Текст книги "Любовные письма с Монмартра"

Глава 13
Feeling better and worse аt the same time[49]49
  Чувствовать себя и лучше, и одновременно хуже (англ.).


[Закрыть]

В этот вечер ко мне заглянул Александр. Как ни радовался я обычно его приходу, на этот раз я испытывал такое чувство, что эта встреча не приведет ни к чему хорошему.

Так оно и оказалось. Мой друг, хотя и ругается как портовый грузчик, необыкновенно чуток к каждому оттенку настроения. Вероятно, в этом сказывается его артистическая натура.

Едва переступив порог, Александр выпустил свои чувствительные антенны.

– Что это с тобой? Ты как-то сильно изменился, – отметил он сразу, снимая плащ, и посмотрел на меня с прищуром.

– Bullshit[50]50
  Чушь собачья (англ.).


[Закрыть], – отмахнулся я.

Я попытался изобразить равнодушную мину. Честно говоря, меня распирало от мыслей о событиях сегодняшнего дня. Мне страшно хотелось с кем-нибудь все это обсудить: пропавшие письма, каменное сердечко, свою теорию невозможного. Но я понимал, что Александр тотчас же примется разрушать зачарованный мир, стоит мне только заговорить об этой странной истории. Этот ювелир мог придумывать украшения, которые переносили женщин в волшебное царство мечты, но сам он обеими ногами твердо стоял на земле. Во всяком случае, тверже, чем я. Вдобавок я как-то робел при мысли о том, чтобы поделиться с кем-нибудь секретом моей переписки. Это был наш последний с Элен общий секрет, и кто знает, что будет, если я о нем проболтаюсь.

И вот мы устроились в гостиной, я открыл бутылку вина, и Александр начал рассказывать об американской паре, которая сегодня накупила у него столько всего, что наполовину опустошила его лавку, а затем опять поинтересовался, как там «прекрасная соседка». Я рассказал ему, что Катрин приняла все спокойно и даже вместе со мной негодовала по поводу происков старой сплетницы из соседней квартиры. Мы с Александром попивали вино, я курил одну за другой сигареты и чувствовал себя точно сделанным из стекла. Мысленно я то и дело отвлекался, делая вид, что слушаю его.

– Жюльен! Ау! Ты еще здесь? – Александр щелкнул пальцами у меня перед носом, и я испуганно вздрогнул:

– Да, так что ты говорил?

Я уставился на него, не имея понятия, о чем он меня спрашивал.

Не успел я ничего сказать, как он снова взял слово:

– Помалкивай уж! Ты меня вообще не слушал. А теперь не пытайся меня убеждать, что с тобой все как всегда. У тебя что-то случилось, я это чую. Недаром же ты сидишь тут с видом лунатика! – Обратив на меня взгляд своих темных глаз, он присмотрелся и вдруг расхохотался. – Скажи-ка мне… Нет, этого не может быть. – Он недоверчиво покачал головой, и на секунду мне вдруг померещилось, что он обо всем догадался. – Никак ты… Слушай, уж не влюбился ли ты, часом?

– Что-о? – Я так и подскочил и взволнованно потушил сигарету. – Нет, разумеется, нет. Что за глупости?

– Хо-хо-хо! – замахал он на меня руками. – Ладно тебе, успокойся! Но скажи мне тогда, что же такое случилось? Давай уж выкладывай, – принялся он уговаривать меня вкрадчивым тоном. – Расскажи старому Джиму!

Я невольно рассмеялся и прикусил губу.

Он нетерпеливо заерзал в кресле, затем перегнулся в мою сторону:

– Ну ладно. Пускай у тебя секрет! Но тебе хотя бы хорошо с ним живется? По-моему, у тебя уже не такой несчастный вид, как раньше. Уже кое-что!

– Хотел бы я сам это знать, – сказал я и вспомнил надпись на майке рыженькой студентки. – Feeling better and worse at the same time, – пробормотал я себе под нос.

– Что ты там плетешь? Ты говоришь загадками, mon ami[51]51
  Мой друг (фр.).


[Закрыть]. Не угодно ли уточнить? Что значит – «я чувствую себя и лучше, и одновременно хуже»?

Я громко выдохнул и поудобнее уселся в кресле.

– Сегодня у меня был такой день, ты не поверишь! – заявил я со вздохом и в душе взмолился к Элен.

А затем выложил ему все начистоту.

Надо отдать должное Александру – он ни разу не прервал мой рассказ. Иногда он возмущенно фыркал, иногда задумчиво пригубливал вино, временами бросал на меня сочувственный взгляд. А когда я закончил, он сделал то, чего я опасался, – разнес меня в пух и прах.

– Ну знаешь, дорогой, – сказал он, как-то даже беспомощно покачав головой, – ты, похоже, и впрямь с ума спятил. Неужели ты сам не понимаешь, что несешь сущий бред?

Я тут же пожалел, что рассказал ему все.

– Я так и думал, что тебе этого не понять, – сказал я. – Однако есть многое на свете, что и не снилось нашим мудрецам.

– Ну, да-да! Кончай-ка ты со всей этой эзотерической чепухой! – прервал он меня.

– Между прочим, эта эзотерическая чепуха – цитата из Шекспира, – бросил я ему свой козырной довод.

– Представь себе, мне это тоже давно известно. Очнись, Жюльен! Элен была чудесная женщина, и она навсегда останется тут, – постучал он себя по груди. – Вечная ей память! Но она умерла, Жюльен! Она не может вынимать письма из тайника или подкладывать туда каменные сердечки!

Я вскочил с кресла, решительно, как генерал, прошагал через раскрытую дверь в другую часть гостиной, где у стены стоял мой письменный стол, схватил каменное сердечко и хлопнул его на стол перед носом ошеломленного Александра.

– А если вдруг да?

– Господи, Жюльен! Опомнись! Это же полный абсурд! Как ты не понимаешь? Слышал бы ты, что ты тут говоришь! Знак от Элен! Что тут у нас? «Полтергейст-2»? Или «Призрак»? – Он взял сердечко в руку и, покачав головой, изучил со всех сторон. Затем снова положил его на журнальный столик и вздохнул. – Я действительно начинаю тревожиться за тебя, Жюльен. Если честно, то и эту затею с письмами я считаю почти запредельной – какие-то тайники в надгробном памятнике… Это же надо придумать! Но это еще ладно, раз ты ей обещал и тебе это помогает. Элен была умная женщина, она неспроста тебе так велела, какая-то задумка в этом была. Но все равно лучше бы ты направил свою энергию на людей из плоти и крови, а – прости, если я выражусь без прикрас, – не на мертвый труп, тлеющий в земле. – Он взглянул на меня с озабоченным выражением. – На мой взгляд, это какое-то безумие. Чего доброго, так можно превратиться и в какого-нибудь некрофила.

Я скрестил на груди руки и решил пропустить это оскорбление мимо ушей.

– Так откуда же взялось это сердце? – напомнил я ему настойчиво, чтобы поставить перед существующим фактом. – И кто забрал письма?

Александр пожал плечами.

– Вот и я тоже хотел бы знать! – сказал он. – Но уж никак не Элен. Сожалею, мой друг, но за это я готов правую руку дать на отсечение!

– По-моему, ты сильно рискуешь! – усмехнулся я.

– Поживем – увидим!

Некоторое время мы помолчали. Внизу, на улице, взревел мотор отъезжающей машины. Мои мысли вернулись к Элен и моему письму, которое я отвезу ей завтра. «Вот и увидим, – подумал я упрямо. – Вот и увидим!»

Но чего же я тогда ожидал, если всерьез подумать? Следующего ответа? Что со мной вдруг заговорит головка бронзового ангела? Я вздохнул; Александр взглянул в мою сторону:

– Брось ты носиться с этой чушью, Жюльен! А то окончательно себя доведешь. – Он взял бутылку и наполнил наши опустевшие бокалы. – Поверь мне, я первый кричал бы «ура», если бы нашелся способ оживить Элен. Но что поделаешь – это невозможно. – Он перегнулся через стол и отвел мою руку, которая уже тянулась за новой сигаретой. – И хватить тебе курить одну за другой, ты уже всю квартиру продымил, как ирландский паб. Хочешь погубить еще и ребенка? – Он встал и распахнул окно.

В комнату ворвалась струя свежего воздуха.

– А-ах! – воскликнул Александр. – Aspirez! Aspirez![52]52
  Дышите! Дышите! (фр.)


[Закрыть] – Подышав полной грудью, он сел рядом со мной на диван. – Подумай, Жюльен: ведь окажись ты даже прав, что твои письма взяла Элен и положила тебе вместо них каменное сердечко, что это тебе, в сущности, дает?

– Тогда я знал бы, что она еще где-то есть.

– Но ведь ты и так это знаешь, Жюльен! Если хочешь в это верить. Предположим, она, как ты выражаешься, где-то есть. А кто знает? Может быть, это действительно так и она в настоящий момент сидит здесь в пустом кресле и слушает нас или бродит по комнате, как мертвые в пьесе Сартра… как там она называлась?

– «Игра окончена», – подсказал я.

– Точно! Спасибо. Итак, допустим, ты прав во всем, что ты сказал, но что это дает тебе? Можешь ли ты посидеть с Элен на диване и поговорить? Можешь дотронуться до нее и обнять? Будет ли она ночью рядом с тобой в постели? Будете ли вы утром вместе завтракать, а ты за завтраком рассказывать ей, что написано в газете? Засмеется ли она оттого, что Артюр сказал что-то забавное? Встанет ли она у плиты, чтобы приготовить для тебя свои божественные clafoutis aux cerises? Нет, Жюльен, ничего такого не произойдет. – Он посмотрел на меня. – Неужели ты действительно думаешь, что в один прекрасный день она появится здесь в своем венке из маргариток и заключит тебя в объятия?

Опустив голову, я горестно смотрел на каменное сердечко.

– Но кто же тогда… – начал я беспомощно.

Взяв розовый камешек, я схватился за него, как за спасительный якорь.

Александр обнял меня за плечо.

– Жюльен, неужели ты думаешь, что я не понимаю, каково у тебя на душе? – сказал он.

Мы опять помолчали, и только негромко постукивала от ветра оконная рама.

– То, что есть, тоже очень странно, – заговорил наконец Александр. – Но я уверен, что у этого чуда есть какое-то очень простое объяснение. – Изобразив в воздухе кавычки, он немного подумал. – Не мог ли все-таки Артюр рассказать кому-то про тайник?

Я покачал головой:

– Нет, я только что его спрашивал, когда укладывал спать. Он вообще об этом забыл и не сразу понял, о чем я говорю. У него и без меня сейчас есть о чем думать. Он бредит рыженькой девочкой из детского сада. – Тут я невольно улыбнулся, вспомнив, как Артюр, когда я забирал его из детского сада, показал мне свою маленькую подружку. «Правда же, папа, она классно выглядит?» – сказал он.

– У Артюра явно твои гены, – иронично заметил Александр. – И вдруг так и подскочил в кресле. – Догадался! – воскликнул он, хлопнув себя по лбу. – Как я сразу не подумал! Все ясно как день! Это каменотес!

– Каменотес?! Сейчас уже тебя занесло, Александр! Каменотес берет мои письма, подкладывает мне вместо них каменное сердечко, и это ясно как день? Каменотес – человек, у которого есть жена и двое взрослых сыновей, работающих с ним в одной мастерской, и вдруг он на старости лет обнаруживает, что питает слабость к молодым мужчинам? Ну ты даешь, Александр! Ха-ха-ха!

– Нет, погоди! – Александр не давал сбить себя с толку. – Каменотес, у которого ты заказывал памятник, – единственный человек, которому, кроме нас, известно о существовании этого тайника. – Он снова задумался. – И необязательно это был сам каменотес, мог быть и кто-то из его мастерской. Может быть, мастер кому-то рассказал, чтобы похвастаться своей работой: например, другому заказчику. Как знать? А может быть, там вертится какая-нибудь молодая вдовушка, для которой твоя затея с тайником – самое романтичное, что она когда-либо слышала. И вот она возьми да проверь, какие посмертные дары ты приносишь своей жене, и наткнулась там на твои письма. Которые она, конечно же, все прочитала. Что поделаешь – женщины все одинаковы! Любопытны и падки на романтику!

– Гм! – хмыкнул я удивленно. – Знаешь что, Александр? Тебе бы романы писать!

На меня произвело впечатление, как он с легкостью фокусника извлек из ничего эту теорию. И я не мог не признать, что история с каменотесом была не такой уж невероятной. Этот мастер был любитель поговорить. Помню, как он раздражал меня своей болтовней, когда я заказывал у него памятник.

– Нет уж, писать я предоставлю тебе, – сказал польщенный Александр. – Но я с радостью готов подарить тебе эту замечательную идею для следующего романа. – На лице Александра появилась довольная улыбка, потому что вечер закончился хорошо, а вывод, к которому он пришел, как-то примирил нас. Затем Александр допил свой бокал и решительно поставил его на стол. – Говорю тебе, подумай хорошенько об этом ваятеле памятников. – Затем, хихикнув, добавил: – И еще стоит поинтересоваться хорошенькими вдовушками, которые околачиваются на кладбище возле могил. Я считаю, что это след, который еще не простыл!

– Так и сделаю, Александр, так и сделаю, – сказал я. – Я собирался поехать на кладбище завтра. У меня как раз готово новое письмо. Посмотрим, не исчезнет ли оно тоже.

– Посмотрим, – сказал Александр. – Поглядывай повнимательнее по сторонам, мой дорогой, и ты скоро узнаешь, чьих рук это дело.

Я кивнул и, закрыв за ним дверь, почувствовал, что у меня защемило сердце. Погруженный в свои мысли, я отнес на кухню бокалы и пошел проведать Артюра. Он мирно спал в своей кроватке в обнимку с плюшевым мишкой. Затем я вернулся в гостиную и подошел к открытому окну. Со стесненным сердцем я взглянул на темное ночное небо.

Глава 14
Любит – не любит

Встреча с необъяснимым меняет человека. Вопросы, на которые нет ответа, труднее всего вынести, поэтому мы стараемся узнать правду. Мы стремимся докопаться до истины – но как быть, если ты сам не знаешь наверняка, действительно ли ты хочешь получить ответ на вопрос, который так волнует? А если иллюзии лопнут как мыльный пузырь?

На следующее утро я входил в ворота кладбища, и на душе у меня было как-то смутно. Перед этим я провел беспокойную ночь, а теперь и сам не знал, чего мне желать – чтобы предыдущего письма тоже не оказалось на месте или чтобы оно спокойно лежало в тайнике? Чтобы получить новый знак или чтобы там не было и следа чужого проникновения в тайник?

В такую рань на кладбище еще никого не было. Когда я шел по хорошо знакомым дорожкам цветущего кладбища, мне повстречался только кладбищенский садовник. Александр заронил в мою душу семя подозрительности, и, когда старик буркнул свое приветствие, я начал присматриваться к нему: не этот ли чудаковатый старичок мог сыграть со мною такую странную шутку? Вдруг он ненавидит людей вроде меня, непрошено вторгающихся в его царство? Несколько раз я оглянулся от дурацкого ощущения, что кто-то следит за мной или что за деревьями маячит какая-то женщина в черной шляпке с вуалью, и сам удивлялся странности своего состояния.

Очутившись наконец у могилы Элен, я с сильно бьющимся сердцем не сразу решился открыть тайник. Но делать было нечего – надо открывать.

Я открыл тайник и стал нащупывать письмо, которое только вчера сюда положил. Его не было, а моя рука коснулась чего-то мягкого. Я тихо вскрикнул, так как сначала подумал, что это чья-то рука. Осторожно я вынул то, что было там спрятано, и засмеялся от облегчения.

Это был веночек из незабудок и маргариток.

Я держал его в руке, не зная, что и думать. Внимательно разглядев его со всех сторон, я осторожно раздвинул лепестки, чтобы проверить, не спрятана ли в них записка, но там ничего не было. Одни лишь цветы. Одни лишь цветы? Кто-то побывал здесь в мое отсутствие, забрал письмо и положил веночек, чтобы подать мне знак.

Кто-то?

Первое, что мне пришло на ум при виде этих цветов, был букетик незабудок от Катрин. Я прекрасно помнил, как встретил ее несколько недель назад, когда относил свое первое письмо. Те незабудки были от нее, она сама это сказала. И она очень смутилась, но ведь и я тоже. Могла ли она уже тогда увидеть, как я прячу письмо? Может быть, она незаметно подсмотрела за мной? Я стал припоминать тот день. Нет, возле могилы тогда никого не было, иначе я бы заметил. И что это вообще за безумная мысль? Катрин жила в одном доме со мной, она в любой момент могла со мной повидаться, ей незачем было украдкой бродить по кладбищу и лазить в тайник. И, кроме того, вспомнил я, у нее тогда весь день были занятия в школе, а после занятий она брала к себе Артюра поиграть с кошкой. Это кладбище закрывается в шесть часов вечера, и я не мог представить себе, чтобы Катрин ночью перелезла через высокую решетку зеленых ворот, чтобы положить сюда незабудки. Я покачал головой. «Жюльен, тебе уже мерещатся призраки», – произнес я вполголоса. И это действительно было так, потому что мне вдруг почудился привет от Элен. Недаром же тогда во сне она являлась мне в венке из маргариток!

– Ах, Элен! Что же ты делаешь? – прошептал я, озадаченно глядя на ангела, который на это не повел и бровью. – Скоро я совсем запутаюсь, не зная, что и думать.

Я снял с плеча сумку, достал письмо со стихотворением Превера и положил его в тайник. «Хотел бы я знать, что ты о нем скажешь», – проговорил я тихо и снова закрыл дверцу. Затем отступил на шаг и подробно осмотрел памятник. Тоненькая как волосок щелка на месте, где открывалась дверца, была едва заметна для постороннего взгляда.

Я прекрасно сознавал, что все это было очень странно, но, стоя перед могилой с веночком в руке и созерцая лицо Элен, я словно воспарял над грешной землей, и аргументы Александра утрачивали для меня свое значение.

Одолеваемый противоречивыми чувствами, я наконец заставил себя оторваться, вышел с узеньких дорожек на аллею Гектора Берлиоза и вдруг услышал, как кто-то окликнул меня по имени.

Я огляделся и увидел за каменными мавзолеями с маленькими крышами изящную темную фигурку: Софи сидела, расположившись для обеденного перерыва на скамейке, рядом лежали ее инструменты.

– Привет, Жюльен! – весело поздоровалась со мной Софи. – Ну что? Снова решил зайти? Я тебя уже целую вечность не видела.

– А между тем я был тут только вчера, – сказал я, на что она удивленно подняла брови. – Хотя… Да, я болел.

– А я-то подумала, что ты вернулся в мир живых людей и я тебя больше никогда не увижу. – Она поправила съехавшую набок шапочку, глаза ее задорно блеснули.

«Знал бы ты, маленький кобольд! Знал бы ты только!» – подумал я.

– Мне правда было бы жаль, если бы так случилось, – продолжала она с широкой улыбкой. – Честно сказать, я уже немного соскучилась по нашим кладбищенским беседам. – Она немного подвинулась на скамейке. – Давай присядь со мной, у меня обеденный перерыв. Как твои дела?

– О, мои дела… Да ничего, пока все хорошо, – промямлил я, глядя на веночек, который все еще держал в руке. – Соответственно обстоятельствам. – Я энергично пожал плечами.

– Красивые цветы, – сказала Софи неожиданно. – Это ты для жены принес?

– Нет-нет, я уже побывал на могиле, – ответил я, не подумав и готов был сам себя отхлестать по щекам, увидев ее удивленный взгляд.

– Так для кого же тогда эти цветы?

– Цветы… э-э… цветы… – Я ощущал себя круглым дураком. – Цветы – это тебе! – объявил я и заулыбался, что нашел выход из положения.

– Мне? – На ее лице выступил нежный румянец. – Но ведь…

– Да, – продолжил я, положив веночек ей на колени. – Я надеялся встретить тебя здесь. Представь себе, я тоже по тебе соскучился. – Я засмеялся и перевел все в шутку. – Ведь это же ты мне сказала, что на могиле цветы только зря завянут, верно?

– А ты внимательный слушатель, писатель! – рассмеялась она в тон мне. Но в глазах у нее оставалось сомнение. Она стряхнула с комбинезона крошки. – Так как же? Это действительно мне? – спросила она еще раз.

Я усердно закивал:

– Да, конечно. Я же сказал!

– А ты и впрямь мастер придумывать истории, – заметила она. – Но все равно спасибо! – Она положила веночек рядом с собой на скамейку. – Незабудки и маргаритки, – произнесла она задумчиво. – Ты знаешь, что это означает на языке цветов?

– И что же?

– Так вот, незабудки означают любовь и верность. По-моему, в прежние времена говорили, что глаза недавно влюбленных похожи на цветки незабудки. – Она посмотрела прямо мне в глаза. – Так и есть, – сказала она затем. – У тебя глаза такие же голубые, как незабудки.

Она усмехнулась, а я смущенно заулыбался. Что это значит? Кажется, кобольд со мной флиртует?

– Что еще? – Она вытащила из веночка одну маргаритку. – Маргаритка означает непритворное счастье. Ну, это же вообще замечательно. Что еще можно сделать с маргариткой? – Она помахала цветком у меня перед носом. – Ну?

Я рассмеялся:

– Не имею понятия! Так что же? Я не очень-то силен в языке цветов.

– Да ну тебя, Жюльен! Каждый ребенок знает эту старинную игру! – Она принялась обрывать лепестки. – Любит – не любит, любит – не любит, любит – не любит. – Пообрывав все лепестки, кроме последнего, она сказала: – Не любит! Как жаль! – Она кинула цветок через плечо и испытующе посмотрела на меня. – Так, может быть, все-таки скажешь мне, откуда на самом деле взялся этот венок? Или это секрет? Я люблю секреты. – Не дождавшись от меня ответа, она улыбнулась. – Ну ладно! Давай что-нибудь полегче! Как подвигается книга, писатель?

Нет, все-таки не флиртует.

– По-разному, – ответил я загадочно. Я посмотрел на нее, и тут меня осенило. – А ты, Софи? Я видел, что у ангела появились новые крылья. Как у тебя-то идет работа – хорошо? Наверняка лучше, чем у меня. Над чем ты сейчас трудишься?

– О, в настоящее время я реставрирую надпись на могильном склепе. Не самая интересная работа для реставратора скульптур, но заказ есть заказ.

Я кивнул с видом понимающего знатока, но на самом деле ее работы по реставрации каменных изваяний интересовали меня не больше, чем луна, на которую лает собака.

– Скажи, Софи, ты ведь каждый день тут бываешь, да?

– Ну да, каждый день, в субботу и воскресенье беру иногда выходной. На свете есть ведь и другие дела, кроме ангелов и надгробий, так ведь? – Она взяла свой багет с ветчиной, откусила и стала жевать. – Сегодня, например, я закончу раньше обычного. У моей кузины день рождения, и мы пойдем в гости.

Я не стал спрашивать, кто подразумевается под «мы». Вместо этого, стараясь произнести эти слова как бы между прочим, я спросил:

– Ты в последнее время никого не замечала у могилы Элен? То есть кроме меня, конечно.

Она внимательно посмотрела на меня и пожала плечами.

– Гм… – начала она. – Надо подумать. – Затем начала перечислять. – Один раз приходил кладбищенский садовник подметать дорожку. Затем, помнится, группа японцев, они тут фотографировали некоторые могилы, в том числе и бронзового ангела. Затем какой-то элегантный господин, женщина в черной шляпке с широкими полями и пожилая дама маленького роста. – Она подумала. – И потом еще часто приходит блондинка с цветами.

Блондинка – это, конечно, была Катрин.

– Еще кто-нибудь был? – спросил я.

– Уф! Тебе нужен полный отчет! Почему, собственно говоря? Хочешь протестировать, насколько популярна твоя жена? Но все знать я тоже не могу, хотя заметила, что у этой могилы бывает больше посетителей, чем у многих других. Не считая знаменитостей. – Она наморщила лоб. – Кто еще? Как-то видела, что там долго стояла парочка, они все очень внимательно рассматривали, а мужчина даже делал заметки в записной книжке – но это было уже довольно давно. Ах да! Как-то на днях вокруг могилы шатался пьяный клошар с бутылкой вина, – закончила она с гримаской.

– А вчера? Вчера ты никого не заметила?

Она помотала головой:

– Очень жаль, но нет. То есть, может быть, кто-то и приходил, но я не видела, потому что находилась далеко.

– Ну а когда ты работала над ангелом неподалеку от могилы Элен, то кто-нибудь из этих людей… делал там что-нибудь?

Она взглянула на меня с удивлением.

– Что ты имеешь в виду, Жюльен? – спросила она. – Ты о вандализме? Там что-нибудь повредили или что-то пропало?

Я почувствовал, что краснею. Наверное, надо было сказать ей всю правду, но я не смог. Иначе Софи, как и Александр, назвала бы меня сумасшедшим.

– Да нет! – отмахнулся я. – То есть все-таки да. Куда-то затерялась моя зеленая жестяная лейка. Она раньше всегда стояла у меня за камнем.

– Ах вот что!

Я не понял, поверила она мне или нет. Она посмотрела на меня, сделав большие глаза.

– Так, значит, кладбищенские воры, – сказала она с улыбкой и прищелкнула языком. – Ну, если хочешь, я могу понаблюдать, Жюльен. Я же всегда тут поблизости.

Зазвонил ее телефон, и Софи посмотрела на меня, как бы извиняясь.

– Нет-нет, – сказал я, помахав рукой. – Ты разговаривай, мне все равно уже пора.

Софи улыбнулась мне на прощание и еще раз поблагодарила, кивнув на венок. Удаляясь, я услышал, как она заговорила необычайно ласково: «Нет, что ты, Chouchou[53]53
  Пусик (фр.).


[Закрыть], как я могу забыть? Я сегодня закончу пораньше, как обещала… Да-да, буду дома не позже пяти… Да, я тебя тоже».

В итоге я ушел с кладбища буквально с пустыми руками. Визит, который я тут же нанес в мастерскую «Бертран и сыновья. Надгробия и другое» тоже прошел безрезультатно, особенно если принять во внимание теорию Александра насчет романтично настроенной молодой вдовы.

Я обнаружил месье Бертрана во дворе среди его памятников, где он как раз толковал с пожилой супружеской парой о преимуществах старых плит.

– С них можно сбить старую надпись и сделать новую, – громко рассуждал он. – Это обойдется вам не так дорого, а выглядеть будет солидно. Никто ведь не станет рассказывать, что камень уже был в употреблении. – Он почесал за ухом и кинул взгляд в мою сторону. – Но вы пока походите, присмотритесь. Я всегда говорю: за погляд денег не берут.

Пожилые супруги, переговариваясь вполголоса, пошли дальше разглядывать выставленные памятники. А месье Бертран, улыбаясь, поспешил мне навстречу. Очевидно, он меня сразу вспомнил.

– Месье Азуле! Это вы! Что же вас привело ко мне? – Он пожал мне руку. – Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы заказать еще один памятник?

К счастью, в этом отношении я мог его успокоить.

Мы остановились на солнцепеке среди множества необработанных камней, и я довольно многословно изложил ему суть моего вопроса.

Это вызвало у месье Бертрана бурную реакцию. По-видимому, мои слова сильно задели его профессиональную гордость.

– Ну знаете ли! – возмущенно воскликнул он и развел руками, показывая, что ни в чем не виновен. – Как вы могли такое подумать! Просто не верится! – Он не переставая качал головой. – Молодой человек, я веду это предприятие вот уже сорок лет, а до меня его вел мой отец, а когда умру – надеюсь, еще не скоро… – при этих словах он трижды постучал по мраморному цоколю рядом с собой, – наше предприятие будут вести мои сыновья… Но никогда еще, – заявил он, бросая на меня укоризненный взгляд, – никогда никто на меня не жаловался.

– Да я ведь не жалуюсь, – поторопился я вставить. – Я только хотел узнать, не могли ли вы случайно рассказать кому-нибудь, – тут я понизил голос, – про, так сказать, особенность этого памятника.

Месье Бернар фыркнул.

– А если так, – продолжал я, – то вы просто скажите мне. Потому что для меня очень важно знать, известно ли об этом еще кому-нибудь. Тут речь, можно сказать, о жизни и смерти. – Я пристально посмотрел на мастера, радуясь в душе, что нашел удачную формулировку.

Каменотес в ужасе отпрянул и даже зажмурился. Но затем посмотрел мне прямо в глаза. Ни один мускул на лице у него не дрогнул, руки он сложил на животе, который заметно круглился, едва умещаясь под плотно облегающим его рабочим комбинезоном.

– Совершенно исключено, месье Азуле! Я сам делал тайник, даже сыновей не подпускал. Вы сами тогда сказали, чтобы я держал это в секрете, и я так и делал, как вы велели до самой этой минуты, и разрази меня гром, если это неправда! Все, о чем я договариваюсь с заказчиками, не выходит за пределы мастерской, можете мне поверить. Если бы вы знали, какие только истории не доходили до моих ушей! И какие только пожелания заказчиков не приходилось иногда выполнять!

Он театрально возвел глаза к небу, и я даже мысленно не пытался представить себе, какие это могли быть пожелания.

– Нет-нет, месье! Конфиденциальность – основа нашей профессии, и я не устаю повторять это сыновьям. Нерушимая конфиденциальность! Я не только каменотес, я еще умею хранить тайну как могила. Ха-ха-ха! – разразился он громким хохотом.

Вероятно, эту шуточку он не раз повторял. Она прозвучала как слоган: «Каменотес молчалив как могила».

Супружеская пара, все еще бродившая среди полированных каменных плит, перестала совещаться и с интересом поглядывала в нашу сторону.

Заметив, что я не подхватил его хохота, месье Бертран добавил перцу:

– Да что там – как две могилы! Ха-ха-ха! – Его огромный живот весь заколыхался.

Такого гомерического веселья среди могильных памятников я не вынес и попрощался, оставив месье Бертрана наедине с его новыми заказчиками, которые наверняка скоро воспользуются его умением надежно хранить конфиденциальную информацию.