Текст книги "Обреченный на любовь"

– Ничего, у нас общество богатое. Последствия войн давно изжиты – вырастим…

– Подождите! – оборвал Калинов. – Я еще не закончил. Экономических сложностей, конечно, нет. Действительно, вырастим. А психологические?.. Но посчитаем дальше. Известно так же, что по сексуальным характеристикам только двадцать пять процентов мужчин способны содержать полигамную семью. Так что даже если каждый из них будет женат на двоих – а это далеко не так, – то и в этом случае двадцать процентов женщин останутся свободными, не желая этой свободы. И они и в самом деле останутся, потому что все, что вы можете им дать, – это два раза в неделю переспать с кем-нибудь из них и гордо уйти утром, всем своим видом показывая: вот, снизошел до тебя…

– Эко вы повернули! – сказал Салов. – Но ведь раньше-то так жили… И почему вам все, а нам ничего? Где свобода?

Калинов усмехнулся:

– Ну в любовных-то делах свободы никогда не было, был исключительно взаимный интерес… Впрочем, дело не в этом. Что вы дурачком прикидываетесь? Почему бы вам не задать подобный вопрос чемпиону мира Фрэнку Фостеру, по какому праву он толкает четыреста килограммов, а вам не поднять и пятидесяти? Подождите! – рявкнул он, увидев, что Салов хочет что-то сказать. – Странное дело!.. Я могу еще понять калек, биологические особенности организмов которых не позволяют им воспользоваться пересадкой конечностей. Они действительно обделены судьбой… Но вы-то, вы! Что мешает вам избавиться от вашего живота – да какое там живота! – от этого безобразного пуза? Ведь вы же молоды и здоровы, я знаю! Физические нагрузки, правильный режим питания, и через год вас знакомые не узнают.

Салов презрительно фыркнул:

– Какое вам дело до моей жизни? Я живу как хочу! Знаю я эту вашу философию! «Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным», – прогнусавил он, передразнивая кого-то.

– Я тоже живу как хочу. И как могу! – Калинов сбросил со стола невидимый мусор. – Вы думаете, я не понимаю, чего вы добиваетесь? Вы же к власти рветесь. В нормальных видах человеческой деятельности вы рыльцем не вышли. Так почему бы не пролезть в мировой парламент на голосах инвалидов и тех, кому не справиться с комплексом неполноценности? Вы тут говорили о свободе. Так в этом и есть свобода! Вы свободны валяться на диванчике и накачиваться пивом, а я свободен иметь столько жен, сколько со мной согласятся жить! – Калинов стал, демонстративно посмотрел на часы.

Старая как мир история, подумал он, успокаиваясь. Раньше искали врага по расовому, национальному, экономическому или культурному признаку. Теперь вот – по сексуальному. А подоплека, она как была, так и осталась…

Салов тоже поднялся, криво усмехаясь.

– Ну смотри, Калинов! – Лицо его перекосилось от ненависти. – Я буду не я, если мы не трахнем хотя бы одну из твоих шлюшонок!

– Трахалкой ты не вышел! – процедил Калинов. – С таким боровом в постель ни одна женщина не ляжет. Ты их животом подавишь, и больше ничего!.. Вон отсюда, и не дай Бог тебе лично нарушить общественный порядок!

Третьей была корреспондентка журнала «Уорлд секс-мэгэзин». Она оказалась симпатичной блондиночкой лет двадцати пяти, с длинными ресницами и голубыми глазами. Имени ее Калинов не запомнил – не то Лорина, не то Лавиния. Журналу потребовалось интервью с одним из многоженцев, сотрудников Социологической комиссии. Лорина-Лавиния остановила свой выбор на Калинове и сразу взяла быка за рога.

– Мистер Калинов, как вы пришли к полигинии?

– Я к ней не приходил, – сказал Калинов. – Мы встретились случайно.

– Но ведь каким-то образом у вас появилось такое желание!

Калинов усмехнулся:

– Подобные желания мужчинам присущи изначально. Только не все способны и не все решаются. Ну и не у всех есть экономические основания.

– Вот-вот… Существует мнение, что если бы не экономические ограничения, отряд многоженцев изрядно вырос бы за счет двадцатилетних. Как вы к этому относитесь?

– Думаю, вырос бы, но не изрядно. Дело в том, что молодые мужья, даже из тех, кто предрасположен к браку, переносят потерю свободы с определенными трудностями. Поэтому вряд ли они захотят в первые годы семейной жизни жениться еще на одной. По-моему, к этому более склонны мужья со стажем в десять-пятнадцать лет. По статистике, именно такой период требуется мужчине, чтобы переориентировать свои психологические установки на семью, да и то не до конца. В определенном смысле семья не является для мужчин приоритетом, в жизни есть много гораздо более интересных направлений общественной деятельности, не требующих, к тому же, подобной самоотдачи.

– Другими словами, вы согласны с тем, что все мужчины – эгоисты.

– Несомненно, но не стоит осуждать их за это. Эгоизм заложен в представителях сильного пола самой природой, он неразрывно связан с традиционно слабым развитием эмоциональности и объясняется отсутствием биологической ответственности за вновь рождающуюся жизнь. Ведь биология низводит роль мужчины лишь к зачатию. Зато мужчины менее консервативны, чем женщины. Ведь отцовство, в отличие от материнства, не зависит от стабильности окружающей обстановки… Я не слишком заумен?

Лорина-Лавиния улыбнулась очаровательной улыбкой:

– Не слишком! Уровень читателей нашего журнала довольно высок. Кстати, вы не читаете его?

– Нет, знаете ли. – Калинов виновато развел руками. – Мое время посвящено, в основном, практике.

– Тогда мой другой вопрос… Каков ваш сексуальный коэффициент?

Каков вопрос – таков ответ, подумал Калинов.

– При нерегулярных свиданиях хватит и на вас.

На лице корреспондентки появилось неудовольствие.

– Вряд ли мне это необходимо… Я – член Ассоциации Лесбийской Любви.

Калинов мысленно присвистнул:

– А вот интересно, как ВАША Ассоциация относится к распространению полигинии?

– Довольно холодно! Распространение полигинии ограничивает рост нашей организации.

– Это каким же путем?

Лорина-Лавиния протянула руку и выключила диктофон.

– Вам я скажу… Дело в том, что немалое количество женщин предрасположены как к гетеросексуальным, так и к гомосексуальным контактам…

Точно, вспомнил Калинов. Учил когда-то.

Журналистка продолжала:

– И многое зависит от случайности: с кем она переспит впервые, с другом или подругой. Распространение многоженства резко уменьшило контингент таких женщин, усложнив этим нашу деятельность.

Калинов снова мысленно присвистнул. А ведь тут может потребоваться внимание нашей комиссии, подумал он.

Лорина-Лавиния включила диктофон, и интервью продолжалось.

Поравнявшись со своим коттеджем, Калинов снял рубашку и брюки и бросился в прохладную воду. Выкупавшись, отправился домой.

Через год после второй свадьбы Калинов перестроил коттедж, увеличив его до десяти жилых комнат, и поставил новейшее кухонное оборудование, потому что Марина, в отличие от первой жены, любила готовить. «На мне лежит печать прошлого», – говорила она.

Калинов вздохнул. Сегодня придется обойтись услугами линии «Сэплай»…

Вита встретила его на пороге.

– Ну?

Калинов лишь помотал головой. Лицо Виты скривилось, на лбу родились тонкие – ниточками – морщинки.

Стареет, не к месту подумал Калинов, без слов, дежурно, обнял приму и отправился в ванную.

Уныло поворачиваясь под колкими струйками душа, он размышлял. Итак, помимо маловероятной уголовщины, кандидатами в похитители являются как минимум три организации монистов: ортодоксы-церковники, мальчики из Всемирной Организации Одиноких Мужчин и девочки из Ассоциации Лесбийской Любви. Хорошо хоть голубым от сильного пола наплевать на многоженство… Впрочем, церковники пока еще не докатились в своей борьбе до похищений, их оружием являются проповеди. Однако, где гарантия, что кто-нибудь из прихожан, причастившись к слову Божьему, не выразит таким образом свое отношение к греховодникам?..

Приняв душ, он включил массажер, а потом, одевшись, не спускаясь вниз, отправился в свой кабинет. Сел за стол, открыл окно.

За окном оживленно переговаривались птицы, время от времени с глухим стуком падали на траву сосновые шишки: поднимался ветерок.

Калинов повернулся к тейлору и, набрав серию кодов и свой личный номер спецдопуска, вышел в информационный банк своей организации. Поинтересовался, кто по их ведомству находится сейчас под административным арестом в связи с нарушением общественного порядка: не верилось, что похищение предпринято только для того, чтобы заставить его отказаться от участия в выборах. Обнаружил несколько лесбиянок – активисток АЛЛ. Никто из Одиноких под арестом не содержался. Калинов сбросил информацию и запросил данные по Адепту Восточноевропейского филиала Организации Одиноких Мужчин Федору Салову. Разочарованно хмыкнул. Толстяк вел себя тише воды ниже травы.

В дверь постучали. Калинов отключился и крикнул:

– Войдите.

Это была Сельма. Подбежала, чмокнула отца в щеку, затараторила:

– Мама-раз сказала, чтобы ты спускался вниз. Гости уже явились.

Калинов обнял дочку, потом отодвинул от себя, оглядел с ног до головы. Хорошая у них с Витой девчонка получилась, лицом похожа на мать, но пофигуристей – с узкой талией и высокой грудью. Будь здоров, девочка!

Будь здоров девочка еще раз чмокнула отца.

– Как дела? – спросил Калинов.

– Сегодня сдала социальную психологию.

– Молодец! А как Сережка?

– А что Сережка? Он же школьник! У них экзамен сдать – раз плюнуть!

– Ну уж так и раз плюнуть? – усомнился Калинов.

– Конечно… Так что мне сказать маме?

– Скажи, через пять минут буду. Переоденусь и спущусь.

Но Сельма не тронулась с места. Лицо ее помрачнело.

– Мама-раз сказала, что мама-два заболела и ее положили в клинику. Это правда?

– Конечно. Почему это ты сомневаешься в словах матери?

– Я не сомневаюсь… Но почему мама-раз волнуется?

– Потому и волнуется. Хоть медицина и сильна, изредка случается всякое. Но с мамой-два все будет в порядке, у нее же не первый ребенок.

Сельма снова заулыбалась и опять чмокнула отца в щеку.

– У тебя есть парень, дочка? – спросил Калинов.

– Конечно. – Сельма крутанулась на одной ноге, взметнула колоколом юбку. – У кого же их нет!

Не влюблена, подумал Калинов и спросил:

– Скажи, дочка, ты уже изучила элементарную сексологию?

Сельма кивнула.

– Скажи мне тогда, как ты относишься к лесбиянкам?

– А я к ним не отношусь, папа! – Сельма фыркнула. – Чего это ты ими заинтересовался?

– Кажется, они начинают доставлять мне неприятности… Ну ладно, иди, я сейчас буду.

Он быстро переоделся, нацепил галстук. Потом заглянул в детскую, к Женьке. Там оказалась Анфиса.

– Здравствуйте, Александр Петрович!

– Здравствуй, здравствуй!.. У тебя же давно закончился рабочий день.

Анфиса махнула рукой:

– Ой да ладно! Я посижу с Женькой, пока уснет. Потом отгуляю.

Женька сразу полез к отцу на руки:

– А где мама-два?

– Заболела, сынок.

– А она придет меня поцеловать?

– Обязательно! Дня через три.

– Долго ждать… – Женька вздохнул и тут же принялся делиться дневными впечатлениями: – А мы с Анфисой сегодня опять купались на озере…

С трудом, но вырваться из детской удалось. Уж лучше бы с сыном поиграть, подумал Калинов, чем сидеть там с гостями. Он любил Женьку совсем не так, как Сельму или Сережку. Впрочем, наверное, причиной было то, что старшие выросли. Сережка вон ходит по дому, словно незнакомый посторонний мужик. Ростом-то с отца стал… Калинов никак не мог привыкнуть к этому.

Гости уже собрались. На сегодня Вита пригласила четверых: чету Крыловых, с которыми давно уже не встречались, и незнакомую Калинову пару из Москвы, с которыми Вита была каким-то образом связана по работе. Калинов познакомился с москвичами, пожал руку Игорю, чмокнул Аллу. Игоря за последнее время немного разнесло, а вот «мисс миллионерша» была по-прежнему хороша. Для брюнетки возраст сказывался на ней очень мало.

– Хорошо выглядишь, – сказал Калинов. – Не я ли тебе говорил, что ребенок красит женщину?

Алла счастливо рассмеялась, прижалась к мужу. Калинову ее движение показалось несколько наигранным.

– А где же твоя вторая? – спросил Игорь.

– В клинике, на обследовании.

– Богатый ты будешь папа, – сказала Алла. – А Игорь вот никак не хочет второго.

Он и первого-то не хотел, подумал Калинов.

– Зря, старик, – сказал он. – Дети украшают и мужчину.

– И я ему доказываю, – защебетала Алла. – Все равно ведь на Земле сидит!

– Ты так и не решил вернуться? – ляпнул Калинов и тут же пожалел: Зяблик насупился, для него это был больной вопрос.

– Ладно, старик, извини, – сказал Калинов. – Вы поговорите тут, я пока помогу Вите накрыть до конца стол.

Он пошел на кухню, сбегая от прямолинейности своего вопроса. Вита доставала из рисивера блюда. Зеленые глаза ее были грустными. Рыжеволосая тростиночка с хрустальным голосом, вспомнил Калинов, но в сердце почему-то ничего не отозвалось.

– Надо было все-таки отменить вечеринку, – сказала Вита.

Калинов замотал головой:

– Нет, пусть все идет, как должно идти… Полагаю, ей ничто не грозит. – Фраза звучала полуутверждением-полувопросом.

Вита вскинула брови:

– Как знаешь… Она твоя жена, не моя.

Это было безжалостно, и Калинов с размаху ухнул кулаком по столу.

– Знаю!.. – Он прищурился. – Ты-то чего беспокоишься? Отдохнешь от нее… Ты же радоваться должна!

Вита уронила руки, села на стул. В глазах – слезы.

– Ты стал жестоким, Саша, – сказала она дрожащим голосом. – По-моему, ты и Марину не любишь.

– Глупости! – рявкнул Калинов. – Я люблю вас обеих и ни от кого из вас не собираюсь отказываться! Меня вполне устраивает наша семья… А тебя что, не устраивает? Все не можешь побороть свою ревность?

Вита покачала головой:

– Неправда, Саша. Ревности у меня давно нет. Меня устраивает все, что устраивает тебя… Я и Марину полюбила, потому что ее любишь ты.

– Ну вот! – проворчал Калинов. – То любишь, то не любишь – не поймешь вас, женщин!

Звякнул сигнал на пульте рисивера: прибыла очередная партия заказанных закусок.

Веселья за столом все-таки не получилось. Вита сидела весь вечер с потухшими глазами. Москвичи чувствовали себя откровенно не в своей тарелке и оживились лишь, когда Вита увела их в гостиную на какие-то переговоры. Игорь выглядел странно-напряженным, а глядя на него не могла веселиться и «мисс миллионерша». Калинов из кожи лез вон, чтобы развлечь гостей, пока Зяблик не сказал ему:

– Угомонись, старик! Я же вижу – тебе сейчас невесело. Что случилось?

Калинов беззаботно улыбнулся ему:

– Ерунда, старик. Мелкие неприятности…

– Странный ты мужик, Саша, – сказал Крылов. – Я понимаю, твоя работа требует, чтобы на твоем лице было не то, что на сердце…

– Оставь! – перебил Калинов и решил сменить тему. – Ответь мне лучше, почему ты до сих пор не вернулся в Космический Флот? Неужели завершение того дела так тебе ничего и не доказало?

Он ждал, что Зяблик сейчас взовьется, вспыхнет, как порох. Но Зяблик не взвился. Он отложил вилку, взял бокал и сделал изрядный глоток.

– А ты уверен, что дело завершилось? – спросил он. – А может быть, нас оставили в покое именно потому, что я решил уйти из Внеземелья?

Алла перестал жевать и поднялась:

– Я вас, пожалуй, покину на время. Пойду побеседую с москвичами.

Калинов проводил ее взглядом, покрутил в пальцах бокал. Игорь некоторое время смотрел в пространство, потом перевел глаза на Калинова.

– Послушай, Саша!.. А почему я должен быть уверен, что все так и получилось, как ты расписал? – Он смотрел не мигая.

– Но ведь ты же видел тогда уничтоженных мною четверых зомби. А остальные тут же прекратили атаку и удалились в свои морги.

– Это ты мне уже рассказывал… Но тебе не кажется странным, что ты остался жив? И я вместе с тобой… Ведь это не соответствует теории, которую ты передо мной тогда разложил. И почему спиритосфера взялась только за нас пятерых? Разве в Космическом Флоте не было других, подобных нам? На Земле хватает безотцовщины…

Калинов загадочно улыбнулся, но почувствовал, что улыбка получилась скорее жалкая, чем загадочная.

– Вот то-то и оно, – сказал он тихо. – Безотцовщины хватает… И после того, как дело завершилось, я проанализировал все случаи гибели, внезапной смерти и исчезновения космонавтов. И обнаружил, что вы не были исключением. До происшедшего с вами абсолютно все бездетные космонавты, вышедшие из неполных семей, либо свели счеты с жизнью, либо умерли, либо погибли. Все до единого. Накануне тридцати трех лет… Просто никогда не было такой плотной обоймы, как пятеро с «Нахтигаля», и в масштабах всего Флота отдельные случаи не выглядели связанными друг с другом и не привлекали внимания.

Глаза Крылова стали по-совиному круглыми.

– Ты серьезно?.. Что-то я об этом никогда не слыхал!

– Анализ был закрытым. Тебе я об этом рассказал только потому, что ты все равно давал подписку о неразглашении по делу «Пятеро с „Нахтигаля“». Иначе бы ты черта с два это узнал!

Крылов с оскорбленным видом пожал плечами. Потом спросил:

– А после нашего случая?

– После вашего случая смертей не было. Результаты моего анализа показались убедительными руководству Космической комиссии. Наверное, поэтому потенциальные покойники за пределы Земли теперь не попадают, служат на земных объектах, пока не изменится их семейное положение.

– Что же, им рассказывают правду? – Крылов фыркнул.

– Зачем?.. Просто намекают о желательности иметь детей для благополучного развития карьеры. Этого хватает…

Крылов задумался. Калинов потягивал коктейль, молчал.

– Ну хорошо, – сказал наконец Крылов. – Но почему все-таки мы с тобой остались живы?

Калинов пожал плечами:

– Кто знает?.. Есть у меня одно предположение… Может быть, ты кое-что приобрел в ту ночь?

Крылов поджал губы, снова задумался.

– Ты хочешь сказать, что сумел заменить собой тогда и моего отца, и моего неродившегося ребенка?.. Что твое желание спасти мою жизнь обеспечило меня какими-то Нитями?

– Кто знает? – Калинов снова пожал плечами. – Факт один: мы оба остались живы. И потому мне кажется, что ты вполне мог бы вернуться в Космический Флот. Тем более что стал-таки отцом!

Крылов молчал.

– Впрочем, – сказал Калинов, – тебе, по-моему, и на Земле неплохо живется. Солидная работа, жена души не чает, любит тебя, вон и возраст ее не берет…

И к Вите ты перестал приставать, закончил он мысленно. Угомонился, наконец!

Крылов покачал головой:

– Все не так безоблачно, старик. Бывают и у нас размолвки. Последние несколько дней живу вот отдельно от семьи.

– А что такое?

– Да надо немного отдохнуть друг от друга. Снял небольшой коттеджик около Комарова.

А у меня вот жену похитили, хотел сказать Калинов. Но представил себе, что за этим последует… «Аллочка, ты представляешь?!» – «Да как такое могло случиться?!» – «Ах!.. Ох!..» – «Зря ты так, старик… Марина и нам не чужая». – «Сашенька, зачем ты им об этом сказал?» И желание поделиться с другом бедой умерло. Словно неспетая песня…

Сверху по лестнице спустилась Анфиса.

– Александр Петрович! Женьку я уложила, спит… Я пошла. Завтра буду, как обычно.

Из гостиной выглянула Вита и отправилась вслед за Анфисой в прихожую. Гости снова перебрались в столовую. Калинов сочинил еще по коктейлю. Он оставил надежду пустить вечеринку хоть в некое подобие веселья и только вздохнул облегченно, когда гости, прикончив коктейль, засобирались домой.

Распрощались у ближних джамп-кабин.

– Давай немножко пройдемся, – предложила Вита. – Сельма последит за Женькой. А Сережка все равно еще с гулянки не вернулся.

На Ладогу опустился вечер. Белые ночи на днях закончились, но полная темнота не наступила: на востоке поднималась над озером полная луна. От нее протянулась по воде отливающая серебром дорожка. Запоздалая яхта кралась куда-то с опущенными парусами. С яхты доносились смех и песни.

Калинов обнял приму, и они пошли вдоль кромки воды. Волны чуть слышно шуршали по песку, облизывая берег. Ветра снова не было.

Когда-то, на заре семейной жизни, они гуляли, не произнося ни слова. Потом умение обмениваться мыслями неожиданно пропало, и пришлось снова научиться общению привычным порядком.

– Что ты решил? – спросила Вита.

– Решать надо будет завтра… Да ты не волнуйся, ничего они ей не сделают. Не те теперь времена… Вот на заре моей первой жизни были преступники! А сейчас… – Он махнул рукой.

Вита зябко передернула плечами. Он снял пиджак и накинул ей на плечи. Вита благодарно потерлась носом о его щеку.

– Ты знаешь, меня иногда удивляет, что, прожив столько, ты порой ведешь себя, как мальчишка.

– Я не раз думал об этом. Наверное, тело молодого жеребца победило психику старого деда.

– Возможно… Только сегодня, по-моему, старый дед берет верх над жеребцом.

– Ты думаешь? – Он сжал жену в объятиях и положил ладонь на ее левую грудь.

– Не надо! – Вита осторожно высвободилась. – Я не об этом. Я об Марине.

Калинов вздохнул. Все они были заодно и все против него.

– Ничего с нею не случится, – сказал он, сдерживая набежавшее раздражение. – Я тебе обещаю.

Они дошли до мыса и повернули обратно. Вита молчала, но позволила обнять себя. Калинов не обижался: обижаться было не на кого. Разве что на собственное мужланство.

Когда поравнялись с домой, их окликнул Сережка:

– Эй, родители! Часом, не утопиться ли решили?

– Пошли спать, – сказала Вита.

Когда ввалились в дом, Сережка спросил:

– Как мама-два?

– Все хорошо, сынок, – сказала Вита. – Врачи обещают дня через два отпустить ее домой.

Сережка умчался наверх. Калинов закрыл наружную дверь, переключил автоматику на ночной режим, чмокнул приму в щечку и, глядя в сторону, проговорил:

– Ты знаешь, я не приду к тебе сегодня.

– Я понимаю, – прошептала Вита. Но подбородок все-таки вскинула.

Сон не шел. Через полчаса Калинов заэкранировал окно, оставив лунный свет за пределами спальни, но и это не помогло. Мысли раз за разом возвращались к Марине.

Когда Марина появилась в семье, Вита встретила секунду чуть ли не в штыки. Это удивило Калинова, поскольку Вита спокойно относилась к систематическим встречам мужа с новой симпатией: ведь появление соперницы освежило и любовь «изменщика» к своей жене. Правда, ночевать Калинов исправно возвращался домой. И прежде чем сделать Марине предложение, посоветовался с первой женой. Переписали брачный контракт, отпраздновали свадьбу, и потекла жизнь двоеженца. Сложностей возникла масса, и Калинов крутился, как белка в колесе. Первые два месяца Вита просто не замечала секунду. Марина понимала ее состояние и постоянно сдерживала себя, что, при ее характере, наверное, было не так просто. Со своей стороны, Калинов старался ничем не выделять ни одну из жен. Однако, уходя на работу, первой целовал приму. Марина возилась с Сельмой и Сережкой, как со своими собственными детьми, и Вита постепенно оттаяла. Секунда с удовольствием проводила вечернее время на кухне, и Вита тоже стала заглядывать туда. Ночи с женами Калинов строго чередовал, и если такой распорядок срывался, то исключительно по их вине. Вита была менее сексуальна, но после появления в семье секунды старалась не пропускать своей очереди. Вот только на утро после Марининой ночи у нее всегда портилось настроение. Так прошел целый год. Наконец, Калинов решил принять меры. Как-то он подпоил обеих жен и в семейном спортивном зале, на большом ковре, устроил ночь группового секса. И жизнь изменилась. Вита стала такой, какой была раньше.

Много позднее, уже через несколько лет, она все объяснила мужу.

– Когда ты уходил к ней, – сказала она, – я зубами скрипела от ревности. Мне всякий раз казалось, что ты предпочитаешь Маринку мне. А в ту ночь я убедилась, что ты одинаково нежен с нами обеими.

Как бы там ни было, а с той поры ночи Калинова, за редким исключением, стали делиться сразу на обеих жен, и в семье возникла долгожданная гармония. А когда Марина решила наконец обзавестись ребенком, Вита возилась с секундой как с родной дочерью. Беременность сопровождалась некоторыми осложнениями, и Вита даже осунулась за те несколько месяцев. «Как будто сама выносила», – сказала она, взяв на руки упакованного в конверт Женьку. Она же заставила Марину выкормить ребенка грудью, хотя секунда, вопреки нажиму педиатров, чуть было не поддалась вернувшейся в очередной раз моде на искусственников. Правда, Калинов тогда тоже вмешался. «Это с твоей-то лактацией кормить искусственно! – грозно орал он на секунду. – Ты мне что, задохлика вырастить хочешь?!» И Маринка сдалась. И еще шесть лет все трое прожили душа в душу. Теперь секунда ходила со вторым, а между Витой и Калиновым пролегла трещинка. Он никак не мог понять природы возникшего в их отношениях холода и, естественно, не знал, каким клеем следует склеивать эту трещинку. А склеивать надо! Тем более что отношения между женами оставались теми же – лучше некуда. И даже старомодно воспитанные тещи стали менять отношение к судьбе дочерей…

Вот кого надо бы давно пригласить в гости, подумал Калинов.

Сон не шел. В два часа ночи Калинов не выдержал и пошел на кухню – искать снотворное.

В девять часов утра он вошел в свой кабинет и первым делом бросился просматривать поступившую за ночь информацию. В принципе, просмотреть ее можно было и дома, но что-то удержало его от этого. Наверное, хотелось оказаться в привычной, располагающей к решительности обстановке.

То, чего он ждал, оказалось чисто текстовым сообщением. Сообщение гласило:

«Если тебе дорога жизнь жены, переведи пятьдесят тысяч на счет Северо-Американского Континентального Банка. Сумма должна быть перечислена до десяти часов московского времени на получателя. Если в течение получаса после истечения срока мы не сможем снять деньги со счета, твоя жена будет мертва. В этом случае мы сообщим тебе, где ты найдешь ее тело. Код получателя…»

Далее следовала группа цифр вперемежку с латинскими буквами.

Калинов выругался и тут же вызвал к себе Милбери. Едва тот прочел текст, Калинов спросил:

– Что мы можем сделать, Рэн?

– Боюсь, ничего, – сказал Милбери, садясь. – В общем-то, это и не по нашему профилю, но думаю, и Служба общественной безопасности вряд ли бы стала что-либо предпринимать до ее возвращения. Когда она пропала?

– Вчера, в первой половине дня.

Милбери укоризненно качнул головой:

– Что же ты молчал?

– Я полагал, это дело рук монистов. Решил дождаться, пока они выставят свои требования.

– Не похоже, чтобы это были монисты. – Милбери потер кончик носа. – Больше смахивает на уголовщину, надо бы сообщить в полицию. С уголовниками шутки плохи, они в подобных случаях не перед чем не остановятся.

Это я и без тебя знаю, подумал Калинов. Это мне первый же встречный посоветовал бы, зная, что я все равно не воспользуюсь таким советом.

– Ладно, свободен, – сказал он. – Я буду заниматься этим делом сам.

– Не лучше ли хотя бы посоветоваться с кем-нибудь из специалистов?

– Пока я буду советоваться – все отпущенные сроки пройдут… Свободен!

Милбери чуть заметно пожал плечами и удалился.

Калинов задумался. В общем-то, Рэн был прав. У Северо-Американского Банка более полусотни крупных филиалов в разных местах, да несколько тысяч мелких. Чтобы взять под контроль все филиалы… Нет, это нереально! Да и не даст ничего: похитители просто убьют Марину. Профессионалы умеют организовывать все так, что жертва и не увидит убийц, а стало быть, некроотпечаток расследованию не поможет. Если еще труп найдешь…

Он повернулся к тейлору, и через три минуты его личный счет стал на полста тысяч легче.

Пискнул сигнал вызова. Это был Милбери.

– Где твоя жена вчера находилась, когда ее похитили?

– Предположительно, в Летнем саду.

– Как была одета?

– Костюм для беременных, розового цвета.

– Девочку ждете?.. Ладно, я пошлю туда кого-нибудь из ребят. Пусть покрутятся. Там как правило очень много пенсионеров. Может, какая-либо бабуля и заметила что-нибудь.

– Хорошо, – сказал Калинов.

Он посидел немного, размышляя, и связался с Джимом О'Коннором. Объяснил суть дела и спросил:

– Что я, по-твоему, должен сделать?

– Твое обращение ко мне можно рассматривать как официальное заявление? – задал встречный вопрос О'Коннор.

– Н-нет, – поспешно сказал Калинов. – Не думаю.

– Тогда у меня нет оснований заниматься этим делом.

– Я понимаю. Я просто хочу с тобой посоветоваться… У тебя ведь опыта в подобных делах побольше.

О'Коннор кивнул:

– Ты сделал все правильно. Надо ждать, пока она вернется… Но после этого ты будешь делать официальное заявление?

– Без сомнения.

– Тогда я займусь кое-какой подготовкой… Нет-нет, никаких оперативных мероприятий! – сказал поспешно О'Коннор, заметив, как дернулся Калинов. – Только обработка компьютерной информации. Посмотрю, кто из наших подопечных, находящихся сейчас на Земле, мог бы пойти на такое дело. Хотя, честно говоря, на наших подопечных непохоже, наши из-за такой маленькой суммы и пальцем не пошевелят. Впрочем, в жизни все бывает… Когда твоя жена вернется, займемся этим делом вплотную.

– А есть шанс, что она вернется?

– Раз выкуп уплачен, скорее всего вернется. Они ее наверняка усыпили, и никакой угрозы она для них не представляет: все равно ничего не помнит… Во всяком случае, в последние годы большинство киднапов не приносили жертвам никакого вреда. За исключением изрядных дыр в бюджетах их родственников. Организованный преступный мир стремится обходиться без убийств… Тут наблюдается интересный психологический эффект: угроза потерять мужественность страшит этих громил гораздо больше, чем тюрьма или смертная казнь. Для них стать педерастом – хуже, чем умереть…

О'Коннор был ярым сторонником наказания методом стирания агрессивных экстремумов и сейчас сел на своего конька.

– А как с раскрываемостью киднапов? – перебил Калинов.

О'Коннор поперхнулся и вернулся к действительности.

– По-разному… Если похитители действуют грамотно, следов они не оставляют. Через час твои денежки будут уже в кармане преступника. Можно, конечно, обратиться к руководству банка с просьбой наложить запрет на выдачу такой суммы по внутрибанковским причинам, но, во-первых, банк на это не пойдет без достаточных оснований – а представить основания мы уже не успеваем, – а во-вторых, преступник может снять со счета вместо пятидесяти тысяч сорок девять тысяч девятьсот девяносто пять или любую другую приемлемую сумму.

– А если обусловить запрет кодом получателя?

– Вот на это банк не пойдет ни при каких условиях. Это же нарушение закона о свободе передвижения капиталов… Тут потребуется решение суда. Пока ты его получишь, денег давно уже и след простынет.

– Получается, я тебя втягиваю в глухое дело?

– Если преступник окажется грамотным – да. Впрочем, моей службе все равно надо отрабатывать деньги, которые платят налогоплательщики.

Калинов нашел в себе силы улыбнуться:

– И все-таки забудь об этом деле, пока я не сделаю официального заявления.

О'Коннор внимательно посмотрел ему в глаза.