Электронная библиотека » Николай Животов » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Убийца"


  • Текст добавлен: 16 октября 2020, 02:47


Автор книги: Николай Животов


Жанр: Классические детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц)

Шрифт:
- 100% +
5
Снова Ганя

Отношения Петухова с дочерью начали портиться с каждым днем, и жизнь Гани все более становилась невыносимой. Объяснения у них никакого не было. Да, собственно, объяснения и не могло быть: ничего существенного не произошло. Куликов предложения не делал, Петухов ничего от дочери не требовал, и сама Ганя ничего не хотела и не просила. А между тем что-то произошло, что-то неясное, неопределенное, даже непонятное, а есть. Старик не звал к себе, не ласкал Гани, не толковал с ней долгими часами. Целыми днями они теперь не говорили друг другу ни слова. Ганя несколько похудела, побледнела, улыбка исчезла у нее с лица. Она все о чем-то задумывалась, и печаль легла у нее складками на лбу. Куликов бывал у них часто, но не оставался обедать и с Ганей почти не виделся. Можно было подумать, что любовь и привязанность старика перешли с дочери на Куликова. С ним Петухов был безгранично ласков, любезен и выражал даже радость, когда он приходил. Они толковали о делах, и Петухов почти ничего не предпринимал теперь без совета Куликова.

– Иван Степанович, а я думаю уволить Гесенера.

– Это ваш младший мастер, который недавно поступил?

– Да, он служил раньше у Брускина.

– Ненадежный малый, да и дело плохо знает. Не бережет хозяйского добра! Это уж не слуга.

– Намедни испортил мне три шкуры, а вчера совсем на работу не вышел; жена у него, видите ли, именинница.

– У него жена именинница, а вы машины остановите по этому случаю! Вот они как к хозяйскому интересу относятся! Нет уж, таких работников гнать следует! Они разорить завод могут.

– Я думаю совсем сократить эту должность. Надо уменьшать производство. Теперь кожевенный товар подешевел. Чуть что не в убыток работать приходится.

– А разве за границу не идут ваши выделки?

– Куда там. Мы у себя-то, дома, с заграничными кожами не можем конкурировать, а где тут думать о заграницах!

– И совсем напрасно вы так думаете. У нас из Орла огромные партии разных товаров шли за границу и очень выгодно сбывались! Все дело в предприимчивости. Наши купцы не хотят шевелиться, сидят дома и довольствуются тем, что есть.

– Да, – протянул Петухов, – если бы все купцы были так образованы, ловки и энергичны, как вы, Иван Степанович.

– Я имел дело с Гамбургом. Из Орла поставлял им лесные изделия, а из Петербурга-то рукой подать. Вы подумайте, право, Тимофей Тимофеевич, насчет этого. Вам легко открыть себе сбыт. Я готов помочь, если хотите.

– Потолкуем, потолкуем, Иван Степанович. Теперь надо не сокращать, а развивать производство, потому что капитал все меньше и меньше приносит. Вон новая, говорят, «куверция» будет. Мы считаем, что почитай в убыток работаем, когда четыре-пять процентов не наживем… Хорошее дело легко и без риска дает двенадцать, а понатужишься, рискнешь, мозгами пошевелишь, так и двадцать схватишь… А с капиталом далеко не ускачешь!..

– Совершенно верно. Давно пора нашему купечеству сознать это!

– Сознаем! Вы думаете, не сознаем! Обстоятельства принуждают! Вот, к примеру, мое дело… Сам стар, сына нет, близкого человека тоже… Одна дочка… что ж дочь может? Ее дело женское… Вот зятя бы хорошего Бог послал, да нет… дочь и слышать не хочет.

– Странно… Девушке двадцать два года минуло и не хочет подумать об устройстве судьбы своей и отца своего… Ведь, храни бог, осиротеет она… И пропала! Все прахом пойдет.

– Вот это-то меня и кручинит! Спать не могу покойно… Сон и аппетит теряю!

– А вы воздействуйте! Урезоньте! Проявите власть свою, волю. Она ведь девушка, много ли она понимает? Растолкуйте, что она поступает легкомысленно и каяться будет потом, страдать…

– Ох, больно прибегать к крутым мерам, а придется, видно… ведь характерная какая! Ни с одним мужчиной говорить не хочет!

– Смотрите, не приглянулся ли ей какой-нибудь работник или мальчик соседский… Это случается!

– Что вы, что вы! Да я ее с глаз не спускаю…

– На что другое, а на это у девушек много ума и хитрости!

– Нет, этого быть не может!

– А если нет, так вам, Тимофей Тимофеевич, жениха не искать. Всякий сосед, всякий, кто видел Ганю, с руками и ногами возьмет без всякого приданого. Я, Тимофей Тимофеевич, если не делаю предложения, то потому, что уверен в отказе. А если бы я мог надеяться, я был бы счастливейший человек в мире! Я полюбил вашу дочь, как увидел, не смею только признаваться. Да и Ганя не хочет на меня смотреть, а не только разговаривать.

– Откровенно говоря, я очень рад был бы иметь вас своим зятем… Надо будет поговорить с Ганей…

Тимофей Тимофеевич позвонил.

– Попросите сюда дочь, – сказал он вошедшей служанке.

Через минуту вошла Ганя, по обыкновению теперь скучная, побледневшая. Даже о туалете своем она перестала заботиться и вошла в какой-то старенькой кофточке.

– Вы меня звали, папенька?

– Да. Иван Степаныч хочет с тобой поздороваться и побеседовать. Ты точно прячешься.

– Мне не совсем здоровится, – произнесла она, посмотрев исподлобья на Куликова и протянув ему руку.

– У вас лихорадка, кажется. Ручка горячая такая, – заметил Куликов, не выпуская из рук протянутой руки девушки.

Ганя почти насильно выдернула руку и отвернулась.

– Я вам нужна, папенька? – спросила она упавшим голосом.

– Сядь с нами, посиди. Я тебя не вижу теперь целыми днями.

– Я никуда не выхожу из дому, папенька, и всегда около вас.

– Ты никогда ничего не говоришь. Разве тебе не о чем со мной потолковать?

– Вы все заняты, папенька, я не хочу вам мешать, у вас так много дел. Помочь вам я не могу.

– Правда, правда, но что ж делать! Не хочешь ты сына и помощника мне дать!

Девушка покраснела и потупилась.

– Пора, Агафья Тимофеевна, подумать вам о супружестве, в самом деле, папеньке тяжело. Да и вам покойнее будет.

– Я и так покойна была, – Ганя сделала сильное ударение на последнем слове.

– Это не то. Весь век за отцовской спиной нельзя прожить. Папенька стареет, ему тяжело нести бремя.

Все замолчали.

– Ганя! Иван Степанович говорит, что он был бы счастливейшим человеком, если бы ты пошла за него замуж.

Девушка нагнулась еще ниже, плечи стали вздрагивать, на глазах выступили слезы, и она зарыдала.

– Ну, вот и слезы! Чего же ты плачешь? Я тебя не неволю, я только так говорю.

Девушка порывисто встала и вышла из комнаты.

– Видите. Ну, что ж вы поделаете?

– Всякая девушка так. Без слез нельзя. Это ничего… Обойдется… Сразу нельзя.

– Вы думаете обойдется?

– Беспременно. Поплакать необходимо. А все-таки следует воздействовать. Убеждать, уговаривать. Женский ум короток, а девичий еще короче. После ведь сама благодарить будет. Это – как дети, которых насильно надо заставлять принимать лекарство. А не заставь их? Помрут…

– Вы справедливо говорите, только…

– Что только?

– Не могу понять, почему она так к вам не расположена.

Когда Куликов ушел, старик Петухов позвал к себе дочь.

Ганя явилась с распухшими от слез глазами и с поникшей головой.

– Что это, дочь моя? Что значит твое поведение! Я не узнаю тебя!

– Папенька! Что я вам сделала? За что вы на меня сердитесь? – произнесла девушка упавшим голосом.

– За глупость твою! Возможно ли относиться так к человеку, как ты относишься к Ивану Степановичу? Вспомни, что он заслуженный, почтенный и солидный человек, имеющий право на уважение…

– Господи! Да что же мне до Иван Степановича?! Я не трогаю его, ничего ему не говорю… Пусть он оставит меня в покое? Какое он имеет право читать мне нотации, делать выговоры?! Я не девочка ему, и он никакого права не имеет.

– Имеет, – возвысил голос Тимофей Тимофеевич, – имеет, потому что я дал ему это право! Он друг мой, и ты, как дочь моя, должна считать его также и своим другом! Понимаешь?!

– Не могу, папенька! Хоть убивайте, не могу! Ваша воля, делайте со мной что хотите!..

– Не заставляй меня, Ганя, принимать такие меры, которые я не хотел бы принимать! Вспомни, что я был тебе не злым отцом…

Ганя вдруг разрыдалась, всхлипывая, она повторила:

– Был, был, да был и нет!.. За что, за что, боже милосердный! Что я сделала, в чем провинилась?! Ты, Господи, свидетель, как я любила отца, и вдруг… за что, за что…

Старик Петухов сидел молча; у него не находилось слов, чтоб утешить дочь, хотя раньше, если его Ганя задумается, бывало, он спешил разогнать ее печаль ласками и увещеваниями.

«Блажь, дурь одна, – думал он, смотря на рыдающую дочь. – Не понимает счастья своего, бежит от радостей и покоя. Бежит по глупости, и меня старика тащит за собой, не жалеет, не подумает, что мне и отдохнуть пора. Правду говорит Иван Степанович, что девичий ум короток, а уступи вот ей, позволь упустить такого редкостного жениха, и после сама упрекать будет».

– Папенька, – простонала Ганя, – неужели вы стали чужим мне, не жаль вам меня, за что вы меня изводите!

– Не смей говорите мне глупостей, – строго произнес старик. – Думай о том, что говоришь! Уж если я тебя не любил, не жалел, так что же после этого и говорить!

– Любил, жалел… Отчего вы не говорите «люблю», «жалею». Неужели в самом деле вы перестали меня и любить, и жалеть! Вспомните, говорили ли вы когда-нибудь со мной так, как теперь? Относились ли вы ко мне так безучастно? Вспомните, когда я стала ходить в школу, вы не отпустили меня ни разу из дому, не проверив все мои уроки! Вы не дали мне ни разу уснуть, не получив вашего благословения! Не проходило дня в нашей жизни, чтобы вы меня не приласкали, не справились, здорова ли я, о чем думаю, чего хочу. А теперь?

– Теперь, теперь, – нетерпеливо перебил старик, – теперь ты не ребенок! Теперь ты сама могла бы позаботиться об отце и дать ему отдохнуть.

И он вышел из комнаты, не взглянув на дочь.

6
Замыслы громил

Вьюн, Рябчик, Тумба и до двадцати других громил и заставных бродяг, в рубище и с подбитыми физиономиями собрались на черной половине «Красного кабачка».

Компания носила какой-то удрученный характер. Все были точно упавши духом, обездолены, сокрушены. Говорили неуверенно, тихо и боязливо озирались, как дети, внезапно лишившиеся матери, или воины, только что потерявшие своего полководца.

– Рассказывай, Тумба, что тебе сказал Куликов?

– Да что сказал? Заорал, как я смею обращаться к нему, пригрозил полицией и выгнал вон, прибавив: «Если ты, каналья, еще посмеешь подойти ко мне, то я тебя запрячу куда Макар телят не гонял».

– Видишь! Какой важный!! А наш Гусь к нему всегда ходил без доклада, – произнес Рябчик. – Нет, что-то тут совершилось загадочное! Он с нашим Гусем что-нибудь сотворил недоброе! Однако, ребята, во всяком случае, нам надо что-нибудь предпринимать. Надо выбрать вместо Гуся вожалого и начинать дела. Помните, что нас никто не кормит и никто не заботится о нас. Положим зубы на полку и насидимся голодными; хоть помирай – никому дела нет. Убогим да нищим хоть копеечку подадут, а нам кто подаст?

Вьюн вытянул громадный кулачище и сострил:

– Этакую ручку и протягивать совестно.

Все засмеялись.

– Нечего и протягивать такую ручку, когда она сама может взять за пятью висячими запорами и пятью внутренними!

– Митрич, – скомандовал Рябчик, – выстрой-ка нам две банки сивушного зелья да дюжину пива…

Буфетчик засуетился.

– Ну, ребята, так как же? Я предложил бы Тумбу в вожалые, конечно, на время, пока не отыщется Гусь… Тумба бывалый… Два раза из Сибири пришел. Два куля руками поднимает, пятаки гнет пальцами… И опять же большой знаток слесарной премудрости… При случае, когда надо, не церемонится и перышко запустить!.. Вожалый хоть куда. Далеко ему до Гуся, но по пословице, на безрыбье и рак рыба.

– Согласны, согласны, – загудели голоса.

– Что же, Тумба? Согласен, што ли? Пить спрыски?

– Согласен! Наливай…

Тумба, молодой еще мужчина, лет тридцати, среднего роста, коренастый, с густыми волосами. Его лицо с узким высоким лбом, узенькими прищуренными глазами, приплюснутым носом и безгубым ртом производило отталкивающее впечатление. Прошлое его покрыто мраком неизвестности. Неразговорчивый и необщительный от природы, он терпеть не мог говорить о себе самом, так что даже подруга его жизни не знала ничего из его биографии. Даже имя его составляло тайну. Среди товарищей его всегда называли Тумбой, а паспорта у него или не было вовсе, или был чужой, так что настоящее имя и фамилия его никому не были известны. Он сам острил иногда: переменил столько разных имен и фамилий, что сбился в конце концов и сам – как меня зовут на самом деле…

До исчезновения Гуся Тумба занимал среди заставных бродяг и громил амплуа зачинщика. По указанию или под предводительством Гуся он всегда первый шел на дело, какие бы трудности оно ни представляло. Судился и высылался он несчетное число раз, но каждый раз, как только переходил за пределы столицы, ему удавалось бежать и благополучно возвращаться на Горячее поле или к заставе…

Когда Митрич подал водку и пиво, стаканы были налиты, Рябчик обратился к Тумбе с речью:

– По нашему обычаю, Тумба, мы даем тебе клятву свято исполнять все твои приказания и беречь тебя пуще наших собственных спин. Если будет опасность, то мы обязуемся спасать тебя, рискуя сами, и грудью защищать твою свободу! Тот, кто ослушается тебя, делается нашим общим врагом и выключается из нашей среды, а кто предаст тебя, рискует собственной жизнью. Мы же ждем от тебя, Тумба, таких же забот и попечений о всех нас, какими пользовались мы при Гусе. Мы надеемся, что ты поможешь нам разыскать нашего бедного Гуся, а если понадобится, то и выручить его. За здоровье, ребята, нашего нового вожалого. Ура!

Все залпом осушили стаканы и потянулись целоваться с Тумбой. Когда бокалы опять были налиты, стал говорить Тумба:

– Братцы, я не учен, как Рябчик. Спасибо вам на добром слове! Помогу, а вот насчет Гуся это точно: надо постараться. Ваше здоровье!

Он опрокинул стакан и низко поклонился. Воцарилась тишина; налили опять стаканы, выпили и снова налили. У всех было тяжело на душе, и даже хмель плохо одушевлял. Неизвестность хуже всякой неприятности. Когда в прошлом году Гусь попался в обходе кобызевского ночлежного приюта и его забрали, все хотя и были огорчены, но не унывали и не падали духом. Теперь же их вожалый исчез как-то таинственно, неожиданно и неизвестно куда. Ни у кого не явилось мысли, что Гусь мог бросить их или продать. Нет, такого коварства не могло быть! Но, несомненно, что с ним приключилось несчастье, потому что иначе ему негде было бы найти себе приюта, пропитания и прикрытия от сыщиков.

Общее молчание прервал Вьюн.

– Однако наши молодцы заснули. Не развлечься ли нам, ребятушки, в винном погребке в Можайской улице. Я облюбовал его. В сторонке, одинок, лавок в доме других нет, жилья в погребе – тоже. Если выручка окажется слаба, так запасемся хоть выпивкой основательной. Как ваше мнение, вожалый?

– Отчего же? Только там многим делать нечего, – отвечал Тумба: – возьми себе подводчика, да и действуй; а то прибавь еще караульного для поста – все равно теперь дел немного. А я, вы знаете, братцы, не любитель городских взломов. Тут риск велик, всегда спешить надо и сплошь и рядом приходится впустую играть. То ли дело на окраинах, за городом или даже в пригородах. Помните, в Колпино, мы завод грабили, так на возах увозили, свои подводы имели. А здесь что? В выручке три алтына да пару бутылок. Много бутылей не унесешь! Так стоит ли пачкаться?! А риску-то сколько. То дворник соседский, то прохожий, то запоздалый жилец. А коли и все по-хорошему удалось, так смотри городовой на посту задержит «по сомнению», подозрительны они к нашему брату! Нет, за городом, на воле, на просторе куда лучше! У меня, братцы, несколько планов уже есть.

– Что же? Давай, давай! Мы постараемся!

– Во-первых, – продолжал Тумба, – церкви на отдаленных кладбищах, в деревнях пригорода. Не дурно? Во-вторых, мастерские и заводские кладовые на окраинах. В-третьих, дачи, где живут зимой сами владельцы или зажиточные больные. Кто охраняет их? Где там дворники, городовые? А поживиться есть чем, да и забраться гораздо легче, не спеша, на досуге; можно в несколько приемов взломы сделать.

– И впрямь! Как это только раньше нам в голову не приходило! Ай, Тумба! Молодчина!

– Но раньше чем действовать нам надо себе сбыт обеспечить, ведь наши маклаки, братцы, хуже обкрадывают нас, чем мы чужие квартиры! Мы ведь рискуем, идем на опасность и часто платим животами и свободой, а они чужими руками жар загребают и львиную долю себе берут. Прошлый раз они за серебряные ложки нам по тридцать копеек отвалили, а две лисьи ротонды оценили в три с полтиной. Ну, разве не грабеж это? Вон Петьке-буравчику тогда дворники ребро сломали каблучищами, так били, а опосля в полицию отправили, шесть месяцев в тюрьме продержали да на родину выслали, пришлось оттуда пешим возвратиться, и за все за это три с полтиной. А татарин Хабибуло Дарохман за ротонды рублей двести выручил и не почесался! Это не по совести! Ну, дай нам хоть третью, четвертую часть того, что стоит! А то гроши дают и богатеют нашими животами! Поди ведь и нам не всегда сладко!..

– Верно, Тумба, верно, пробовали мы, да ничего не поделаешь! Пойдешь сам закладывать или продавать – рискуешь, что заберут. А они сами приезжают к нам, забирают, и мы знать ничего больше не знаем!

– Понимаю! Все это так, только в цене-то мы не сходимся. Нельзя же для них только работать! Ведь иной раз они нам только и отпустят, чтобы с Митричем за батарею расплатиться. Положим, тут нам не дорого стоит, а все же…

– Действуй, действуй, Тумба! Как хочешь распоряжайся! Твое дело, а все-таки погребок-то почистить сегодня следует!

– Так что ж! Трое идите на погребок, а остальные двинемся за город, – произнес Тумба.

– Двинемся… Как? Все вместе?!

– С ума вы сошли? Разделимся на партии. Трое пойдут на Выборгскую, трое – за Невскую заставу, трое – за Московскую, а трое – за Нарвскую, а остальные – на Голодай и в Чекуши. Сегодня действовать не будем, только хорошенько все осмотрим, облюбуем. А коли случай подвернется – отчего же! На молочишко годится. Только, пожалуйста, осторожнее! Не рискуйте, смотрите в оба и поодиночке не суйтесь. Теперь без Гуся нам плохо.

– А ночевать где? Сюда, к заставе, тащиться?

– Ночуйте там, в приютах, где будете. Паспорта у кого есть?

– Ни у кого почти. Только у троих-четверых, и то чужие.

– Тогда лучше собирайтесь сюда. Завтра спать можно до вечера, успеете выспаться. В приютах плохо то, что в семь часов утра вставать заставляют, а тут можно спать до восьми вечера.

– Да и обходов днем не бывает. Спокойно спи.

– Так трогаемся, братцы?

– Митрич, разгонную порцию давай.

Стол компании, составленный из нескольких столов, сдвинутых рядом, весь был уставлен бутылками.

«Разгонной порцией» называется выпить по большому стакану каждый. Митрич сам принес поднос со стаканами и тарелкой клюквы, посыпанной мелким сахаром. Это угощение только для хороших гостей.

– За успех, братцы, мир, согласие и дружбу!..

– Ура! – проревели все.

– Сколько с нас, Митрич? – спросил Тумба. – Сегодня я всех угощаю.

– Восемь с полтиной-с!..

– Получай!

Тумба вынул из кармана красненькую депозитку и небрежно бросил ее на стол.

Компания встала. Все поблагодарили Тумбу, разделились на группы и вышли.

7
Иван Степанович Куликов

Иван Степанович сидел запершись совершенно один в своей небольшой, но уютной квартирке в том же доме, где помещался «Красный кабачок». Его квартирка имела отдельный подъезд с противоположной стороны и в то же время внутри сообщалась с трактиром, что имело для него большое удобство. Дом был устроен так, что под полом находилось несколько погребов и подвалов для хранения провизии, причем погреба соединялись подземным коридором, выходившим к надворным ледникам и упиравшимся в отдаленную часть двора.

В подвалы и погреба был также вход из кухни квартиры Ивана Степановича. Квартирка состояла из трех комнат: кабинета, залы и столовой. Так как Иван Степанович получал обед из своего трактира, то кухня ему была не нужна и он превратил ее в спальню. Обстановка квартиры была довольно комфортабельна, хотя не отличалась вкусом или изяществом.

Прислуги личной он не держал, а у него поочередно дежурили слуги трактира. Это тоже большое удобство, потому что, имея все готовым и исполненным, он мог в то же время уединиться, когда это требовалось обстоятельствами. Например, теперь он ждал тайного визита Елены Никитишны и присутствие прислуги было бы более чем нежелательно. А он был уверен, что супруга Коркина, под густой вуалью, непременно к нему явится. Она должна прийти. Куликов потирал руки от удовольствия.

Елена Никитишна – бесспорно, красивая женщина и, хотя она старше несколько Гани, но все-таки, пожалуй, интереснее ее. Полная, румяная, высокая, она отлично сложена и в довершение обладает премиленькой физиономией. Она вся в его власти, она теперь раба его, и он может приказывать ей, что ему угодно. Она не посмеет ни в чем ему противоречить.

Куликов был в отличном расположении духа. Его дела идут блестяще. Почти без гроша он арендовал «Красный кабачок», произвел за свой счет ремонт, отделку и торговал теперь на славу. Никто не подозревает, что он вовсе не хозяин «Красного кабачка», а только случайный арендатор и притом человек никому неведомый, с прошлым, покрытым мраком неизвестности. Его приняли в этом краю очень радушно, совсем не справляясь о его происхождении, прожитой жизни и т. д. Кожевенный фабрикант даже навязывает ему свою хорошенькую дочку, а более чем интересная жена другого соседа должна прийти к нему на тайное свидание… Худо ли ему?

«Другой на моем месте мог бы успокоиться, счастливо прожить век, но я, – мечтал Куликов, – не привык к такой жизни и не создан для тихой пристани у семейного очага. Мне не то нужно».

Он посмотрел в окно, не видно ли закутанной дамы. Нет, идут только два пьяных мужика и, видимо, держат путь к дверям его кабачка. А там вдали едет кто-то на извозчике. Кто это?

Куликов всматривался пристально, и лоб его покрылся морщинами. Да, это он. Наверно, ко мне… Сказать – дома нет! Нельзя… Будет ждать… Ну, все равно… А как же Коркина? Где я приму ее?.. Вот не во время гость хуже татарина!

Он подавил пуговку электрического звонка. Извозчик между тем подъехал к трактиру, и господин скрылся в двери.

– Сейчас подъехал господин, проведите его ко мне, – приказал он вошедшему слуге.

– Слушаю-с…

Через минуту в гостиную входил молодой еще человек, почти лысый, блондин, с длинным выдающимся носом и большими, круглыми совиными глазами.

– Здравствуйте, – приветствовал его хозяин, – прошу садиться, что нового?

– Нового, Иван Степанович, ничего. Граф вернется из-за границы не ранее будущего месяца. Дома, кроме камердинера и кухарки, никого… Семья его находится в имении.

– Что ж! Чудесно! Вы подружились с камердинером?

– Распрекрасно… Почти приятели…

Куликов наклонился почти к уху гостя и стал ему тихо что-то говорить. Он боялся, чтобы стены его не услышали.

– Поняли? – спросил он наконец громко.

– Понял, только…

– Что только?

– Я не знаю, удастся ли мне все приготовить и устроить так скоро.

– Рассчитывайте на мою помощь.

– Буду стараться!

– Деньги есть у вас?

– Очень немного.

– Вот вам сто рублей, я жду вас на днях с новостями. Сообщайте мне обо всем, что произойдет нового.

– Ах, я забыл вам сообщить. Сейчас, когда я к вам ехал, мне попались навстречу супруги Коркины. Он такой взволнованный, размахивает руками. Разве что-нибудь случилось?

Куликов закусил губу и, стараясь сохранить хладнокровие, отвечал:

– Не знаю, право, я их не видал.

Гость удалился, и Куликов остался один.

– Что же это значит? Неужели она предпочла рассказать все мужу? Нет этого быть не может! Здесь или случайность какая-нибудь, или…

Куликов начал шагать по комнате. Мысли роем носились в его голове. Он начал большую и рискованную игру. Удастся ему выйти победителем – он пан, провалится – пропал.

– Что ж! Не первый раз я завожу такую игру, и не привыкать мне к риску! Бывали риски и почище, да ничего, живу ведь, да еще как! Не хуже многих других.

В дверь кто-то тихо постучался. Куликов вздрогнул от неожиданности и крикнул:

– Войдите!

Появился буфетчик.

– Иван Степанович, я к вашей милости. У нас в погребе что-то не ладно.

– Что такое?

– Шум какой-то, возня и слышатся какие-то крики, стоны.

– Глупости! Что у нас домовые, что ли? Ерунда. С пустяками ко мне лезешь!

– Никак нет-с, Иван Степанович, вчера вечером сам околоточный надзиратель слышал и пришел теперь с понятыми осмотр сделать.

– Околоточный?! Что ж ты, болван, мне раньше не сказал ничего?!

– Я утром хотел доложить вам, но вы изволили с утра не принимать никого.

– Позови их сюда!

Куликов еще больше взволновался.

– Полиция! Осмотр! Коркина не пришла! Ну, и денек сегодня выдался! На редкость! Что-то дальше будет?

В прихожей раздались шаги нескольких человек. Куликов пошел навстречу. Впереди шел местный околоточный надзиратель.

– Извините, господин Куликов, нам необходимо осмотреть ваши подвалы. Вчера слышались оттуда какие-то стоны и крики.

– Ха-ха-ха! Уж не думаете ли вы, что у нас привидения завелись в подвалах или домовые какие-нибудь?! Вот это забавно! Вы не ошиблись ли, милейший! У меня на черной половине другой раз такие стоны и крики слышны, что чище всяких леших или домовых! Впрочем, я весь к вашим услугам. Можете осматривать все, что хотите, если у вас есть поручение господина пристава.

– Извините, я приставу не докладывал, пока сам еще ничего не узнал положительного.

– Значит, вы на свой риск и страх решаетесь производить повальный обыск в торговом помещении и частной квартире?

– Это не обыск вовсе, господин Куликов. Это, если вы ничего не имеете против, я хотел только удостовериться…

– Да я ровно ничего не имею. Только обыск-то сам по себе бессмысленный! Посудите сами, откуда же и какие черти возьмутся в подвале?

– Простите, господин Куликов, но, может быть, там вовсе не черти, а попал как-нибудь нечаянно человек.

– Ха-ха-ха! Вот это мило! Во-первых, «попасть» туда невозможно, потому что ледники и погреба на замках и ключи у моих буфетчиков, а во-вторых, все наши жильцы, обитатели и соседи, благодаря бога, живы и здоровы! А впрочем, я прикажу вам дать ключи от всех ледников и подвалов.

– Крики слышались, собственно, не из подвалов, а под землею, рядом с буфетом, Нет ли у вас там какого подземного хода или коридора?

– Это вы, батенька, у архитектора, строившего дом, узнайте или еще лучше разнесите дом по щепочкам и увидите! Ах, я вам и сесть пригласить забыл, так вы меня чертями напугали. Ну, садитесь. Митрич, принеси нам красненького старого бутылочку; мы выпьем да и пойдем с вами, посмотрим.

– Нет, благодарю вас, мне некогда. Если позволите…

– Как хотите! Что же вам позволить?

– Удостовериться. Посетители ваши говорят, что они и сегодня утром слышали стоны.

– Удостоверяйтесь, пожалуйста. Митрич! Веди господина околоточного куда ему угодно. Хотите, и я с вами пойду.

– Если это не затруднит вас. У нас и понятые с собой; спокойнее, знаете ли. Вы давно изволите жить в этом доме?

– Очень недавно. Всего несколько месяцев. Признаться, я и сам хорошенько дома не знаю.

– Вот то-то и оно. Здесь, рассказывают, когда-то завод был старинный, с подземными ходами и галереями.

– Это любопытно. Пойдемте, пойдемте.

На дворе начинало смеркаться. Шел мокрый, осенний дождь. Завывал ветер.

– Не взять ли фонарей нам? Так ведь ничего не увидим.

– Разумеется. Пусть они нам и освещают.

Процессия тронулась.

– Где же вход? Откуда попасть?

– Пойдемте в первый погреб.

Буфетчик открыл тяжелый висячий замок и распахнул двери. Пахнуло затхлой сыростью. Несколько ступенек вниз… Все спустились в такую духоту, что невозможно было дышать. Куликов первый выскочил назад. Наваленные груды хлама на деревянном помосте мешали сделать тщательный осмотр, да к тому же оставаться в этой атмосфере становилось нестерпимым.

Они хотели уже выходить, как вдруг полицейский вскрикнул:

– Слышите?

Все напрягли слух, и действительно, где-то в отдалении послышался слабый стон, перемешивающийся со стуком. Точно кто-то хотел выйти и не мог.

– Господин Куликов, пожалуйте сюда.

Куликов спустился, стал слушать.

– Да поверьте, это у меня на кухне повар котлеты рубит, а вам в духоте кажутся стоны. Вы побудьте здесь еще, так совсем в обморок упадете.

– Воля ваша – отчетливые стоны!

– Пойдемте в другие погреба. Может быть, найдем.

– Положительно человеческие стоны и стук…

– Не смею с вами спорить… Ищите…

– Мудрено найти! Если бы мы знали все ходы и выходы, можно было бы осмотреть, а тут не найдешь ничего.

– Стоны в той стороне, около нашей кухни; посмотрите в леднике налево.

– Пойдемте.

Они спустились в ледник, набитый до крыши снегом.

– Ничего… Да здесь и не может быть слышно…

– Не хотите ли кухню осмотреть? Спросите повара, что он сейчас делал?

Когда они подходили к дверям кухни, то отчетливо услышали барабанный стук повара, готовившего битки и мурлыкавшего «Во поле береза стояла…».

– Ну, что я вам говорил! – рассмеялся Иван Степанович. – Послушай, любезный, – обратился Куликов к повару, – скажи нам по совести: у тебя эти дни не было земляка или землячки?

Повар замялся и запустил руки под фартук.

– Говори правду, я тебе ничего не сделаю, – настаивал Куликов.

– Была-с…

– Ночевала?

– Ночевала-с…

– А ты с ней не дрался?!

– Что вы, что вы, хозяин…

– Правду говори!

– Поучил малость, только она меня ни… ни…

– А она кричала?

– Раза два крикнула, подлая…

Торжествующий Куликов рассмеялся.

– Довольны вы, господин полицейский?

Тот молчал.

– Удовлетворились вы? Или желаете продолжать обыск?

– Помилуйте! Извините, что я вас побеспокоил!

– Вперед с подземными духами не воюйте, а то себе лишь хлопоты причиняете и людей беспокоите напрасно.

– Извините, пожалуйста!.. Наша обязанность…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации