Текст книги "Охота на викинга"

5

Не люблю «Боинги». Есть в них что-то от сетевых фастфудных ресторанов. Хотя мы и живем в двадцать первом веке и «будущее наступило» – у нас есть Интернет, мобильная связь, Всемирная торговая организация, по Марсу ездят самоходные аппараты, а стволовые клетки омолаживают голливудских звезд едва ли не до состояния девственниц, но полет по воздуху из одной точки земной поверхности в другую все равно остается одним из самых волнующих приключений, доступных человеку.

Так вот, этот самый полет должен иметь соответствующую ауру, некий флер, напоминающий о юности авиации, об отважных пилотах в кожаных куртках, прокладывавших новые маршруты через горы, океаны и пустыни, о слепых полетах в метель и туман, о вынужденных посадках и погибших товарищах.

Почему-то «Боинги» напрочь лишены подобной романтики. Они прагматичны, функциональны и скучны. В них нет души – просто металл, пластик, велюр и резиновые улыбки стюардесс. Конечно, последнее зависит не от самолета, а от выучки персонала авиакомпании, но мне кажется, что в «Боингах» стюардессы улыбаются не так искренне и естественно, как в других самолетах.

Совсем другое дело – «Аэробус». Пузатые, уверенные в себе, вальяжные, «Аэробусы» напоминают китов и дельфинов, обитающих в пятом океане. У этих самолетов есть душа, они дружелюбны и ненавязчивы.

Скажу честно – сравнивать самолеты с китами придумал не я, а дядя Ульрик. Он подвел под это дело целую теорию. Я был подростком, и мы с ним летели из Копенгагена в Барселону. Зачем и почему с ним, а не с родителями – это отдельная история. Главное в другом – я жутко, до дрожи в коленях, до полуобморока боялся этого полета. Во мне уже жил подростковый мистицизм, я много думал о смерти и был уверен, что наш самолет обязательно упадет.

Ехать из Дании в Испанию поездом – вот чего я хотел, но, ясное дело, все взрослые были против. Оно и понятно – только русские путешествуют на такие расстояния на колесах спокойно. Впрочем, у них тут есть и более длинные маршруты, я слышал про поезд, идущий до пункта назначения неделю. Наверное, пассажиры выходят из него покачиваясь, как моряки после плавания.

Не помню точно, как меня уговорили, но, по-моему, в этот процесс был даже вовлечен врач, знакомый дяди Ульрика, из-за чего, собственно, мы с ним и задержались. Так или иначе, мы приехали в аэропорт «Каструп», прошли регистрацию и отправились в дьюти фри. Я, напичканный успокоительными, хотел колу и жвачку, а дядя Ульрик – виски.

Потом мы стояли на залитой солнцем галерее, ожидая посадки на свой рейс, наблюдали за взлетающими и приземляющимися самолетами, и тут дядя Ульрик сказал:

– Нильс, представь себе, что мы сейчас находимся у поверхности океана, а там… – он указал в высокое голубое небо, – бескрайняя толща, в которой плавают киты, дельфины, акулы, медузы и прочая живность. Время от времени они всплывают сюда, к поверхности, чтобы отдохнуть или глотнуть свежего воздуха. Представил?

Я еще раз посмотрел на садящийся самолет, и у меня закружилась голова, как у человека, глядящего в пропасть. Мир перевернулся. Пузатые киты с огромными плавниками-крыльями отрывались от поверхности и уходили в бесконечные глубины, чтобы через несколько часов и тысячи километров снова всплыть и отдохнуть. Помимо китов, в безднах пятого океана обитали юркие и быстрые дельфины – под этих животных подходили спортивные самолеты, хищные акулы – истребители, неторопливые морские черепахи – вертолеты, вальяжные дельтапланы – скаты, величественные дирижабли – китовые акулы и медузы – воздушные шары.

И тут у меня в голове что-то как будто переключилось, словно бы щелкнуло некое реле, и страх исчез. В самом деле, не могут же киты, дельфины и рыбы утонуть в океане! Находясь в воздухе, они живут в своей стихии, а земля дает им приют и возможность набраться сил перед новым плаванием. Воодушевленный, я потащил дядю Ульрика к игровым автоматам, а он, шагая за мной, потягивал свой виски из упрятанной в бумажный пакет бутылочки и посмеивался.

Конечно, московский аэропорт «Внуково» не похож на «Каструп», да и мысли мои перед вылетом заняты одной лишь Аритой – черт, ну почему бог или дьявол поставил нам подножку и ей не удалось полететь со мной?! – однако, идя на посадку, я все же вспомнил дядю Ульрика и его теорию. В свое время я разработал целый классификатор, по которому выходило, что «Боинги» – это скучные полосатые киты, а «Аэробусы» – веселые и дружелюбные горбачи.

Я сегодня лечу на горбаче «Саса», ну или «Скандинавских авиалиний». Мое место – в хвосте салона, у окна. С некоторых пор я не летаю бизнес-классом, стараясь, чтобы при регистрации мне досталось именно такое место – сзади и с одним соседом.

Тут нет никакой паранойи, просто по статистике наибольшие шансы выжить именно у летящих в хвосте, а у окна веселее.

Моей соседкой оказывается странная дама лет тридцати пяти с коричневой от загара кожей, очень короткими белыми волосами и пронзительно-голубыми глазами-прицелами. На ней замшевая куртка, шерстяные клетчатые брюки и почему-то высокие коричневые сапоги для верховой езды.

– Здравствуйте, – говорит она мне по-русски с сильным акцентом и улыбается, показывая мелкие и очень белые – как волосы – зубы.

– Goddag! – приветствую я ее по-датски, что логично, учитывая, куда мы летим.

Однако моя логика дает сбой – дама улыбается еще приветливее и сообщает по-английски, что она – австрийка, датского языка, к сожалению, не знает, английский не любит, поэтому общаться с ней можно по-русски, если я, конечно, могу это себе позволить.

Хмыкаю – однако! Чего она вообще решила, что я буду с ней общаться? У меня внутри все дрожит и плавится от горечи разлуки с любимой девушкой, которой я только что сделал предложение, а тут эта загорелая нахалка. Небось считает себя неотразимой и привыкла, что все мужчины при виде ее вываливают языки.

Не дождавшись от меня ответа, дама достает из сумки вязание, надевает очочки и начинает постукивать стальными спицами. Я вижу ее руки, тонкие сухие пальцы и вдруг понимаю, что ей вовсе не тридцать пять и даже не сорок пять. Пожалуй, что и свои пятьдесят пять эта женщина тоже разменяла…

– Не любите старость? – искоса поглядывая на меня, говорит она. – Понимаю. Вы молоды, влюблены. Старость для вас равняется смерти. Она страшит вас, она тянет из темноты костлявые руки…

Меня передергивает – она попала в точку. Я действительно до жути боюсь старух. Это фобия, от которой практически нет спасения. Помогает только алкоголь.

И Арита.

– Не бойтесь, – доброжелательно продолжает моя соседка. – Я не старуха, хотя и прожила долгую жизнь. Меня зовут Уши, и я летала в Москву встретиться с любимым. Он альпинист, летел сюда из Китая.

Непроизвольно удивляюсь.

– Почему в Москве?

Она отвечает с обезоруживающей простотой:

– Тут нет гор.

За этой короткой фразой для меня неожиданно открывается целый мир, целая жизнь этой странной женщины. Жизнь – и трагедия.

Я словно смотрю документальное кино: она, молодая, красивая, он – тоже молодой, тоже красавец, а кроме того, уже знаменитость. Потом трагедия – у него во время восхождения на одну из величайших вершин мира Нанга Парбат гибнет брат, ему требуется поддержка, помощь, душевное тепло, и она бросает все – мужа-аристократа, детей – и мчится к нему, отдавая всю себя… Но проходит время, и горы властно зовут его. И он уезжает. Сперва ненадолго, потом – на более продолжительный период, потом еще и еще…

– Мы расстались на два десятка лет, – под стук спиц рассказывает Уши. – Виделись изредка. Шло время. Он покорил на этой планете все, что только можно. И вернулся.

Она улыбается, но я вижу слезы, глубоко упрятанные в ее прозрачных, ледниковых глазах. Я понимаю, откуда эти слезы. Русские говорят «дорого яичко ко Христову дню». Однако счастье по заказу не бывает.

Наш кит уже давно оторвался от поверхности и нырнул в толщу пятого океана. Стюардессы разнесли напитки, скоро должен быть ланч. Я то и дело посматриваю в окно, на белые громады облачных замков, а Уши, постукивая спицами, рассказывает мне про снежные вершины, про кислородное голодание, про палатки типа «гималайка», шерпов, «живые» ледники, горную болезнь и погибших друзей и знакомых. И про триумфы, победы, чествования, пресс-конференции, приглашения и приемы у сильных мира сего…

– Быть девушкой альпиниста – это большое счастье, – говорит она.

И тогда я задаю вопрос, который возникает у меня совершенно нелогично, вразрез всему сказанному.

– Зачем вы это все терпите?!

Она откладывает спицы на откидной столик, снимает очки, поворачивается ко мне и смотрит таким взглядом, что меня продирает озноб.

– Любовь – это жертва, – наконец отвечает она. И добавляет после секундной паузы: – Не зря говорят, что Бог и есть любовь. Только ему – и ей – человек способен жертвовать что-то безвозмездно. Наверное, это не случайно… Я скажу вам еще одну вещь. Есть, точнее, был такой поэт – Александр Кочетков. Он написал стихи, хорошие и правильные стихи, их должен знать каждый влюбленный. Вот, послушайте…

И откинув голову на спинку кресла, Уши прикрывает глаза, начинает читать:

 
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них —
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг!
 

В Копенгагене меня встречает отец. Мы прощаемся с Уши, и она уходит по светлому коридору аэропорта – непреклонная, прямая, уверенная в себе и своей правоте. И я понимаю, что кто-то там, наверху, не случайно свел нас на соседних креслах воздушного китагорбача.

Отец совсем не изменился за те семь или восемь месяцев, что мы с ним не виделись. Он жмет мне руку, хлопает по плечу.

– Долго же ты летел!

Я изображаю удивление, спрашиваю:

– Как мама?

Разумеется, я знаю, что с нею все в порядке, мы регулярно связываемся посредством Skype, но таков ритуал.

– Ждет тебя. – Отец перехватывает у меня сумку, увлекает через людный зал к выходу и снова повторяет: – Не устал?

– От чего уставать? – на этот раз я удивляюсь по-настоящему.

– Долгий перелет.

– Почему долгий? Нормально.

Этому словечку – «нормально» – я научился у русских. Весь мир живет по законам дуализма, и только у русских есть три философские градации состояния чего угодно – хорошо, плохо и нормально. Как машина? Нормально. Как работа? Нормально. Как отдохнул? Нормально.

Это не значит – «никак», это значит, что все прошло без неожиданностей, как позитивных, так и негативных.

– Вы опоздали на час двадцать, – сообщает отец. – На сайте авиакомпании написано, что самолет изменил маршрут из-за атлантического циклона над Центральной Европой.

Ого! А я, увлеченный рассказом Уши, и не заметил!

Выходим на «причал». Подъезжает такси. Это тоже ритуал – обязательно брать из аэропорта такси. Отец отдает водителю сумку, открывает мне дверь. Я сажусь, и только тут до меня доходит: Арита!

Я же обещал позвонить, а рейс задержался. Она там наверняка с ума сходит, мучается…

Включаю телефон, звоню на стационарный в квартиру Ариты. Стационарный телефон – русские его называют «домашний» – это в России настоящий фетиш. Квартира обязательно должна иметь точку подключения телефона, как в древние шестидесятые. То, что сейчас мобильный телефон с полным безлимитным пакетом обходится дешевле, никого не смущает. В квартире должен быть телефон! – это фактически аксиома и неписаный закон.

В трубке противно пищат длинные гудки. Такси трогается. Отец с тревогой посматривает на меня, держа в руке плоскую бутылочку Gammel Dansk. Это тоже наша традиция – по приезду пропустить в такси по паре глотков старой датской настойки. Однако чувствую – сегодня традиция будет нарушена. Нарушена, потому что Арита не берет трубку.

Это значит – что-то случилось.

Звоню ей на сотовый, находясь в некой прострации. Настроение – смесь раздражения, удивления и страха.

Она должна была ждать моего звонка!

В трубке играет Bongo bond, Арита поставила эту мелодию вместо гудков. Играет долго, практически до конца.

Чувствую, как ладони мои становятся липкими от пота.

Что-то случилось!

Я снова и снова набираю Ариту, пытаясь представить, прокрутить в голове все варианты, от самых невинных – вышла в магазин, забыв телефон, постучала соседка, и Арита просто не слышит звонка, находясь на лестничной площадке, – до роковых, инфернальных и зловещих. Их я гоню от себя, стараюсь не думать об этом, но подсознание упорно выталкивает жуткие видения с лужами крови, разбитыми машинами, маньяками в подъездах, грабителями в квартире и прочими ужасами, словно бы намекая: «Вот так оно и случается».

Нет! Арита жива, здорова, и с нею ничего не произошло. Умом я понимаю это, но пальцы мои все давят и давят на кнопку вызова, а в ухе все звучит и звучит проклятая Bongo bond…

Часа через два, которые я провел точно во сне – приехал домой, обнял маму, родственников, поел, как-то общался, что-то делал, – приходит SMS.

Я, оборвав на полуслове разговор с дядей Ульриком и родителями, выхватываю смартфон и дрожащими пальцами тычу в экран, зная, чувствуя – это от нее.

SMS-сообщение действительно оказывается от Ариты. Оно неожиданно длинное. И пугает меня даже больше, чем то, что она не отвечала на звонки.

«Милый, я даже не знаю, с чего начать. Все так неожиданно… все так странно… Моя жизнь как будто не принадлежит больше мне. Ты уехал, и теперь так холодно и одиноко…»

Набираю Ариту. Снова проклятая Bongo bond. И наконец – о чудо! – родной, любимый голос.

– Алло, Ни? Это ты?

– Конечно я, Арита!

– Ни, почему у тебя такой голос? Что-то случилось?

– Нет, любимая, все хорошо. Просто… Почему ты не брала трубку?! Я звонил много раз…

– Я… Я не слышала звонка. Я заснула…

О господи – заснула! Ну конечно! Вот я кретин! Идиот! Навоображал себе черт знает что, а она, милая моя девочка, просто устала ждать, когда я соизволю позвонить, и задремала.

Я понимаю – во всем виноват атлантический циклон, заставивший самолет изменить курс, и женщина с пронзительными глазами по имени Уши.

Слава богу, все это закончилось. Теперь осталось только успокоить мою девочку.

– Арита, у меня все в порядке. Меня встретил отец, я сейчас дома, скоро будем есть пирог с макрелью. Не скучай. Осталось чуть-чуть, двадцать восьмого я прилечу.

– Ни, а ты мог бы… прилететь раньше?

Я вздрагиваю.

– Что случилось?

– Понимаешь… – голос Ариты, летящий через континент, начинает дрожать. – Понимаешь… Кое-что произошло.

– Любимая, о чем ты? То, что ты написала в SMS…

– Да, Ни. Я… я не свободна так, как ты думаешь.

О боже! У меня каменеет челюсть от дурного предчувствия. Она что, специально выбрала момент, когда я улетел, чтобы сказать мне об этом?

– Арита, ты… ты замужем?

– Нет. Но у меня есть родственники, брат, дядя и бабушка, которые…

– Ты никогда не говорила мне о них!

– Вот – говорю. Они приехали навестить меня. И узнали про тебя. Узнали про кольцо.

– И что?

– Они хотят увидеть тебя, познакомиться… У нас, в России, так принято, понимаешь?

Я мысленно выдыхаю. Ху-ух, это всего лишь родственники. «У нас так принято…» У нас, между прочим, тоже!

– Конечно, дорогая, обязательно. Как долго они пробудут в Москве?

– Несколько дней. Три, четыре… – голос Ариты снова начинает дрожать. – Я не знаю.

– Хорошо, я поменяю билет и прилечу двадцать седьмого утром. Договорились?

– Д-да… – Арита не уверенна, она словно что-то подсчитывает или с кем-то консультируется. С кем? С дядей, братом, бабушкой?

– Арита, а твои… родственники, они что, остановились у тебя?

Глупый вопрос. Во-первых, у русских в России принято жить не в гостиницах, а у родственников или даже знакомых. Во-вторых, почему меня это так… раздражает? Да, именно что раздражает. Мне почему-то очень не нравится, что у Ариты есть какие-то родственники, мужчины, которые могут, например, запретить ей выйти за меня.

– Нет, что ты, у них командировка, и они живут в другом месте, – отвечает Арита. – Ни, давай закругляться, ты потратишь на разговор много денег, и у меня тут тоже снимается.

– Милая, о чем ты!..

– Ни, я тебя прошу. Я буду писать тебе эсэмэски, хорошо?

– Как скажешь, любовь моя.

– Пока. Целую. Привет семье.

– О да, они тоже передают тебе привет! – торопливо говорю я. – И мама, и папа…

– Пока-а-а! – кричит трубка, и Арита отсоединяется.

Я убираю телефон. Мама и отец, и дядя Ульрик, и тетя Марта – все настороженно смотрят на меня. Потом мама говорит:

– Нильс, ты ничего не хочешь нам рассказать?

Я собираюсь с духом и выпаливаю, как из пулемета:

– У меня есть девушка. Она русская. Я сделал ей предложение. Она очень хорошая. Ее зовут Арита. Сейчас она в Москве. К ней приехали ее старшие родственники. Я должен с ними познакомиться. Потом мы сделаем ей загранпаспорт и приедем к вам. Тоже знакомиться.

Первым реагирует отец.

– По этому поводу надо выпить, – говорит он.

SMS от Ариты приходит вечером. Я к тому моменту изрядно набрался, наш Akvavit [11]11
  Akvavit – популярный в Дании и других скандинавских странах алкогольный напиток (дистиллят) крепостью от 40 до 50 градусов.


[Закрыть] этому весьма способствует. Когда в кармане курлыкнул телефон, мы с дядей Ульриком как раз вспоминали тот перелет в Испанию. Оказывается, дядя сам страшно боялся лететь, для того и придумал всю эту историю с воздушными китами. Пока отец и дядя Ульрик хохочут, выхожу в коридор, тычу согнутым пальцем в экран.

«Мне грустно… – пишет Арита. – Все то, что происходит, не правильно. Я тебя очень люблю, но…»

Понимаю, что ничего не понимаю, и с трудом набирают ответное SMS: «Я тоже очень люблю тебя, милая. Скоро прилечу, и мы будем вместе, как прежде. Не скучай».

Ответ приходит быстро: «Ни, как прежде уже не будет. Мы перешли черту, границу. Мне очень грустно, любовь моя. Я хочу тебя видеть, но не знаю, стоит ли тебе…»

Akvavit шумит у меня в голове, путая мысли. Все же сосредотачиваюсь и пишу: «Арита, милая, я люблю тебя все сильнее, и мне плевать на границы. Все будет хорошо, не грусти. Целую».

Смартфон курылкает очередным SMS: «Ни, прости меня, прости. Я плохая, я недостойна тебя…»

Постепенно трезвею и начинаю осознавать, что причина такого странного поведения Ариты кроется, видимо, в этих новоявленных родственниках. Пишу: «Твои родственники против того, чтобы ты встречалась со мной?»

В коридоре появляется отец. Он весел, в руках – гитара.

– Нильс, мой мальчик, что ты тут делаешь?

– Общаюсь с невестой, папа.

Отец оглядывает меня с ног до головы, замечает телефон в руке и хмыкает.

– Ты знаешь, Нильс, в свое время я общался со своими невестами без помощи технических штук – просто брал их за руку и вел в комнату, где стояла кровать.

– Папа, – я сую трубку в карман. – Я сейчас приду. Буквально пять минут.

– Мать несет жаркое, – сообщает отец и уходит с недовольным лицом.

Из кармана доносится новое жужжание. Арита пишет: «Я не достойная тебя».

Пьяный черт толкает меня под руку, и я набираю: «Это я решаю, достойна ты или нет. Ты – лучшая, красивая, умная и моя любимая!!!»

Жду ответ. Тянутся бесконечные секунды, хотя Арита отвечает практически мгновенно: «Ты ничего не понимаешь и ничего не решаешь!! Все уже решено за нас…»

Дрожащий палец бегает по набору: «Ты устала. Иди спать. Люблю тебя. Спокойной ночи».

И тут же приходит ответ: «Я не смогу уснуть без тебя. Так и буду сидеть всю ночь одна и смотреть на свечи… Это неправильно, но у меня вся жизнь неправильная…»

Чувствую – злюсь. Из комнаты кричит дядя Ульрик:

– Нильси! Жаркое!

Пишу: «Арита! Давай поговорим, когда я вернусь. Это уже скоро. Ложись спать и ни о чем не думай. Все будет хорошо. Мы поженимся, и у нас будут красивые дети. Люблю, скучаю».

Получаю в ответ SMS: «Ты такой хороший, а я плохая. Прости меня. Люблю-люблю-люблю…»

Злость достигает пика – плевать мне на договоренности и эту русскую экономию! Набираю номер Ариты, но вместо Bongo bond слышу женский голос, сообщающий, что аппарат абонента выключен.

Рождество прошло в фоновом режиме. Конечно, была елка со свечами, на столе были и непременный печеный гусь, и смёрребреды с паштетами, окороком, бужениной, вареной телятиной, рыбой и овощами, и жареная свинина с красной капустой, и камбала в сливках, и колбаски, и пироги, а на десерт – кексы и непременный «рёд-грёз-мез-флёзе», ягодный кисель со взбитыми сливками. Были гости, были подарки – метафизические знаки внимания от людей, которые и так постоянно внимают и помнят о тебе.

Я ел, пил Akvavit и пиво, плясал с мамой, тетями и двоюродными сестрами, ел и снова пил, но огни елки расплывались в моих глазах в какие-то оранжевые пятна, а за ними вдруг начинали проступать контуры квартиры Ариты и ее фигурка на застеленном диване.

Я был с семьей, а она – одна.

Когда наступил день отъезда, я с утра не находил себе места. Отец вызвал такси и повез меня в аэропорт, не дав толком даже попрощаться с матерью и родственниками.

У стойки регистрации он сказал:

– В следующий раз ты или привози свою девушку с собой, или не приезжай сам. Нам не нужна половина Нильса Хагена. Ты понял меня, сын?

Я ответил ему, что понял, а мысли мои были с Аритой – она с того памятного вечера так и не включила телефон.

Мы с отцом обнялись, и я шагнул через пространство и время, спустя несколько часов очутившись в занесенном снегом аэропорту «Внуково». В голове моей творилось черт знает что.

Добравшись до знакомой двери, звоню, испытывая внутреннюю дрожь – а вдруг…

В замке гремит ключ. Дверь открывается. На пороге стоит Арита. Мне сразу бросается в глаза, что у нее какой-то жалкий вид, словно у выброшенного на улицу котенка.

Бросаюсь к ней, начинаю целовать, обнимаю – и понимаю, что она застыла, словно жена Лота.

– Арита, милая, что случилось? Ты отключила телефон…

– Все хорошо, Ни, – чужим каким-то голосом отвечает она. – Телефон уронила в ванну. Случайно. Ты приехал… Я неважно себя чувствую.

– Что случилось? Заболела?

– Простуда. Ерунда. Ночью плохо спала, кашляла. Поэтому такая. Проходи.

– А где твои родственники?

Арита вздрагивает. Но отвечает вроде бы спокойно, даже равнодушно:

– Не знаю. Наверное, ездят где-то по делам. Они будут в Москве еще несколько дней.

Я расстегиваю пальто, не отрывая взгляда от Ариты.

Я вижу, что она обманывает меня. Но никак не могу понять, в чем заключается ложь. Уши и русский поэт Кочетков были правы – с любимыми нельзя расставаться даже на несколько дней…