Текст книги "Обреченный на любовь"

– Молчи, – прошептал Калинов, кладя ей руки на плечи и прижимая к себе стройное девичье тело.

– Убери свои грязные лапы, старый козел! – прошипела по-змеиному Вита.

– Нет! – Калинов отчаянно замотал головой. – Ты моя жена…

Крутанулись вокруг него стены, улетел куда-то потолок, перед глазами неожиданно возник оранжевый ковер и стремительно воткнулся в физиономию.

Он пришел в себя оттого, что его похлопывали по щекам. Нечеловеческим усилием поднял веки. Она озабоченно смотрела ему прямо в глаза.

– Ну вот и слава Богу, сударь. Пришли в себя…

Калинов, кряхтя, сел, прислонился спиной к кровати. Вита с тревогой смотрела на него, попирая ковер круглыми коленками.

– Кто это так меня? Ты?

– А зачем вы лапаться? Не могу же я с каждым постояльцем…

Калинов потер ладонью лоб. Голова быстро переставала гудеть, сердце карабкалось из низа живота на место.

– А разве я – каждый? Я твой муж, неужели ты меня не узнаешь?

Она встала с колен, заправила за поясок вылезшую блузку, одернула форменную юбку, откинула со лба рыжую прядь.

– Я не замужем, сударь. Только собираюсь.

И тут Калинов понял. Это была НЕ ЕГО Вита, этой Вите было не больше двадцати. Но выглядела она так, как когда-то выглядела его Вита. Калинов тяжело поднялся с ковра, сел на кровать.

– Извините, сударь… Вы не могли бы пересесть в кресло? Мне надо достелить постель.

– Да пропади она пропадом, эта постель! Я и сам достелю. Кстати, меня зовут Александр.

– Ой! – воскликнула она. – Моего жениха тоже Сашей зовут.

Калинов усмехнулся:

– А тебе не кажется странным такое совпадение?

Она смешно скривила мордашку:

– Какое же тут совпадение? Мало ли Александров на белом свете!.. Мой Саша такой… такой… Если хотите знать, мы даже мысли друг друга слышим.

И мы когда-то слышали, вспомнил Калинов. Как давно это было… И было ли вообще?..

– Любишь, стало быть, своего Сашу?

– Ага! – Она не сумела сдержать счастливый смешок. – И он меня тоже.

– Она снова одернула юбку. – Я свободна, сударь?

Калинов встал:

– Да, конечно. Скажи только, каким образом я могу у вас поужинать.

– О, это просто. Позвоните по телефону ноль-пять-ноль, и у вас примут заказ. Ужин доставят прямо в номер.

– А если я не желаю ужинать в номере! Ресторан тут есть?

– Ресторан? – Она наморщила миленький лобик. – Ресторан… – Губы ее дрогнули, словно она собиралась расплакаться. – Я… не помню, сударь. – Она принялась теребить воротничок блузки. – Никто никогда не спрашивал меня о ресторане, сударь.

– Ну ладно, иди.

Когда девушка открыла дверь, он бросил ей в спину:

– Скажи, а в соседних номерах кто-нибудь живет?

Она обернулась:

– Конечно.

– А не живет ли тут некий Джос?.. Джоузеф? Или Игорь Крылов?

– Мы не можем запоминать всех постояльцев, сударь. Ваше имя я, правда, запомню, но это только потому, что так же зовут моего будущего мужа.

– А нет ли здесь женщины примерно моего возраста, но носящей твое имя?

Она снова наморщила лобик:

– Старуха по имени Вита?.. Нет, сударь, не помню. Она давно поселилась?

– Думаю, сегодня.

– Тогда я просто еще не успела ее повстречать. Но вы легко можете узнать по справочному. Номер ноль-четыре-ноль.

Она скрылась за дверью. Калинов тут же набрал номер справочного, задал вопрос.

– Вита Калинова в отеле не регистрировалась, – сказал равнодушный голос. – Может быть, она назвалась другим именем?

– Может быть. – Калинов дал отбой и набрал ноль-пять-ноль.

– Дежурный метрдотель слушает.

Калинову показалось, что ответил тот же самый голос.

– Могу я заказать ужин на одного?

– А почему нет?! Хоть на десятерых… Только десять человек вряд ли поместятся в номере.

– Мне нужен ужин НА ОДНОГО… Что-нибудь мясное, бутылку пива, холодную закуску на ваш вкус. Пиво, желательно, темное.

– Заказ принят, сударь!

Несомненно, это был тот же голос, что и в справочном.

Комбинезон Калинов нашел в шкафу. Тот был уже чист и выглажен. Калинов отправился в ванную, переоделся, причесался. Когда вышел из ванной, удивился: за окном был теперь ранний вечер, ночной мрак как языком слизнуло. Только-только село солнце, и вдоль горизонта по небу растянули сиренево-фиолетовую полоску. Калинов подошел к кровати и начал сворачивать простыни – до сна было еще далеко. И тут его как громом поразило. Он вспомнил картину, виденную прошлой ночью. Снесенная с петель дверь, распятая на белоснежной простыне Вита… Не его Вита, Вита Сорокалетняя, а Вита здешняя, Юная, Незамужняя.

Раздался деликатный стук. Калинов подошел к двери и распахнул ее. В номер въехал сервировочный столик на колесиках, а за ним… Белая блузка, белая юбка, рыжие волосы, зеленущие глаза.

– Ужин!

Официантка принялась накрывать на стол. Закуски, бутылка десертного вина, коньячок, фрукты, два фужера…

– Что это? – спросил Калинов.

– Ваш ужин. Как заказывали…

– Я заказывал на одного.

– Вы заказывали на двоих. Правда, я что-то не вижу вашего гостя. Или гостью? – Официантка игриво улыбнулась, повела кокетливо плечиком.

Калинов смотрел на нее, покусывая нижнюю губу. Официантка закончила работу, подняла глаза:

– Что вы на меня так смотрите? Если хотите, могу убрать второй прибор.

– Нет, подожди! – Калинов прикрыл глаза. Белые простыни, полураскрытые губы, рыжие волосы, разметавшиеся по подушке. – Я хотел бы, чтобы ты была моей гостьей.

Зеленые глазищи широко распахнулись. Точь-в-точь как у горничной полчаса назад.

– Я?.. Но ведь… – Она замялась.

– Вам ни в коем случае нельзя ужинать с постояльцами! – сказал утвердительно Калинов.

– Почему?.. Можно, но… Я просто боюсь оставаться с вами наедине. – Она снова игриво улыбнулась.

Ах так, подумал Калинов. Ладно!

– Подожди меня, пожалуйста.

Он вышел в коридор. Дверь с надписью «Горничная» нашлась на удивление быстро. Распахнул ее. Вита в голубом ужинала бутербродами, повернула голову в сторону незваного гостя, удивилась, перестала жевать.

– Прости, малышка, – сказал Калинов. – Я приглашаю тебя на ужин к себе. В компании принимать пищу веселее.

Вита поднялась из-за стола, на краю которого лежала высокая стопка постельного белья.

– Но я… – У горничной был изумительно растерянный вид.

– Не бойся. Мы будем не наедине.

– А я и не боюсь! – Она гордо вздернула носик.

Калинов умилился: как она похожа на его жену.

Когда они вошли в номер под тремя семерками, Вита-официантка уже сидела за столом. Тут же неведомо откуда явился третий фужер. Обе Виты поприветствовали друг друга, как и полагалось старым знакомым.

– Ну не прелесть ли этот дядечка! – воскликнула Вита-официантка.

Вита-горничная покивала, но от комментариев воздержалась.

Разлили вино, коньяк. Выпили. Калинову стало вдруг хорошо-хорошо. Словно с мылом и мочалкой вымыли душу. Начисто. Обе Виты весело болтали друг с другом. Калинов неспешно пережевывал какое-то мясо, даже не прислушиваясь к щебету дам. Вечер напоминал домашние вечера, только не бегали вокруг стола дети да жены были помоложе. Он вдруг почувствовал, что глупо улыбается. Как жених на свадьбе… Тогда он налил еще, и снова выпили.

– А вам не кажется странным, что вы так похожи друг на друга? – спросил Калинов.

– Не кажется, – сказала Вита-горничная. – Все счастливые женщины похожи друг на друга.

– Тем более что мы и не совсем похожи, – добавила Вита-официантка. – Я стерва, она недотрога.

– Чепуха! – не согласился Калинов. – Одна и та же женщина может быть и стервой, и недотрогой. Все зависит от того, любит она или нет.

– Дядечка хорошо знает женщин, – сказала Вита-стерва.

– Дядечка их совсем не знает, – сказала Вита-недотрога.

– Пожалуй, ты права, малышка, – проговорил Калинов. – И ты тоже права.

Содержимое бутылки с вином не иссякало. Обе Виты раскраснелись. Официантка поглядывала на Калинова все более благосклонно, да и горничная теперь не прятала глаз, когда он смотрел на нее. После очередного тоста, поднятого Калиновым за рыженьких зеленоглазых девушек, он повернулся к телефону и набрал номер справочного.

– Справочное слушает!

– Джос, это ты?

– Вы ошиблись номером, – отозвался Джос.

– Если я и ошибся, то не номером… Но зачем ты прислал ко мне двух этих куколок? Что я буду с ними делать?

В ответ раздались частые гудки.

Ужин закончился вполне закономерно – постелью. Кровать оказалась неожиданно широкой, и они поместились на ней все трое. Калинов начал с недотроги. Она была трогательно-неумела, некоторое время сопротивлялась, но получилось все хорошо. Официантка, вопреки своим репликам, тоже оказалась неумелой девушкой. Но и с ней все получилось хорошо.

Он проснулся, когда за окном уже было светло. Открыл глаза, посмотрел в белый потолок.

Ему было хорошо. На груди лежали две горячие девичьи руки. В предплечья ему упирались остренькие тугие молокозаводики. Тоже горячие. Век бы так лежал, в коконе из девичьих тел. Он осторожно повернул голову направо. Вита-горничная (а может быть, официантка) чему-то улыбалась во сне. Он осторожно повернул голову налево. Вторая Вита чему-то хмурилась. Он перевел взгляд дальше, через копну рыжих волос. На спинке кресла висели две юбки: белая и голубая. Как две сестрички.

Калинов осторожно снял со своей груди девичьи руки и медленно, напрягая брюшной пресс, сел. Аккуратно перелез через Виту, лежащую на краю кровати. Обе девушки одновременно вздохнули, пробормотали нечто неразборчивое и, не просыпаясь, повернулись на другой бок. Калинов улыбнулся: это движение принадлежало его приме, она всегда поворачивалась на другой бок, когда он вставал на утреннюю пробежку. Калинов укрыл обеих любовниц одеялом и пошел в ванную. Справив привычные утренние дела, взглянул в зеркало. И отшатнулся: из зеркала на него смотрел молодой парень. Заспанный. Взъерошенный. Голый. Небритый. Еще не забытый.

– О Господи! – воскликнул Калинов. – Опять?!

Он выскочил из ванной как ошпаренный, с воплем: «Я не хочу!» – бросился к кровати.

Кровать была пуста. Одеяло по-прежнему покрывало ее, но теперь оно лежало плоско. Калинов растерянно огляделся. Номер тоже был пуст. На столе отсутствовали всякие признаки вчерашнего ужина. Однако, дабы хозяин номера не подумал, что ему все приснилось с пьяных глаз, две сестрички – белая и голубая – все так же висели на спинке кресла. А в самом кресле лежали остальные дамские причиндалы, в количестве двух штук каждый сорт. Калинов потянул за белую бретельку, взял в руки полупрозрачный бюстгальтер. И тут же в номере зазвучал тихий Витин голос:

– Сашенька! Мне бы тоже хотелось, чтобы ты всегда оставался двадцатилетним, но после сорока не живут мечтами.

Голос, казалось, звучал прямо из чашек бюстгальтера. Как из динамиков.

Калинов насторожился, принюхался. От бюстгальтера явно пахло Витиными любимыми духами, но не теми, какими она пользовалась четверть века назад, а нынешними – «Серебряной звездой». И тогда Калинов неожиданно для себя улыбнулся: он понял, что наконец-то встретился – один на один – с желаниями своей первой жены.

Кажется, она вообразила, что все дело в ее возрасте, подумал он. Не может понять, что все гораздо проще: я разлюбил ее, и все.

Однако тут же он должен был признаться себе, что эта простота уже не соответствует действительности. Что-то изменилось за эти три дня. Во всяком случае, сегодня развод уже не кажется выходом из сложившейся ситуации.

Он бросил Витин бюстгальтер в кресло, потом вытащил из-под кучки предметов женского туалета свое белье и принялся одеваться. Натянул комбинезон, открыл дверцу платяного шкафа, посмотрелся в зеркало. Ухмыльнулся: не было там никакого молодого человека, налицо имелся солидный, широкоплечий начальник отдела аномалий Социологической комиссии А.П.Калинов, глава большой семьи, отец почти четверых детей. Он понюхал воздух в номере.

– Удивительно, – сказал он вслух, – как я не разобрался в этом запахе еще ночью.

Он закрыл дверцу платяного шкафа и вышел из номера.

В коридоре, как и вчера, было абсолютно пусто и тихо. Он подошел к двери с табличкой «Горничная», постучал. Ни ответа ни привета. Толкнул дверь. Закрыто. Как и ожидалось.

Зато лифт ждал наездников с открытой пастью. Но тащился вниз сегодня почему-то долго.

Значит, никакого похищения не было, думал Калинов. Она все почувствовала и, как когда-то, убежала в Дримленд, зализывать раны. И все-таки, думается, Зяблик принимал участие в ее побеге, ведь был в «Аквилоне» с нею мужчина при моей внешности и при моих отпечатках пальцев. Кроме того, в Дримленде человек в одиночку не появляется… Но кто же тогда эти двое – Джос и Лихо? Что им здесь надо?

Первобытный лифт наконец дотащился до первого этажа, дверцы его со скрипом разъехались, и Калинов обнаружил знакомый пейзаж. Вчерашнего холла и в помине не было, из-за стойки щерилась ставшая уже привычной одноглазая физиономия.

– Привет! – восхитился Калинов. – Это опять ты?

– Я. – Лихо поклонилось. – Куда ж без меня?

– Завтрак как вчера. – Калинов сел за привычный стол, положил рядом с собой кредитку.

Лихо притащило на подносе завтрак, кивнуло на кредитку:

– Эта валюта с сегодняшнего дня хождения не имеет.

– Вот как?! – Калинов недоуменно заморгал. – А чем же мне с тобой расплатиться?

– Годами. – Лихо ощерилось в гримасе, которая, по-видимому, должна была изображать довольную улыбку. – За исполнение желаний принято расплачиваться годами жизни.

Калинов чуть не подавился, закашлялся.

– Сегодняшняя ночевка двадцать пять лет стоит. – Лихо подмигнуло Калинову. – Ладно, не журись! Не твои желания – не тебе и платить!

Лихо постучало Калинова по спине, и тот наконец сумел откашляться. Медленно поднялся из-за стола.

– Это что же? – спросил он, слегка задыхаясь. – Это что же… ты у моей жены двадцать пять лет жизни отнимешь?

– Да сядь ты! – крикнуло Лихо. – Ешь! Причем тут твоя жена? Это было наше с Джосом желание. – Лихо снова подмигнуло. – А с нас с Джосом много не возьмешь.

Калинов вернулся к омлету. Лихо село напротив, смотрело, как гость ест, гримасничало.

– Ты бы лучше себе второй глаз пожелал, – проворчал Калинов. – Тоже мне, Джон Рэйнберд![16]16
  герой романа Стивена Кинга «Несущая огонь».


[Закрыть] Вот только росту маловато…

Лихо встрепенулось:

– А хочешь, расскажу, как я его потерял?

Калинов только рукой махнул. Лихо не обратило на его жест ни малейшего внимания.

– Случилось это больше полутора тысяч лет назад. Я тогда около Ильмень-озера жил. Недалеко от города Словенск Великий[17]17
  по легендам Словенск Великий существовал у озера Ильмень, в тех местах, где позднее встал Новгород; Словенск Великий был дотла сожжен врагами славян-ильменцев


[Закрыть] бортничал. И была у меня невеста Радимира, рыбакова дочка. Мы уже свадьбу ладились играть, желтых листьев на деревах ждали. И вот однажды, после гульбища, спал я в овине, чтобы мать не будить. Ночью, весь в холодном огне, явился передо мной Сварог и говорит: «Хочешь, чтобы Радимира жива была, отдай око и красу свою». Утром я проснулся в этом самом виде.

Калинов перестал жевать:

– А Радимира?

– А Радимира вышла замуж за моего соседа, родила ему двенадцать ребятишек и в свой срок упокоилась.

Калинов фыркнул:

– Стоило красоту отдавать за такую!

– Стоило. – Лихо изобразило на кривой физиономии гримасу, похожую на печальную улыбку. – Да и не за одну Радимиру Сварог волновался, он еще о двух с лишком сотнях миллионов думал.

Калинов непонимающе хлопал глазами.

– Столько тогда по планете людишек бегало, – пояснило Лихо. – Не об одних же словенах Сварог думал.

– Брешешь ты все! – сказал Калинов и залпом выпил кофе.

– Брешут собаки, а я байки складываю… Каждый верит, во что верит. – Лихо уставилось в угол. Из одинокого глаза выползла вдруг маленькая слезинка, скатилась, оставив на морщинистой коже серебристую дорожку.

– Ну извини! – Калинов встал, положил руку на плечо собеседника. – Я не хотел тебя обидеть… Как тебя хоть зовут-то?

– Как словене величали, то быльем заросло, а Джос зовет Медовиком. Так и ты зови. Покрасивее Лиха будет.

Калинов чуть не выронил поднос.

– Не журись, – сказал Медовик. – Не ты первый, не ты последний… А глаз – ничто, некоторые жизнь отдавали. И поднос не трогай, сам уберу.

Калинов вернул поднос на стол и сказал:

– Слушай, Медовик! Где мне найти этого твоего Джоса? Поговорить надо… Может, он в соседнем с моим номере?

– Нет его там! И не ищи… Когда придет время, он сам найдется. Оглянуться не успеешь – а он уж тут.

– А когда придет время?

– Этого я тебе, милок, не скажу. – Медовик пожал плечами. – Это только от тебя зависит. Может, выйдешь сейчас из гостиницы да и столкнешься с ним.

И Калинов вышел. Но столкнулся он не с Джосом, столкнулся он с Зябликом.

Зяблик был в туристском комбинезоне и горных ботинках. Не хватало, пожалуй, лишь рюкзака да альпенштока – и был бы перед Калиновым натуральный горовосходитель.

– Привет, – сказал Зяблик. Спокойно так сказал, без дрожи в голосе, без сарказма и подозрительности. Как будто явился на дружескую пирушку.

– Ну здравствуй, – ответил Калинов мирным тоном: ссориться сегодня почему-то не хотелось. Наверное, сказывалась ночь.

– Нашел Виту?

Ох как не хотелось ссориться! Но когда так спрашивают о твоей собственной жене…

– А тебе что за дело?! Если и нашел, тебе не покажу!

Зяблик ухмыльнулся. Нехорошо так ухмыльнулся, гаденько, как будто хотел сказать, что ему показывать не требуется – он и так все видел.

– Никого ты не нашел, Калинов! Чтобы здесь кого-то найти, его любить надо. А ты давно уже забыл, что это такое. Твоя любовь только в кровати и живет.

Калинов сжал кулаки, сделал шаг вперед, остановился.

Зяблик еще раз ухмыльнулся:

– Ну давай! Давай! Бей! Ты же у нас МУЖЧИНА!

Калинов замахнулся. Зяблик не опускал глаз, не зажмуривался. Смотрел с обреченностью, но без страха. И Калинов опустил руку: настоящее желание воевать так и не возникло. Это стало откровением. Еще вчера он вполне мог бы убить Зяблика, если бы обнаружил его в соседнем номере. Но с тех пор что-то произошло.

– И все? – сказал Зяблик. – Слабо!

Да сгинь ты, подумал Калинов. И Зяблик сгинул. Калинов оторопел. О Боже, подумал он, неужели мне возвращают волшебную палочку? Но за что?.. Неужели только за то, что я переспал сегодня с двумя девчонками?

Он представил себе джамп-кабину. Однако серый туман вокруг не сгустился. Если ему и возвратили волшебную палочку, то, видимо, лишь маленький ее кусочек. Или только на одно желание. И тут его осенило. А почему ты так рвешься отсюда, сказал он себе. Разве ты пришел сюда для того, чтобы при первой же возможности уйти? Хотя нет!.. Скорее так: разве тебя впустили для того, чтобы по первому же желанию выпустить? Вот только как там Марина?.. Ребята, конечно, найдут что соврать, но все-таки…

Он обернулся. Над ним нависало мрачное здание гостиницы. Сгинь, подумал он. Гостиница исчезла. Явись, подумал он. Гостиница возникла из небытия. Сгинь, снова пожелал он. Здания как не было.

– Джос! Явись!

– Чего надо? – сказал Джос. Он улыбался.

И Калинов тоже улыбнулся.

– Скажи мне, Джос… Зачем сегодняшняя ночь оказалась… такой, какой оказалась?

– Откуда я знаю? Наверное, ты хотел, чтобы она шла по этому сценарию. Спроси себя. А еще лучше – свою жену.

– Да как я могу ее спросить, если вы ее где-то прячете! – взорвался Калинов. – Сколько мне еще ходить по кругу за этой чертовой звездой?

– А ты не ходи по кругу. Иногда путь по лестнице ближе.

– Но где эта лестница? Я до сих пор не видел ни одной ее ступеньки!

– Иногда и постель является ступенькой, – сказал Джос. И исчез.

– Куда?! – взревел Калинов. – Джос! Явись!

Ни звука, ни шороха. Вокруг стоял безмолвный лес, а перед глазами сияла «Вифлеемская звезда», равнодушная, как труп.

– Ну нет, – сказал Калинов. – Больше я за тобой не пойду. Ты – указатель для дураков, а я стал умным. Или хотя бы попытаюсь им стать.

Он сел на обочину и спустил ноги в сухую придорожную канаву.

Так что же изменилось со вчерашнего дня? – спросил он себя. Впрочем, нет… Не со вчерашнего, а с позавчерашнего. Прошлой ночью я из-за Виты сломал двери, а этой…

– Вита! – прошептал он. – Явись, пожалуйста!

– Я здесь, – сказала Вита-горничная.

– И я, – сказала Вита-официантка.

Он медленно поднялся на ноги, успокоил заколотившееся ни с того ни с сего сердце. Они стояли перед ним в тех самых блузках и юбках, которые он собственноручно содрал ночью с их горячих тел.

О Боже, сказал себе Калинов. Ты забыл, как выглядит сейчас твоя собственная жена. Теперь перед тобой все время будут эти двое. И неизвестно еще, чье желание их материализовало. Может быть, твое. И только твое!

Они смотрели на него серьезными зелеными глазами, источавшими любовь и обожание.

– Зачем вы остались со мной ночью?

– Ты муж, – сказала горничная.

– И ты хотел этого, – добавила официантка. – Разве можно было отказаться?

Калинов огляделся. Тепло, хорошо, за канавой травка сухая, мягкая.

А может, ЭТО и есть ключик, подумал он. Тот самый, что открывает все замки.

Он подхватил на руки горничную. Она закрыла глаза. Он перешагнул канаву и положил девушку на зеленый ковер. Потом шагнул обратно, подхватил вторую. Она глаз не закрыла. Он положил официантку рядом с горничной и начал расстегивать пуговицы ее белой блузки.

Как ни удивительно, но ключик сработал. Во всяком случае, когда чаша любви была снова испита на троих, Калинов пожелал. Тут же девочки исчезли, а вокруг него сгустился серый туман, и Калинов обнаружил себя в знакомой джамп-кабине. Карманы комбинезона оттопыривались оружием и приборами – приятная, слегка забытая за дни метаний тяжесть. Он снял с головы защитный шлем и вышел из кабины.

Милбери оказался на месте. Удивленно посмотрел на шефа.

– Как это вы разбежались с Довгошеем?

Калинов развел руками.

– Он пошел к себе, – сказал Милбери.

Калинов опешил:

– Подожди-ка… А какой сегодня день?

Теперь опешил Милбери:

– Как это – какой день? Что с тобой, шеф? – Тут он заметил щетину на щеках Калинова, присвистнул: – Это что же получается?..

– Когда мы с Довгошеем отправились на задание? – оборвал его Калинов.

– Думаю, минут пятнадцать назад… Во всяком случае, и десяти минут не прошло, как Довгошей явился ко мне и доложил, что вы прыгнули, а он по неизвестной причине застрял.

Калинов плюхнулся в кресло, грохнул на пол шлем и облегченно вздохнул:

– Ну и слава Богу!

Однако, это что-то новое, подумал он. В Дримленде, помнится, время текло синхронно с земным.

– Куда тебя занесло? – спросил Милбери.

– Вряд ли я смогу объяснить…

– А почему Довгошей остался?

– Черт его знает! Похоже, туда пускают только меня…

– Дело «Нахтигаль» за номером два?

Калинов откровенно пожал плечами, потом сказал:

– Крылова, кажется, туда тоже пускают. Если не он и является главнокомандующим…

– Может, его все-таки задержать? – Милбери покусал сустав большого пальца на правой руке. – Чтоб не путался у тебя под ногами. По закону, на сорок восемь часов.

– Не надо, он должен играть свою роль. К тому же, ты его просто не найдешь.

– Найду! – сказал Милбери. – Я его под землей достану!

– Рэн! – проникновенно сказал Калинов. – Угомонись! И не ломай голову! Я ничего не могу тебе объяснить. Этим делом занимаюсь я один – и никто больше! Считай это приказом! В конце концов нынешнее дело можно расценивать как мое личное.

– Ничего себе! – В голосе Милбери зазвучала злость. – Похищение жены у работника твоего ранга… А впрочем, как знаешь!

Посидели, помолчали. Калинов встал:

– Ну ладно, мне надо возвращаться. Послушай… Если я к вечеру не вернусь… Хотя сомневаюсь, но мало ли… Ты успокой моих, наври им чего-нибудь.

– Не волнуйся, не в первый раз! – Милбери критически осмотрел снаряжение Калинова. – Ты оружие-то взял бы помощнее.

– Обязательно. – Калинов поднял с пола шлем и вышел.

Зайдя к себе в кабинет, он выгрузил из карманов весь свой арсенал, достал из ящика стола тюбик крема «Цирюльник» и свел трехдневную щетину со щек и подбородка.

На этот раз он очутился прямо в седле своего коня. Каурый мчался куда-то по обширному лугу. Во всяком случае, трава виднелась сквозь амбразуры металлического горшка, надетого на голову Калинова. Он тут же остановил каурого и снял горшок.

Снимать пришлось правой рукой, потому что левой что-то мешало. Горшок оказался старинным рыцарским шлемом. И сразу стало понятно, что мешает левой руке. На руку был надет щит с незнакомым гербом. Но вензель[18]18
  начальные буквы имени и фамилии, связанные в общий рисунок


[Закрыть] над гербом был очень знаком: сам рисовал, когда-то в детстве.

Он продолжал осмотр. Справа на поясе висел меч. Да и все тело было упаковано в доспехи, громоздкие, тяжелые, непривычные.

О Господи, подумал он, это еще зачем? Чья это дикая фантазия? Я в роли средневекового рыцаря!.. Впрочем, назвался груздем – полезай в кузов!

Он вернул шлем на голову, тронул поводья, и каурый снова потрусил по лугу.

Чего-то в жизни явно не хватало. Минут через пятнадцать неторопливой езды Калинов понял – чего. Перед глазами не светила «Вифлеемская звезда». Может быть, ее отсутствие и не имело никакого значения, но луг был бесконечен и одинаков во всех направлениях.

Калинов остановил коня, заставил его крутиться на месте. Звезды не было.

После некоторых размышлений Калинов произнес в пространство:

– Я был неправ. Я глуп и самонадеян!

Звезда тут же замаячила в амбразурах, и Калинов пустил каурого вскачь. Сразу возникла дорога, по ее обочинам потянулись ряды деревьев. Скачка длилась минут пятнадцать, а потом стена леса впереди, в которую, казалось бы, упиралась дорога, подсказала, что впереди поворот. «Вифлеемская звезда» вдруг ожила, скользнула за деревья, и из-за поворота донеслось злобное карканье. Повеяло ледяным неуютом.

Калинов пустил каурого шагом, поправил на голове шлем, взял в правую руку меч, закрыл грудь щитом. Конь с опущенными поводьями дошагал до поворота.

Звезда снова висела над дорогой, неподвижная и равнодушная.

На обочине ничком лежал человек в рыцарских доспехах, затылок его был залит кровью, искореженный шлем валялся в придорожной канаве. Над мертвецом, на суку незнакомого корявого дерева сидел огромный черный ворон, косил на Калинова желтым кошачьим глазом. Ворон разинул клюв и огласил лес громовым звуком, мало похожим на карканье. Спина Калинова покрылась мурашками. Он подъехал к мертвецу, остановил коня. Каурый захрапел, попятился.

Можно было бы перевернуть мертвеца копьем, подумал Калинов. Если бы копье было…

Ворон снова хрипло заорал, наверное, радуясь, что у пришельца нет копья. Калинов замахнулся на него мечом, и ворон тяжело снялся с дерева: словно новогодние хлопушки, загрохали о воздух мощные крылья. Калинов осторожно огляделся, потом, стараясь не обращать внимания на холод в груди, слез с коня. С трудом перевернул мертвеца на спину и отшатнулся. Перед ним лежал он сам – крепко сжатые губы, закрытые глаза. Но трупного окоченения не наблюдалось. Калинов снял с правой руки перчатку, подсунул ладонь под голову лежащему. Липкая кровь была теплой.

Веки раненого вдруг дрогнули, глаза открылись, глянули в бездонное небо, потом сдвинулись и остановились на Калинове. Разжались синеющие губы.

– Вита, – прохрипел двойник. – Зяб-лик…

– Кто это так тебя? – спросил Калинов.

– Зяб-лик… У не-го Ви-та… Ту-да… – Раненый указал глазами в сторону равнодушной звезды.

А потом он обмяк, глаза закатились. Все было так неожиданно, что Калинов даже сглотнул непрошенный ком в горле. Но тут его вернули к действительности. Тело двойника вдруг начало таять, истекать легкой серой дымкой. Так весеннее солнце съедает снеговика. Вместе с телом сублимировали и рыцарские латы. Последним исчез щит с незнакомым гербом и знакомым вензелем.

Калинов подозвал каурого, взгромоздился на него. Откуда-то из лесу пожаловал ворон, сел на сук и принялся обиженно взрыкивать.

И все же куда-то мы продвигаемся, сказал себе Калинов. Вот уже и не я произнес имя моей жены. Вот уже и не только звезда показывает, где ее искать… А неплохо воевать, когда знаешь: что бы ни случилось, смерть тебе не грозит.

Но тут он снова вспомнил арбалетную стрелу, которую четверть века назад выпустил в него Крылов, и содрогнулся. Сразу стало казаться, что, уверяя себя в полной безопасности, он несколько приукрашивает действительность. А может быть, он только что повстречал на обочине свое скорое будущее?..

Он тронул поводья и пустил каурого вскачь.

Он догнал их через полчаса. Их было четверо: трое конных рыцарей в одинаковых доспехах – как близнецы, – еще один, скрученный в тюк, был переброшен через круп четвертого коня. Калинову бросились в глаза рыжие волосы, волнами колышущиеся у правого стремени.

Калинова заметили. Спокойно, без злобных воплей, двое рыцарей повернули коней и поскакали ему навстречу. Третий остался на месте.

Калинов сжал рукоятку меча. Предстоящая схватка опьянила его. Ощущение было знакомым, он испытывал его не раз – в операциях по захвату. Но присутствовала и некая толика сомнений в серьезности предстоящего. Все-таки все это слишком напоминало театр…

Начало, однако, оказалось не театральным. Рыцари взялись за дело аккуратно и не спеша – знали, что от двоих он не уйдет. Калинов едва успевал подставлять щит под удары слева и отмахиваться мечом от правого противника. Каурый оказался сообразительным конем, он хорошо чувствовал желание всадника, успевал скакнуть вперед, махнуть в сторону, попятиться назад. И тем не менее Калинов понимал: долго ему не продержаться – не та сноровка.

Спас его каурый. Что он сделал, Калинов так и не понял, но каким-то образом левый противник оказался позади своего товарища. Оставалось воспользоваться неожиданной свободой, и Калинов ударил сплеча, не опасаясь нападения слева. Головы врагу он, конечно, не срубил, но этого и не требовалось. Противник качнулся в седле, шлем его полетел на землю, и Калинов увидел застывшие глаза Зяблика.

О Господи, подумал Калинов. Что же это я наделал?!

А потом тело Крылова начало валиться в сторону, и Калинов забыл о нем: в схватку вернулся второй враг. Впрочем, теперь схватка скорее напоминала избиение младенца. Калинов теснил врага, тот уже с трудом защищался от Калиновского меча. И наконец не выдержал. Калинов нанес тот же самый удар, что и несколько минут назад, и вновь увидел застывшие глаза Зяблика.

И тут он услышал радостный крик жены. Настала очередь третьего врага. Калинов летел на него, подобно всесокрушающему тарану, хмельной от победы над двумя противниками. Теперь он ничего не боялся: все это и в самом деле театр. Со статистами. Вот статист Зяблик поднимает арбалет. Кажется, рыцари не стреляют из арбалетов, но какое это сейчас имеет значение!.. Давай-давай, целься хорошенько, не промахнись. А то ляжешь, как предыдущие двое – с застывшими глазами…

Свистнула стрела, испуганно вскрикнула Вита. У каурого вдруг подкосились передние ноги, и Калинов почувствовал, как его вырывают из седла…

Первым светом жизни было удовлетворение от того, что он не сломал себе шею. А потом он понял, что и без сознания был всего несколько секунд. Во всяком случае, когда Калинов сумел поднять голову, он увидел, что Зяблик – без шлема, с мечом в руке – все еще бежит к нему. Где-то раздалось предсмертное ржание каурого, больше похожее на хрип раздавленного человека. Калинов попытался встать и не смог. Равнодушно смотрел, как Зяблик подбегает к нему, как взметается над его головой тяжелый меч. Может быть, теперь все, с надеждой подумал он.