Текст книги "Охота на викинга"

2

– Ну что ты как скумбрия мороженая? Раскованности тебе не хватает.

Дмитрий сидел напротив Риты и сально улыбался. Говорить с ним не хотелось совершенно.

– Не ваше дело, – огрызнулась Рита и вернула мобильник хозяину.

Толстяк отчего-то развеселился еще больше.

– Ла-адно, – протянул он. – И до чего вы договорились? Уж это мое дело.

– С какой стати? – не поняла Рита.

– С такой, что я должен знать, куда тебе такси заказывать. К нему или…

– К нему.

Дмитрий снова растекся в гадостной улыбке, встал и, набирая номер на мобильнике, вышел в соседнюю комнату.

«Все-таки он противный», – подумала Рита вслед толстяку.

Следом пришла мысль, что практически все происходящее в последние дни вполне попадает под это определение. Противно было сбегать от Нильса, повинуясь бесстрастным указаниям Николая Александровича. Нет, ей едва ли не больше всего на свете в то неловкое утро хотелось оказаться в другом месте. Даже вспоминать об этом совестно. Но ретироваться она желала не так, как это вышло. Противно было унижаться и упрашивать лилльского палача отпустить ее, оставить в покое. Рита перепробовала все: давила на жалость, требовала, пыталась угрожать. Николай Александрович выслушал истерику с видом ящерицы, обожравшейся фенобарбиталом.

– Закончила? – поинтересовался он. – А теперь послушай меня. Ты хотела работать, тебе дали такую возможность.

– Верните мне мои вещи, – из последних сил взмолилась Рита.

– Твои вещи тебе пока не нужны. Они побудут у меня вместе с твоими документами. Закончишь работу, получишь расчет и свои пожитки обратно.

– Я в милицию пойду, – давясь слезами, пригрозила Рита.

На лице Николая Александровича не дрогнул ни один мускул, зато ее запястье что-то больно сжало, словно девушка сунула руку в тиски. Рита ойкнула, лилльский палач не обратил внимания, потянул девушку в коридор, распахнул входную дверь широким жестом.

– Вперед.

Он был спокоен. Он не держал ее больше за руку и не преграждал дорогу. Но Рита опешила.

Путь был свободен. Но куда идти? В чужом городе, без документов. Что она может? Подойти к первому попавшемуся полицейскому на улице и… И что?

«Дяденька милиционер, меня обидели».

«Ваши документы?»

У Риты медленно опустились плечи. Николай Александрович спокойно закрыл дверь.

– Поговорим о работе. Мне сказали, что ты психолог.

– Я училась, – прошептала Рита. – Два года только.

– Без разницы. Главное – училась. А если училась, то почему все забыла? Хватит думать о своих комплексах и чувствах. Твоя задача – думать о клиенте. Забудь о внешности. Это не твоя забота. Ты выглядишь так, как нужно. Для клиента ты выглядишь идеально. Думай о клиенте. Подыгрывай ему.

– Как? – шепнула Рита, чувствуя, как окончательно запутывается в этой липкой паутине.

– Спокойно, без нерва. Здесь не нужен надрыв и погружение в образ. Здесь нужен точный расчет. Это шахматы, а не театр. А из-за того что ты думаешь о себе, а не о партии, дело за тебя приходится делать другим. Ты чуть все не завалила. Но я тебя не виню. Все произошло очень поспешно, тебя не проинструктировали должным образом. Теперь мы все исправим.

Последние слова были сказаны так, что Рита почти поверила в это «мы», почти почувствовала свою вину, которую разделил с ней полный благородства Николай Александрович. И от этого тоже стало гадко.

Следующие несколько дней вышли не менее скверными. Она жила в той самой комнате, в необъятной квартире, куда привез ее с вокзала Николай Александрович. Только теперь эта квартира напоминала бордель.

По ней шастали полуголые девицы. Наглые, развязные. Они прекрасно находили общий язык с Филиппом. Трещали о какой-то несусветной глупости, сплетничали и вели себя совершенно бесстыдно. Рита чувствовала себя рядом с ними белой вороной. И хотя по идее это не она, а нахальные девки вели себя аморально, почему-то именно ей хотелось спрятаться, забиться в комнату и не высовываться.

Она почти и не высовывалась.

Иногда заезжал Николай Александрович, заходил к ней, рассказывал что-то, выдавал какие-то инструкции. Она все больше понимала, что от нее требуется и как это сделать, но так и не могла сообразить, зачем это делать.

Собственные догадки болтались где-то между игрой, брачным агентством и авантюрой, но лилльский палач об этом не распространялся, а спросить сама Рита боялась. Николай Александрович со своим непроницаемым вараньим взглядом по-прежнему дергал внутри какие-то тонкие струнки, которые натягиваясь, вызывали необоснованный животный, первобытный страх. Один раз он потребовал у Филиппа «быстро привести девочку в боевую готовность». Стилист поворчал для порядка, что ему, как всегда, оставили недостаточно времени, и позвал к себе Риту.

Под «боевой готовностью», как оказалось, понимался бодрый макияж и практически отсутствующий купальник. Филипп бурчал, Николай Александрович оглядел Риту и остался доволен. Кинул ей норковый полушубок со словами «накинь, а то замерзнешь». И прямо так, в купальнике и полушубке, довел до машины. Ехать пришлось недолго. Фотостудия оказалась рядом. Пустое просторное помещение, яркий свет. Много, очень много света, небольшой подиум – на какой-то момент Рите показалось, что все произошедшее до того – просто недоразумение, а сейчас начнется настоящая работа, та, о которой она мечтала…

По знаку фотографа на подиум выкатили яркий мотоцикл «Ямаха». Лилльский палач посмотрел с неодобрением:

– Не та модель.

– Похожая, – отмахнулся хозяин студии. – Коля, где я тебе «ту» найду с ограниченным бюджетом и в сжатые сроки? Радуйся тому, что есть.

– Ладно, – смилостивился Николай Александрович. – Работаем.

Риту усадили на мотоцикл.

– Расслабься, – велел фотограф и защелкал фотокамерой.

Николай Александрович следил за действом, иногда сдержанно выдавая комментарии:

– Мне нужно, чтобы она ехала по Кремлевской набережной.

– Кремлевскую набережную я тебе в «Фотошопе» нарисую, – пообещал фотограф. – Будет лучше и натуральнее настоящей.

– Я хочу, чтобы она неслась навстречу ветру. Счастливая и бесшабашная.

– Дайте ей «ветер в лицо», – тут же распорядился владыка фотоцарства и повернулся к Рите. – А ты улыбку изобрази. Искреннее. Не щурься! Губы! Естественнее улыбайся, ярче… Ну… Так.

И снова щелкал фотоаппарат.

И снова она ощущала что-то сродни брезгливости…

К тому времени, когда Николай Александрович пришел, чтобы сказать «работаем» и отвезти ее к толстому Дмитрию, Рите опротивело все, и она была счастлива вернуться к Нильсу, от которого несколько дней назад мечтала поскорее сбежать.

Дмитрий был последним противным звеном в этой омерзительной цепочке, и Рита терпела. Стоило только подумать о толстяке, как он снова возник в дверях, скользко улыбнулся – под носом зашевелилась мохнатая гусеница, – сообщил:

– Такси у подъезда.

Рита молча встала и направилась к двери.

Машина подъехала к дому Нильса с другой стороны. В салоне играло какое-то отечественное радио со странным подбором музыки. Пело под дешевую музычку плохонькими голосами. Ни драйва, ни харизмы. На могучую песню викингов, что горланил тогда, сидя на мотоцикле, нетрезвый Нильс, эти попсовые мотивы не походили совершенно. Профессиональные эстрадные песнопения на контрасте с воспоминанием выглядели фальшивкой, дешевой подделкой.

А вот двор Рита узнала.

Таксист крутанулся мимо мусорных баков, повертелся между плотно уставленных на ночь автомобилей, ругаясь под нос на кретинов, что не умеют парковаться, и на других, что не удосужились построить в городе нормальные стоянки, затем свернул к подъезду и остановился.

– Приехали, красотуля.

– Спасибо, – сухо поблагодарила Рита.

У подъезда тускло и желто светила лампочка. Наверху горело несколько окошек. За какими-то из них ждал ее сейчас Железный дровосек со странным сказочным именем. Рита справилась с домофоном, юркнула в подъезд, поспешила к лифту. Сейчас она поднимется, заберет «забытый» браслет. А дальше?

А что если взять и просто пойти против лилльского палача и его компании? Просто рассказать все Нильсу начистоту? Про паспорт, про инструкции, про Николая Александровича с его страшными рыбьими глазами. А потом вместе с Нильсом отправиться в милицию…

Стоп! А кто сказал, что Железный дровосек пойдет с ней в милицию, а не выставит Риту за дверь? Или не сдаст ее сам в ближайшее отделение?

Лифт дернулся и остановился. Двери расползлись в стороны, и Рита отогнала все мысли.

Нильс стоял на площадке и улыбался ей настолько радостно, искренне и заразительно, что Рита почувствовала, как невольно растягиваются губы в ответной улыбке.

– Добрый вечер.

– Добрый. Я забыла у вас браслет, и…

Она снова, как в то утро, почувствовала легкий приступ неловкости. Откуда? Ведь уже была готова к шахматной партии, как учил Николай Александрович. Но если и он сейчас запутается в словах и ответит неловкостью… значит, партия сорвана, и ей останется только забрать браслет и уйти.

– Проходите, – твердо сказал Нильс.

Рита послушно вошла, затопталась в дверях, оглядываясь по сторонам, по-новому воспринимая холостяцкую квартиру.

– Вы со мной поужинаете?

Он был решителен. Даже слишком. За этой решительностью прятался страх, обычный мужской страх оказаться отвергнутым. Рита про себя улыбнулась – а ведь Николай Александрович оказался прав. И тут же из-за этого ей сделалось противно.

По инструкции уходить было нельзя, да и возвращаться в квартиру, напоминающую дорогую смесь общаги с публичным домом, не хотелось, но Рита рефлекторно посмотрела на часы.

Нильс понял это по-своему.

– Арита, я вас искал все эти дни и не отпущу без ужина.

Это прозвучало с такой детской безапелляционностью, что Рита улыбнулась уже открыто, принялась снимать верхнюю одежду. Железный дровосек галантно принял пальто.

В комнате был накрыт стол. Скатерть, свечи, шампанское в ведерке со льдом, как в ресторане, зеленый салат в огромной прозрачной чаше, пара необъятных тарелок и огромное блюдо, заполненное спагетти, залитыми аппетитным томатным соусом. Романтика.

Эта интимная обстановка была в новинку, совсем не монтировалась с тем, что она помнила по прошлому визиту. Нильс галантно усадил ее за стол, предложил салфетку и посмотрел так, будто они были старыми друзьями и не виделись тысячу лет.

Железный дровосек сделал приглашающий жест. Рита кивнула. Нильс подхватил огромное блюдо и ловким движением перекинул на ее тарелку горку спагетти.

Она осторожно подцепила одну спагеттину, но та скользнула обратно. Рита попробовал еще раз. Нильс тихо наблюдал за этой борьбой, наконец не выдержал:

– Вы лучше на вилку сначала намотайте.

На этот раз получилось лучше. Рита улыбнулась. Соус был умопомрачителен.

– Спагетти у вас получаются лучше, чем яичница, – пошутила Рита, отгоняя неизвестно откуда взявшуюся робость.

– Не у меня. Это доставка из моего любимого итальянского ресторана, – честно ответил он и тут же добавил с улыбкой: – Правда, шампанское я выбирал сам.

Нильс вытянул пузатую бутылку из ведерка и принялся возиться с пробкой. Рита кинула взгляд на золотистую этикетку, похожую на щит со средневекового герба, и чуть не подавилась макаронами. Слова Dom Pérignon были знакомы по кино и журналам и ассоциировались исключительно с какой-то другой, заоблачной, запредельной жизнью, заглянуть в которую она не смела даже мечтать. Сам Железный дровосек тоже был знакомым и незнакомым одновременно. В нем странным образом сочетались азартный, дикий викинг, швыряющий топоры и угоняющий мотоциклы, с трогательным застенчивым утренним Нильсом, пытающимся пожарить яичницу. И это сочетание ей вдруг понравилось. Неловкость ушла. Все как-то само собой закрутилось в карусели общения.

Они ужинали при свечах, пили шампанское. Болтали ни о чем.

В какой-то момент Рита поймала себя на том, что забыла об игре, об инструкциях, о сценариях, о том, что она работает, – обо всем. Ей не надо было стесняться или играть.

А еще она вдруг поняла, что не сможет рассказать Нильсу того, что готова была вывалить на него, поднимаясь в лифте.

Он ей нравился. Не притворно. По-настоящему.

На этой мысли Рита вдруг споткнулась. Уютный мирок, образовавшийся вокруг стола со свечами и вывалившийся из реальности, с грохотом обрушился обратно в обыденность. Туда, где за окном была осень. А где-то далеко, но навязчиво, будто за плечом, стоял незримый силуэт лилльского палача Николая Александровича.

Рита снова посмотрела на часы. Метро уже закрылось.

Нильс перехватил ее взгляд.

– Ты торопишься? – спросил просто, впервые за вечер снова переходя на «ты».

– Не знаю, – Рита пожала плечами.

– Далеко живешь?

– У подружки, – невпопад ответила она. – Ее Наташей зовут.

– Она будет волноваться? – крайне деликатно поинтересовался он.

Рита снова пожала плечами. Не будет она волноваться. Никто не будет. И Филиппу наплевать, где она и что с ней. И Николаю Александровичу. Хотя нет, последнему не все равно. Но у него свой интерес.

– Не будет.

– Тогда оставайся.

Рита поежилась. Возвращаться в гламурный бордель не хотелось. Нильс понял ее заминку по-своему, добавил очень мягко:

– Если хочешь.

И, выдержав паузу, сказал как-то совсем уж наивно, с вдруг проскочившим акцентом:

– Я тебя не обижу. Я просто очень не хотеть… не хочу, чтобы ты уходила.

Ночью Рите снился Николай Александрович. Он ничего не делал, просто молча существовал. Иногда его не было видно, но присутствие незримо ощущалось. Потом он прочно обосновался в сновидении в качестве наблюдателя и смотрел на нее – и сквозь нее – холодным, бесцветным взглядом, безразличным, как вечность.

Сперва Рита не обращала на него внимания, потом начала беспокоиться под этим взглядом, а когда он стал невыносим, проснулась.

В комнате было светло. За окном шумел город, пытался ворваться в квартиру, разбудить, поднять, швырнуть в жизнь, заставляя суетиться, подстраиваясь под законы муравейника, но, упершись в дорогой стеклопакет, лишь беспомощно шуршал.

Рита потянулась. В дверь постучали. Тихонько, тактично.

Можно было встать и быстро одеться, но вставать не хотелось. И она натянула одеяло до подбородка.

– Да-да.

Дверь открылась тут же. Потянуло тонким ароматом свежесваренного кофе. Забыв о стеснении, Рита присела на кровати, облокотившись на подушку, и приняла у Нильса поднос. На подносе, подчиняясь каким-то забытым еще в прошлом веке традициям, умостились чашка с кофе, сахарница и молочник со сливками.

Рита бросила в чашку бесформенный кусок коричневого тростникового сахара, взболтала ложкой и жадно потянула кофейный аромат.

Нильс свежий, гладко выбритый и одетый с иголочки, смотрел на нее с непередаваемой нежностью.

– Яичницу жарить я не рискнул, – честно признался он. – Пей кофе, и пойдем завтракать. Здесь неподалеку есть неплохая кофейня. А потом погуляем.

– Надеюсь, не на Воробьевы горы? – тонко улыбнулась Рита, делая первый обжигающий глоток.

– Просто погуляем, – серьезно сказал Нильс. – Без приключений. Обещаю.

Кофейня оказалась милой и уютной, но посетителей в ней толпилось неожиданно много. Глядя на утреннее – хотя утро весьма условное, время приближалось к полудню – столпотворение, можно было подумать, что Москва не только никогда не спит, как пели в одноименной песенке, но и питается исключительно в кофейнях, кафе и ресторанах в любое время дня и ночи.

– Бизнес-ланчи, – объяснил Нильс.

Наверное, это объясняло отсутствие кулуарной атмосферы. Успев отхватить столик в курящем зале у окна, они быстро позавтракали и вернулись на улицу.

– А тебе не надо работать? – поинтересовалась Рита.

– У меня сегодня выходной, – отмахнулся Нильс. – Я позвонил, пока ты спала, предупредил, что меня не будет. Идем.

Он повел ее переулками, вывел на Старый Арбат, показал памятник великому поэту Пушкину и другой – советскому поэту Окуджаве. Потом повел на Красную площадь, к Кремлю, в Александровский сад…

Нильс прожил в Москве несколько лет, но ключевые достопримечательности знал не хуже коренных жителей. А то и лучше. После того как Рита призналась, что не знает столицы вовсе, он возложил на себя роль экскурсовода и успешно с ней справлялся.

Слушая его пересказ историй про купцов-охотнорядцев, про Барму и Постника или Аристотеля Фиораванти, можно было забыть о том, что Нильс иностранец.

С ним оказалось интересно. Может, потому что ему самому все это было интересно? Рита заметила, что ему нравится Россия и Москва. Истории про его родину, которыми Нильс разбавлял байки про столицу, были не менее интересны, но не так ярки, что ли… О Дании он говорил с врожденной любовью. Когда рассказывал о России, глаза начинали блестеть так, словно что-то загоралось у него внутри.

И Рита поддалась этому внутреннему огоньку. Растворилась в нем. Николай Александрович со своими псевдомоделями и голубоватым Филиппом, малая родина, семья, прошлое – все ушло на второй план.

Они гуляли до самого вечера, потом сидели в каком-то ресторане. Затем вернулись к Нильсу домой. И она опять осталась у него на ночь. И он снова был галантен и не посягал на ее девичество.

А на утро была суббота, и ему опять некуда было спешить.

Рита заикнулась о том, что ей надо бы переодеться, но Нильс только отмахнулся: будто в Москве мало магазинов! После завтрака он едва не силой затащил ее в огромный торговый центр. Обилие людей и магазинов, выбор и разнообразие пугали и завораживали одновременно. В безграничных блестящих залах можно было потеряться на долгие годы, а сколько там можно оставить денег, Рита даже боялась представить.

Нильс предложил выбирать все, что нравится. Рита сопротивлялась, как могла, но Нильс улыбнулся, заверив, что ему не составит труда оплатить ей новый туалет, а вот отпустить ее от себя для него подобно смерти.

А потом они снова гуляли где-то по набережной…

Николай Александрович напомнил о себе в воскресенье утром. Мобильник зазвонил, прежде чем Рита проснулась.

– Куда пропала? – сухо спросил в трубку лилльский палач, так что Рита мгновенно проснулась.

Я не могу говорить, – соврала она.

– Тогда отвечай односложно.

– Хорошо.

– Ты у него?

– Да.

– Все в порядке?

– Да.

– Когда тебя ждать?

– Завтра.

– Хорошо, – безлико отозвалась трубка и запищала куда более эмоциональными, чем голос, гудками.

Рита отбросила на кровать трубку. В дверях появился Нильс. Лицо у Железного дровосека было понимающим.

– Подруга? – уточнил он.

– Да, – соврала Рита.

– Беспокоится?

– Немного.

– А я хотел пригласить тебя в Нескучный сад, – расстроился Нильс. – Он переходит в парк отдыха имени Горького. Это такой писатель Пешков.

– Я знаю, – улыбнулась Рита. – И я не тороплюсь.

Нескучный сад оказался просто куском леса посреди города. С одной его стороны текла Москва-река, с другой бежал с превышением скорости Ленинский проспект, а между ними устроился зеленый массив. Конечно, и внутри этого массива присутствовала жизнь, но какая-то неспешная, размеренная. То ли из прошлого века, то ли из уездного городка.

Нильс, впрочем, сразу развеял ее представление о парке, рассказав, что он известен с восемнадцатого века и одно время был владением Екатерины Великой. Название свое парк получил потому, что был заложен изначально как сад. Он находился за чертой города, имел форму амфитеатра. Сюда свезли около двух тысяч редких растений, а над выравниванием почвы, так как берег был неудобен, ежедневно трудились на протяжении нескольких лет семьсот человек.

– Откуда ты все это знаешь? – удивилась Рита.

– Читал. Это интересно, – повел плечом Железный дровосек. – Когда приехал в Москву, у меня было много свободного времени, вот я и читал все, что смог найти, это и с русским языком помогло, – добавил он и потащил ее дальше.

Они долго гуляли по Нескучному саду, затем свернули в Парк культуры, ели дешевые, но невероятно, просто фантастически вкусные шашлыки и кормили лебедей в пруду. Лебеди аристократически гнули шеи, но совершенно по-плебейски бросались на хлебный мякиш, забыв о врожденной гордости.

Рита скормила лебедям чуть ли не весь купленный батон.

Когда хлеб кончился, птицы потеряли к ней всякий интерес и поплыли прочь, снова сделавшись гордыми и независимыми. Что-то знакомое почудилось Рите в этой модели поведения.

– Неблагодарные, – пожурила она.

– У птиц короткая память, – улыбнулся Нильс, беря ее под руку.

– Не короче, чем у людей.

– А у людей тоже короткая память.

– Неправда, – не согласилась Рита. – Они не помнят того, что случилось только что. А я помню, что было вчера.

Она посмотрела на Нильса.

– Я тоже помню. Такое не забудешь…

Он крепко сжал ее руку и больше не отпускал, вцепился, как ребенок вцепляется в руку матери, боясь ее потерять. Рита не сопротивлялась. От могучей ладони викинга тянуло теплом и надежностью.

Они обошли пруд, двинулись по аллее.

Рита пропустила тот момент, когда мягкая ладонь напряглась настолько, что ей стало больно. Не сразу поняла, что произошло.

Нильс побледнел и бессмысленно мял ее пальцы в своей руке. Взгляд его был прикован к лавочке, на которой сидела древняя сморщенная старушка.

– Что случилось? – не поняла Рита.

Он едва заметно вздрогнул, расслабил железную хватку и мягко, но настойчиво повлек ее вперед.

– Не переношу старость, – тихо обронил он, когда лавочка со сморщенной старушенцией осталась за спиной. – У нас в Дании приучают к смерти с детства. Детей водят в роддома, в морги, показывают им и смерть, и рождение. Дают понять, что это естественно и не страшно. А я все равно боюсь.

– Почему? – не поняла Рита.

– Мне было четыре года, когда умерла бабушка. Она… Она умирала долго, в муках. Наверное, я видел смерть слишком близко, чтобы испугаться по-настоящему.

Рита остановилась, мягко погладила его по напряженной руке.

– Бояться надо не мертвых, а живых.

– Это на словах. А на деле все боятся мертвых. И все боятся старости. Есть в этом что-то… исконное, хтоническое.

– Глупый, – улыбнулась Рита. – Я ведь тоже когда-нибудь стану такой же. И ты. Все стареют.

– Никогда, – упрямо помотал головой Железный дровосек.

– Что?

– Ты никогда такой не станешь, Арита. Ты всегда будешь молодой, – уверенно произнес он. – Я вижу людей, которые всегда молоды. Ты не постареешь.

Рита улыбнулась. И это тоже отдавало сказкой.

– Глупый, – повторила она и потянулась к нему.

Он ринулся навстречу неожиданно яростно и поцеловал. Впервые по-настоящему, искренне.

И губы у него были мягкими и горячими.

Рита зажмурилась, чувствуя, что плывет неизвестно куда. Поцелуй закончился, а она так и стояла с закрытыми глазами. И где-то далеко и совсем рядом кто-то незнакомый и неожиданно такой родной шептал:

– Никогда. Ты никогда не постареешь. Ты всегда будешь молодой. Мы всегда будем молодыми…