Текст книги "Обреченный на любовь"

Похоже, и тут пустышка, подумал Калинов. Хорошие ребята, не пили, не курили, девочек не любили… Он усмехнулся: хорошие ребята, только непонятно, почему так неожиданно умерли…

Мартинес расценил его усмешку по-своему.

– Ну в самом деле, – сказал он. – Чего им передо мной душу открывать? Я ведь, сами понимаете, не мать, не жена.

– Вы правы, – сказал Калинов. – Извините за беспокойство! Кроме того, есть одна просьба, не сочтите за назойливость. Если кто-нибудь из них свяжется с вами, добейтесь, чтобы он, как вы выразились, перед вами душу открыл. А потом разыщите, пожалуйста, меня.

Мартинес брезгливо поморщился.

– Я ведь не из праздного любопытства интересуюсь, – сказал Калинов с досадой. – Я ведь хочу, чтобы остальные трое остались живы. Очень хочу.

Мартинес тут же мелко закивал головой и поторопился распрощаться.

Вот проклятущая работа, подумал Калинов, сидя перед опустевшим экраном. Все обязательно считают, что тебе доставляет великое удовольствие копаться в чужом грязном белье… Однако, похоже, сегодня я уйду с работы нескоро. Надо заказать ужин прямо сюда.

Сигнал вызова раздался в двадцать часов. Калинов очнулся от раздумий, включил тейлор.

– Это я, – сказал Формен.

– Вижу, – сказал Калинов. – Что-то вспомнили?

Формен смотрел на него странным взглядом, как будто не мог сообразить, туда ли он попал.

– Завтра у Бойля день рождения, – проговорил он наконец.

– Любопытная информация… И что? Вы хотите меня пригласить на банкет?

Формен помотал головой.

– Не то, – сказал он мрачно. – Банкетов не будет… Посмотрите, когда умерли ребята.

Калинов посмотрел:

– Андерсон – третьего июня… Какое это имеет значение?

– А когда родился?

Калинов снова посмотрел. 4 июня 13 года… А Накаяма? Родился 13 июля 13 года, а умер… 12 июля. Оп-ля! Калинов поднял изумленные глаза на Формена.

– Вы хотите сказать, что Бойль…

– Ничего я не хочу сказать… кроме того, что у него завтра день рождения.

– Почему вы не сообщили мне все это при встрече?.. Что за легкомыслие?

– Я полагал, вы и сами заметили такую странность.

Действительно, подумал Калинов. Мог бы и заметить… Кабы всегда знать, что требуется замечать!

– Где Бойль? – спросил он.

– Полтора часа назад был у меня.

– А теперь?

– А теперь где-то в Плесецке.

– Он вам объяснил, зачем туда направляется?

– Нет, – сказал Формен, и Калинов понял, что он лжет. А Формен, помолчав, добавил: – Он собрался во Внеземелье.

– Так что же вы сразу мне все не сказали?! – взорвался Калинов.

Формен растерянно пожал плечами. Лицо его сморщилось: он снова стал похож на занюханного сморчка.

– Потому что вы все равно ничем не можете ему помочь! – проговорил он с горечью.

Калинов махнул рукой.

– Не исчезайте никуда из дому! – крикнул он. (Формен кивнул.) – Я с вами еще свяжусь! – И переключился на космопорт Плесецк.

На экране возникло лицо дежурного.

– Чем могу быть полезен?

– Здравствуйте! – Калинов набрал код своего допуска. – Вот мои реквизиты. Нужно срочно задержать одного парня.

– Что-нибудь серьезное?

– Да, очень! Если потребуется, можно применить силу… Зовут парня Юрген Бойль. – Калинов достал голографию и вложил ее в приемник тейлора. – Передаю портрет. Принимайте.

Дежурный покачал головой:

– Не нужен портрет. Я знаю Бойля… Он уже в полете. Сейчас на верхней границе атмосферы.

– А вернуть его нельзя?

Дежурный посмотрел на Калинова как на идиота, растерянно улыбнулся.

– Только по личному указанию начальника порта. Вашей организации это обойдется в кругленькую сумму… Впрочем, пока вы будете согласовывать, Бойль окажется уже на Луне.

– Ну хорошо, – буркнул Калинов, сдерживая раздражение. – Сообщите, пожалуйста, хотя бы название корабля и конечный пункт назначения.

Дежурный скосил глаза вбок:

– Грузовик, бортовой номер двести пять. База «Мун-четыре».

– Грузовик?! – удивился Калинов. – Что же это вы людей на грузовиках возите?

– Пассажиры у нас на грузовиках не летают, – сказал дежурный с достоинством. – Только свои… Если очень надо… Там же все-таки перегрузки!

Калинов кивнул:

– Весьма благодарен… Скажите, а помимо меня этим Бойлем никто не интересовался?

– Нет.

– Если поинтересуются, сообщите, пожалуйста. Буду вам очень признателен.

Дежурный кивнул.

– А он с вами лично связывался? – спросил Калинов.

– Да, конечно. Без моего разрешения его бы на старт не пропустили. Охрана бы задержала.

– И каким он вам показался? Возбужден не был? Нервничал, скажем, озирался по сторонам?..

Дежурный задумчиво прищурился. Вдруг челюсть его отвалилась, взгляд прыгнул куда-то вверх. Калинов услышал, как взвыла на пульте дежурного сирена. Экран погас.

– Кажется, все-таки опоздал, – сказал Калинов самому себе и грохнул кулаком по столу.

Формен не обманул. Когда Калинов около полуночи вызвал его, тот оказался дома.

– Юрген умер? – спросил он, не дожидаясь, пока Калинов раскроет рот. Глаза Формена были пусты, лицо окаменело. Не человек, а труп…

– Авария с грузовиком, – сказал Калинов.

– «Черный ящик» нашли?

– Пока нет, но найдут. Задействована вся спасательная служба.

Формен в сомнении покачал головой.

– Таких аварий никогда не было, – сказал Калинов. – Телеметрия показала, что взорвался импульсный генератор. Специалисты утверждают, будто такое практически невозможно. Там семь ступеней безопасности.

– Такое и в самом деле практически невозможно, – проговорил Формен. – Но на каждую ступень нетрудно взобраться. Стоит только захотеть!..

Калинов внимательно посмотрел на него. Формен все качал головой. Как детская игрушка в начале этапа обучения.

– Мне тоже кажется, что генератор не сам взорвался, – сказал Калинов.

– Но зачем Бойлю кончать жизнь самоубийством таким диким способом? Не проще ли отравиться или повеситься?

– А он и не кончал. Его убили! – Формен закрыл глаза и потер виски пальцами. – Похоже, мы с ним все-таки сваляли дурака. Ведь я потому вам сразу и не сообщил об Юргене… Чтобы никому не было известно, где он находится.

– Но кому нужна его смерть? – воскликнул Калинов. – Послушайте, Формен!.. Давайте начистоту! Кто вас преследует? Я же вижу: вы боитесь кого-то! И Бойль ведь рванул на Луну не ради развлечения… А вы знаете, что и Крылов тоже скрывается?

– Да, он мне звонил.

– Откуда?

– Понятия не имею. Он не сообщил.

Формен замолк. Калинов подождал с минуту и спросил:

– Так кто же вас преследует?

– Крылов следующий, – сказал вдруг Формен. – У него день рождения в субботу.

– А у вас?

– А мне до «Happy birthday»[6]6
  «Happy birthday» – песенка, которой в англоязычных странах поздравляют именинника в день его рождения


[Закрыть] еще два месяца топтать землю.

Калинову надоело, и он решил сблефовать.

– Слушайте, Формен. Хватит крутить! Я вас, пожалуй, задержать прикажу. По закону – на сорок восемь часов.

Формен долго-долго смотрел Калинову в глаза.

– Слушайте, Калинов, – сказал он наконец. – Мы с вами встретимся завтра, и я вам все расскажу. А сегодня не звоните мне больше!

– Почему?

– Сегодня я хочу напиться. Вы понимаете, Калинов? Просто взять и надраться. За упокой души Юргена Бойля.

2. КАНДИДАТКА В СЕКУНДЫ

Ночевал он все-таки дома, на своей холостяцкой квартире.

Однако утром, проснувшись, был вынужден сказать себе, что лучше бы остался на работе. Односпальная кровать расслабляла и будила фантазию. Наверное, поэтому ему приснилась жена. То, чем он занимался с нею во сне, очень напоминало их ночные забавы наяву, но происходило это почему-то в Дримленде, в сказочном лесу под синим солнцем. И Вита выглядела той девочкой-подростком, какой она была семнадцать лет назад, и так же сияли под рыжей челкой ее изумрудные глазищи… Хороший был сон, только крайне несвоевременный. После таких снов хорошо упиваться шальной утренней любовью, а не спешить на работу, тщетно пытаясь забыть сладкий кошмар…

Завтракать почему-то не хотелось, и он вышел из дому, надеясь на то, что в течение дня у него найдется время для борьбы с голодной смертью.

Едва он сел за стол, его вызвал к себе Рассел.

– Рассказывай, что сделано.

Калинов рассказал. Когда закончил, Рассел долго молчал, потирая подбородок.

– Непонятно, – сказал он наконец. – Ты уверен, что все это – дело рук наркомафии?

Калинов пожал плечами:

– Сегодня уже не очень.

– Причина?

– Не вижу, каким способом мафиози могли бы взорвать грузовик в полете.

– Ну, в принципе ведь дело возможное…

– Возможное лишь в том случае, если в Плесецке у них свои люди. Да к тому же еще среди обслуживающего персонала. Чем же тогда занимается служба безопасности?.. Нет, слишком это маловероятно! И мы бы обязательно знали.

Рассел поморщился, побарабанил пальцами по столу.

– Ты сказал, сегодня встретишься с Форменом… Будто бы у него есть полезная информация?

Калинов кивнул.

– А ты уверен, что Формен доживет до встречи с тобой?

– Ну разве что повесится!.. Я попросил вчера местного шерифа приставить к его жилищу охрану.

– Разумно… А «черный ящик» с грузовика нашли?

– Да, вчера около двадцати трех часов Москвы.

– Результаты уже известны?

– Нет, спецы еще колдуют.

Рассел снова поморщился, словно съел лимон.

– Полагаю, руководство порта, дабы не выплачивать страховку, обвинит во всем самого Бойля.

– Если он не виноват, ничего не выйдет, – сказал Калинов. – В комиссии есть независимые эксперты, присутствует также кое-кто из наших.

– Кто именно?

– Мищенко.

Рассел удовлетворенно кивнул:

– Годится… Этот не даст спрятать концы в воду. Что ты намерен делать дальше?

– Встретиться с Форменом и разыскать Крылова.

– Каким образом собираешься отрабатывать версию о наркомафии? Это ведь не по нашему ведомству.

– Я обратился к О'Коннору. Если что-то было, он непременно раскопает.

– Разумно… Ладно, постоянно держи меня в курсе. Что-то мне это дело не нравится.

По дороге в свой кабинет Калинов заглянул к Милбери. Тот был мрачен, зол и взъерошен.

– Где Крылов? Неужели так трудно найти человека?

Милбери обиженно фыркнул:

– Человека нетрудно найти, когда он не скрывается!

Калинов хотел съязвить, но сдержался, вздохнул:

– Может быть, подключить к поискам ребят?

– Уже подключил! Еще вчера… Пока безрезультатно. Либо Крылов ушел на дно, либо бессистемно мечется по планете, нигде надолго не останавливаясь.

Калинов покачал головой, покусал губы.

– Так можно месяц искать, – сказал он. – И в конце концов найти холодное тело. Есть какие-нибудь мысли?

Милбери оживился:

– Считаю, надо обратиться в прокуратуру Транспортной комиссии за разрешением о кодовом контроле джамп-связи. На код Крылова.

Калинов снова покусал губы. Выводить поисковую работу на такой уровень ему казалось пока преждевременным. Хотя, с другой стороны… Если Игорь скрывается по-серьезному (а похоже, дурака он не валяет), обычными методами до него быстро не доберешься. Да и взрыв грузовика поможет преодолеть бюрократические рогатки. Если ковать железо, пока горячо…

– Хорошо. Подготовь обращение на имя Генерального прокурора, и побыстрее.

– Генерального?! – удивленно воскликнул Милбери.

– Конечно… Тогда исполнитель рангом пониже не решится отказать самостоятельно. Тебе ведь нужен контроль в масштабах всей Земли… И не забудь в обосновании упомянуть о взрыве грузовика. Подготовишь – сразу ко мне, я подпишу.

– Есть, шеф! – Милбери изрядно повеселел. Такие поиски ему явно нравились.

Калинов хмыкнул и отправился к себе. Сев за стол, подумал немного и связался с Аллой Крыловой. «Мисс миллионерша» была бы в полном порядке, если бы не красные глаза. Ничего обнадеживающего Калинов от нее не выведал. Крылов не объявлялся и знать о себе не давал. Калинов тут же пожалел, что связался с ней. На Аллу было приятно смотреть как на женщину, но она требовала утешений; он же неожиданно для себя понял, что время, которое он вынужден на нее тратить, быстро становится дороже золота.

Освободил его от Аллочкиной хватки замигавший на тейлоре сигнал: кто-то упорно вызывал Калинова, пробиваясь сквозь занятую линию.

Калинов извинился перед Аллой, еще раз пообещал сделать все возможное и невозможное, еще раз предупредил, чтобы она сразу сообщила ему, буде Крылов объявится, и переключился.

Вызывал его Мищенко. Поздоровались.

– Только быстро, – нетерпеливо сказал Калинов. – У меня негусто со временем.

– Хорошо. – Мищенко кивнул. – Официальный протокол не подписан, но основные данные уже известны… В общем, это была не авария. Все выглядит таким образом, будто генератор довели до взрыва, снимая одну за другой ступени безопасности и загоняя параметры в критические области.

– Как это? – вскинулся Калинов. – Что же, Бойль сам себя взорвал? – Он саркастически рассмеялся. – Открыл новый способ самоубийства? Подороже да поярче! Под громовые фанфары!

Мищенко и бровью не повел.

– Совсем наоборот. Бойль делал все возможное, чтобы воспрепятствовать катастрофическому развитию событий. Все его действия признаны единственно правильными, так что кое-кому пришлось бы раскошеливаться на страховую сумму.

– Но кто же его тогда взорвал?

Мищенко неопределенно пожал плечами.

– Хороший оборот! – сказал Калинов. – Когда же я смогу получить протокол?

– Боюсь, что правдивый – никогда! – Мищенко без улыбки смотрел в лицо Калинову. – Видишь ли, все выглядит таким образом, будто во время полета кто-то вмешался в работу автоматики, перейдя на ручной режим управления.

– Кто же? Бойль?

– Нет. Бойль вмешался несколько позже, когда понял, чем ему грозит развитие событий. Но сигналы его пульта управления блокировались более мощными сигналами с параллельного пульта.

– И кто же сидел за вторым пультом?

Мищенко сложил губы куриной гузкой:

– Видишь ли, дело в том, что на грузовиках вообще нет второго пульта. Есть один-единственный… Вот и получилась мешанина: автоматика, Бойль и несуществующий параллельный пульт…

Калинов, казалось, потерял всякий интерес к тому, что говорит Мищенко. Он пусто и равнодушно смотрел сквозь собеседника.

– Способен мне хоть кто-нибудь ответить, какова все-таки причина катастрофы? – спросил он наконец.

Мищенко пожал плечами:

– Можешь считать причиной фантастическую флуктуацию. Просто электроны вдруг взяли да и двинулись по таким путям, что кораблю ничего не оставалось, как взорваться.

– Издеваешься? – с горечью протянул Калинов.

– Или считай причиной козни дьявола, – продолжал Мищенко. – Теперь тебе понятно, почему ты не получишь от комиссии правдивого протокола? Его никто не подпишет, никому не хочется выглядеть героем анекдота. К счастью, парень был одиноким, так что заинтересованных в страховке нет.

– Как же ты будешь подписывать протокол? Используешь право на votum separatum?[7]7
  особое мнение (лат.)


[Закрыть]

– А я его вообще не буду подписывать… В конце концов, эта авария – внутреннее дело Космической комиссии. Но я тебе еще не все рассказал… Перед самым взрывом, когда уже завыла сирена, Бойль что-то крикнул. Полностью звук сирены вычистить из записи не удалось… Кстати, это была единственная ошибка парня – то, что он не выключил сирену… Так вот, произнесенное Бойлем слово очень похоже на «флаттер». И еще. Перед этим выкриком у него на лице возникло такое выражение, словно он что-то увидел. Он повернул голову направо, глаза его округлились, челюсть отвисла, он крикнул это самое «флаттер», и тут же генератор взорвался.

– Что же он увидел?

– А ничего! В записи хорошо видно место, куда он смотрел. Там ничего не было, абсолютно ничего. Возможно, он со страху свихнулся. – Мищенко неприятно осклабился. – Или его действительно посетил перед смертью дьявол.

Ситуация требовала осмысления, и потому Калинов заказал себе кофе и заблокировал тейлор, переведя его в режим секретаря. Прихлебывая горячий напиток, он размышлял.

Теперь это дело и ему перестало нравиться. Он вспомнил свои вчерашние мысли о заоблачной пассии Зяблика и невесело усмехнулся. Хороша пассия – грузовик взорвали! С такой пассией надо бы познакомиться поближе. И чем быстрее, тем лучше…

Но если Формен прав насчет дней рождения – а похоже, он действительно прав, – то сейчас главной фигурой становится Крылов; теперь на очереди он. У него и вправду день рождения в ближайшую субботу – это Калинов помнил еще со времен своей второй юности… Вот и Зяблику уже тридцать три… Впрочем, надо еще очень постараться, чтобы сие событие состоялось.

Кажется, наркомафией здесь все-таки не пахнет. Хотя О'Коннор пусть пороется, это его хлебушек… Но что же тогда? Маньяк, убивающий космонавтов накануне дня их рождения?.. Почти невероятно! И почему лишь из этой компании?

Его вдруг осенила новая мысль. Черт возьми, подумал он. А может, виновник всего – кто-то из оставшейся пары, Формен или Зяблик? Сводят втихаря со своими приятелями какие-то счеты… Но ни того, ни другого до последнего времени на Земле не было.

Он вспомнил, как боялся чего-то в «Короне» детина Формен.

Кого он мог бояться, неужели Зяблика?.. Чушь! Нет, с Форменом надо обязательно встретиться.

Калинов взглянул на часы: в Америке сейчас была ночь. Придется ждать до утра, Формен скорее всего дрыхнет без задних ног в пьяном угаре. Ладно, немножко подождем, есть в настоящий момент и другие важные дела.

Он разблокировал тейлор и вызвал Милбери.

– Обращение к прокурору готово?

– Заканчиваю.

– Сразу ко мне.

Через несколько минут Милбери принес обращение. Калинов прочел текст на официальном бланке и подписал его.

– Можешь быть свободен, я сам отправлю.

Милбери повернулся, и в этот момент Калинову явилась еще одна любопытная мысль.

– Стой!.. Займись-ка вот чем. – Он передал Милбери список экипажа станции «Нахтигаль». – Обратись в Медицинскую службу Космической комиссии. Надо проверить все данные периодических осмотров всех этих красавцев за все время их работы. Трое из них окажутся трупами, но ты не удивляйся. Пристальное внимание любым отклонениям от нормы, особенно, если они связаны с… – Калинов покрутил пальцем около виска. – Что-либо раскопаешь, сразу мне на стол! Да, не забудь проверить их руководителя, Рафаэля Мартинеса из Барселоны!

Милбери удалился.

Калинов вложил текст обращения к прокурору в тейлор и, сверившись со справочником, набрал серию спецкодов. Подумав несколько мгновений, добавил индекс сверхсрочности и дал команду на передачу.

Теперь надо было ждать, пока провернутся бюрократические шестеренки прокурорской службы. В этом плане он был уже над ситуацией не властен и решил до визита к Формену побороться с голодной смертью.

Обедать в кабинете не хотелось. Идти в местный буфет – тем более. Там вечный гам и давно надоевшие плоские шутки сотрудников Социологической комиссии. Захотелось отправиться в ресторан, поесть неторопливо, со вкусом. А заодно еще раз обдумать ситуацию.

На Московском, в десяти минутах ходьбы, был хороший ресторан. Калинов предупредил Милбери, надел на левую руку вибрас и переключил тейлор в режим секретаря.

На улице сегодня было жарко. Метеорологическая комиссия, руководствуясь ей одной известными глобальными соображениями, в этом году долго не давала петербургской осени по-настоящему вступить в свои права. Калинов шагал, с вожделением обозревая симпатичные фигурки женщин. Мысли его перекинулись к Алле и Зяблику.

Странное дело, подумал он, что-то непонятное угрожает моему старому приятелю, а я даже и не дергаюсь. Отношусь к этому как к обычной рутине. Похоже, на меня вновь легли цепи бюрократа. Закончу дело, и в отпуск – стряхнуть с себя унылый прах государственной машины… Да, как ни крути, а чиновник, сколь бы прекрасным человеком он ни был, со временем костенеет душой, запутываясь в веригах административных структур…

Он саркастически усмехнулся, по достоинству оценив псевдопоэтическую окраску последней мысли.

Спину кольнул чей-то взгляд. Калинов расслабился, замедлил шаг. Сел на скамейку в скверике у Московских ворот, снял ботинок и, вытряхивая воображаемый песок, огляделся. Все было спокойно. Но на всякий случай он покрутил пуговицу на рубашке, зафиксировав всех, кто шел следом, и отправился дальше.

В ресторане он уселся за свободный столик, сделал официанту заказ. Когда принесли холодное мясо, торопливо взял вилку и нож: есть хотелось уже невыносимо. И тут к нему подошел лощеный метрдотель.

– Простите, сударь. Вы не будете против, если я посажу за ваш столик даму? – Он лихо подмигнул Калинову. – Дама очень симпатичная!

Калинов слегка поморщился – кажется, подумать не удастся, – но, скрепив сердце, согласно кивнул: женщины не должны ждать.

Дама в самом деле оказалась симпатичной, брюнетка лет двадцати пяти со свисающей на глаза челкой. На ней было сильно открытое по летней моде платье из кумача, подчеркивающее форму и цвет прически, в руках черная сумочка. Метрдотель усадил даму напротив Калинова. Она положила сумочку на свободный стул, сделала заказ. Голосок оказался неожиданно звонким, почти девчоночьим. Когда официант ушел, дама повернулась к Калинову, одарила его вызывающе-убийственным взглядом карих глаз и представилась:

– Марина.

– Саша, – сказал Калинов.

– Отпускник?

– Да, – соврал Калинов. Сердце его вдруг дало перебой. – Из славного города Твери.

Марина понимающе усмехнулась:

– В Питере раньше бывали?

– Нет, – соврал Калинов и физически ощутил свою глупость. – Впрочем, был. Давно, в детстве.

– Почему?

– Что – почему? Почему был или почему давно?

– Почему давно? Не переносите джамп-связи?

– Да нет, просто этот город меня раньше не привлекал. Я предпочитал пропадать в Москве.

– Зря! – обиженно сказала Марина. – Москва всегда была большой деревней. Такой осталась и поныне… Хотите, буду у вас экскурсоводом?

Калинов подчеркнуто равнодушно скользнул взглядом по ее плечам и бюсту и сказал:

– Хочу! Но только вечером, после обеда у меня кое-какие дела. Надо встретиться с приятелем… А вы действительно экскурсовод?

– Да, профессиональный.

Принесли заказ, Марина принялась за еду, время от времени стреляя в Калинова глазками. Глазки были любопытные и колючие. Привлекательные были глазки. Калинов мысленно сравнил ее со своей женой. Вита была интереснее, одни волосы чего стоили! Он ведь всегда испытывал антипатию к брюнеткам… Марина улыбнулась, и ему совсем не захотелось испытывать к ней антипатию. Симпатию испытывать было гораздо приятнее… Впрочем, он тут же одернул себя и напомнил себе, что находится на службе.

Не отрываясь от еды, он осторожно осмотрел зал, пытаясь определить, нет ли тут соглядатая: уличный колкий взгляд все еще лежал отметиной на его спине. Но нет, кроме Марины, никто им не интересовался, а если и интересовался, то делал это не впрямую. Манипулировать с пуговицей в присутствии девушки было бы еще большей глупостью, чем выдавать себя за приезжего, и Калинов успокоился. В конце концов, рано или поздно он наблюдение, если таковое существует, обнаружит. Профессионал, господа, сами понимаете!..

За соседним столом устраивалась обедать семья полистов. Муж и прима были приблизительно одного возраста: лет тридцати пяти. У них было двое детей: мальчик и девочка, судя по всему – погодки. Беременная секунда была совсем молодой девчонкой, лет на пятнадцать моложе примы. Она садилась на стул медленно: большой живот изрядно мешал ей. То, как суетились вокруг нее прима и дети, выглядело довольно трогательным. Глава семьи с нежностью и гордостью посматривал на обеих своих жен и время от времени шикал на суетящихся отпрысков.

– А все-таки в полигамных семьях есть свой шарм, – сказала Марина. – Посмотрите, какая прелесть!

Калинов кивнул.

– Дело не в шарме, – проговорил он, проглотив кусок. – У них и семьи крепче, и дети здоровей… И среди многоженцев практически нет алкоголиков.

Марина посмотрела на него с интересом:

– Вы женаты?

Калинов кивнул.

– У вас тоже две жены?

– У меня одна.

– Откуда же вы знаете, что у полистов крепкие семьи?

– Интересовался. – Калинов пожал плечами.

Не рассказывать же ей, что отделу аномалий не раз приходилось заниматься выпадами монистов в разных частях христианского мира. Собственно говоря, отдел аномалий в немалой степени и начинался с этого. Выпады не прекратились и в настоящее время, только количество их уменьшилось да удалось загнать их в рамки обычной парламентской борьбы. А поначалу доходило порой до кровопролития: некоторые считали, что все кончится еще одной религиозной войной. Полигиния начала утверждаться в христианском мире лет двенадцать назад. Утверждалась она далеко не гладко. Сразу же стала на дыбы церковь. Ее поддержало общественное мнение, vox populi.[8]8
  глас народа (лат.)


[Закрыть]

Пионеры полигинии повсеместно подвергались обструкции. И как правило страдали именно секунды, как будто они были виноваты в своем естественном желании семейного счастья. Одно время половина уголовных дел заводилась по признакам антиполистского преступления. Дураки-мужья не всегда прислушивались к мнению своих первых жен, и на почве ревности конфликты доходили до леденящих душу историй. Против секунд ополчались и ревнивые примы, и монисты обоих полов. Хотя представителей движения «Честный муж единственной жены» Калинов понять никогда не мог. По его мнению, все мужчины по природе своей склонны к полигинии, и когда он видел перед собой «честных мужей», у него поневоле закрадывалась мысль, что все они либо откровенные лицемеры, либо скрытые гомики.

К счастью, это кровавое пятилетие осталось уже позади. Полигиния утвердилась не только в глазах закона, но и в глазах общественного мнения, и теперь мало кого шокирует вид счастливого мужа, прогуливающего сразу двух своих беременных женушек. Во главу угла поставлен закон: «Сумма сексуальных коэффициентов жен не должна превышать сексуального коэффициента мужа». Следят за этим врачи. Разумеется, бывают и сбои, ибо страсть иногда берет верх над рассудком, а советы врачей носят лишь рекомендательный характер. Однако статистика показывает, что число разводов в полигамных семьях на порядок ниже, чем в моногамных, а деторождаемость выше… Правда, монисты заявляют, что срок статистических наблюдений слишком мал, чтобы делать далеко идущие выводы. Может быть, они и правы, но пока что из нескольких полигамных семей среди знакомых Калинова он не знал ни одной несчастной…

– А вы замужем? – спросил он Марину.

– Пока нет. – Она отвела взгляд, подняла руки и неторопливо поправила прическу.

Калинов с трудом сдержал счастливую улыбку. Его тянуло к сидящей напротив девушке – надо в этом признаться, – и он не имел ни сил ни желания сопротивляться этой тяге. А все потому, что Вита уехала в отпуск одна, подумал он. Зря все-таки она так поступила… И понял, что лжет самому себе.

– Интересно, – сказал он, – как бы вы себя чувствовали, если бы ваш муж захотел привести в семью вторую жену?

Она посмотрела на него большими серьезными глазами.

– Как бы я себя чувствовала, не знаю. Возможно, ревновала бы. – В ее взгляде мелькнул вызов. – Но по мне, лучше уж делить мужа еще с кем-нибудь, чем остаться матерью-одиночкой.

Теперь Калинов улыбнулся открыто: ее простодушие выглядело таким милым, что он не смог удержаться.

– Чему вы улыбаетесь? – сказала она возмущенно и упрямо помотала головой. – Вы не знаете, каково это – жить в неполной семье!

– А вы знаете?

– Да, знаю. Мой отец умер, когда я была совсем маленькой… Мама ради меня не стала больше выходить замуж. Решила, видите ли, посвятить свою жизнь воспитанию дочери. А я всегда хотела иметь отца… И нечего улыбаться!

Калинов сотворил серьезную мину.

– Вы очень откровенны, – сказал он.

– Ну и что?.. Разве лучше быть лицемеркой?.. Если хотите знать, все эти одиночки, рьяно выступающие против полигинии, ведут себя так лишь потому, что их никто брать не хочет. А появись кто-либо, они бросятся, как в омут. И им будет наплевать, что у будущего мужа уже есть одна жена!

– Вы так думаете? – с любопытством спросил Калинов.

– Да, думаю! – ответила она вызывающим тоном. – И не вижу в этом ничего особенного!

Калинов опустил глаза. Она все больше нравилась ему, и он поневоле пришел к выводу, что, окажись у него в женах такая забияка, он был бы, честно говоря, не самым несчастным мужем во Вселенной.

– Если бы общество, как в былые времена, осуждало полигинию, – продолжала она, – их позиция была бы понятна. А сейчас это просто поза… Да и замужние далеко не все единоличницы, уж поверьте мне. У нас среди экскурсоводов работает много женщин из полигамных семей. Конечно, монистки смотрят на них свысока, но только пока самим не начнет грозить развод. И смотришь, ярая монистка превращается в добропорядочную приму. Да еще удивляется: как она раньше не понимала, что двум мамам гораздо проще воспитывать детей…

Она продолжала говорить, но Калинов словно оглох. Он был поглощен борьбой со своим собственным взглядом. Калинов объяснял взгляду, что так вести себя неприлично, уверял, что нельзя быть столь бесстыжим, умолял, укорял, настаивал… Но тому было глубоко наплевать на моралистические потуги хозяина: взгляд был сам себе голова и упорно останавливался на Марининой груди. Судя по всему, он тоже соскучился по женскому телу, с удовольствием смаковал вид ложбинки в разрезе платья и заявлял, что не прочь бы забраться и поглубже под кумач…

И она предоставила ему такую возможность, потянувшись за перечницей. Калинов подавился куском и закашлялся, долго и отрывисто, прикрывая лицо носовым платком и краснея от натуги. Когда он наконец откашлялся и поднял голову, Марина смотрела на него с легкой улыбкой.

– Вы меня совсем не слушали, – сказала она.

– Простите, ради Бога. Задумался чуть-чуть…

– Разве вам не интересно то, о чем я говорю?

– Что вы! – испугался Калинов. – Ваши мысли очень интересны и необычны! И вообще вы прекрасная девушка!

Теперь она опустила глаза. Но не надолго.

– Вы так думаете? – Она произнесла фразу тем же самым тоном, что и Калинов несколько минут назад. Произнесла и склонила голову набок, ожидая ответа.

И тогда он попробовал воспроизвести ее тон.

– Да, думаю! – сказал он. – И не вижу в этом ничего особенного!

Она рассмеялась, легко и беззаботно. Калинов тоже улыбнулся. Потом она достала из сумочки зеркальце и взглянула в него. Снова улыбнулась.

– А ведь я вам соврал, – сказал Калинов. – Я коренной петербуржец.

Она поправила что-то в прическе и убрала зеркальце.

– Зачем?

– Не знаю… Наверное, мне с самого начала хотелось, чтобы вы были у меня экскурсоводом.

– А теперь вам уже не хочется?

Калинов положил ладонь на ее руку. Она руки не убрала, но посмотрела на него с недоверием.

– Хочется, – сказал Калинов. – И потому я буду ждать вас сегодня вечером. В девятнадцать часов, ресторан «У Медного всадника», верхний зал. А потом вы покажете мне город.

– Что женаты, вы тоже соврали?

– Нет, не соврал. У меня есть жена, и я пока не собираюсь с ней разводиться.

Она ничего не сказала и уткнулась в тарелку. Калинов оглянулся в поисках официанта. Семейство за соседним столом неторопливо поглощало пищу. Муж что-то рассказывал, а обе жены слушали его и улыбались, время от времени поглядывая на детей, уже терзающих мороженое.