Текст книги "Наши за границей"

LXXXIII

Всю ночь пробыли супруги в тревожном ожидании пересадки из вагона и не смели ни на минуту заснуть, а сон между тем так и клонил их. В Цюрихе, где стояли 12 минут, Глафира Семеновна, суя железнодорожным сторожам по два и по три французских пятака, как она называла медные десятисантимные монеты, раза четыре спрашивала: «Ви филь ур умштейген»[432]432
  В котором часу пересадка?


[Закрыть] – и при этом показывала свою книжку билетов, но сторожа, хоть и рассматривали книжку, разводили руками и отзывались незнанием.

– Черт знает что такое! Даром только деньги загубила. Никто не знает, когда будет это проклятое «умштейген», – тревожно обратилась она к мужу. – Прозеваем пересадку, непременно прозеваем и проедем туда, куда не следует.

– Да не прозеваем. Надо только не спать, – отвечал Николай Иванович.

– Не спать, а сам уж клюешь носом. Нюхай ты хоть нашатырный спирт, пожалуйста. Вот я сейчас дам тебе банку нашатырного спирта.

Глафира Семеновна достала из саквояжа флакон и передала мужу. Тот нюхал и чихал.

Явился кондуктор осматривать билеты. Опять разговор о пересадке.

– Стой, суну ему два франка в руки. Авось дело выяснится, – сказал Николай Иванович. – А ты, Глаша, скажи ему по-французски или по-немецки, чтобы он показал нам, где должен быть этот ихний «умштейген».

Николай Иванович таинственно поманил кондуктора пальцем и, когда тот наклонился к нему, сунул ему в руку два франка. Кондуктор недоумевал. Глафира Семеновна заговорила:

– Монтре ну иль фо умштейген[433]433
  Покажите нам нужно пересаживаться.


[Закрыть].

– Ja, ja… Das ist in Romanshorn… Station Romanshorn…[434]434
  Да, да… Пересадка в Романсхорне… Станция Романсхорн…


[Закрыть]

– Станция Романсхорн, – подхватил Николай Иванович.

– Да, да… Но ведь мы не знаем, в котором часу мы на нее приедем, – отвечала Глафира Семеновна и снова обратилась к кондуктору: – Ум ви филь ур Романсхорн?

– Um fünf Uhr Morgen…[435]435
  В котором часу Романсхорн? – В пять утра.


[Закрыть]

– В пять часов. Так… Le matin? Утром?

– Le matin, le matin.

– Так вы вот что… Коммензи ин вагон и загензи, когда будет Романсгорн. Загензи: хир вот Романсхорн[436]436
  Приходите в вагон и говорите, когда будет Романсхорн. Говорите: здесь вот Романсхорн.


[Закрыть].

– Sie wollen schlafen? O, ja, ja… Schlafen Sie ruhig. Ich werde zu Ihnen kommen und sagen[437]437
  Вы хотите поспать? О да, да… Спите спокойно. Я приду и скажу вам.


[Закрыть], – успокоил их кондуктор, поняв так, что супруги хотят заснуть и боятся проспать.

– Придет, придет и скажет, когда нужно пересаживаться, – успокоила мужа Глафира Семеновна.

Хотя и обещался кондуктор прийти в вагон и сказать, когда будет станция Романсхорн, но супруги все-таки не спали и ждали. Как только они начинали дремать, сейчас же нюхали нашатырный спирт.

Но вот наконец опять вошел кондуктор и с улыбкой произнес: «Романсхорн». Супруги засуетились и начали хвататься за свои саквояжи и подушки.

– Будьте спокойны. Как приедем – сейчас я вам доставлю носильщика, – сказал кондуктор по-немецки.

Николай Иванович схватил руку кондуктора и радостно потряс ее, сказав «мерси».

Вот и станция Романсхорн. Поезд остановился. Вошел носильщик и схватил вещи супругов.

– Вин, Вин… Вир фарен Вин… В Вену едем… В венский вагон надо пересесть, – поясняла ему Глафира Семеновна. – Вин вагон.

– Ja, ja… Bitte schneller, Madame…[438]438
  Да, да… Пожалуйста, быстрее, мадам…


[Закрыть] – торопил носильщик, вытаскивая из вагона вещи.

LXXXIV

Носильщик с саквояжами и с подушками шел через рельсы мимо стоящих на запасном пути вагонов. Супруги следовали за ним. Пройдя через несколько запасных путей, носильщик повел супругов по дорожке какого-то сада. Было темно, и только в отдалении мелькали огоньки.

– Господи! Да куда же он нас ведет? – возмущалась Глафира Семеновна. – Нам нужно в венский вагон садиться, а он тащит нас по саду. Уж не думает ли он, что мы хотим остановиться в этом поганом Романсхорне, и не ведет ли нас в гостиницу? Послушайте! Вохин?[439]439
  Куда?


[Закрыть] Нам нужно в вагон. Вагон ин Вин.

– Ja, ja… – И носильщик заговорил что-то по-немецки, чего супруги не поняли.

Через минуту показался берег и плещущая вода. Уже начинало светать, и супруги увидали озеро. Вот и пристань. У пристани шипел, разводя пары, пароход. Носильщик прямо направился к пристани.

– Однако куда же ты это нас, почтеннейший?.. – возвысил голос Николай Иванович. – Глаша! Посмотри… Он нас на пароход тащит. Тут какое-то недоразумение.

– Хер! Хёрензи![440]440
  Слушайте!


[Закрыть] Нам не туда! Нам ин Вин, – крикнула Глафира Семеновна.

– Ja, ja… Sie müssen zuerst im Dampffchiff fahren[441]441
  Да, да… Сначала вам нужно сесть на пароход.


[Закрыть], – отвечал носильщик.

Супруги не поняли и в недоумении остановились.

– Schneller! Schneller! – торопил их носильщик и кивал на пароход.

– На пароход зовет. Это просто путаница… Зачем нам на пароход, ежели у нас железнодорожные билеты прямого сообщения? – произнес Николай Иванович, не двигаясь.

Супругов обгоняла публика, спешившая на пароход.

– Надо у других спросить, у кого-нибудь из публики, – сказала Глафира Семеновна, не доверяя носильщику, и обратилась к проходившему мимо их солидному немцу в пальто-плаще с несколькими воротниками, показывая ему билеты: – Вир фарен ин Вин… Загензи во ист вагон.

– Nach Wien? Kommen sie mit… – поманил их немец.

– И этот на пароход зовет. Да неужели в Вену-то на пароходе?..

– Черт их знает! Да и сам черт не разберет! Надо идти… – тяжело вздохнул Николай Иванович и пошел на пароход.

Глафира Семеновна следовала сзади и бормотала:

– Ну а на пароходе опять спросим.

– Билеты! – возгласил по-немецки шкипер в фуражке с золотым позументом, когда супруги вступили на пароход, и, взглянув на показанные Глафирой Семеновной книжки билетов, прибавил: – Второй класс, направо.

– Вир ин Вин… – попробовала заметить ему та.

– Да, да… Второй класс направо.

– Стало быть, не ошибка, стало быть, действительно в Вену на пароходе… – обратилась Глафира Семеновна к мужу.

– Ничего я, матушка, не знаю, ничего не понимаю, – отвечал тот раздраженно. – Теперь будь что будет, но другу и недругу закажу напредки без языка за границу не ездить!

Они очутились во втором классе парохода, в роскошной каюте, освещенной электрическими лампами-грушами. Носильщик положил около них багаж и, сняв шапку, просил за труды. Получив мелочи, он сказал: “Glückliche Reise”[442]442
  Счастливой поездки!


[Закрыть] – и исчез.

Пароход тронулся. Супруги, покорные судьбе, сидели молча и, недоумевая, смотрели друг на друга.

– Батюшки! – воскликнул вдруг Николай Иванович. – Багаж-то наш в поезде железнодорожном остался! Ведь я квитанции-то носильщику забыл передать! Боже милостивый! Ну что теперь делать? Ну как мы будем без чемоданов и сундуков.

– Перепутались-таки и на возвратном пути. Поздравляю! – сказала Глафира Семеновна и прибавила: – Ведь это ужас… ведь это просто наказание! Что теперь делать?

И супруги впали окончательно в уныние.

– А вы куда изволите ехать? – отнесся вдруг к ним по-русски седой старик с усатою военною физиономией, в длинном пальто-халате и в серой шляпе, сидевший невдалеке от супругов и прислушивавшийся к их разговору.

– Русский человек! – радостно воскликнул Николай Иванович, устремляясь к нему. – Сам Бог вас нам посылает. Очень приятно, очень приятно встретиться. Это вот моя жена. Вообразите, мы, кажется, совсем не туда попали. Мы едем из Женевы в Вену, взяли билеты прямого сообщения по железным дорогам, а очутились на пароходе. И в довершение несчастия забыли выручить наш багаж из поезда. По-немецки говорим только два слова, спрашиваем всех и каждого, так ли мы едем, и ни нас никто не понимает, ни мы никого. Вот привели для чего-то на пароход.

– Покажите ваши билеты, – попросил старик.

Супруги показали. Старик рассмотрел их и сказал:

– Нет, вы едете как следует. Вот у вас в книжке и билет на пароход для переезда из Романсгорна до Линдау по Боденскому озеру.

– Ну слава богу, слава богу, что мы не перепутали! – заговорил Николай Иванович. – Скажите, и долго нам ехать еще по этому озеру?

– Часа через два мы перейдем озеро и будем в Линдау. Там вы сядете в вагон и уж поедете прямо в Вену.

– Но что нам делать с багажом? Мы наш багаж забыли взять из поезда.

– А у вас багаж как отправлен? Покажите квитанцию, – поинтересовался старик и, взглянув на квитанцию, сказал: – Успокойтесь, ваш багаж с вами вместе едет, его уже перенесли на пароход.

– Ну как гора с плеч! Приеду домой – молебен отслужу, – вздохнул Николай Иванович. – Голубчик! Ваше имя-отчество? Позвольте познакомиться, – обратился он к старику.

Старик назвал свое имя и фамилию.

– Михаил Матвеич? Чудесно. А я – Николай Иваныч Иванов, а это супруга моя Глафира Семеновна. Бутылочку не позволите ли с вами за компанию распить для первого знакомства? Здесь на пароходе наверное есть буфет.

– Буфет-то есть, но в шесть часов утра я не могу вино пить. Теперь не время, а за компанию благодарю, – отвечал старик.

– Что за не время! Пилося бы да елось, да дело на ум не шло.

– Нет, уж увольте.

– Жаль, жаль. Вы куда ехать изволите? Не в Вену ли? по дороге ли нам?

– Нет, в Линдау я должен остановиться. Здесь на озере виды очень замечательные, и мне хочется несколько раз проехать по озеру. Я художник-любитель. Пойдемте на палубу и будем любоваться видами. Теперь уже рассвело.

LXXXV

Всходило солнце, когда супруги поднялись на палубу парохода. Пароход шел вблизи берега, и береговые виды были действительно великолепны. На гладкой, как стекло, голубой воде виднелись рыбацкие лодочки, гористый берег с разбросанными на нем деревушками играл оттенками красного, золотисто-желтого и фиолетового цветов. Русский спутник супругов тотчас приложил к глазам бинокль и начал любоваться картинами природы, но супругов картины интересовали мало. Они с нетерпением ждали, чтобы пароход поскорее пристал к берегу, дабы можно было сесть в вагон и ехать в Вену. Невзирая на уверение русского, что они не сбились с пути, у них все еще было сомнение, туда ли они едут. Неожиданное путешествие на пароходе, для которого они не брали билетов, все еще сбивало с толку. Впрочем, Николай Иванович, выпив две рюмки коньяку, несколько повеселел.

– А уж как сядем на берегу в вагон, так прямо до Вены без пересадки? – спрашивал он своего русского спутника.

– Так прямо без пересадки и доедете, – отвечал тот.

– Да вы сами-то езжали этим путем?

– Еще бы. Я месяц тому назад из Вены в Лозанну приехал и вот теперь еду обратно. По дороге у вас будет Мюнхен. Вот в Мюнхене на станции не забудьте выпить по кружке пива. Мюнхенское пиво считается лучшим в свете.

– Да, да… Про мюнхенское пиво я слыхал. А только неужели оно лучше берлинского? – улыбнулся Николай Иванович от предвкушаемого удовольствия выпить самого лучшего пива.

– Я в пиве не знаток, но говорят, что лучше.

– Глаша! Слышишь?

– Ах, бог с ним, с этим пивом! Только бы скорее добраться домой. Мне уж и в Вену-то заезжать не хочется.

– Ну на один день заедем. Пройдемся по городу, да и опять на железную дорогу. Все-таки Вена, все-таки в Петербурге лишний разговор, что в Вене были.

– Ох, опять немцы! Опять мне мучение насчет немецких разговоров! Еще ежели бы французы были, а то с немцами пантомимами разговариваю.

– В Вене вас будут уже несколько понимать по-русски, не говорить, а понимать. Вена – славянский город. Прислуга и вообще простой народ там большею частью славяне, – успокоил Глафиру Семеновну русский спутник.

– Да что вы! – радостно воскликнули супруги.

– Да, да… Чехи, кроаты, поляки, русины, сербы. Вас будут понимать. Вы это уже заметите, даже подъезжая к Вене по железной дороге. Кондуктора из славян и уже понимают русские слова.

– Ну тогда дело другое. А то, верите, как трудно.

Вот и пристань. Супруги распрощались с русским спутником, носильщик схватил их подушки и саквояжи и повел их сначала в таможню, где германские досмотрщики налепили на их саквояжи билетики, а потом усадил в вагон.

– Вин? – все еще с сомнением спрашивала Глафира Семеновна кондуктора, простригавшего билеты.

– Ja, ja, Madame, direct nach Wien[443]443
  Да, да, мадам, прямо до Вены.


[Закрыть], – отвечал тот.

– Умштейген не надо? Нихт умштейген?

– Ohne umsteigen, Madame.[444]444
  Без пересадок, мадам.


[Закрыть]

Поезд тронулся. Супруги ждали Мюнхена, дабы выпить там пива. Особенно заботился об этом Николай Иванович, при каждой остановке выглядывая из окна и отыскивая на станции надпись «Мюнхен».

Вот и Мюнхен. Кондуктор возгласил о нем минут за пять до остановки. Стояли десять минут. Супруги успели закусить при этом горячими сосисками, продававшимися на платформе прямо из котла, стоящего на жаровне. В мюнхенском пиве супруги, однако, ничего особенного не нашли.

– Пиво как пиво, – сказала Глафира Семеновна, которую Николай Иванович принудил выпить стакан. – По-моему, берлинское-то вдвое лучше.

За Мюнхеном Глафира Семеновна стала испытывать кондукторов в знании русского языка, задавая им разные вопросы по-русски, но кондуктора не понимали. Николай Иванович делал то же самое с прислугой, разносящей по станционным платформам пиво и закуски, и наконец достиг благоприятного результата.

– Эй! Пиво! Сюда! – крикнул он кельнеру.

И кельнер, поняв его, подскочил с стаканами пива к окну вагона.

– Глаша! Глаша! Смотри… Начали уж понимать! – радостно воскликнул Николай Иванович и спросил кельнера, принимая от него стакан: – Брат славянин?

– Nein, gnädiger Herr[445]445
  Нет, милостивый государь.


[Закрыть], – отрицательно покачал головой кельнер.

Николай Иванович взглянул ему в лицо и тут же убедился в праздности своего вопроса. По горбоносому типу лица, крупным красным губам и вьющимся волосам самый ненаблюдательный человек мог заметить, что это был жид без подмеси.

– Иерусалимский дворянин, иерусалимский дворянин, а я-то его за брата славянина принял, – бормотал Николай Иванович.

Супруги ехали по Баварии, но вот пришлось переезжать баварскую границу и въезжать в австрийские владения. На границе таможня, и в ней пришлось просидеть около часу, пока чиновники осматривали вагоны. Впрочем, на станции был отличный буфет, где супруги могли пообедать за табльдотом.

– Без телеграммы дали пообедать, хоть и немцы, – заметила Глафира Семеновна, вспоминая случай в Кенигсберге, где их не пустили за табльдот из-за того, что они их не уведомили телеграммой, что будут обедать на станции.

– Еще бы… Здесь совсем другие порядки.

Прислуживающий супругам кельнер оказался поляком и действительно кое-какие русские слова понимал, хотя по-русски и не говорил. Принимая в расплату за обед немецкие марки, он перевел их на гульдены и, мешая в свою речь польские слова, кое-как объяснил супругам, чтобы они наменяли себе австрийских денег, и привел жида-менялу. Хоть и не без особенного труда, но супруги все-таки поняли, в чем дело, и купили у жида австрийских денег. В руках их в первый раз появились бумажные гульдены. Николай Иванович долго рассматривал их недоверчиво и сказал жене:

– Ассигнации уж пошли на манер русских. Как бы не надул жид-то… Хорошо ли? Верные ли? – обратился он к кельнеру.

– Добро, добро, пан, – утвердительно кивнул он головой.

Жид тоже заговорил что-то по-немецки и кивал головой.

С австрийской границы действительно стали появляться железнодорожные служащие и кельнеры, понимающие кой-какие русские слова, но таких людей было мало, зато жиды попадались на каждом шагу. Чем ближе подъезжали к Вене, тем жидов становилось все больше и больше.

Вечером супруги приехали в Вену.

LXXXVI

Давка и толкотня царствовали на вокзале, когда супруги приехали в Вену. Из окон вагона виднелась толпящаяся на платформе публика, и, дивное дело, большинство ее были жиды: жиды длиннополые и жиды короткополые, жиды в цилиндрах и шляпах котелками и жиды в картузах, жиды с сильными признаками пейсов и жиды с слабыми признаками пейсов. Даже добрая половина нарядных женщин отличалась семитическими горбатыми носами и крупными сочными губами. Поезд еще не остановился и, медленно катясь, шел мимо платформы, а уж в купе второго класса появился тоненький юркий еврейчик в шляпе котелком, с тощей, щипаной бородкой клином, в красном галстуке, в кольцах с цветными камушками на грязных руках, расшаркивался перед супругами, кланялся и совал в их руки адрес гостиницы, приговаривая по-немецки:

– Готель первого ранга… В лучшей части города. Цены дешевые… Завтраки, обеды и ужины по умеренным ценам… С извозчиком можете не торговаться… Багаж со станции получим в две минуты.

Говорил он без умолку, вертелся и то и дело приподнимал шляпу.

– Глаша! Что он бормочет? – спросил жену Николай Иванович.

– Да кто ж его разберет, – отвечала та. – Кажется, гостиницу предлагает.

Еврейчик, заслыша русскую речь и видя, что его не понимают, заговорил на ломаном французском языке.

– Прочти хоть, что на карточке-то стоит. Может быть, адрес и понадобится, – продолжал Николай Иванович, принимая от еврея карточку и передавая ее жене.

– Ну его… Не желаю я с жидами возиться.

Еврейчик, видя, что и французская его речь остается без ответа, заговорил по-польски.

– Да мы русские, русские, – отвечала наконец Глафира Семеновна, улыбаясь. – Руссен вир, и ничего нам не надо.

– Ach hochachtungswolle, Madame![446]446
  О, почтение, мадам!


[Закрыть] – вздохнул еврейчик. – Как жалко, что я не говорю по-русски! Я говорю по-немецки, по-французски, по-польски, по-венгерски, по-чешски, по-хорватски, по-сербски, но русского языка я, к несчастию, не знаю. Доставьте случай услужить вам гостиницей, и я представлю вам поляка, говорящего по-русски, – бормотал он по-немецки.

– Нихт, нихт… Ничего нам не требуется, – отмахнулся от него Николай Иванович.

Поезд остановился, появился носильщик в серой куртке, которому супруги поручили свои подушки и саквояжи и с ним вместе вышли из вагона, но еврейчик не отставал. Он уже прыгал около носильщика и бормотал что-то ему.

– Экипаж прикажете? – спросил супругов носильщик.

– Я, я, экипаж, – отвечала Глафира Семеновна. – Вир ин готель.

У подъезда вокзала носильщик поманил извозчика. Еврейчик продолжал тереться и около извозчика, даже подсаживал супругов в экипаж.

– Да не надо нам, ничего не надо, – отпихнул его Николай Иванович.

За толчок еврейчик низко поклонился и заговорил что-то извозчику по-немецки.

– Ин готель, гут готель, – сказала Глафира Семеновна извозчику, и тот погнал лошадь, пробормотав что-то по-немецки.

– В какую же гостиницу мы едем? – задал жене вопрос Николай Иванович.

– Да в какую извозчик привезет. Ведь нам все равно. Только б не в жидовскую.

Сначала ехали по плохо освещенным улицам, но наконец въехали в улицы, залитые газом. Извозчик сделал несколько поворотов и остановился перед подъездом гостиницы, освещенной двумя электрическими фонарями. Из подъезда выскочили швейцар в шапке с позументом, мальчишка в красной кепи и серой куртке и принялись высаживать супругов из экипажа.

– Циммер… Циммер фюр цвей…[447]447
  Комната… Комната для двоих…


[Закрыть] С цвей кровати, – сказал Николай Иванович.

– Прошу, пан. Дрей гульден… – отвечал швейцар.

Николай Иванович полез в карман и хотел рассчитываться с извозчиком, но перед ним как из земли вырос тот самый еврейчик, который к ним приставал в вагоне и на станции, и с учтивым поклоном отстранил его руку.

– Ist nicht nothig zu zahlen… Ist schon bezahlt… Nach her werden Sie zahlen. Il ne faut pas payer… C’est paye déjà…[448]448
  Платить не нужно… Уже оплачено… Заплатите потом. Не надо платить… Уже заплачено (нем. и франц.).


[Закрыть] – затрещал он.

– Уж сюда поспел! – воскликнул Николай Иванович при виде еврейчика. – Вам чего? – крикнул он на него. – Глаша! Чего он хочет?

– Говорит, что не надо платить извозчику. Должно быть, уж здесь обычай такой.

Еврейчик между тем махнул извозчику, и тот отъехал от подъезда. Николай Иванович недоумевал.

– Да при чем же тут еврюга-то этот? Ежели этот еврюга здешний, то я не желаю останавливаться в жидовской гостинице, – сказал он жене.

– Да уж иди, иди в подъезд-то. Где же теперь другую гостиницу искать.

– Опутал-таки еврюга, опутал! Привез, куда хотел, – хлопнул себя по бедрам Николай Иванович и пошел в подъезд.

Гостиница была роскошная, с великолепной лестницей. Супругов встретил на лестнице целый сонм прислуги: тут были и кельнеры во фраках и белых галстуках, и горничные девушки в форменных коричневых платьях и белых чепцах и передниках, мальчики в серых куртках с зеленой оторочкой. Все это кланялось и повело супругов в коридор показывать комнаты. Супруги выбрали большую комнату в четыре гульдена и остались в ней. Две горничные бросились снимать с Глафиры Семеновны ватерпруф, два кельнера стаскивали с Николая Ивановича пальто… Третий кельнер стоял в почтительной позе и ждал приказания.

– Я думаю, Глаша, прежде всего чайку и закусить, – начал Николай Иванович, обращаясь к жене, и, получив утвердительный ответ, хотел отдать приказ кельнеру, но тот уже, почтительно поклонившись, пятился к двери и бормотал:

– Ich verstehe, mein Herr… Gleich werden Sie kriegen…[449]449
  Я понимаю, господин… Скоро получите…


[Закрыть]

– Понимают по-русски-то, но только не говорят, – заметила Глафира Семеновна, когда кельнер исчез за дверью.

LXXXVII

Так как супруги положили остаться в Вене всего одни сутки, то, умывшись, напившись чаю и закусив, они тотчас же отправились осматривать город. На этот раз они уже были осторожны и, дабы не разыскивать свою гостиницу на обратном пути, как они разыскивали в Париже, запаслись адресом гостиницы у швейцара. Когда они брали карточку и адрес у швейцара, вдруг перед ними завертелся знакомый уже им тоненький еврейчик. Снимая шляпу и раскланиваясь, он спрашивал, не нужен ли супругам экипаж. Дабы супруги могли его понять, он одну и ту же фразу произносил по-французски, по-немецки и по-польски.

– Вот навязывается-то! – сказала Глафира Семеновна. – Не надо. Ничего не надо! Нихтс… Геензи[450]450
  Идите.


[Закрыть] прочь. Мы идем гулять, шпацирен.

И супруги отправились пешком. Вскоре они вышли на большую улицу, блистательно освещенную газом. Направо и налево сплошь были магазины с великолепными выставками товаров и с обозначением цен. Такого сильного движения в экипажах, как в Париже и Берлине, на улице не было, но зато на тротуарах была толпа от пешеходов, и эта толпа изобиловала евреями всех мастей и степеней полировки. Прежде всего, что поразило супругов, это масса накрашенных женщин известного сорта, пестро расфранченных, в высоких шляпах с широкими полями, ухарски надетых набок и непременно с громадным белым страусовым пером, развевающимся на этих шляпках. Женщины дымили папиросками и бросали вызывающие взгляды на мужчин.

– В Париже и Берлине таких бабьих стад на улицах ведь мы не видели, – заметил жене Николай Иванович. – Это ужас сколько их! И все с белыми перьями. Форма здесь такая, что ли?

– А ты считай, считай сколько. Для женатого человека это занятие будет самое подходящее, – раздраженно отвечала Глафира Семеновна. – Тьфу, противные! – плюнула она и вдруг заметила еврейчика из гостиницы: он то забегал вперед супругов, то равнялся с ними и шел рядом. – Смотри, смотри, жид опять уж около нас. Вот неотвязчивый-то! – указала она мужу.

Они проходили мимо колоссального потемневшего храма и остановились взглянуть на барельефы. Еврейчик подскочил к ним и произнес, указывая на храм:

– Die berühmte Stephanskirche[451]451
  Знаменитая Штефанскирхе.


[Закрыть].

Глафира Семеновна улыбнулась на еврейчика и перевела мужу:

– Церковь Святого Стефана, он говорит.

Далее Глафира Семеновна стала останавливаться около окон магазинов. В окнах было светло так, что больно было смотреть, до мельчайших деталей виднелась вся внутренность магазинов, и в них опять-таки носатые и губастые евреи, хоть и одетые по последней моде.

– Приказчики-то также все из иерусалимских. Как же нам сказано, что Вена – славянский город. Вот тебе и славянский! – заметила она мужу.

Жиденький еврейчик не отставал от супругов и при каждой их остановке около окон магазинов вертелся тут же. Глафиру Семеновну поразили своей дешевизной шелковые чулки и перчатки, лежавшие в окне на выставке.

– Надо купить. Это ужасно дешево. В Петербурге чуть не втрое дороже, – произнесла она и лишь только хотела взяться за ручку двери магазина, как еврейчик уже ринулся вперед и, распахнув эту дверь, придерживал ее рукой, пропуская супругов.

– Дизес… Их вейс нихт ви оуф дейч[452]452
  Эти… Я не знаю, как по-немецки.


[Закрыть], – указала Глафира Семеновна приказчику на чулки.

– Strümpfe… Damenstrümpfe…[453]453
  Чулки… Женские чулки…


[Закрыть] – отдал еврейчик приказ приказчику.

– Фу-ты пропасть! И чего этот жидюга трется около нас! – поморщилась Глафира Семеновна.

– Да это непременно комиссионер, фактор. Теперь я уж вижу, – отвечал Николай Иванович.

Чулки и перчатки были куплены, и деньги за них заплачены. Продавал курчавый еврей с фальшивыми бриллиантовыми запонками в сорочке. Еврейчик-комиссионер все время перекидывался с ним непонятными для супругов словами и, когда те стали уходить, сунул приказчику свою карточку.

Супруги шли дальше, и еврейчик около них.

– Вот надоел-то! Брысь, окаянный! – крикнул на него Николай Иванович и даже махнул зонтиком.

Еврейчик мгновенно приподнял шляпу и отскочил, но когда супруги оглянулись, он шел сзади. Они вышли на площадь, на которой виднелся театр, и стали любоваться фасадом. Еврейчик не утерпел и крикнул по-немецки:

– Оперный театр!

Против театра было несколько ресторанов и кофейных. Супруги зашли в одну из кофейных и спросили себе мороженого. Еврейчик исчез. Но когда они доедали свои порции мороженого, то опять увидали еврейчика. Он сидел в отдалении от супругов и делал вид, что читает газету, но на самом деле наблюдал за ними, и когда они стали рассчитываться, он подошел к ним и протянул им две красненькие бумажки.

– Билеты в оперный театр. Могу вам предложить по дешевой цене, – сказал он по-немецки и тотчас же перевел по-французски. – Zwei Gulden, nur für zwei Gulden.

– И досадно на него, да и смешно, – произнесла Глафира Семеновна. – Билеты в театр предлагает по два гульдена.

– Да ведь уж теперь поздно, – отвечал Николай Иванович.

– Да все хоть что-нибудь посмотрим. Ну давай… Гебензи[454]454
  Давайте.


[Закрыть].

Еврейчик встрепенулся. Супруги хотели заплатить ему деньги за билеты, но он замахал руками и заговорил: “Nachher, nacher werden Sie zahlen”.

– Не хочет брать. Говорит, что потом… – перевела мужу Глафира Семеновна.

– Да ведь это для того, чтобы связать нас с собой.

– А ну его! Ведь уж все равно он от нас не отвяжется.

И супруги побывали в театре. В театре публика оказалась также наполовину еврейская. Носастость так и выдавала себя. Давали какую-то неизвестную супругам оперу, которой они уже не застали одного акта, и маленький балет.

– Бьюсь об заклад, что и оперу-то поют жиды, – проговорил Николай Иванович.

– Непременно, – отвечала Глафира Семеновна. – Прислуга, что от нас верхнее платье на хранение приняла, положительно жиды без подмеси.

Когда супруги вышли из театра, еврейчик-комиссионер встретил их на подъезде. Приподнимая шляпу, он произнес по-немецки:

– Прикажете экипаж? Прикажете показать вам лучший ресторан для ужина? Супе[455]455
  Ужин.


[Закрыть], – пояснил он по-французски и прибавил по-немецки: – Я могу указать на такой ресторан, где есть кельнер, который понимает по-русски.

Глафира Семеновна перевела мужу предложение еврейчика. Тот улыбнулся и отвечал:

– Да уж черт с ним! Пусть везет. Должно быть, уж такая судьба наша, чтобы он нами завладел. Ах, жиды, жиды! Вот в душу-то к человеку мастера влезать!

Явился экипаж. Еврейчик посадил в него супругов, что-то сказал извозчику, вскочил сам рядом с ним на козлы, и они поехали.