Текст книги "Любовные письма с Монмартра"

Глава 11
Добрые души

Вот-вот наступит май, и я снова съездил на кладбище.

Случилось ли это из-за бесконечных переживаний насчет Катрин, или же виной всему был холодный ветер на мосту дез Ар в тот вечер, когда мы встречались с Александром в районе Бобур, а может быть, все дело в приятеле Артюра по детскому саду Максиме, который приходил к нам в гости и все время, пока мы играли в зайца и ежика, немилосердно меня обкашливал. В общем, я подхватил вирус и заболел таким гриппом, что мало никому не покажется. Голова разламывалась, все кости ныли – такого со мной давно не бывало, не припомню за последние годы ни одного случая, чтобы у меня вообще поднималась температура. Зато теперь всего хватило сполна. Я с трудом мог дотащиться от постели до ванной и обратно, с утра помочь Артюру одеться, а вечером поставить ему какой-нибудь фильм – и все.

В это время я на себе почувствовал, что значит, когда рядом есть добрые души. Они слетелись на помощь со всех сторон. Maman отсоветовала мне обращаться к врачу: «От гриппа они все равно ничем не помогут. Сидя у них в очереди, ты только подхватишь новые вирусы». Она заходила ко мне каждый день, чтобы приготовить еду, и должен сказать, что за две недели болезни я странным образом даже прибавил в весе. Элоди – так звали мать приятеля Артюра, который уже успел вылечиться, – заходила утром и отводила детей в детский сад. Катрин сразу же предложила приводить Артюра из детского сада, иногда она забирала его к себе поиграть, а мне, как больному, приносила гостинцы, и я с благодарностью их принимал.

Даже Александр, питающий настоящую фобию ко всякой заразе, два раза меня навещал. Он прикрывал рот галстуком и устраивался на стуле как можно дальше от дивана, на котором я лежал.

В это время я помногу спал. Мой организм самостоятельно боролся с вирусами, снимая с меня всякую ответственность, а я только мирно дремал, приняв болеутоляющую таблетку, в комнате с задернутыми занавесками.

Один раз мне приснилась Элен, она возникла передо мной улыбающаяся, в белом одеянии и с венком из маргариток на голове, и я подумал: «Такая теперь, по-видимому, мода на небесах». Она нежно поцеловала меня в губы и сказала:

– Вот решила проведать тебя. Как ты себя чувствуешь, Жюльен? У тебя все хорошо?

– Сейчас да, – ответил я и вздохнул с облегчением, увидев, что она пришла. – Пожалуйста, не уходи, Элен! Ты так мне нужна.

– Ну что ты, Жюльен, mon petit fou[46]46
  Дурачок (фр.).


[Закрыть], – рассмеялась она негромко. – Я и так всегда с тобой, разве ты не знал?

Она села рядом с моей кроватью и ласково убрала мне со лба взмокшие волосы, а я схватил ее руку, такую нежную и тонкую. «Буду держать ее и не отпускать», – подумал я про себя. – Никогда больше не выпущу эту руку из своей». Я блаженно смежил веки: теперь все хорошо, Элен со мной, и я крепко держу ее руку в своей.

Проснувшись, я с изумлением обнаружил, что все еще держусь рукой за деревянный столбик кровати.

Однажды вечером (к тому времени я уже пошел на поправку) Катрин привела из детского сада Артюра и, перед тем как уйти, с нерешительным видом задержалась в комнате. Видно было, что она хочет сказать что-то важное. Из детской комнаты слышно было пение Артюра, он сидел за своим детским столиком и рисовал восковыми карандашами картинку за картинкой – это было его новое увлечение. Приложив палец к губам, Катрин тихонько прикрыла дверь.

Я приподнялся с подушки: что это она там затеяла?

– Жюльен, нам надо поговорить, – сказала она приглушенно и устроилась в мягком кресле напротив дивана. – Это касается Артюра.

– А что с Артюром? – встревожился я. – Что с ним случилось? Его обижают дети в детском саду?

Сейчас столько пишут в газетах о том, как дети в группе вдруг начинают обижать и высмеивать кого-нибудь одного.

– Нет-нет, ничего такого, – продолжила она нерешительно.

– Ну тогда что же?

Она вдруг вся залилась краской:

– Артюр меня сегодня спросил, не стану ли я его новой мамой.

– Что-о? С чего он это взял? – спросил я подозрительно.

– Вот и я его о том же спросила, и он сказал, что утром мадам Гренуй заговорила с ним на лестнице. Она сказала, что его, бедняжку, можно только пожалеть, так как его бессердечный папаша, похоже, уже забыл маму и завел себе новую женщину – учительницу из квартиры напротив, к которой ходит тайком. «Наверняка у тебя скоро появится мачеха, бедный мальчик», – сказала она ему.

– Вот старая ведьма! – Я ощутил мгновенный прилив адреналина. – Да я ей шею сверну!

– Нет, лучше не надо, а то Артюр останется еще и без отца. Но откуда ей такое пришло в голову?

Я со вздохом опустился снова на подушку.

– Да понимаешь, – сказал я смущенно, – она меня тогда видела. Ну, знаешь, когда я рано утром выходил из твоей квартиры. А тут вдруг, гляжу, она вышла на порог и этак ехидно на меня посмотрела.

Катрин усмехнулась, но тотчас же ее лицо снова стало серьезным.

– Ты бы поговорил с Артюром и как-то ему объяснил. Я сказала ему, что мы просто хорошие друзья.

Она неуверенно посмотрела на меня, и в ее взгляде было какое-то непонятное выражение.

– Я же правильно сказала? Да?

– Ну конечно, – успокоил я ее. – Ты все сделала правильно, Катрин. А я потом поговорю с Артюром.

– Хорошо.

Она встала, взяла свой портфель и отворила прикрытую дверь:

– Тогда до завтра.

Она махнула ладонью, я тоже помахал.

– И еще… Катрин!

– Да?

– Спасибо за все.

Вечером я в который раз сел смотреть с Артюром «Робин Гуда». Мы устроились рядом на диване: он в пижамке, с коричневым медвежонком, я в полосатой пижаме. На диване у нас стояла миска с чипсами, из которой мы по очереди угощались. Артюр уютно свернулся под одеялом и радостно визжал, когда Робин Гуд устраивал очередную проделку и ноттингемский шериф оказывался в дураках.

Когда после множества захватывающих приключений хитрый Робин заключил в объятия свою Мэри-Энн и вокруг парочки закружилась туча сердечек, Артюр радостно выдохнул.

Затем он повернулся ко мне.

– Знаешь что, папа… – сказал он и захихикал.

– Нет, не знаю, малыш, но ты же мне, наверное, расскажешь?

Я взял его на руки, и он прислонился головкой к моему плечу.

– У меня тоже есть подружка, – произнес он мечтательно.

– Что-о? – удивился я. – Не рановато ли, Артюр? Тебе же еще только четыре года.

– Нет, папа, – заверил он меня серьезно. – И у Максима тоже подружка.

– Вот оно что, – сказал я.

Ну что я могу понимать? Я же всего лишь отец!

– Но моя красивее, – продолжал Артюр. – У нее рыжие кудри, как у мамы. – Со счастливым вздохом он потянулся на диване. – Джульетта – самая красивая девочка в группе «Смурфиков». Ее мама – итальянка, – заявил он с гордостью.

– Это… это же просто здорово! – Я был немного растерян. – И… и что надо делать, если у тебя появилась подружка? – осторожно приступил я к расспросам.

– Ой, папа! – сказал он. – Да это же все совсем просто. – Он зачерпнул горсть чипсов и с удовольствием принялся жевать. – Ты выбираешь девочку, а затем подходишь и спрашиваешь: «Хочешь дружить со мной?» И тогда она отвечает: «Да». – При этих словах Артюр быстро глянул на меня. – Это если она ответит согласием… – сказал он мне в разъяснение (и я не мог сдержать улыбку), – тогда вы целуетесь и уже ходите вместе.

– О… Вау! – воскликнул я с облегчением. – И она, то есть Джульетта, с первого раза ответила тебе согласием, когда ты ее спросил?

– Да, – радостно подтвердил он и снова прижался ко мне. – Теперь мы за столом всегда садимся вместе и занимаем место друг для друга. Она говорит, что я клевый.

– Ну конечно же ты у нас клевый парень, – сказал я, потрепал его по волосам и решил сразу взять быка за рога.

– Знаешь, Артюр, я тоже должен тебе кое-что сказать.

Он сделал большие глаза.

– Про Катрин? – спросил он.

Я кивнул:

– Да. Мы с Катрин друзья, но… мы вместе не ходим, понимаешь?

Он неуверенно кивнул.

– А мадам Гренуй сказала…

– Мадам Гренуй – сварливая старушка, которая любит наговаривать на людей и рассказывать всякие глупости, – перебил я его. – Однажды утром она увидела, как я выходил от Катрин, а ты тогда был в Онфлёре с бабушкой. Но я просто утешал Катрин, потому что она осталась совсем одна в день рождения. Вот я и просидел у нее до утра, чтобы ей не было так грустно. – По крайней мере, мои слова не были сплошным враньем. – Я думаю, ты это понимаешь.

– Да, папа, конечно, – сказал Артюр, видимо успокоенный моими словами. – Катрин мне тоже уже сказала, что вы с ней просто друзья.

– Так и есть, – кивнул я с облегчением.

– Только знаешь что?

– Нет. И что же?

– Если хочешь, то пускай она будет моей новой мамой, это ничего. Она же добрая. Совсем не такая, как злая мачеха в «Золушке». – И тут он сладко зевнул.

– Тут ты совершенно прав, – сказал я. – Но все равно мы с Катрин просто друзья. И так оно и останется.

Он сонно кивнул, и я отнес его в постельку.

В эту ночь мне приснилась рыженькая девчушка по имени Джульетта. Она сидела в онфлёрском саду на больших качелях под старой пинией и радостно качалась, а мой сын стоял сзади и раскачивал ее, восклицая: «Выше, Джульетта, еще выше!»

Спустя несколько дней я снова вышел на улицу. Небо над Парижем сияло лазурной голубизной. Настал май, в парках распускались цветы и деревья. В лицо мне светило жаркое солнце, а в куртке у меня лежало длинное письмо к Элен, написанное за эти дни. Хотя я тогда был болен, мне было о чем ей рассказать.

Я спустился в метро. Как мне показалось, лица у людей были несколько приветливее, чем обычно. Глядя на букет весенних цветов, который я купил, я порадовался, что положу такую красоту на могилу Элен.

Кладбище Монмартра выглядело как райский сад, одетый буйно распустившейся зеленью. В листве щебетали птички, и воздух был напоен ароматом цветущих каштанов.

Вдыхая полной грудью свежий воздух, я быстрым шагом вышел на нужную дорожку, затаившуюся в дальнем углу кладбища, куда редко забредали посетители. Когда я тут был с Артюром в последний раз, неподалеку трудилась Софи. Очевидно, эта работа была закончена: каменный ангел, чье крыло она уже починила, стоял с довольным видом. А Софи нигде не показывалась.

Еще несколько шагов, и вот передо мной могила Элен. В первый миг, подойдя к бронзовому ангелу, я взглянул на него растерянно.

– Я надеюсь, что ты не держишь на меня обиды, Элен, – произнес я тихонько, невольно вспомнив при этом свое отчаянное письмо, которое принес две недели назад. – Я довольно долго не давал о себе знать, потому что болел.

Пошарив за памятником, где была спрятана ваза для цветов, я отступил на шаг и полюбовался ярким букетом, так и светившимся среди зелени плюща. Затем вынул из-за пазухи письмо, нажал на кнопку и открыл тайник. Каково же было мое удивление, когда я собрался положить внутрь новое письмо! Я не верил своим глазам, но сомневаться не приходилось.

Тайник был пуст: все письма из него исчезли.

А на их месте лежало каменное сердечко.

Глава 12
Есть многое на свете, друг Горацио…

Вот уже час, как я сидел на ступенях, ведущих к базилике Сакре-Кёр, глядя на раскинувшийся внизу город. Под безоблачным небом сверкал на полуденном солнце Париж. Вокруг меня кипела жизнь. Студенты, расположившиеся со своими рюкзаками на широкой каменной лестнице закусить багетом. Туристы, которые остановились на ступеньках в нерешительности: что же лучше – сделать селфи у напоминающей кондитерское изделие белой базилики или на фоне грандиозной панорамы города? Целующиеся влюбленные, счастливые от сознания того, что находятся здесь, высоко над городом, в таком знаменитом месте, которое для большинства людей является воплощением романтики. Даже я однажды вечером поднимался сюда с Элен, чтобы посидеть на этих ступенях. Тогда было тихо, а город внизу сверкал морем огней.

Я раскрыл ладонь, в которой по-прежнему лежало каменное сердечко. Глядя на него, я все еще не мог поверить своим глазам. В голове роились странные мысли.

Обнаружив, что все мои письма куда-то исчезли, я еще долго стоял у могилы. Прижав к сердцу камешек, я глядел на бронзового ангела, не в силах оторвать глаз. Я был словно громом поражен. «Боже мой, – прошептал я, чувствуя, как у меня бешено колотится сердце, – неужели это была ты, Элен?»

Наконец я положил новое письмо в тайник и крепко закрыл дверцу. А затем удалился с кладбища, не глядя по сторонам. Я пустился куда глаза глядят по улицам Монмартра, как будто спасаясь от невидимой погони, растерянный и слишком взволнованный, чтобы завернуть в какое-нибудь кафе. Ноги сами принесли меня сюда, на самую высокую точку Монмартра.

Я снова принялся разглядывать камень в своей руке. Мое сердечко было не такое, как те украшенные розочками сердечки, которые иногда продаются в цветочных магазинах. В сущности, это был просто розоватый, блестящий, неправильной формы камешек, немного напоминающий сердечко. Такой камешек, если повезет, блеснет тебе в горном ручье, и ты уносишь его домой, достав из бурливого потока.

Я снова зажал камешек в ладони и устремил взгляд на горизонт, который утонул в полуденном мареве. Может ли это быть? – спрашивал я себя. Может ли быть так, что при каких-то особенных, непостижимых для ума условиях это явилось ответом на мои горячие мольбы в последнем письме? Что еще могло означать это сердечко, как не любовь, вечную любовь?

Я перевел дыхание. Надо успокоиться, Жюльен. Давай-ка спустись на землю! – призвал я себя к порядку. Знак от покойницы с того света! Не слишком ли это? Такое бывает только в романах, где в самых удивительных ситуациях вдруг появляются путешественники во времени или человек, пребывающий в коме, выходит из тела, чтобы самолично участвовать в каких-то событиях. Это же просто абсурд!

Однако – абсурд ли? Разве так уж это невероятно?

Все мои письма исчезли – это я, во всяком случае, видел сам. Кто знал о них? Я никому не рассказывал ни о письмах, ни о тайнике. У меня мелькнула мысль об Артюре, который недавно увидел, как я клал письмо в тайник, но с тех пор Артюр ни разу не был на кладбище, да и кому он мог об этом рассказать? Нет, покачал я головой. Исчезновение писем должно было иметь другое объяснение.

Разумеется, чисто теоретически кто-то мог случайно обнаружить тайник и просто из любопытства забрать письма, но это казалось мне крайне маловероятным. Да и кому, в самом деле, могло это прийти в голову? У кого поднимется рука на такую личную переписку? Да еще на кладбище?

Например, у писателя в погоне за хорошим сюжетом, пронеслась у меня в голове мысль, и я невольно про себя усмехнулся.

Я ведь не раз видел, что незнакомые люди останавливаются у могилы Элен. Может быть, находятся сумасшедшие, которые уносят с кладбища вещи на память и коллекционируют их, как фанаты – автографы музыкантов?

Но даже если кто-то случайно обнаружил письма и взял их оттуда, не устояв перед искушением, остается еще каменное сердечко. Почему кто-то вздумал подложить мне в тайник сердечко? Кто, кроме Элен, мог такое сделать?

Эта мысль вызывала, конечно, беспокойство, но чем больше я над нею раздумывал, тем сильнее меня завораживала фантастическая идея, что сама Элен пожелала подать мне знак этим сердечком. Она хотела сказать, что простила мне историю с Катрин и что любит меня.

Я взглянул на небо, и вот, пока я сидел на ступенях у базилики Сакре-Кёр, все стало казаться мне совершенно логичным. Ведь говорит же у Шекспира Гамлет: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». («There are more things in heaven and earth, Horatio, than are dreamt of in your philosophy».) И я удовлетворенно кивнул, вспомнив эти часто цитируемые слова. В сегодняшний солнечный майский день они обрели для меня гораздо более весомый смысл, чем для самого Гамлета.

Разве не происходят в жизни сплошь и рядом совершенно необъяснимые вещи? Срывающиеся со стены в момент чьей-то смерти зеркала? Влюбленные, одновременно пришедшие на мост, где произошла их первая встреча? Да и сам Эйнштейн – а уж он-то великий ученый и общепризнанный авторитет – сказал, что путешествия во времени возможны и не противоречат законам физики. Все мы только люди с ограниченным человеческим кругозором. Как знать, что скрыто за его пределами?

Сердечко, которое я держал в своей руке, одновременно смущало меня и воодушевляло ощущением посетившего меня чуда. И тут на меня упала какая-то тень.

Передо мной стояла рыжеволосая девушка с веснушками на лице, одетая в джинсы и голубую майку с надписью «Getting better and worse at the same time»[47]47
  «В чем-то получше, в чем-то похуже – то и другое вместе» (англ.).


[Закрыть], и протягивала мне смартфон так, как будто меня вызывают из космоса.

– Не могли бы вы? – попросила она с забавным акцентом, глядя на меня с улыбкой.

– Мог бы что? – переспросил я растерянно, уставившись на нее, как на привидение. – А кто говорит?

Она удивилась, тряхнула волосами и рассмеялась:

– Ха-ха-ха! Да нет же! Я спрашивала, не могли бы вы меня сфотографировать, месье?

– Ах это! Ну да, конечно! – промямлил я. – Прошу прощения!

Надо же так замечтаться! Я засунул сердечко в карман и взял в руку ее смартфон, где уже была включена камера. Девушка поднялась на несколько ступенек выше и встала на фоне базилики, белоснежный купол которой высился у нее за спиной на фоне синего неба.

– Но так, чтобы в кадр попала базилика, – напомнила она и непринужденно попозировала для нескольких снимков.

– Merci beaucoup![48]48
  Большое спасибо (фр.).


[Закрыть] – сказала она, просматривая получившиеся снимки. – Да, очень хорошо вышло. Lovely! Very lovely! – Затем, подняв голову, спросила: – Скажите, а вы здешний?

Я кивнул.

– Ах, тогда вы, наверное, можете мне объяснить, как лучше всего добраться отсюда до «Консулата», – я имею в виду ресторан…

Она деловито достала из сумки план города и нечаянно выронила при этом книжку. Одновременно нагнувшись, чтобы поднять, мы стукнулись лбами.

– О! – сказал я, протягивая ей книжку. – Вы читаете стихи?

– Yes, – сказала она, прижимая стихотворный сборник к груди. – Я люблю Жака Превера. Сейчас я пишу о нем дипломную работу на степень бакалавра и потому на полгода приехала в Париж. Знаете стихотворение про сад? «Le jardin». Оно просто чудесное!

У нее заблестели глаза, а я пережил состояние дежавю.

– Конечно же знаю, – улыбнулся я в ответ.

Каждому, кто был молод и влюблен, довелось когда-нибудь наткнуться на это стихотворение – самые прекрасные строки, когда-либо написанные о поцелуе.

– Кто же его не знает?

Следуя тайному сценарию, я чуть было не спросил студентку, не захочет ли она выпить со мной чашечку кофе, но тут она сказала:

– Ну где же он, этот «Консулат»? У меня там прямо сейчас назначена встреча.

Мы склонились над картой города, и я показал девушке дорогу.

– Если идти в эту сторону, прямо туда и придете! – крикнул я ей вслед, когда девушка бегом бросилась вверх по лестнице.

Напоследок она еще раз обернулась:

– Спасибо, месье! Всего вам доброго!

– Эй, погодите! А как вас хоть зовут?

Я ожидал, что она скажет: «Элен» или «Эллен».

– Кэролайн! – со смехом крикнула она на бегу.

Вскоре, неторопливо проходя по улице, где находился «Консулат», я увидел ее сидящей там на солнышке. Она что-то весело говорила молодому человеку. Проходя мимо и не замеченный ею, я размышлял о загадочном круговращении жизни, в котором все повторяется и все связано одно с другим. Вообще-то, я не верил в приметы и знаки, но события сегодняшнего дня, пожалуй, и Фому неверующего заставили бы поверить в воскресение из мертвых.

Да, так оно и было. Я, конечно, не мог знать наверняка, что каменное сердечко у меня в кармане было знаком свыше, но я верил в это, как птичка в пословице, которая верит в рассвет, когда он еще и не думал наступить.

По крайней мере, встреча с рыжеволосой студенткой навела меня на хорошую мысль. Придя домой и порывшись на полках, я отыскал среди книг стихотворение Жака Превера, а затем сел за письменный стол и написал новое письмо к Элен.

Моя ненаглядная возлюбленная!

Четырнадцатое мая отныне стало для меня, кажется, навсегда особенным днем. Ибо отныне, с этого дня, я навсегда уверовал, что ты все время со мной, мой ангел, как ты сама сказала мне во сне, когда я лежал в лихорадке. Ты – не только тело, тлеющее в могиле на кладбище, – ты где-то существуешь. Одно то, что человек умер, еще не значит, что его больше нет.

Сегодня я съездил на кладбище, чтобы наконец снова отвезти тебе письмо. Но как же велико было мое удивление, когда я обнаружил, что мой тайник опустел, а вместо пачки писем, которые там уже накопились, я нашел камешек в виде сердечка. Вот он лежит передо мной, в то время как я тебе пишу, и вопреки всем доводам разума я все же смею надеяться, что этот камешек – привет от тебя, любимая. Помнишь, я писал тебе, как я мечтаю хоть разок получить от тебя ответ? И вот теперь у меня такое впечатление, что я его получил.

Сегодня утром, Элен, когда я увидел пустой тайник и обнаружил в нем сердечко из камня, у меня на секунду замерло сердце. От испуга, от радости. Я бродил по улицам Монмартра, пытаясь осмыслить, что же произошло. То мое сердце ликовало от счастья, то снова меня одолевали сомнения. Ведь так не бывает! Или все же бывает? Мое сердце, которому так хочется верить, и мой рассудок, который не верит в сказки, вступили в отчаянную борьбу. В таком состоянии я плелся, поднимаясь к вершине, разрываясь между «не может быть» и «вдруг все-таки может», а когда добрался на самый верх, повстречал на ступенях Сакре-Кёр ее, девушку с рыжими волосами, напомнившую мне тебя. Как и ты, она любит стихи, хотя не Гейне, а Превера. Завязался диалог, мне уже в чем-то знакомый, и я вдруг показался себе путешественником во времени. Разница только в том, что эта девушка пошла пить кофе не со мной, а с молодым человеком. Притом не куда-нибудь, а в «Консулат», Элен!

И с этого момента в споре с рассудком победило сердце.

Я не знаю, как это все между собой связано, дорогая, знаю только, что нынче на дворе май и я каким-то немыслимым образом снова нашел тебя, что ты вместе со мной, как в те майские дни.

И я шлю тебе этот привет – от меня и нашей любви, которая так же бесконечна, как тот поцелуй в парке Монсури, который навеки запечатлел Превер – для нас и для всех влюбленных!

Жюльен

САД

 
Тысячи лет
Не вместят
Вечности миг, когда
Ты целовала меня,
Я целовал тебя.
В утренний час, зимой
В солнечном парке
В Париже,
На нашей Земле —
Звезде среди звезд.