Электронная библиотека » Николай Животов » » онлайн чтение - страница 37

Текст книги "Убийца"


  • Текст добавлен: 16 октября 2020, 02:47


Автор книги: Николай Животов


Жанр: Классические детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 37 (всего у книги 39 страниц)

Шрифт:
- 100% +
45
Макарка ранен

Во все концы России полетели телеграммы о том, что известный злодей Макарка-душегуб пойман, арестован и в судебные учреждения, производящие о нем следствия или дознания, благоволят адресоваться по совокупности преступлений в Петербурге.

– Макарка пойман! – радостно повторяли все обитатели заставы, и, как эхо, им вторили сотни разных лиц, слышавших и знавших подвиги душегуба.

Имя Макарки сделалось очень популярным не только среди бродяг, но и в сфере купечества, даже среди аристократии, где после убийства камердинера графа Самбери и невинного осуждения Антона тоже интересовались Макаркой.

Макарка сидит второй день в секретной камере сыскного отделения. И день, и ночь около него находятся два дежурных агента, не спускающих с него глаз. Злодей не потерял присутствия духа и даже не особенно печалился в своей неволе. Его сокрушало только, что шкатулка с драгоценностями попала в руки его врагов. Ведь это плоды многолетних его «трудов», при помощи которых он рассчитывал беспечно прожить старость, когда придется оставить профессию душегуба, потому что не всегда ведь рука будет так молодецки владеть ножом. И вдруг… он опять нищий, как был когда-то в Вяземской лавре, живя с Алёнкой.

– Его превосходительство требует к допросу, – вбежал в камеру чиновник.

Агенты взяли Макарку под руки и бережно, как необыкновенную драгоценность, повели наверх, в кабинет Густерина. Там находились уже судебный следователь, орловский Куликов, Машка-певунья и еще несколько человек.

Макарку ввели и поставили лицом к лицу с Куликовым.

– Что? Он? – спросил Густерин.

– Он, он самый! На левой руке, выше локтя, прожженный знак.

– Оголите руку! – произнес Густерин. Действительно, выше локтя оказалось пятно, описанное Куликовым.

– Ну, Макарка, отвечай, ты купил у него паспорт?

Макарка стоял, потупя голову и смотря исподлобья на окружающих.

– Отвечай!

– Не буду! – глухо произнес он.

– Не будешь? Ну, все равно. Машка, это Макарка?

– Макарка. Тот самый, который Алёнку убил.

– А вы что скажете? – обратился Густерин к другим «скакунам» Горячего поля.

– Конечно, Макарка.

– Достаточно, – сказал следователь, – личность можно считать удостоверенной.

Составили протокол.

– Теперь позвольте, – произнес Густерин, обращаясь к следователю, – передать вам преступника из рук в руки. Дознанием установлены все двенадцать убийств. Злодей уличен, удостоверен и находится перед вами. Миссия сыскной полиции окончена, наступает очередь правосудия.

– Позвольте поздравить вас, Дмитрий Иванович, с блестящим окончанием дела. Вы проявили геройскую самоотверженность!

Густерин улыбнулся. У него таких подвигов в прошлом немало, и репутация русского Лекока заслужена им недаром.

– Я желал бы только одного, чтобы мне не пришлось опять возиться с этим злодеем! Ради бога, не снимайте с него оков и не оказывайте ни малейших послаблений! Это не арестант, а сам сатана в образе человека! Я не видывал в своей практике подобного супостата!

Макарка за все время не проронил ни единого звука. Он точно замер в своем оцепенении! Да и что он мог сказать? Оправдываться бесполезно, защищаться невозможно, просить пощады смешно! Остается одно – терпеть, а там видно будет! Поживем, увидим! Не первый раз он в таком положении, да, может быть, и не последний!

– Когда позволите доставить вам молодца в камеру? – спросил Густерин.

– Хоть сегодня. Мы его облупим скоро, благодаря полному и богатому дознанию.

– Чем скорее вы закуете его в кандалы, тем лучше! Только сообщите главному тюремному управлению о необходимости над ним усиленного надзора, когда его повезут на Сахалин! Этот злодей способен с корабля убежать; он в огне не горит, в воде не тонет!

– Ну, до Сахалина еще далеко; как бы он раньше не выкинул какой-нибудь штуки.

– Знаете что?! Не командировать ли к вам для надзора за ним одного из моих агентов? Спокойнее будет!

– Если бы вы были так добры! Это, конечно, очень полезно!

– С большим удовольствием! Я дам вам Петрова, который ездил по делу Коркиной.

Густерин позвонил.

– Дайте приказ Петрову отправиться с господином следователем впредь до особого распоряжения. А этого арестанта под строжайшим конвоем отправьте сейчас в дом предварительного заключения, – показал Густерин на Макарку.

Злодей чуть заметно усмехнулся, но эта улыбка не скрылась от Густерина.

– Не пойти ли мне самому с ним? Право. Кандалы одеть теперь мы не можем, веревкой связать – неудобно, а так, на свободе, его вести очень трудно!

– Не беспокойтесь! Усадите в карету, а там с нашего двора ему не убежать!

– Не придумаешь даже, что он может выкинуть!

Густерин отдал приказания и обратился к Машке:

– А ты получи обещанные пятьсот рублей и можешь разделить их, как знаешь. Мою долю я отдаю тебе!

– Спасибо, ваше превосходительство! Только я не знаю, на что мне эти деньги? Еще убьют меня из-за них! У меня никогда и рубля в кармане не было!

– Отдай в банк на хранение. Ты будешь еще получать рублей двадцать в год процентов. Вот тебе и квартира, обеспеченная на всю жизнь.

– Ваше превосходительство! Положите сами их в банк, я ничего не знаю! Только двести рублей дайте мне для моих помощников.

– Не надо и тем ничего! Скажи, что я не дал денег!

– Не могу, ваше превосходительство! Я никогда не лгу.

– Ну, пусть сами придут.

– Они не могут. Они ведь «стрелки».

– Не дам, не дам. Приходи завтра и получишь книжку.

Машка вышла опечаленная. Зачем она отказалась взять деньги? Вот теперь скажут, что она обманула товарищей. Ей веры не будет. Хорошо! Завтра она получит книжку, и они вместе пойдут в банк брать деньги назад.

– А тебе, Куликов, – обратился Густерин к орловскому мещанину, – мещанская управа будет выдавать по пять рублей в месяц для семьи, пока вырастут дети. Если бы ты мог перестать пить…

– Не могу, ваше превосходительство! Я помру, если брошу пить. Вы помните, какой я приехал в Петербург, и посмотрите теперь на меня!

Действительно, он имел вид чахоточного накануне смерти. Ввалившиеся щеки, стеклянные глаза и смертельная бледность; он едва двигался; руки, ноги тряслись.

– Может быть, тебя в больницу положить?

– Ваше превосходительство! Прикажите лучше дать мне полуштоф, и я сразу поправлюсь! Спросите у господина Павлова.

– Ты теперь свободен. Вот тебе десять рублей. Билет до Орла ты получишь бесплатный. Когда Макарку судить будут, ты можешь отказаться приехать – это твое право. Я не хочу тебя задерживать, поезжай с богом.

– Покорнейше благодарим, ваше превосходительство! – И Куликов, поклонившись в пояс, вышел.

– Ну, а с вами что же мне делать? – обратился Густерин к бродяжкам, смиренно столпившимся в углу кабинета.

– Не погубите, ваше превосходительство!

– Да кто вас губит?! Сами вы себя губите! Ну, как я вас выпущу? Куда вы пойдете, что будете делать? Ни угла, ни гроша денег, ни работы! Да и работать вы не станете! Ну, что я поделаю? Не могу же я воров плодить в столице! Вы судились?

– Судились.

– За кражи?

– Да.

– Сколько раз?

– Он восемнадцать, а я одиннадцать; Илья больше двадцати.

– Вот видите! Ну, как же я вас выпущу? Дай вам денег, – вы все равно сейчас их в кабак снесете! Господи, вот наказание – народ! Молодые, здоровые, и ничего с вами не сделаешь!

Густерин позвонил.

– Попросите господина Ягодкина.

Через минуту вошел помощник Густерина.

– Что мы с ними будем делать?

– Вышлем этапом на родину.

– Который раз?

– Илья сорок восьмой раз, а эти двое еще больше.

– Каждый этап с одеждой обходится больше тридцати рублей! Чего они стоят казне?!

Ягодкин удивленно посмотрел на Густерина.

«Что с ним? – подумал он. – Расфилософствовался, точно в первый раз эту процедуру проделывает; каждый год тысяч пятнадцать высылаем!»

– И себя, да и их жаль, – проговорил Густерин задумчиво. – Погибшие безвозвратно! Ума не приложу! И сколько раз доказывали необходимость рабочих домов, колоний, поселений – и все ничего не создается! А десятки тысяч рублей переводятся на праздную высылку. Возьмите их к себе, – раздраженно произнес Густерин Ягодкину, указывая на бродяжек. – Делайте, что хотите!

Бродяжки не смели возражать и тихо поплелись за Ягодкиным.

– Карета для душегуба готова, – доложил вошедший Петров. – Прикажете отправить его?

Густерин как бы очнулся из неприятного забытья.

– Подана? Постойте, я сам посмотрю!

Он вышел во двор. Душегуб стоял около самой кареты, с тремя полицейскими. На лице злодея играла та же отвратительная улыбка.

– Сажайте, – приказал Густерин.

Макарка вошел в карету; за ним вскочили два агента, жандарм и Петров.

– Так! Ну, теперь не уйдет!

– Ой, смотрите, не рано ли хвалитесь! – прошептал Макарка.

Карета тронулась. Густерин проводил ее взглядом и тихо пошел в кабинет. Он чувствовал усталость. Утомила его эта постоянная тревога за Макарку. С той минуты, как злодей скрылся в своей квартире, Густерин не имел покоя ни днем, ни ночью. А теперь, когда тот в его руках, он тревожится за целость душегуба.

– Не придумаешь ведь, что он может выкинуть!

Густерин приказал подать одеваться и заложить коляску. Он решил проехаться по островам и оттуда обедать к Елисееву. Нужно немного развлечься, дать отдохнуть нервам.

Все готово. Экипаж у подъезда. Густерин, довольный собой и предстоящей прогулкой, застегивал перчатку и отдавал последние приказания швейцару, как вдруг к подъезду вскачь подъехал на извозчике Петров. Один вид его говорил, что произошло нечто неожиданное, экстраординарное. У Густерина даже сердце замерло.

– Макарка бежал? – закричал он, не давая Петрову произнести ни слова.

– Имею честь доложить вашему превосходительству…

– Да говорите же убежал или нет? – топнул ногой Густерин.

– Никак нет. Позвольте доложить…

– Ну, теперь докладывайте. Уф, отлегло!

– Подлец Макарка в то время, как стоял здесь на дворе около кареты, успел отвинтить гайку колеса. Едва мы проехали сажен двести, как колесо отвалилось, карета упала на бок. Раньше, чем поняли, в чем дело, Макарка был уже на улице и скрылся в воротах дома. Мы все бросились за ним. Он успел вскочить на каретный сарай и отчаянным прыжком очутился на другом дворе. Еще момент, и он скрылся бы из нашего вида, но жандарм выстрелил, и Макарка, обливаясь кровью, упал. Тут его схватили.

– Рана тяжелая?

– Врач еще не осматривал. Я поехал доложить вам.

– Благодарю. Поедемте вместе.

– Не подстрели его жандарм, наверное, скрылся бы…

– Пожалуй. Одеть его в арестантскую одежду мы не имели права, а в своем туалете он ушел бы. Что за дерзкий злодей?! Днем, в центре города, пытался уйти от четырех конвойных!

– Скажите лучше – ушел!

– Как вы могли выпустить его из кареты?

– Он ударил в висок агента, так что тот кубарем выкатился, а он через него.

– Негодяй! Агент оправился?

– Да, через несколько минут пришел в себя.

Они подъехали к дому, куда вбежал Макарка. У ворот стояла густая толпа. Все знали уже о происшедшем.

– Где он? – спросил Густерин.

– Сейчас отправили в Обуховскую больницу. Рана очень серьезна; пуля засела в позвоночнике.

– Почему в Обуховскую? Там он может уйти! Немедленно нарядите шесть агентов, не отходите от постели, – горячился Густерин, – этот арестант и с пулей в груди уйдет!

– Поедете в Обуховскую?

– Разумеется! Скорее пошлите туда агентов, дайте знать следователю.

– Вероятно, следователя известили.

– Карету, скорее карету, едемте!

И Густерин, забыв скачки, обед, отдых, помчался в Обуховскую больницу.

Одновременно с ним подъехал следователь.

– Арестант тут? – спросил Густерин дежурного врача.

– Здесь.

– Раненый?

– Да.

– Где он лежит?

– В шестой палате. Он очень опасен. Сейчас будет консилиум.

– Славу богу, – произнес облегченно Густерин, – не ушел! Теперь придется самому дежурить до выздоровления, а то опять упустят!

– Мало надежды на выздоровление, – произнес дежурный врач.

– Вы не знаете этой чудовищной натуры! Он выживет! Это не простой смертный!

– Едва ли. А впрочем…

– Можно пройти к нему?

– Вам, разумеется, можно. Пожалуйте, я проведу.

46
В Москве

Павлов с Петуховым и Ганей были встречены единоверцами Москвы с распростертыми объятиями. Павлова принимали как своего будущего сочлена, решившегося покинуть раскол, а Петухов давно пользовался общим уважением, и его семейное горе вызывало искреннее сочувствие в Москве. Когда дошли известия об отравлении Макаркой-душегубом своего тестя, в единоверческой церкви было отслужено молебствие о выздоровлении раба Божия Тимофея. Не удивительно, что с приездом в Москву дорогих гостей окружили нежными заботами и попечением. Здоровье Петухова и Гани быстро поправлялось, хотя печать пережитого легла на них неизгладимо! Прежней бодрости духа, крепости, нравственной силы и радостного отношения к жизни не могло уже быть, когда эта жизнь дала им столько горьких и совершенно беспричинных кар! Тимофей Тимофеевич, доживший до глубокой старости, не подозревал даже, что без всякой вины или преступления можно получить столько горя, страданий и ужаса! А Ганя, та даже не верила в существование на земле беспричинного зла; ей казалось, что если иногда бывают страдания людей, то непременно по их собственной вине. В своей наивной простоте она не подозревала, что люди могут губить ближних только потому, что они злы, завистливы, жестоки. Потому-то она так храбро пошла, еще девушкой, к Куликову просить его отказаться от ее руки! Она была уверена, что этого визита будет совершенно достаточно для устранения всех возникших недоразумений. Увы! Один год жизни разбил все ее иллюзии и дал ей такой жизненный опыт, что самая жизнь потеряла в ее глазах половину своей прелести. И стоит ли, в самом деле, жить на земле, где могут существовать подобные Макарки-душегубы и где люди живут только для того, чтобы страдать и заставлять страдать других?!

«А Павлов?.. – приходило ей на ум. – Разве он тоже такой? Отчего он не явился раньше Куликова? Может ли она теперь сделаться не только его, но, вообще, чьей-либо женой?» – Этот вопрос оставался у нее неразрешенным, несмотря на всю трогательную заботу Павлова.

Они остановились у родственников Павлова, где сам он провел свое детство и отрочество, и потому семейство Полониных относилось к Павлову как к своему близкому человеку, а Ганю лелеяли, как его невесту. Петухов и дочь нашли здесь действительно ту тихую гавань, в которой так нуждались после ужасной пережитой бури, едва не стоившей им жизни.

Одно только беспокоило их – как там Макарка?! Неужели он бежал или сумел оправдаться? Степанов писал им почти каждый день, но редко упоминал о Макарке и то как-то неопределенно. Павлов пробовал писать Д. И. Густерину, усердно прося почтить его уведомлением, но управление сыскной полиции не входит с частными лицами в переписку, и потому ответа он не получил. Между тем, у него было в Москве и другое важное дело – переход в единоверие. Это дело требовало религиозного сосредоточения, подготовки и соблюдения разных формальностей, тогда как Макарка и Ганя не выходили у него из головы.

Семейство Полониных состояло из стариков – мужа и жены, людей очень зажиточных, ничем не занятых и посвящавших все свое время дому и церкви; они никуда не ходили, кроме своего приходского храма, и невольно влекли за собой своих гостей. Петухов, Ганя и Павлов не стали пропускать почти ни одной службы. В их жизни наступил период религиозного увлечения. Благочестивые сами по себе, они никогда прежде не увлекались делами веры и религии. Вот это-то «равнодушие» к церкви, – как выражался Полонин, – они и приняли за причину всех их бедствий.

Назначен был день присоединения Павлова к православию на правах единоверия. Как раз в этот день, рано утром, пришла телеграмма от Степанова:

«Макарка, арестованный, пытался бежать, но был настигнут жандармами и опасно ранен. Жизнь его в опасности».

– Вот благословение, которое, как награда, ниспосылается мне Господом, – произнес Павлов.

Петухов, прочтя телеграмму, перекрестился, а Ганя только тяжело вздохнула. Все они горячо молились в церкви, где впервые Павлов присутствовал, как единоверец.

47
Макарка при смерти

– Где он? Где Макарка?! – в один голос произнесли Густерин и следователь.

– Тс! Консилиум решает вопрос об извлечении пули! Сейчас будут делать операцию, хотя надежды почти никакой, – ответил дежурный врач.

– Помните, господа, что это не человек, а душегуб Макарка! С этим злодеем церемонии излишни, я хорошо знаю это по опыту, – возразил Густерин.

Они вошли в палату. На операционном столе лежал обнаженный Макарка. Издали он походил на труп орангутанга, покрытый густыми черными волосами. Только на левой руке было выжженное пятно. Следы какого-то каторжного знака. Всклокоченная голова, искривленные страданиями черты лица производили страшное впечатление.

– Такого ужасного человека нам не приходилось еще встречать, – говорили врачи-консультанты.

– Такого человека и не бывало еще среди разбойников, – подтвердил Густерин.

– Так это и есть Макарка-душегуб, – удивленно произнес один из врачей, – ну, подлинно, исчадие ада! Сам сатана, воплотившийся на земле! Посмотрите его мускулы, кости, череп! Настоящий дьявол.

Макарка открыл глаза и тяжело вздохнул.

– Не хотите ли сказать что-нибудь, – наклонился к нему врач. – Мы будем делать сейчас операцию, вы можете умереть. Может быть, пригласить священника.

– Будьте вы все прокляты, – прошипел умирающий.

– Оставьте его! Режьте как хотите, – громко сказал Густерин.

Макарка перевел на него глаза и остановил взор, полный ненависти.

– Доктор, – слабо произнес он, – я умираю. Перед смертью я хочу сказать всю правду! Слушайте. Этот человек, начальник сыскной полиции Густерин, украл у меня сто тысяч рублей и на пятьдесят тысяч бриллиантов! Пусть у него отнимут! Я дал ему их как взятку за свободу, но он обманул меня! Моя жена Ганя отравила отца своего и меня хотела отравить, но я не дался! Врать я перед смертью не буду! Еще слушайте! В подвалах моих нашли два трупа – это жертвы Тумбы; я сам ничего не знал! Клянусь вам моею душою, которая расстается с телом; клянусь прахом своим! Верьте умирающему. Мне все равно!

– Приступим скорее к операции. Надо дать ему хлороформа.

Макарка приподнял голову.

– Не режьте меня, прошу вас, я все равно умираю, дайте спокойно умереть.

– Вы священника не хотите?

Он с сердцем махнул головой и начал метаться и скрежетать зубами.

– Какая ужасная сила воли!

Через минуту Макарка успокоился.

– Надо приступить к операции, – произнес врач.

– Ну, так начинайте.

Врачи засуетились. Густерин наклонился к уху следователя.

– А слышали вы, что он говорил?

– Да. Это клевещет человек, собирающийся перейти в иной мир.

Макарка то и дело судорожно подергивался. Вот он открыл опять глаза.

– Позовите ко мне жену, тестя – я хочу проститься.

– Их нет, они в Москве.

– Так передайте им, что я проклял их раньше, чем испустить дух. Живой или мертвый, я буду сосать их кровь до последней капли! Скажите им…

– Макарка, опомнись! Как тебе не стыдно! Ведь ты умираешь! – подошел к нему Густерин. – Не хочешь ли ты принести повинную. Сознайся, раскайся, еще есть время, пока ты…

Макарка приподнялся и хотел было схватить правой рукой за горло Густерина, но это ему не удалось.

– Мы сейчас начинаем операцию, – заговорили врачи.

– Пойдемте, Дмитрий Иванович; нам дадут знать об исходе.

– Конечно… Мы пришлем к вам дежурного фельдшера. Операция начинается.

Все вышли. Густерин, совершенно оправившийся, вспомнил о своем намерении совершить прогулку по островам и заехать к Елисееву.

– Поедемте вместе, – предложил он следователю.

– С удовольствием, я чувствую себя очень усталым.

Только на Троицком мосту они вздохнули свободнее. Повеяло прохладой. Наступивший вечер обещал быть чудным. Солнце склонилось к западу. На Стрелку ехало множество экипажей. Густерин откинулся на подушку коляски и дышал полной грудью.

– Да, давно не приходилось мне переживать таких тяжелых дней, как с этим проклятым Макаркой!

– Действительно, экземпляр редкостный, но вы таки уходили его!

– А чего он мне стоит? Верите ли, три месяца не сплю, не ем спокойно!

– Верно, верно, сам вижу ведь! Поедемте прямо к Елисееву.

Коляска понеслась по Каменному острову и через пять минут остановилась у подъезда уютной дачи, утопающей в зелени.

Они прошли на верхний балкон, откуда открывался живописный вид на Среднюю Невку с яхтенной флотилией и садами противоположных дач. Везде – масса гуляющих и наслаждающихся прелестью теплого летнего вечера.

Подали водки, закуски. Густерин налил две рюмки и только что успел поднести ко рту, как в дверь тихонько постучались.

– Войдите.

На пороге появился чиновник Петров.

– Имею честь доложить вашему превосходительству…

– Бежал?!

– Никак нет-с. Помирает… Не перенес операции… Врачи оставили…

– Умирает! – воскликнули оба и вздохнули с облегчением. – Наконец-то!..

– Больничная администрация ждет распоряжений.

– Поедемте, – встал Густерин, – надо покончить!

– Идем, что же делать!..

Коляска понеслась обратно в город.

– Вы будете ждать конца? – спросил Густерин.

– Посмотрим… Если не долго…

– Странно… Обыкновенно, когда присутствуешь при акте смерти, чувствуешь что-то щемящее; жутко как-то видеть смерть рядом, а сегодня, напротив, ощущаешь чуть ли не приятное, точно тяжесть какая-то с плеч свалилась, избавились от давившего кошмара.

– Действительно… Приходилось видеть и преступников умиравших, но они умирали не так. Все-таки чувствовалось, что там – люди, а здесь не человек, совсем не человек.

– Именно. Отсутствие человечности во всем, даже в смерти.

Коляска остановилась.

– Где главный врач?

– У себя.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации