Текст книги "Обреченный на любовь"

Джос поморщился:

– Помнишь, когда стоишь на краю обрыва, появляется такое странное ощущение… Кажется, взял бы и шагнул в пустоту… Аж мышцы от желания сводит.

Медовик покивал.

– Вот у меня такие же ощущения с оболочкой, – продолжал Джос. – Так и хочется взять и перестать управлять телом. И посмотреть, что будет…

– Нос расквасишь, вот и все. Больше ничего не будет.

– Нет, ты до конца не понимаешь. – Джос покачал головой. – Все-таки людьми мы были слишком разными.

– Разумеется… Тебя вся Земля знает, а кому известен медосборщик с берегов Ильменя. Большинство и названия-то такого никогда не слышали!

– Ладно, – сказал Джос, – оставим эту тему. Человеческие тела пробуждают в нас человеческие эмоции. Этак, еще немного, и меня потянет в постель к живой женщине… Как думаешь, он надолго ушел?

– Вряд ли. Сомневаюсь, что он вообще ушел. Если он Спаситель, не должен был. Витальная программа должна его ограничивать в поступках.

Калинов внимательно слушал. Говорили, без сомнения, о нем. Но смысл разговора до него не доходил. Понятно было только, что эти двое, кажется, имеют какое-то отношение к спиритосфере, к той страшненькой сказке, в которую он окунулся десять лет назад и которая давно уже стала казаться чем-то нереальным, как будто и не происходившим вовсе. И только присутствие Марины в его жизни говорило о том, что все это действительно случилось.

– Как бы то ни было, – сказал Джос, – провал близится. Изменение энтропии начнется уже через неделю плюс-минус одни сутки.

– Так скоро?

– Ну здесь-то эту неделю можно растянуть в полвека. Но это добавит кое-какие сложности… Так что, если он ушел, мы дадим ему не больше одного дня. Потом заберем сюда и больше не выпустим.

– Подожди-ка, – сказал Медовик.

Он неуловимо изменился, застыл, словно превратился в камень. Джос ждал. Наконец Медовик шевельнулся, ожил, оттаял.

– Никуда он не ушел. Он где-то здесь, точнее определить не могу – не хочет, чтобы мы знали, где он. Может быть, совсем рядом, затаился где-нибудь и слушает.

– Ты думаешь? – Джос обернулся, посмотрел сквозь Калинова. – Если он способен на такое, то не все еще потеряно. Значит, связь не оборвалась полностью. А с дубль-Спасителями всегда были сложности.

– Ладно, – сказал Медовик. – Пошли в гостиницу. Если он остался, ему придется искать ночлег.

Они исчезли. Калинов подождал немного, потом встал и подошел к костру. Костер догорал, не трещали сучья, не взметались искры, но от него все еще шло приятное тепло. Калинов сел, пододвинулся ближе и попытался осмыслить услышанное.

Что им нужно от него теперь? Если он Спаситель, то кого он должен спасти? Виту?.. Зяблика?.. Свою семью?.. Счастье своих жен и детей?.. Он представления не имел. Но казалось ему, будто он только что побывал на очередном спектакле.

От костра шло странное тепло. Оно согревало не только тело, но и душу. От него становилось хорошо, счастливо, как от несчастной любви, когда ее вспоминаешь через много лет. Что-то шевельнулось в сердце, захотелось, чтобы здесь, у костра, оказалась Вита и чтобы неверные тени бегали по ее лицу.

Он поднял голову. Вита сидела по другую сторону костра, смотрела на огонь. Ошуюю и одесную от нее расположились Вита-горничная и Вита-официантка. По лицам всех троих скакали быстрые тени. Калинов разглядывал лицо жены. В неверном свете догорающего костра оно казалось ему незнакомым, потерянным, забытым, у глаз резвились морщинки, рыжая челка ниспадала на лоб, длинные ресницы луками загибались кверху. Какая-то мысль колотилась Калинову в мозг, но он отогнал ее, замотал головой.

– Постарела я, правда? – сказала Вита.

– Неправда, – соврал Калинов.

Вита покачала головой:

– Не обманывайся.

– Ну а если и постарела, так что?

В глазах Виты блеснули искорки слез. Блеснули и исчезли. Надо было что-то сказать, но слов не находилось. Молодые Виты молчали тоже, но вполне возможно, что в этой мизансцене им была определена роль статисток. Троица смотрелась, как мамаша с дочками: одинаковые волосы, одинаковые глаза, одинаковые ресницы. Вот только… И тут Калинова как громом поразило. До него вдруг ДОШЛО, что это не мать с дочерьми; до него ДОШЛО, что и мать и дочери – это один и тот же человек. Он неожиданно для себя увидел в этой сорокалетней женщине обеих молодых девиц. Конечно, время замаскировало их в ней, но они тут присутствовали. Был в ней их голос, из взгляд, их жесты, их желания, и все трое были – ОНА!

И как только он понял это, все три женские фигуры совместились в одну, и Калинов увидел в ней то, что давно перестал различать – ЖЕНЩИНУ. Боже мой, подумал он, когда же рыжеволосая тростиночка с изумрудными глазами превратилась для меня в привычную постельную принадлежность? Как одеяло или наволочка… Ему вдруг захотелось сказать ей что-нибудь особенное, такое, чтобы и она увидела в опытном, требовательном, уверенном в себе самце того жизнерадостного парня, какого придумала себе четверть века назад. И удивился, почему он сам ни с того ни с сего стал смотреть на нее совсем другими глазами, ведь он-то ее себе не придумал, он видел ее такой, какой она и была.

Сказать он ничего не успел. Она начала таять, словно кто-то выключил голографический проектор. А потом и костер задуло мощным неощутимым порывом неприлетавшего ветра. И навалившаяся со всех сторон темнота сказала ему: вокруг что-то изменилось. А может, не только вокруг, но и внутри него… И вообще, главное в том, что все-таки похищения не было, а было, по-видимому, «исчезновение по сговору между мнимой жертвой и сообщником». Или сообщниками. И он будет не он, если не узнает причины этого сговора. Пусть даже для решения проблемы ему придется проторчать в Дримленде не один десяток лет. Земная жизнь, во всяком случае, сумеет его подождать…

И если придется применить силу, что ж, он готов. Но только, конечно, не против Виты!

Он вспомнил всю цепочку своих приключений в Дримленде, и истина наконец-то толкнулась к нему в сознание. Он вспомнил Аничков мост, бывший когда-то исключительно важным для них обоих: возле одного из вставших на дыбы коней Калинов-подросток назначал своей рыжей подружке свидания. Он вспомнил, какой разной была Вита в их первые ночи – то дьявольски распущенной, то пуритански-целомудренной, и он не знал, что ждет его в очередной постельной игре, и это несло в себе особую прелесть и особое удовольствие…

Много чего он вспомнил, сидя в безглазой тьме, вся их совместная жизнь прошла перед ним – этап за этапом, событие за событием, желание за желанием, – и причина его пребывания здесь стала ему совершенно ясной. Кто-то – а кто, еще предстоит выяснить, – очень желал, чтобы он снова влюбился в свою первую жену. И Калинов поразился, как же это до него не доходило раньше. Ведь это и пацану было бы понятно, а уж если брать опытного сорокалетнего повидавшего виды мужчину, непосредственно связанного с работой спецслужб… Да уж, подобной толстокожести он от себя никак не ожидал. Не зря говорят: близкое лучше видится на расстоянии. И что имеем – не храним, потерявши – плачем… Он, правда, до сих пор и не догадывался о какой-то потере. И даже похищение Марины не раскрыло ему глаз. Изо дня в день он твердил себе, что одну женщину нельзя четверть века любить одинаковой любовью – пылкая влюбленность перерастает в обстоятельное, мудрое чувство… И вообще, раз она для него до сей поры сексуально привлекательна, значит, он все еще любит ее. Вот так…

Теперь понятно, почему мысль о разводе не показалась ему кощунственной. Он попросту обманывал себя, оправдываясь внешними обстоятельствами. Причина же оказалась внутри… Любовь не бывает мудрой, а секс без чувства и вовсе не любовь. Последние десять-одиннадцать лет его чувство к Вите умирало, а он этого даже не заметил. Нет, иногда, конечно, возникала такая мысль, но потом вдруг начинало казаться, что прима по-прежнему дорога ему, что без нее ему стало бы плохо, что он бы постоянно вспоминал о ней… И невдомек было, что так вспоминают старые, изношенные, хоть и УДОБНЫЕ ботинки. И если новые хороши, если новые красивы, то те лишь привычнее. ПРИВЫЧНЕЕ и ничего больше!.. Эх, господа, любовь – величайшее благо, но любовь, ставшая привычкой, – это уже величайшая МЕРЗОСТЬ. Наверное, потому они и несовместимы – любовь и привычка, – и, наверное, потому любовь умирает, как только появляется привычка. А потому боритесь в любви с привычкой, и что бы вы ни делали, дабы победить ее, все будет только на пользу прекрасному чувству. Любая крамола, любые отвергаемые ханжами выходки – если они способствуют процветанию любви – да здравствуют!..

Калинов крякнул. Такие мысли были для него не новы, но он впервые обратил их к себе, к своей собственной жизни. Воистину, врачу, исцелися сам!.. Воистину, сапожник без сапог!

Ну ладно, сказал он себе. И дураку понятно, что меня здесь соблазнили моею собственной женой. Вопрос, кому это нужно?.. Конечно, это нужно ей самой. Наверное… Если она меня все еще любит… Зададим вопрос по-другому: не «кому это нужно?», а «кто инициатор происходящих событий?» И ответ «Вита» сразу же становится маловероятным. Потому что есть в разыгрываемом спектакле понимание мужской психологии. Вита выстроила бы все разыгрываемые сцены совершенно иначе. Впрочем, одна сцена была срежиссирована ею – рыцарская схватка. Все остальное – не ее. Все остальное – этих двух субчиков, Джоса и Медовика. Как бы они ни прятались за покатые женские плечи, как бы не намекали на Витины желания, как бы ни старались обвинить в происходящем его самого, Калинова… А вот с ними можно поговорить и с позиции силы: не сахарные – не растают…

Стремление оформилось, созрело и стало неотвязным. И тьма вокруг исчезла. Зато под мышкой появилась кобура с парализатором, а в кармане – заряженный серебряными пулями пистолет. И Калинов понял, что волшебная палочка начала наконец выполнять его желания. А стало быть, исполнится и главное желание – взять за селезенку двух субчиков. Надо только пожелать… И он пожелал.

Вокруг начал выстраиваться его служебный кабинет, стены вытекали из серого тумана, стыковались друг с другом, тянули за собой из небытия мебель и аппаратуру. Эти декорации не показались ему подходящими, и он загнал их назад, в серую пелену. Тогда оттуда выплыла обстановка семейного спортивного зала: шведская стенка, гимнастические снаряды, большой ковер, на котором однажды ночью… Это тоже было явное не то. А потом из тумана явился холм, обычный холм, заросший по-весеннему зеленой травкой. Этого холма в своей жизни Калинов не помнил и потому согласился с подобной сценической площадкой. Не пришлось долго ждать и актеров. Появились Джос и Медовик, возлегли на травку а ля римские патриции.

Калинов достал из кобуры парализатор, взял субчиков под прицел, заявил спокойно:

– Пора бы нам побеседовать по-серьезному.

Субчики не испугались, не вскочили, не запросили пощады. Джос сел, подтянул к груди колени. Медовик продолжал возлежать а ля.

– Решительный парень, – сказал Джос Медовику. – Он мне все-таки нравится.

– И мне, – отозвался Медовик.

Калинов вдруг словно со стороны увидел всю сцену: лежащего Медовика, сидящего Джоса и себя, нависшего над ними, с парализатором в руке. Этакий охранник с пленниками. Вот только неизвестно, кто кого взял в плен. И не похоже ли это, скорее, на двух взрослых, играющих с ребенком в казаки-разбойники? Он засунул парализатор в кобуру и лег рядом.

– Так-то лучше! – пробормотал Медовик.

А Джос сказал:

– Начинайте, молодой человек! Мы вас слушаем.

И Калинов начал.

Когда он закончил, Джос сказал:

– Что ж, во многом ты прав и выводы делаешь верные. Почти все… За исключением самого главного – причин происходящих с тобой событий. Все эти разговоры о тесте, желающем вновь свести свою дочь с зятем, – ерунда. Даже если попытаться сделать поправку на принадлежность тестя к спиритосфере… Друг мой, ни я, ни Медовик к спиритосфере не принадлежим.

– Так я вам и поверил! – сказал Калинов.

Джос с одноглазым переглянулись.

– Зачем иначе вы подводили меня к возобновлению моих чувств к вашей дочери?

– Хорошо, – сказал Джос. – Придется тебе рассказать… Все дело в том, что периодически наше Солнце проходит в своем постоянном движении вокруг центра Галактики через участки пространства, физические законы в которых отличаются от широко распространенных. Одни участки имеют резко увеличенную энтропию, другие, наоборот, резко уменьшенную, в третьих – отличные от наших законы тяготения, в четвертых – неравномерность течения времени. И так далее и тому подобное… Естественное, от таких перепадов не поздоровится не только жизни на планетах, но и самой центральной звезде.

– Насколько мне известно, такие гипотезы выдвигались уже давно, – сказал Калинов. – И насколько известно, ни одна из них не подтвердилась.

Джос мрачно покивал:

– Подтвердиться они вполне могли бы, но тогда бы мы с тобой сейчас не разговаривали. Нас бы просто не существовало… Один из таких участков Солнечная система пересекала около двух с половиной тысяч лет назад, другой – немного попозже, были и еще подобные случаи. В скором времени предстоит пересечь очередной такой участок.

– И ничего с Землей не случилось, – сказал Калинов.

– Не случилось потому, что в первом случае на Земле жил я, а во втором случае – Медовик. В каждом случае кто-то жил.

– Разве вы боги, чтобы спасать целую планетную систему?

– Я знаю одного молодого человека, – сказал Медовик, – который десять лет назад спас Землю не будучи богом.

– Но я спасал планету от людей! – возразил Калинов. – А уж если быть точным, то я вообще спасал друга.

– Но спасая друга, ты тем самым спас и Землю. Благодаря твоему вмешательству, и агнец оказался цел, и волки сыты… Однако это дело прошлого, нас же волнует недалекое будущее. Весь фокус заключается в том, что люди не только бывают угрозой миру, иногда случается, что только они могут и спасти его. Сейчас наступает как раз такой период.

– И естественно, именно я и должен его спасти? – Калинов фыркнул.

– Ничего смешного в этом нет, – сказал Джос. – Мир должны спасти вы с Витой.

– И каким же образом?

– Когда наступает время угрозы окружающему миру, на Земле рождаются люди, противодействующие этому. Такими были мы, а теперь ты и Вита.

– Да кто же вы, черт вас возьми! – воскликнул Калинов.

– Ты знаешь, что меня зовут Джошуа, – сказал Джос. – Но это не совсем так… Я – Иешуа из Ершалаима, мессия.

– А я – Медовик из Словенска Великого, мессия.

– Иешуа из Ершалаима?! – воскликнул Калинов. – Иисус?

– Зовут меня и этим именем. Около двух с половиной тысяч лет назад я спас Землю.

– А за это Израиль распял вас на Голгофе! – сказал Калинов. И вдруг вспомнил след на руке Джоса. – Снимите обувь.

Джос разулся. На подъеме каждой ступни выделялся приличных размеров шрам. И тут Калинов, наконец, поверил. И в самом деле, чем происходящее сейчас качественно отличалось от того, что происходило десятью годами раньше?

– Возможности Спасителя, – продолжал Джос, – непосредственно связаны с его человеческими эмоциями. Да и с эмоциями всех других людей. Не случайно ведь в местах, где социальная атмосфера заражена злобой и ненавистью, обязательно случаются стихийные бедствия. Эмоциональный фон людей очень воздействует на природные явления. Я, например, чтобы спасти тогда окружающий мир, должен был любить всех людей. Для этого я и был рожден.

– Святым духом?! – не удержался от сарказма Калинов.

Джос оставил его сарказм без внимания:

– Да, они назвали это Святым духом. Так же была рождена сорок три года назад моя дочь Вита. Так же рождаются и все Спасители.

– И я?!

– И ты, – подал голос Медовик.

Калинов ошеломленно посмотрел на него и вновь повернулся к Джосу:

– Вы хотите сказать, что я тоже ваш сын?

– Нет. Ты не мой сын. Я ведь не один такой. Были и до меня, были и после. В разных народах и на разных континентах. Большинство из них даже не знают, что они мессии, но это не мешает им выполнять свое предназначение.

И Калинов вдруг вспомнил, что давным-давно, на заре своей первой жизни, он так и не смог узнать у матери имя отца. За всеми недомолвками и многозначительными пожатиями плеч, которые позволяли себе его тетушки, эта история так и осталась покрытой тайной. Как и история, рассказанная ему когда-то будущей тещей.

– Значит, мы с Витой тоже мессии?

– Да. И у вас случай особый. Чтобы избежать предстоящей катастрофы, создав вокруг Солнечной системы кокон из пространства с привычными параметрами, два Спасителя должны любить друг друга. Всю их совместную жизнь… С вами вообще необычная история. По объективным причинам ты родился раньше положенного времени. Пришлось давать тебе вторую жизнь. К счастью, эту непростую задачу удалось решить.

– Это что же? – Калинов чуть не задохнулся. – Это что же, получается, Дримленд был создан вами для этой цели?

Джос улыбнулся:

– А разве он не мог служить нескольким целям?.. Но мы отвлеклись. Долгое время ваши с Витой отношения нас устраивали, но с некоторых пор все изменилось.

– Это вы увели Виту в Дримленд?

– Я, – сказал Медовик. – Я принял твой облик.

– Но тогда вы не Сути… Сути не способны на такое.

– Да, мы не Сути, – сказал Джос. – Мы те, кто выше Сутей и Суперсутей, хотя и проходим их стадию. Если хочешь, мы все вместе и есть Бог.

– Вы Бог? – прошептал Калинов. – И это вы заставили Зяблика украсть мою вторую жену, поставить меня перед выбором…

– Ну, впрямую его никто не заставлял, но в определенном смысле вина наша. Зяблик и рожден только для того, чтобы постоянно испытывать на прочность вашу с Витой любовь. Он своего рода индикатор…

– Но это же бесчеловечно! – прошептал Калинов.

– Отчего же?

– Вы же обрекли его на несчастье!

– Кто знает, что такое счастье? – сказал Медовик. – Вита обречена на любовь к тебе. Счастлива ли она? А ты сам? И счастлив ли был Джос, восходя на Голгофу? Абсолютное счастье, наверное, возможно только там, где нет разума. И жалеешь ли ты сейчас о тех временах, когда был безответно влюблен? А ведь тогда ты считал себя самым несчастным человеком на свете.

– Вся беда в том, что ты рано родился, – сказал Джос. – Родись ты в назначенное время, ты бы всегда любил Виту, и у нас не было бы никаких проблем. Но перерождение привело к тому, что стабильность чувства любви тобою утеряна. Повторный брак, как оказалось, только отодвинул угрозу на более позднее время. Сам понимаешь, мы не могли с этим мириться…

Калинов слушал Джоса и удивлялся. В нем нарастало ощущение, что разговор идет о совершенно постороннем человеке, о ком-то, кого он никогда не знал, не знает и знать не будет. И приходилось все время заставлять себя верить Джосу, а верить ой как не хотелось. Неужели и в самом деле они с Витой любили друг друга только для того, чтобы выполнить какую-то там – даже и чрезвычайно важную для всего мира! – миссию. Тоже мне – мессии для миссии!.. Да чушь это! Он любил Виту потому, что она была симпатичной девчонкой, потому что она добра, хороша в постели и любила его самого… Подожди, но ведь она по-прежнему симпатичная девчонка, добра, хороша в постели и любит тебя… Так в чем же дело?! Что изменилось?

Ответа не было. Джос с Медовиком смотрели на Калинова, и тому вдруг показалось, что они запросто читают его мысли и что они знают ответ на вопросы, задаваемые им самому себе. Вот только отвечать, по-видимому, не считают нужным. Потому что свои некоторые проблемы человек должен решать самостоятельно, и даже Бог не способен ему помочь.

– А если любовь не возродится? – сказал Калинов.

– Возродится! – ответил Медовик.

– Почему вы так уверены?

– Потому что Я – твой отец!

Вита появилась, когда божественные родственники Калинова оставили его наконец в покое. И хотя обратить новое внимание на Виту Калинову никто из них не предлагал, но у него сложилось впечатление, что весь разговор представлял собой некую странную игру, основной целью которой и было то, чего ему никто не предлагал.

Вита не возникла из небытия, она откуда-то пришла и поднялась на холм. Погруженный в свои мысли, Калинов заметил ее, когда она уже поднималась.

– Привет, – сказала она и села рядом.

– Здравствуй! – Калинов поднял голову.

Вита была одета в некое странное рубище, напоминающее мешок с дырами для рук и головы. Мешок был почти непрозрачным, но это «почти» позволяло угадываться под тканью различным участкам ее тела. Калинов смотрел на жену и удивлялся: казалось бы, он знал все, скрытое под мешком, вдоль и поперек, но захотелось вдруг узнавать все снова. Наверное, причина была в самом мешке…

– Они все тебе рассказали? – спросила Вита.

– Да, все.

– И что ты думаешь теперь делать?

– Во всяком случае подчиняться им я не намерен!

Вита вздохнула:

– Мне тоже все это не нравится. Но ведь они не отпустят нас отсюда, пока не добьются своего.

– Плевать!.. По-моему, они что-то крутят. Неужели судьба мира может зависеть от того, любим мы с тобой друг друга или нет?

Мир, который его обитатели не желают сохранить своей любовью, и не заслуживает ничего, кроме гибели.

– Это ты сказал? – Вита с удивлением посмотрела на мужа.

– Нет, не я. И не ты, как я понял… Значит, это они, наши так называемые отцы.

Двое сидящих на холме покрутили головами по сторонам, но никого не увидели.

– Они на нас давят, – сказала Вита.

– Но мы им не уступим? – отозвался Калинов.

– Конечно, не уступим. Я сама не согласна любить по указке сверху.

Вита встала, потянулась, опустила руки. Рубище висело на ней бесформенный мешком.

Вот бы сейчас ветерок, почему-то подумал Калинов.

И ветерок родился где-то, прилетел, упруго натолкнулся на Виту. Словно стяг, затрепетал на ветру Витин мешок, плотно обтягивая ее тело.

– Любить по указке… Да ты просто отвратителен мне, – сказала Вита.

– А ты мне, – отозвался Калинов. – И за что только я любил тебя когда-то?!

Он поморщился и встал, намереваясь неспешно спуститься с холма и уйти. Но что-то остановило его, какая-то сила приклеила подошвы его ботинок к траве, рядом с Витой.

– Как противно мне твое тело! – сказал он, и та же самая сила подняла его руки и положила их Вите на талию.

Вита затрепетала:

– Как противны мне твои пальцы! – И, трепеща, положила ладони ему на плечи.

По-прежнему бился о бедра подол Витиного мешка, и разлетелась по ветру рыжая грива. Изумрудные глаза закрылись.

– Я просто ненавижу тебя! – крикнула Вита.

– И я тебя! – отозвался Калинов, а неизвестная сила толкнула его к жене.

Вита, не открывая глаз, рухнула в его объятия.

А внизу, у подножия холма, стояли двое, не видимые ни одному глазу, и смотрели вверх.

– Вообще-то не стоило говорить ему и части правды, – сказал Медовик.

– Но я хотел вызвать у него еще большее противодействие.

– Так я и понял. Потому и начал тебе подыгрывать.

– И нам удалось, – заметил Джос.

Калинова передергивало от отвращения, но его руки, перестав подчиняться хозяину, раздевали жену. Процесс был хорошо знаком, но еще ни разу в жизни не был так противен.

Ветер исчез – как обрезало, – и Вита шептала:

– Оставь меня. Я не хочу. – Но ее тело так и льнуло к его ладоням.

Калинов опустил ее на мягкую траву. Полузакрытые глаза жены смотрели в небо. Как в смерть.

И все началось. Их тела впивались друг в друга с омерзением, но какая-то сила тянула их друг к другу, твердо, неотвратимо. И Калинов почувствовал, как внутри него поднимается удушающая волна тошноты.

Двое внизу по-прежнему смотрели на вершину.

– Освобождай его скорее, – сказал Джос. – Ты же видишь: он рвется к ней даже сквозь твое заклятие… Он же лишится разума! Скорее!!!

– Да. – Медовик воздел к вершине холма руки.

– Я люблю тебя, – шептала Вита. – Просто я хотела тебе досадить, вот и говорила, что ты мне отвратителен.

И случилось. Словно кто-то держал Калинова в смирительной рубашке и вдруг распустил завязки. Тело Калинова вырвалось из узды, тошнота исчезла, и он окунулся в наслаждение.

– И я люблю тебя, – прошептал он. – А все остальное было каким-то наваждением.

Их тела слились так, как ни сливались с самой юности – неистово, но не без страха. Словно в первый раз…

Как я люблю тебя, мой милый, подумала Вита.

А я тебя, подумал Калинов. Боже, мы опять слышим мысли друг друга! Как тогда, помнишь?

Помню, подумала Вита. И мы научим этому Маринку… Теперь мы сумеем.

А потом их мысли умерли, потому что они растворились друг в друге.

Когда все завершилось, Вита, одеваясь, подумала:

Ты не обращал внимания? Когда мы занимаемся этим, наши позы порой напоминают распятие.

Наверное, любовь всегда кончается распятием, подумал Калинов, застегивая пуговицы комбинезона.

Наверное, согласилась Вита и прильнула к нему.

Так, в обнимку, они и очутились в джамп-кабине. А когда открыли дверцу, увидели серую поверхность Ладоги и привычное солнце на небе.

Едва они исчезли, Джос сказал:

– Что ж, теперь можно и нам уходить. Уж коли он прорвался к ней через твое заклятие, миру, пока они живы, ничего не грозит!

– Не согласен, – сказал Медовик. – Миру всегда что-нибудь грозит. Но теперь есть надежда.

Он снова взглянул на вершину холма. Там, устремленный в небо, стоял большой белый крест.

– Это твоих рук дело, Иешуа? – Медовик глазами показал Джосу на крест.

Джос поднял голову:

– Нет… Но пусть стоит. Amor omnia vincit.[19]19
  Любовь побеждает все (лат.)


[Закрыть]

Перед тем как покинуть тело, Джос еще раз оглянулся на холм. Крест ярко выделялся на фоне сиреневого неба и казался похожим на обнаженную человеческую фигуру.