первый сорт.

18 января

Ездили, но тятенька на первых же порах поругались с ейным опекуном и хотели в него подсвечником пустить. Уехали со скандалом.

19 января

Мораль на нас пошла по всему купечеству. Опекун хочет даже пропечатать. Тятенька со злобы и с досады запили. И дело-то из-за пустяков вышло! Из-за розового атласного одеяла.

20 января

Пьют.

21 января

Пьют и никуда не выходят. Подбили себе глаз.

22 января

Продолжают пить, опухли и всякого облика человеческого лишились. А мне и хорошо. Я под шумок съездил в «Самарканд» на тройке с приятелями и легкий карамболь устроил, но дело обошлось без полиции и протокола.

23 января

Пьют и гоняются за маменькой с поленом. Маменька скрываются в чулане, а я ездил на тройке в «Красный кабачок» и влил там в фортепианное нутро бутылку шампанского.

24 января

Бросили пить. Сходили в баню, отслужили молебен и бросили. Завтра опять едем невест смотреть, но уже в Коломню. Там есть одна с тремя лавками и с пятнадцатью тысячами чистогану. Ежели успеем в этот день, то посмотрим и на Обводной канаве. Хвалят также на Лиговке с тремя буксирными пароходами.

26 января

Ездили и смотрели. Сваха, чтоб у ней из пропасти винищем не разило, выпила перед поездкой полбанки одеколону. С тремя лавками, кажется, толк будет. Из лица неказиста, но зато полна. Господи! Хоть бы уж кончали скорей, а то меня-то замучили. Женишься, так авось хоть жить будет посвободнее и тятенька свою свирепость поукротит, а то у них нынче одна извадка: за каждую вину сейчас лавочным ключом в тебя, а ключ – полтора фунта. Вечером гонял голубей на голубятне и все думал, кого бы себе в шафера позвать, коли ежели насчет женитьбы приму кончину праведную.

28 января

Вчера пропили, и по рукам ударили из полы в полу и Богу помолились. Вот я и жених. Смотрели тятенька, маменька, дяденька Пуд Захарыч, тетенька Анфиса, зять наш Дмитрий Гаврилыч, сестра и я. «Ну, как вам невеста нравится?» – спросил тятенька. «Ничего, девушка в аккурате», – ответил я. «Да тебя вовсе не спрашивают», – оборвал меня тятенька и принялся ругать. Это меня-то не спрашивают! Ведь мне с ней жить, а не ему. Три лавки за ней в Никольском рынке, десять – чистогану, бриллиантовая нитка, черно-бурый лисий салоп, самоигральные фортепианы и золотая двуспальная кровать. Говорят, по-французски обучена у мадамы и на фортопьяне играет. Что ж, я сам семнадцать французских слов знаю. Пелагея она по имени. Вот поди ж ты! А цыганка в «Самарканде» гадала мне, так предсказывала, что будет Катерина. Когда обратно ехали, так тятенька сказал, чтоб беспременно в этом мясоеде свадьбу играть, а до Масленицы осталось всего одиннадцать дней. Дяденька Пуд Захарыч начал было говорить, что не успеем; но папенька принялся его ругать и в карете чуть драки не вышло.

30 января

Хожу к невесте и подарил ей бриллиантовый браслет, а она мне перстень. Ничего, кажись, добрая, но все больше молчит. Вчера спросил ее: «Не супротивен я вам, Пелагея Семеновна?» А она мне: «Что ж, за кого-нибудь ведь выходить надо, коли папенька хочет». Однако заплакала. Впрочем, это ничего. У девушек эта антимония бывает. Во вторник назначен сговор у кухмистера. Это на наш счет. Тятенька купил у знакомого погребщика бочку вина и велел из нее приготовить 20 бутылок мадеры, 30 хересу, 30 портвейну и 10 бутылок коньяку.

1 февраля

Хожу к невесте и вожу ей каждый день по пяти фунтов конфет. Вася Затравкин шафером. Парень в одно ухо вдень, в другое вынь. Все девиц потешает, что у невесты гостят. Был и тятенька один раз, выпил лишнее, порывался со сватом плясать вприсядку, но драки не затеял. И то слава богу! Невеста стала маленько разговорчивее. Сказала мне, что любит читать страшные романы и спрашивала, какой у меня нрав. «Коли, – говорю, – мне потрафлять, то я овца; а коли нет, то во мне сейчас тятенькина натура окажется». Девушка добрая, и кажется, что с ней я могу прожить безобидно. Поцеловал ее. Ничего, не брыкалась.

2 февраля

Завтра сговор, в четверть в Воронинских номерах баню отпразднуем, вечером девичник с передачею нам с тятенькой капиталов, а в пятницу в последний свадебный день приму и кончину праведную. Женюс! Каково! В десять дней скрутили!

IV. Из дневника концертанта

• Слава богу, Великий пост настал! Во-первых, по общепринятому обычаю, можно где-нибудь концерт дать и от него поживиться, а во-вторых, на горохе и овсянке посидеть. Мороженой говядины больше нет, а парная жжется: 19 копеек за фунт. Теперь дети попросят мясца – сейчас им и ответ есть: нельзя, ангельчики, Великий пост, грешно, поп за это ушко отрежет. О, бедность, бедность!

• Отчего это у бедных людей больше бывает детей, чем у богатых? Вот у меня: пять штук и на днях шестого жду, а всего десять лет женат. За квартиру должен, в мелочную лавочку должен… О, если б я играл хоть на каком-либо инструменте! А то – на литаврах и на турецком барабане! Ужасно трудно дать концерт при такой специальности!

• Заложил серебрянную ложку и выкупил фрак. Нельзя без фрака. Езжу по сильным мира сего и прошу залу для концерта. Сегодня был у графини Филантроповой. «Я, – говорит, – с удовольствием дам залу. В пользу голодающих славян мне не жаль. Вы в пользу болгар и черногорцев?» – «Я сам, графиня, голодающий». Отказала. «Я, – говорит, – только с благотворительной целью…» Боже, ежели бы она только знала, что я сегодня со всем семейством на чае с сайками сижу!

• Был у княгини Добросердовой. Рекомендовался и попросил залу. Должно быть, не расслышала мою фамилию. «С удовольствием, – говорит, – я чехам всегда даю свою залу». – «Я русский, княгиня». – «Русский! – протянула она. – Я русским не даю. У меня русские три раза скандал устроили. Собрали деньги и…» О, зачем я не назвался чехом!

• Был у одного биржевого миллионера Саввы Прохорыча Кудесникова. Тоже насчет залы. Принял. «Садись, – говорит, – Карл Иваныч». – «Я русский-с», – отрапортовал я. «Русский? Чудно что-то. Волосья-то совсем немецкие. На чем же ты играешь? В трубу зудишь, что ли?» И дернула меня нелегкая сказать, что играю на литаврах и на турецком барабане! Захохотал. «Нет, – говорит, – такие струменты я не позволю к себе и в залу внести. Ты бы еще вздумал у меня в колокола звонить!» Как ни уверял, что у меня в концерте будут и певцы, и певицы, и скрипачи, а сам я ни на чем не буду играть, – ничего не помогло.

• Был еще у одной богатой старушки! Мямлевой. «Вы чех?» – «Чех», – говорю. «Ваша фамилия, имя, отчество?» – «Герасим Пантелеич Иванов». Выгнали вон. Что тут будешь делать? Надо будет где-нибудь в клубе концерт давать. Но ведь там за деньги. Заложил меховое пальто на задаток за залу.

• Подрядил залу в клубе и задаток внес. Теперь дело в участвующих. Пьянистку нужно, а для аккомпанемента пению жена у меня играет. «Приготовляйся», – говорю. «Помилуй, могу ли я в эдаком виде аккомпанировать? Ведь я не сегодня так завтра жду сына или дочь. Ну, что за радость вдруг за фортепиано?» И ведь дернула ее нелегкая подогнать к этому времени! Надо пьяниста искать.

• Сейчас был у одной содержанки и просил ее участвовать. Пока еще она нигде не пела, но ей очень хочется попасть в актрисы. «Тогда, – говорит, – мне другая цена будет». Обещала. «Надену, – говорит, – трико, сделаю еленистую прореху в платье до самого пояса и буду петь: „Когда супруг захочет вдруг…“ Жена уверяет, что содержанку освистать могут, потому что у ней рыбий голос. Плевать! По крайности она всем своим хахалям билеты навяжет. На пьяниста пригласил одного гимназиста. Скрипач Распоркин из нашего оркестра дал согласие участвовать. На афише назову его Носовач. Пускай думают, что чех. Можно прибавить, что, мол, «скрипач короля баварского».

• Билеты надо печатать. В долг ни одна типография не верит. Заложил женин салоп и еще две чайные ложки. Чай мешаем лучинками. Сегодня последний сахар размешали, а денег нет.

• Ездил к некоторым артисткам просить в живых картинах постоять. Дали слово. Наверное знаю, что надуют, ну да ничего! Содержанка обещала подруг привести. Те заменят. Ребятишек своих ангелами одену и тоже поставлю. На всякий случай жена есть в запасе. Впрочем, как ее поставишь? Вдруг в живой-то картине. Участвующих мало. О, если б я хоть на тромбоне играл!

• Сама судьба певца послала! Вчера наш барабанщик познакомил меня в бане с одним певчим. Прелестный бас! Его и пригласил. «Ежели, – говорит, – не запью, то с удовольствием, только у меня фрака нет». Обещал ему и фрак достать. Фамилия певчего Череззаборвзирахинский. Неловко так на афишу ставить. Назову его Макарони. Пусть думают, что итальянец. Барабанщик наш предупредил меня: «Ты, – говорит, – фрак-то ему перед самым пением дай, а то сейчас пропьет!» Ах, как хорошо играет на гребенке с картой один мой знакомый военный писарь! Ведь вот не принято таких артистов ставить, а что он губами выделывает – восторг! Для курьеза поставлю.

• Раздаю билеты по знакомым, но берут плохо. Пока еще ни одного не продал. Не верят. Взглянут на мои худые сапоги, и все пропало. Боже, хоть бы на три рубля продать! Сейчас бы сапоги купил.

• Сегодня пришел в трактир, запрятал ноги в худых сапогах под стол и продал одному купцу два рублевых билета. Вот и на сапоги есть. Третий день питаюсь с семейством сухоядением. И зачем этого итальянца Росси сюда в посту принесло! Только хлеб у нас, голодных, отнимает!

• Хожу по домам. Из иных мест чуть по шее не выгоняют. Ловлю знакомых на Невском, в Гостином дворе. Узнали, что даю концерт. Как завидят меня – бегут. Плохо. А все спектакли. Ну, разве можно в Великом посту спектакли?.. Сегодня в трактире удалось одному пьяному купцу на пять целковых продать. «Ладно, – говорит, – беру я у тебя на пять целковых билетов, только отгрызи ты мне сейчас у живого налима голову». Отгрыз. Зато сегодня семейство горячим кушаньем накормил.

• Суббота. Полдня сидел в бане и раздавал знакомым билеты на концерт. Нигде не встретишь столько знакомых, как в бане. Ругают, но рублевые билеты берут. Ежели концерт мой не покроет расходы – шабаш! У меня и веревка припасена!

V. Из дневника раннего дачника

17 апреля

Весна! Весна! Все признаки весны! На дачу! На дачу! Нужно пользоваться весенним воздухом среди возрождающейся природы! Нева давно уже разошлась, а услужливые газеты возвестили телеграммами, что даже и ладожский лед прошел. К тому же послезавтра у меня наступает срок платить за квартиру. К чему платить за зимнее помещение, ежели у меня нанята на Черной речке дача за 30 р. в лето. Решено, еду!

19 апреля

Переехал. Кругом все родное. Те же щапинские кондукторы, переругивающиеся с ямщиками; тот же трактир «Черная речка» в вольном переводе «Mer noire»; та же речка, дышащая прохладой. Прохлады действительно довольно, даже в изобилии. Вчера спал в теплом пальто и калошах. Что ж, зато легко дышится!

20 апреля

Живу… Нет… Прозябаю. Слово это удобнее. Пусто пока, но дачники уже сбираются. Вчера переехала маменька с дочкой. Окна их чердака приходятся как раз перед окном моего коровника. Прельстясь дешевизной, я нанял себе коровник, в который мой домовый хозяин очень любезно врубил оконную раму и настлал деревянный пол. Соседство очень интересное. Маменька, правда, походит на выеденную молью шубу, но зато дочка – совсем бутон, с аленькими щечками. Мелочной лавочник говорит, что это у ней от холоду так щечки-то алеют, да врет, поди, каналья!

21 апреля

Заводится интрижка. Сегодня поутру она отстегнула юбку, которой было завешено ее окно, а я отдернул плед, заменявший мне занавеску, и взоры наши встретились. Она лукаво улыбнулась, я тоже нагнал на свое лицо коварную улыбку и поклонился. Она выставила мне язык. Как бы то ни было, но первое знакомство завязалось.

22 апреля

Сегодня поутру очень явственно слышал, что она спрашивала у дворника, как меня зовут. Дворник сказал, что Виктором Николаевичем. Я, в свою очередь, узнал от дворничихи, что она Марья Петровна. Днем, прогуливаясь по Строгонову саду, я заметил, что на скамейке написано карандашом «Виктор». Карандаш свеж. Нет сомнения, что это она. К имени Виктор я тотчас же прибавил «Мария».

23 апреля

Сегодня около наших имен красуются уже два пылающих сердца, пронзенные стрелой. Смелей! Смелей! Хорошо бы ей послать букет с дворником. Да из чего сделать-то? Даже деревья все голые. Можно бы пучок березовых отпрысков послать, да, пожалуй, за розги примет и обидится.

24 апреля

Дело идет на лад. На мой утренний поклон из окна она уже не показала мне язык, а тоже поклонилась. Прогуливаясь по Строгонову саду, заметил на скамейке под пылающими сердцами слово «пламенею». Вынул карандаш и написал «горю». И по всем вероятиям оба врем. Не знаю, как она, но я зуб на зуб не могу попасть от холоду, ибо в мелочной лавочке сказывали, что сегодня только два градуса тепла, а ночью даже мороз был. Впрочем, можно дрожать от холода и в то же время пламенеть от любви.

25 апреля

Утром проходил мимо ее окна. Она мела у себя пол и выкинула на улицу сор. В сору был бантик, должно быть, от ботинки. Я поднял его и поцеловал в ее глазах, а на место бантика кинул пуговицу от своего сюртука. Притаясь за коровником, я очень явственно видел, как она сбежала сверху, взяла эту пуговицу и спрятала у себя на груди. Нет, нужно объясниться по горячим следам, а то приедут другие дачники и отобьют. Пуще всего боюсь какого-нибудь офицера.

26 апреля

Так холодно, что страсти! Пробовал было написать ей любовное письмо, да руки коченеют и вместо букв выводят какие-то иероглифы. Делать нечего, нужно попробовать на словах излить свою душу.

27 апреля

Встретились в Строгоновом саду. Она сидела на скамейке. Я тоже сидел и вперил в нее свой взор. Она опустила свои глазки. Послышались два глубоких вздоха. «Ангел мой Марья Ивановна, – начал я, – вокруг нас благоухает весна (Черная речка не только благоухала, но воняла падалью), деревья пухом зеленеют (они годились только на розги), соловей в кустах звонко кличет свою подругу (на березе в это время каркала ворона, да чирикал воробей), на лугах игриво шумят овечки (на набережной по грязи бродил щапинский козел), души наши уже слились, сольемтесь и мы в единый долгий, долгий поцелуй!» Я наклонился и впился устами в ее уста… вдруг на дорожке показалась ее мать. Мы вздрогнули, но добрая старушка, страдающая, должно быть, близорукостью, повернулась и пошла обратно.

28 апреля

Послал из окна летучий поцелуй и получил в ответ такой же. Вечером старуха прислала дворничиху попросить у меня взаймы 5 р. Боже! У меня всего 13 к. за душой. Послал сказать, что мелких нет, а только две сторублевые. Чрез пять минут дворничиха вернулась и объявила, что лавочник берется разменять сторублевую. Каково положение! Притворился спящим. Уж она толкала, толкала меня, даже и голоса не подал. Так и ушла.

29 апреля

Опять встретились на скамейке и опять слились во единый долгий, долгий… На дорожке опять показалась мать. В простоте душевной я думал, что она опять свернет в сторону, но на деле оказалось иначе. «Мерзавец! Да как ты смеешь!» – закричала она, и в это время как из земли вырос усач в отставном военном сюртуке. Дальше только и помню, что кулачище у него с двухпудовую гирю.

30 апреля

Хожу с подвязанной щекой. Мелочному лавочнику сказал, что у меня флюс. Ребра так ломят, что даже и наклониться не могу. На затылке шишка. Впрочем, ведь на даче и простудиться нетрудно, особливо при такой холодной весне! А все проклятые 5 р. виноваты!