Текст книги "Убийца"

29
Облава на Куликова

Сыскная полиция была вся на ногах. Густерин, Ягодкин, несколько надзирателей и агентов работали по следам событий. Убийство камердинера и сбыт бриллиантов графа Самбери, убийство Онуфрия Смулева, исчезновение Гуся, убийство семейства купца Смирнова и Алёнки из Вяземской лавры – все эти злодеяния были сгруппированы вокруг личности зятя Петухова, почтенного коммерсанта Ивана Степановича Куликова.

Густерин все еще колебался сделать решительный шаг, дожидаясь известий из Орла, хотя розыски последних дней дали очень важные результаты. Одному из агентов удалось задержать на Горячем поле девицу Настюшу, которая показала, что бывший лакей графа Самбери Игнатий похвалялся своим близким знакомством с Куликовым и говорил, что может получить с него сколько хочет денег. Это показание само по себе не важно, но когда приказчику немца-ювелира показали фотографию Куликова и он категорически заявил, что бриллианты сбывал этот господин, то показание девицы приобрело громадное значение. Значит, Куликов не только сбывал вещи, добытые громилами его «Красного кабачка», но и принимал участие в ограблении квартиры графа, потому что иначе он не мог познакомиться с лакеем Игнатием и еще меньше мог находиться с ним в денежных отношениях, да еще «сколько хочешь» давать лакею денег. Значит, и лакей Игнатий вовсе не так безучастен был в убийстве. Все бывшие с девицей подтвердили, что Игнатий ушел к Куликову за деньгами и больше не возвращался. Не возвратился так же, как и Гусь.

Другой агент выследил Куликова, когда он кутил в «салошке» и подметил рабочего, приходившего в «салошку» с тайным докладом. Агент познакомился с рабочим, напоил его в трактире и узнал, что Иван Степанович подрядил его дать тестю какого-то лекарства, за что посулил пятьсот рублей и пятьдесят рублей дал на расходы. Этого же рабочего видели в приемной больницы, когда придушенный Коркиным Куликов лежал чуть не при смерти.

Один из надзирателей находился при заводе Петухова и наблюдал странные отношения тестя с зятем, причем Ганя, действительно изменившаяся до неузнаваемости, жила у отца отдельно от мужа.

– Неладное что-то там творится, – прибавил надзиратель, кончая свой рапорт.

Ягодкин настаивал на немедленном аресте Куликова, но Густерин отрицательно качал головой.

– Погодите. Все дело в результатах орловских розысков.

– Но показания Настюши…

– Что же? Вы сами знаете, что Куликов кутит в «салошке». Разве он не мог там познакомиться и с Игнатием, даже не подозревая его настоящей профессии.

– А деньги «сколько хочешь»?

– Кто это говорил? Лакей. Он мог прихвастнуть, чтобы иметь благовидный предлог скрыться, не заплатив карточного проигрыша. Наконец, у них могли быть какие-нибудь счеты по поводу девиц, певичек. Нет, это не веское доказательство!

– А лекарство и подкуп рабочего?

– Не наболтал ли пьяный ерунды? Если бы Куликов хотел отравить тестя, зачем ему подкупать рабочего? Он и сам мог это проделать десятки раз, живя вместе с тестем под одной кровлей.

Ягодкин пожал плечами.

– Трудно, ваше превосходительство, отказываться от своих убеждений. Насколько я горячо убежден в самозванстве душегуба и готов положить голову на пари, настолько же вы убеждены в противном и, конечно, желали бы доказать, что вы правы, но…

– Ошибаетесь, – перебил Густерин, срывая с носа пенсне и делая резкое движение рукой, – я вовсе не имею никакого убеждения в этом деле. Я действую только с необходимой осторожностью, как и всегда в подобных делах! Напротив, я теперь почти на вашей стороне, и мне хочется только выждать пару дней, пока получим донесения из Орла. Согласитесь, что пара дней не имеет значения.

– Имеет, ваше превосходительство: в пару дней Макарка может отравить тестя, ограбить все деньги и, бросив жену, скрыться. А вы знаете, что поймать Макарку нелегко! Если мы упустим его теперь, можно быть уверенным, что он не скоро явится в Петербурге! С капиталами Петухова и бриллиантами Самбери он легко проберется не только на юг, но и за границу.

Густерин стал крупными шагами ходить по кабинету, что свидетельствовало о его возбужденном состоянии.

– Разве рискнуть, – рассуждал он громко сам с собой, не обращаясь ни к кому, – арестовать будто бы по заявлению Степанова. Гм!.. Ри-ско-ван-но!..

– Ваше превосходительство, клянусь вам моей тридцатилетней службой, что здесь риска нет ни малейшего! Согласитесь, что я тоже не мальчик, способный увлекаться миражами.

– Знаю, знаю, но от ошибок и увлечений никто не гарантирован.

Густерин продолжал шагать по кабинету, когда вошел курьер и подал телеграмму. Он быстро разорвал печать и вслух прочел:

«Доношу вашему превосходительству, что Куликов разыскан, задержан, и с первым поездом мы везем его в Петербург. Управа выдала удостоверение, что другого Куликова в составе орловских мещан не имеется».

Ягодкин задрожал от удовольствия, и глаза его заискрились, он сдвинул очки на лоб и торжествующе смотрел на своего начальника. В свою очередь и Густерин вздохнул с облегчением.

– Ну, вот, теперь зятя Петухова можно смело взять без всяких церемоний! Это не только не будет произволом, но даже обязанность наша.

– Когда же вы полагаете его взять?

– Разумеется сегодня, сейчас! Теперь нельзя терять ни минуты!

– Не забывайте, ваше превосходительство, что мы имеем дело с закоренелым разбойником, совершившим десятки побегов и умеющим обставлять свои дела с адским искусством. Взять такого преступника не легко! Я боюсь…

– Не бойтесь, я сам буду участвовать в аресте! – Густерин подчеркнул «сам» с такой внушительностью, что Ягодкин замолчал.

– Мы сделаем облаву на дом Куликова и завод Петухова. Надо окружить и занять все выходы.

– Я рекомендовал бы связать злодея по рукам и ногам!

– Связать?! Какие отсталые у вас приемы?! Это пятьдесят лет тому назад городовые водили арестантов на веревочке! Зачем же вязать, делать скандал, когда можно вежливо попросить его в карету и доставить к нам. А отсюда уж он не уйдет!

Ягодкин пожал плечами.

– Да вы уж не заботьтесь, когда я сам буду на месте.

– Слушаюсь.

– Пригласите ко мне всех чиновников, занимавшихся розысками по делу Куликова, и узнайте, сколько у нас свободных лиц.

– Сию минуту. А местную полицию предупредить не прикажете?

– Нет, – сердито ответил Густерин и сел к столу.

Он стал обдумывать план действий.

«Нужно нагрянуть к вечеру и принять все меры, чтобы не делать скандала. Положим, основание для ареста у нас есть, но все-таки соблюдение тайны весьма желательно. На сопротивление я не рассчитываю, и поэтому всякий шум был бы излишним скандалом. Вот только что следовало бы, кстати, арестовать и его рабочего-шпиона. Хорошо получить бы сведения, где теперь находится Куликов, но послать если агента, он, пожалуй, спугнет голубка и наделает нам после хлопот. Все равно, отправимся на „ура“!.. Удивительно, как это до сих пор Куликов не подозревает, что за ним целый месяц шпионят! Такой старый, опытный громила и зевает! Это меня больше всего убеждает, что он вовсе не Макарка. Во всяком случае что-то тут есть, а что именно, мы скоро узнаем».

Густерин позвонил.

– Пригласите ко мне дежурного надзирателя!

Через минуту дежурный явился.

– Поезжайте сейчас в резерв и скажите, чтобы немедленно прислали ко мне человек пятнадцать городовых и несколько околоточных. Только чтобы сейчас явились.

– Слушаюсь.

Вошел Ягодкин с целой толпой чиновников. Все почтительно остановились у дверей и отвесили низкий поклон.

– Здравствуйте, господа. Мы все отправимся через два часа в облаву на петербургскую сторону, на постоялый двор Монокина.

Густерин никогда заблаговременно не говорил агентам, где и какое дело предстоит. Он опасался, что в семье не без урода и среди агентов может найтись изменник, который ради личных выгод предупредит об обыске и даст возможность скрыть следы преступления.

– Мы едем не к Монокину, а должны сегодня арестовать Куликова, – начал он, когда все агенты удалились. – Получена телеграмма от Иванова, который везет настоящего Куликова; значит, зять Петухова, если и не Макарка-душегуб, то во всяком случае какой-то самозванец, проживающий по чужому паспорту.

– Нам хорошо бы поспешить, – произнес один из чиновников; – по моим сведениям, на заводе происходит что-то неладное. Сегодня Куликов вышел из больницы и долго сидел в своей квартире с рабочим-шпионом. Мне обещали дать знать, если случится что-нибудь значительное.

– Но до сих пор известий нет?

– Нет, я ничего не получал.

– Прекрасно. Значит, пока все благополучно, а в начале седьмого мы будет там. Ягодкин возьмет на себя облаву завода. В его распоряжении будет десять переодетых городовых и восемь наших агентов. Все три чиновника, производившие дознание, с четырьмя агентами и пятью городовыми займут дом Куликова. Им же я поручаю арестовать сообщника Куликова, рабочего. Сам я с двумя агентами арестую Куликова. Приготовьте две кареты. Я предполагаю сегодня же сделать, в присутствии арестованного Куликова, первоначальный обыск в его квартире. Это необходимо для того, чтобы опечатать квартиру и поставить караул. Ягодкин будет помогать мне при производстве обыска на квартире, а трое чиновников займутся обыском на заводе. Ровно в шесть часов мы тронемся в путь. Городовых и агентов отправьте с одним из чиновников к заставе на конке. Пусть ждут у самой заставы, разбившись кучками по пять человек. Чиновники и Ягодкин поедут со мной в каретах. Остальное я прикажу на месте. А теперь можете разойтись.

Густерин остался один. Он увлекся предстоящим делом и забыл, что еще не обедал.

«Теперь не до обеда! Только бы не упустить пташки, – думал он. – Кажется, все предусмотрено».

И он шагал по кабинету.

Еще далеко до 6 часов на дворе управления сыскной полиции стали собираться участники дела. Первыми пришли городовые и околоточные, которые через полчаса превратились в штатских, одетых в серые пиджаки, черные фуражки и с хлыстами вместо оружия в руках. Собрались и агенты. Один из чиновников оделил всех деньгами; городовые получили по 30 копеек, агенты и околоточные – по 75 копеек.

– Это на конку и на расходы.

Без нескольких минут 6 часов на двор вышел сам Густерин с Ягодкиным и чиновниками сзади. Толпа сняла фуражки. Густерин обошел ряды, остался доволен и скомандовал:

– На конках к заставе! Чиновник Ильин вас сопровождает и отвечает мне за вас.

Агенты переглянулись. К какой заставе? Ведь говорили к Монокину?

Когда Густерин прошел, агенты обступили Ильина.

– Что это значит? Разве не к Монокину!

– Генерал передумал. К Монокину в другой раз, а сегодня на завод Петухова.

– Прошу отправляться! – раздался голос Густерина. И толпа попарно вышла со двора.

– Мы отправимся через полчаса. Нужно дать время прибыть нашим.

30
Арест злодея

В начале седьмого часа вечера вся армия, участвовавшая в облаве, была на местах. Густерин окружил как завод Петухова, так и домик, занятый квартирой зятя Петухова и бывшим «Красным кабачком». Теперь он послал за местным приставом и понятыми из среды заставных жителей. Страже, охранявшей все входы и выходы, было строго предписано никого не выпускать и не отлучаться ни под какими предлогами.

– Где Куликов? – приказал узнать Густерин.

– В квартире тестя. Старик умирает. Его управляющий заперт в кладовой, Ганя, кажется, лишилась рассудка, на заводе общая тревога.

– Опоздали, – произнес со вздохом Ягодкин.

– Бегите скорее за докторами, вперед, – скомандовал Густерин, и четыре агента вместе с начальником сыскной полиции быстро направились во внутренние комнаты Петухова. Они прошли прихожую, залу, столовую и очутились в коридоре, ведущем в кабинет и спальню Тимофея Тимофеевича. У порога они увидели распростертое тело женщины. Это была бесчувственная Ганя.

Два агента и доктор бросились поднимать ее, а Густерин с остальными распахнул двери спальни. Ужасная картина представилась их глазам. На кровати корчился в предсмертной агонии посиневший старик Петухов, а около него стоял со сжатыми кулаками и налившимися кровью глазами его зять. При виде вошедших Куликов отшатнулся, побледнел как полотно и опустил глаза.

– Доктора, скорее доктора, – закричал Густерин. Врач, не успевший еще привести в чувство Ганю, подбежал к кровати умирающего. Слабое биение сердца и пульс свидетельствовали, что старик еще жив, но конечности начинали холодеть, во рту появилась пена, глаза ввалились и темная синева окружала веки.

– Он отравлен, – произнес доктор, – и, по-видимому, спасения нет, необходимо скорее отправить его в больницу.

– В вашем распоряжении карета и люди; везите сами и употребите все усилия, чтобы спасти несчастного, – сказал Густерин.

В одно мгновение Петухова и его дочь унесли и в двух каретах помчали в больницу.

Злодей стоял все время, не шевелясь и не поднимая глаз.

Он не знал и не понимал, что именно произошло, но видел полицию, и остальное ему было ясно. Опять он попал впросак, опять сорвалось у него в критическую минуту, когда все было готово! Что ж?! Конечно, досадно, обидно, неприятно, но… но будет еще видно!

– Господин Куликов, – произнес Густерин, – я вас арестую именем закона и приглашаю следовать за мной.

– Я повинуюсь, – спокойно ответил злодей, – хоть этот торжественный и неожиданный арест меня очень удивляет и смущает. Я не сомневаюсь в том, что здесь кроется роковое недоразумение, ошибка.

– Мы разберем все это в моем управлении.

– А, так я имею дело с полицией, а не с представителем следственной власти?

– Я не считаю нужным рекомендоваться вам и предъявлять свои полномочия. Вы подчиняетесь распоряжению местной полиции. Господин пристав, неугодно ли вам взять этого человека под конвой.

– Может быть, вы скажете мне все-таки, в чем меня обвиняют?

– Я не обязан вступать с вами в объяснения, но извольте – я могу сообщить вам. Вы уличаетесь в самозванстве, в нескольких убийствах, в покушении на отравление тестя и в истязании жены. Довольно с вас?

– Макарка-душегуб! – произнес Ягодкин.

Злодей побледнел и зашатался. Этого «открытия» он никак не ожидал. Значит, все погибло! Бежать, сопротивляться невозможно. Выхода нет. Несколько минут он не мог овладеть собой и, как зверь, попавший в западню, испуганно водил по сторонам глазами. Густерин любовался этим эффектом и не сомневался уже теперь, что Ягодкин был прав. Действительно, это Макарка-душегуб.

– Где Степанов? – спросил он. Арестованный молчал.

– Я вас спрашиваю, где Степанов?

– Там… там…

Макарка сам не соображал теперь ничего, и все его помыслы были сосредоточены на этом внезапном, как с неба свалившемся визите. «Не во сне ли я? – думал он. – Как могли они раскрыть все, когда не было никакого повода? Кто это действовал? Как, откуда?»

Но сколько ни думал он, голова только трещала, в висках стучало, в глазах темнело.

– Где ваш сообщник – рабочий, которому вы передали отравленный квас? – продолжал Ягодкин, который наслаждался растерянностью совершенно пораженного злодея.

Макарка водил глазами, сжимал и разжимал кулаки, переминался с ноги на ногу.

– Слушай, Макарка, – грозно произнес Густерин, – я с тобой церемониться не буду, и ты лучше отвечай на то, что тебя спрашивают. Слышишь?!

И он топнул ногой, подступая лицом к лицу к злодею. Тот молчал.

– Ты долго дурачил правосудие и общество! Ты, беглый каторжник, бродяга, душегуб, проник в почтенное сословие, жил как честный уважаемый коммерсант и продолжал свои злодеяния! Довольно! Настало время тебе дать ответ! Отвечай же, где Степанов и рабочий-соучастник?

– Там, там, – тупо шептал Макарка, который все еще не мог овладеть собой.

– Да что с ним разговаривать! Ведите его сзади, пойдемте на завод и к нему в квартиру.

– Позвольте связать ему руки, – шепнул Ягодкин на ухо начальнику.

– Нет, неудобно, не надо…

Процессия пошла по заводу.

– Управляющий связанный лежит в амбаре, – громко произнесли несколько рабочих.

– Кто? Степанов?!

– Так точно!

– Ведите нас скорее.

– Ключ где? – закричал Густерин, когда они подошли к двери с большим висячим замком, откуда раздавались стоны.

– У них-с, – отвечали рабочие, указывая на Макарку.

– Ключ!

– Не знаю, не помню.

– Ломайте двери!

Несколько ломов быстро сорвали двери с петель. Степанов с перекрученными руками лежал на кулях и стонал от боли. Когда он увидел Густерина и сзади растерянного, бледного зятя Петухова, он забыл все и бросился к ним.

– Ради бога, спасите Петухова! Он умирает!!

– Успокойтесь! Петухов и дочь отправлены уже в больницу.

– И Ганя?! Он убил Ганю!!

– Пока ничего неизвестно.

Веревки перерезали. Кровяные глубокие рубцы свидетельствовали, что Макарка скрутил Степанова, как опытный каторжник. Степанов не мог владеть руками.

– Не угодно ли и вам отправиться в больницу; у вас может образоваться застой крови.

– Пожалуйста, помогите, невыносимая боль.

Густерин приказал немедленно отвезти Степанова в ту же больницу.

– Каков злодей! – переглянулись Ягодкин с Густериным.

– Да, душегуб настоящий!

– А вы еще стесняетесь его связать?

– Неловко. Ведь мы не душегубы!

– С такими преступниками церемонии излишни!

– Однако нам нужно арестовать еще его сообщника.

– Он арестован уже на дворе, – доложил агент.

– Арестован? Ну, отлично. Идемте к нему на квартиру! Нужно сейчас сделать предварительный обыск и все опечатать.

– На квартиру! – воскликнул Макарка, и глаза его оживились, он сразу преобразился, к нему вернулось самообладание. Рот искривился даже в улыбку. Он откинул голову и посмотрел в упор на Густерина.

– Я надеюсь, ваше превосходительство, что скоро вы пожалеете о своей поспешности!

Ягодкин заметил перемену, происшедшую в Макарке, он почувствовал, что это не к добру, и шепнул Густерину:

– Злодей что-то замышляет. Надо быть осторожнее.

– Пустяки! Его песня спета!

И, обращаясь к Макарке, Густерин произнес:

– Ты не запугивать ли меня хочешь?

– Увидите, ваше превосходительство! Я честный человек, купец. Вы опозорили меня, разоряете и вы ответите за это! – Макарка говорил тем же самоуверенным и спокойным тоном, как всегда. От недавнего конфуза и растерянности не осталось и следа.

– Я-то отвечу за свои распоряжения. Посмотрим, как ты ответишь за свои подвиги! Идемте, господа. Окружите Макарку, чтобы он не вздумал пытаться бежать.

– Меня зовут, ваше превосходительство, Иваном, а не Макаром, и бежать честным людям нет надобности.

– Молчать! – повелительно произнес Густерин и пошел вперед.

Рассказы о событиях на заводе Петухова облетели уже всю заставу, и толпа народа собралась у ворот. Идти приходилось через улицу, сквозь толпу.

– Нельзя ли кругом как-нибудь обойти? – спросил Густерин.

– Можно через огород, прямо…

Они пошли по двору. Арестованный рабочий-соучастник рыдал, как ребенок, и молил его отпустить. Увидев процессию, он бросился в ноги Макарке:

– Иван Степанович, за что меня взяли? Что я сделал?

– Отправьте его в управление! – приказал Густерин. Рабочий не переставал рыдать и молить.

– Тоже жертва душегуба, – произнес Ягодкин. – Бедняга и не знал, какую бутылку злодей велел ему подать к столу.

– Весьма возможно.

Они вышли на улицу, миновав толпу, и, перейдя на другую сторону, пошли задними фасадами. Макарка шел бодро и спокойно, заложив руки за спину и весело поглядывая на любопытные головы, высунувшиеся в окна. Нельзя было поверить, что это преступник, уличенный в целом ряде кровавых злодеяний. Встречавшиеся соседи почтительно с ним раскланивались, уверенные, что он ведет к себе гостей. Ягодкин не спускал с него глаз.

– Что-то он задумал. Быть беде. И отчего Густерин не скрутит ему рук?!

Вот и домик «Красного кабачка».

– А ключ у кого?

– У Петухова, на кухне.

– Ломайте двери.

Понятые с городовыми быстро исполнили приказание.

– Все ли на местах? – спросил Густерин.

– У каждого окна по два агента, а у дверей по городовому; дом окружен со всех сторон.

– Иди ты вперед, – приказал Густерин Макарке. Арестант развязно вошел в двери и, обращаясь к окружающим, произнес:

– Милости просим!

Одно мгновение… Он проскочил в подъезд, захлопнул вторые двери и повернул ключ…

– Проклятье! – заревел Ягодкин и бросился к двери.

– Ломайте скорее!.. Стража, приготовьте револьверы, смотрите в оба, – закричал Густерин на улицу.

– Выходы все заняты, он не уйдет!..

Дверь подалась и под напором нескольких дюжих плеч распахнулась… Как остервенелый Ягодкин ворвался в квартиру и стал метаться по комнатам… Макарки нигде не было!..

– Все погибло!

– Не может быть, ему некуда скрыться!

– Ах, боже мой, – простонал Ягодкин, – да ведь я докладывал вашему превосходительству, что в этом доме есть какие-то подземные подвалы, откуда слышались стоны. Это старинный дом с тайными выходами! Ищите теперь его!

Все стояли как громом пораженные.

– Чего же вы стоите! Давайте искать! Ломайте стены, полы…

Ягодкин опустил руки.

– Это легче сказать, чем сделать! Стены крепкие, не поддающиеся лому, а мы не знаем даже, откуда начинать!

– Зовите каменщиков, – распоряжался Густерин, – ломайте!

Ягодкин покачал головой.

– Ломать бесполезно, ваше превосходительство, нужно искать и найти секретные плиты и скобы. А вот мы не знаем, где выходы. Может быть, подземными коридорами есть выход в поле. Нужно там расставить стражу. Оцепите поле на версту! Вызовите резервных городовых, казаков.

– Хорошо. Подпишите приказ моим именем.

– Нет ли кого-нибудь из здешних старожил, которые знают этот дом? Кто жил здесь до Макарки?

– Господин пристав, разузнайте сейчас это!

– Теперь поздно, смеркается, нужно отложить розыски до утра.

– Трудно будет теперь его изловить, – проговорил Ягодкин. – Его хвост не удержим, коли гриву упустили. Связать его было нужно и держать на веревке. С такими разбойниками нельзя соблюдать правил вежливости и приличия!

– И все-таки он не уйдет из наших рук, – твердо произнес Густерин.

Ягодкин недоверчиво покачал головой.