Текст книги "Охота на викинга"

5

После странной, жуткой, очистительной ночи я чувствую себя заново родившимся, хотя почти ничего не помню. Точнее, не помню деталей. Ну, пошел ночью в магазин, ну, напали уроды, ну, подрался…

Нос, правда, слегка распух и побаливает, на скуле обнаружилась небольшая царапина, а костяшки пальцев основательно рассажены, но это все пустяки. Дядя Ульрик, человек буйного нрава, в молодости частенько попадавший в полицию за драки с портовыми рабочими, всегда говорит: «Гордись сбитым кулаком, а не синяком». Так что в общем и целом все нормально. Баланс.

Жизнь продолжается.

За завтраком, заедая кофе тостами с джемом, обнаруживаю на кухонном подоконнике пустую бутылочку из-под Tuborg. Машинально беру ее в руки, ощущаю холод стекла под пальцами – и вдруг ночь прыгает на меня, словно леопард с ветки.

Мархи!

Жертвоприношение кровью!

Пустота!

Да, зияющая пустота в душе. Рана, каверна, провал, в который льется лунное серебро. Это хорошо и… и холодно. Пусто. Я больше не мучаюсь от любви, но на смену тем мучениям, озаренным призрачным светом надежды, пришли новые – надежды нет, света нет, ничего нет.

Пустота…

День проходит так себе – еду в офис. Пробка, хмурые лица. На работе дежурно улыбаюсь во время дежурных поздравлений от руководства – Skype все же чертовски удобная вещь, – принимаю доклады от отделов, в обед Дмитрий приносит букет из тридцати трех пунцовых роз «от неизвестных воздыхательниц», ставит в вазу в приемной и, многозначительно двигая бровями, говорит:

– Шеф, вы не забыли – сегодня «Рай»…

Секретарша улыбается, курьер улыбается, даже золотые рыбки в аквариуме улыбаются. Ах, какие они все милые, добрые, заботливые люди! И нелюди.

А мне грустно. У меня внутри ледяная пустыня. Я словно пациент после операции. Все, что было ненужно, отрезали и утилизировали. Жить можно – но зачем?

– Дмитрий, – говорю я. – Наверное, ничего не надо… Я что-то плохо себя чувствую… Голова…

– Ше-еф! – глаза его становятся круглыми и блестящими, как собачьи носы. – Прекрати немедленно! Народ к разврату готов, водка стынет, мы с кредитниками зарубились, что ты десять из десяти воткнешь, штуку баксов поставили. И потом: за все уплочено!

«Воткнешь десять из десяти» – это он про метание топора. Ничего, перебьются. Я молча качаю головой – нет, мол.

Дмитрий ерничает, кривляется, чтобы подбодрить меня, сыпет цитатами из советских фильмов, щедро перемежая их мировой классикой кинематографа. А я вспоминаю ночную смешливую луну, качающиеся груди, рыбины бедер, привкус крови во рту – и выдавливаю из себя:

– Нет. Извини, Дима, но я не могу… Веселитесь без меня. Мне будет приятно, что вы где-то далеко станете выпивать за мое здоровье…

Он хватает меня за руку, тащит в кабинет.

– Шеф, ты чего, озверел? А сюрприз?!

Мне, конечно, становится немного стыдно – все же люди старались, готовились. Пока я мешкаю, загоняя стыд в самые темные закоулки души, Дмитрий меняет тактику.

– Ух ты! – кричит он вдруг и тычет толстым пальцем в часы. – Уже два часа дня, а именинник ни в одном глазу! Нехорошо. Точнее – очень плохо. Чего мы, не русские, что ли?!

Я понимаю, что сейчас будет какая-нибудь ерунда про русские обычаи – все эти «ты меня уважаешь?» и «между первой и второй перерывчик небольшой». Все же я живу в этой стране уже три года и кое-что понял про загадочную русскую душу. Предчувствия меня не обманывают – Дмитрий бесцеремонно лезет в бар, выволакивает оттуда дежурную литровую бутылку Ballantine’s и стаканы.

– Безо льда! – весело орет он. – Только пламень, жидкий пламень! За родителей, шеф! Пусть они у тебя всегда будут здоровыми, счастливыми и богатыми! Ну, будем!

Наверное, вот именно поэтому у русских самая большая страна и они побеждают во всех войнах. Дело тут вовсе не в особой силе русских мужчин или точности русского оружия. Они просто всегда и всех заставляют играть по своим правилам. Ну как я могу не выпить за здоровье собственных родителей, а? Это решительно невозможно, а ведь между тем – кто сказал, что их здоровье хоть как-то зависит от ста грамм купажированного скотча тридцатилетней выдержки?

Ballantine’s я называю «дневным виски». Он идеально подходит для того, чтобы снять стресс или поднять настроение. Дмитрий тоже прекрасно это знает – и, коварно улыбаясь, льет по второй порции.

– Не надо… – каким-то блеющим голосом говорю я, и вдруг на смену стыду номер один, стыду перед людьми, которые хотят поздравить меня, приходит стыд номер два – вот я, здоровый мужчина почти двухметрового роста, преуспевающий топ-менеджер, отбиваюсь от стакана с виски, как фрещмен гёрл от старшекурсника на заднем сиденье автомобиля его отца: «Не надо, Ди-има, не стоит. Не на-адо… О, Ди-има-а…» При этом она прекрасно знала, чем все закончится, когда садилась к нему в авто. И я прекрасно знал, когда Дмитрий полез в бар. Знал – и не остановил его, не применил то, что русские называют «административным ресурсом». Так чего теперь ломать комедию?

Я протягиваю руку, забираю бутылку и набулькиваю себе полный стакан. До краев. Русские говорят: «с линзой».

– Ого! – крякает Дмитрий.

Подмигиваю ему, молча пью. Тостов сегодня будет предостаточно, сейчас можно и помолчать.

Дмитрий выпивает свои «два пальца», ставит стакан и спрашивает:

– Шеф, а все-таки – что случилось?

Он уже пытал меня утром – и по поводу опухшего носа, и по поводу ссадины на скуле, да и сбитые костяшки спрятать не удалось. Я тогда как-то отвертелся, но Дмитрий настырен.

– Ничего, просто немного устал, – отвечаю, глядя ему в глаза, чтобы не сомневался, что я искренен. Они, все эти политтехнологи, пиарщики, имиджмейкеры, психологи и прочие инженеры человеческих душ – как дети. Начитаются книжек, посидят на семинарах и уверены, что знают про людей все. Мол, мы вот научились читать жесты, взгляды, позы, словечки – и можем теперь управлять кем угодно.

Ага, держите карман шире, господа!

– Может, и правда перенесем на воскресенье? – бормочет Дмитрий, скорее для порядка – он уже все понял, вечеринка состоится, угроза миновала.

– Не стоит, – я улыбаюсь. Скотч ударил в голову, мягко и мощно. – Где там? В «Раю»? Отлично. Я буду без пяти.

– Без пяти мы вместе подъедем, вначале у нас ресторан… в узком кругу, без лишних. Ты, главное, топорик не забудь. Мы уже мишень отвезли. – Дмитрий тоже улыбается.

Иду к дверям, на ходу спрашиваю, скорее для проформы:

– А ты на кого поставил?

Он хлопает меня по плечу:

– Ты что, шеф! Я верю в тебя, как в Деда Мороза!

Топоры бывают разные, но суть у них одна. Древнейшее на земле оружие, которое одновременно является и инструментом. Кажется, сейчас это называется технологиями двойного назначения. Расщепление ядра урана, например, – как раз такая технология. С ее помощью можно запустить электростанцию, а можно сделать атомную бомбу. Так вот топор – то же самое. Кусок железа на деревянной рукоятке или вообще цельнометаллическая штуковина способна помочь человеку выжить в экстремальных условиях, с его помощью можно свалить дерево, нарубить дров для костра, вытесать весло, древко копья или кол, взрыхлить землю и еще множество разных вещей. Некоторые умельцы, я видел видео на Youtube, умудряются даже побриться топором. Но все эти полезные и важные функции попросту меркнут перед тем, что может топор на поле брани.

Начиная с самых примитивных каменных топоров, когда острый кусок кремня приматывался куском лианы к обычной палке, топор забрал множество жизней людей и животных. Он проламывал черепа, дробил кости, раскалывал позвонки, рубил, рассекал, колол, плющил… Русский язык – я специально смотрел в словаре – предлагает еще несколько десятков всевозможных слов, в основном, правда, диалектных и устаревших, которыми можно охарактеризовать действия, производимые топором. И все они так или иначе связаны с убийством.

Он – царь и бог древней войны. Он имеет множество форм, видов и типов. Он – и изящный кельт с поперечным лезвием, и легкий томагавк, в который древко вставляется сверху, и летучая франциска, и смертоносный сагарис, и коварный чекан, и страшный стальной полумесяц на длинной рукояти, способный рассечь надвое коня вместе с всадником и называемый здесь, в России, бердышом, и его европейская младшая сестра лохаберская секира. И, конечно же, бородовидные топоры Северной Европы, топоры моих предков, широколезвийные секиры, чьи полированные стальные улыбки добыли норманнам честь, славу и земли от Сицилии до Англии.

Есть в топорах что-то завораживающее, манящее, сакральное. Не зря именно топор стал символом честной казни, символом аристократической смерти через «усекновение главы» в противовес плебейской «грязной веревке».

Я люблю топоры той странной любовью, что не проходит с годами. Неуклюжее словечко «хобби» тут неуместно. Когда моя рука сжимает рукоять топора – не важно какого, пусть даже обычного инструмента для колки дров или туристической безделки, – я ощущаю, как где-то в астрале открывается незримый канал, и из прошлого, из бесконечного далека, из тех времен, когда мир был юн, небо – бездонно, а трава – в рост человека, в меня начинает перетекать бодрящая, кипучая энергия, что даровала предкам победы на полях сражений.

Конечно, имея такую страсть, я в молодые годы посещал тусовки и клубы реконструкторов, бегал на фестах в кольчуге и шлеме, с огромным вульжем в руках, но постепенно под грузом повседневных забот все это отошло на второй план, осталось милым воспоминанием, а реконструкторское снаряжение заменила небольшая, «походная», как ее называет Дмитрий, коллекция метательных топоров.

Моих «энергетиков».

Их всего пять. Настоящая франциска, точная копия метательного топорика франков эпохи Меровингов, сагарис, некая вольная интерпретация современного турецкого оружейника, однако отлично сбалансированная и прекрасно подходящая для метания, затем – английский томагавк-трубка девятнадцатого века, раритет, слегка попорченный временем, но все еще годящийся, чтобы расколоть кому-нибудь лобную кость. Помимо этого, есть две «рабочие лошадки»: габонская «голова птицы» – клиновидное лезвие на древке, в опытной руке совершенно смертоносная штуковина, не оставляющая человеку никаких шансов, и цельнометаллический вороненый хищник с причудливо выгнутым лезвием и острым оттянутым клювом на обухе – венец современных технологий, просчитанный на компьютере топорик с лихим названием Vampire bat. Этого нетопыря мне преподнесли на прошлый день рождения, и с тех пор я не менее трех тысяч раз послал его в цель – практически со стопроцентным результатом.

Дмитрий на полном серьезе утверждает, что моя любовь к топорам – свидетельство существования генетической памяти. Мы как-то поехали с ним в «Президент-отель» на круглый стол, посвященный улучшению инвестиционного климата, и намертво встали в огромной пробке, сковавшей весь центр Москвы. Вот тогда он и пустился в рассуждения:

– Шеф, ты же не шестоперы любишь и не катаны. Потому что твои предки были викингами и ими не пользовались.

Помню, я тогда спросил у Дмитрия:

– А кем были твои предки? К какому оружию тянет тебя?

Он усмехнулся, почесал лысину и уныло сказал, глядя в окно, за которым сверкали огни вечерней Москвы:

– Наверное, я итальянец из рода Медичи. Меня тянет к рюмкам, бутылкам, фужерам – словом, ко всему, во что можно налить вино. И яд.

Мы долго смеялись над его словами, но я запомнил, что он ушел от ответа.

«Рай» – большой известный клуб в самом центре Москвы. Леночка и Полиночка, две смешливые блондинки с ресепшн и ветеранки клубного движения, любят рассказывать об этом месте веселые, с их точки зрения, и совершенно невозможные, леденящие кровь, по моему мнению, истории. В недавнем прошлом клуб был частью завода «Красный Октябрь», где производили всевозможные сладости и конфеты. Место это известное и очень популярное. В туалете, опять же по рассказам подружек, приторговывали наркотиками, а по танцполу бродили злые клофелинщицы – модные дамы, подсыпающие в мужские бокалы всякую гадость, от которой в момент отшибало память и терялись все деньги. Конечно, верить в эти синопсисы криминальных боевиков, сочиняемые Леночкой и Полиночкой, нужно было очень осторожно, но даже если поделить все их рассказы на десять, все равно волосы у меня на голове вставали дыбом – как такое возможно в самом центре Москвы?!

Дмитрий, когда я спрашиваю его о достоверности этих рассказов, всегда лукаво смеется и высказывается примерно в таком ключе: «А что ты хотел? Становление дикого капитализма – это не ишак чихнул. Вспомни, что у вас в Европах триста лет назад происходило… Вспомнил? То-то. А мы эти триста лет за десять прошагали».

По его словам «Рай» – приличное заведение, даже в журнале Time Out о нем написано. Неплохой клуб, в нем есть более-менее тихие уголки, где можно спокойно посидеть с бокалом мохито и подумать о жизни.

Насчет трехсот лет и десяти – это он прав. И насчет клуба тоже. А вот про жизнь – это, конечно, для красного словца. В клубы ходят за другим. Меня поразило количество определений, подобранных тем же Дмитрием: «разобрать крышу», «снести башню», «отстрелить башку», «срубить мачту», «сбрить кок», «полирнуть извилины», «сбросить кепку», «потрясти пружинками» – и еще много других. Но все эти фразы являются синонимами одного слова: «расслабиться».

Вот и мы сегодня будем расслабляться. Впрочем, до этого времени, до часа «Ч» – еще уйма времени. Нужно взять себя в руки и поработать, хотя больше всего хочется удалиться в комнату отдыха и прилечь. Но как говорит мой отец, лучшее лекарство от лени – хороший обед, и я отправляюсь в корпоративное кафе, именуемое русским словом «столовая».

После ударного захода в ресторан, как описал его Дмитрий, «Рай» встречает синими фонарями и здоровяками из фейс-контроля, облаченными в мешковатые куртки какого-то неправильного черного цвета. В клубе тематическая вечеринка, что-то связанное с постапокалиптикой. На плакатах – неприличное английское слово, где буквы разделены точками: «S.T.A.L.K.E.R.». Кокни именуют сталкерами эксгибиционистов, подстерегающих свои жертвы в переулках Ист-Энда. Очень надеюсь, что здесь я таковых не встречу. В толпе, бурлящей в фойе, то и дело попадаются какие-то мрачные типы в армейском камуфляже, лохмотьях и с фиолетовыми лицами. Постапокалипсис, как я слышал, сейчас очень популярен у молодежи. Что ж, с одной стороны, это понятно – побег из реальности и все такое. А с другой – получается, что у будущего нет будущего. Странно, нелогично. Но «все проходит», как было начертано на известном кольце. Пройдет и это.

Наша личная вечеринка за отдельным столиком чуть левее главной сцены посвящена, по словам Дмитрия, «годовщине появления на свет босса всех боссов». От танцпола нас отделяет ветвистая перегородка и охранники. Меня встречают громкими криками, здравицами и «штрафной» – полулитровым бокалом аперитива. Обеденный Ballantine’s давно выветрился, в ресторане я пил только вино, и от этого хочется пить и выпить, поэтому я с легким сердцем под восторженные вопли и женский визг выпиваю смесь кампари с соком красного грейпфрута. Наверное, со стороны это выглядит эффектно – пивной объем крепкого алкоголя, но на самом деле и в бокале не пол-литра, а меньше, сока туда Дмитрий налил щедро, от души, да и кампари – не ром и не текила.

Он подмигивает мне, принимает опустошенный бокал. Начинается «торжественная часть» – финансистки читают стихи, на стену приклеивается фотоколлаж юмористического содержания со мною в главной роли, сводная «межотдельная» группа девушек, мило стесняясь, танцует канкан.

Девушки в России красивые – это даже не аксиома, а явление природы, закон мироздания и проявление воли Творца. Почему-то в Европе, особенно в Северной, девушки и женщины выглядят грубовато. Не то чтобы они не следят за собой, нет, следят, конечно, но все равно нет в них вот этой русской мягкости, еле уловимого шарма, изюминки какой-то. Ну и питание – а следственно, и формы – играет немаловажную роль. Будь проклят тот, кто изобрел фастфуд. Он убьет нашу цивилизацию.

Или даже уже убил.

При всем при этом русские девушки совершенно не ценят себя. Вообще. Я множество раз – сотни, тысячи! – наблюдал пары, в которых настоящая красавица, достойная кисти Боттичелли, идет вместе с мужчиной, который может играть орка в фильмах Питера Джексона, причем без грима. Он плюется, сквернословит, курит, третирует свою подругу и убежден, что является центром Вселенной, а бедная красавица покорно следует в его кильватере, считая, что так и должно быть. Это, наверное, та часть загадочной русской души, понять которую мне не суждено никогда.

Веселье между тем набирает обороты. Из дымки являются привлекательные представительницы «Рая», Маша и Юля, вручают золотую карту клуба и коллекционный набор виски в деревянном ящике. Прибывает делегация из финансового департамента и осчастливливает меня китайской напольной вазой. Это как сигнал, как выстрел из стартового пистолета – подарки тут же начинают сыпаться, словно из рога изобилия.

Золотая заколка для галстука Ronson с бриллиантом, никелевый подстаканник с золотым орнаментом и вставками из яшмы, палисандровый ларец с шахматами, выточенными из бивня мамонта, шкура белого медведя, узорчатый ритуальный нож, вырезанный из моржового клыка, с инкрустацией самоцветами, состоящий из четырнадцати предметов настольный письменный набор «Президент» – серебро, обсидиан, малахит. Два сервиза кузнецовского фарфора я прошу не распаковывать – с детства терпеть не могу все эти чашечки и блюдечки. Гжель, хохлома, «руська матрешка» и всевозможные фляжки-трубки-зажигалки дополняют натюрморт, возникший на отдельном столике, к которому как-то незаметно прикрепился охранник. Когда все это украшает несколько букетов, я низко, до пояса, кланяюсь всем и с чувством огромного облегчения приглашаю гостей вернуться к танцам и питию.

Конечно же, вся эта мишура и мужская бижутерия мне, что называется, и даром не нужна. Вообще обычай дарить подарки всегда казался мне варварским. Он прополз в нашу жизнь из далеких времен, когда гость должен был отплатить за угощение, чтобы семья хозяина дома не умерла потом, после праздника, с голоду. В Европе давно уже подарок стал фикцией, знаком внимания, формальностью. Но у России, естественно, свой путь, кто бы сомневался. Поэтому тут существует целая индустрия, производящая бессмысленные, но страшно дорогие вещи – те же подстаканники и позолоченные письменные наборы. К примеру, если продать все то, что мне подарили, на вырученные деньги провинциальный детский дом где-нибудь под Костромой или на Урале сможет безбедно прожить целый год.

Я, собственно, так и делаю уже два года – потихонечку ото всех продаю эти помпезные шахматы с изумрудами и кинжалы с топазами на Е-bay и перечисляю деньги детям, только не на Урал, а в родную Данию, там ведь тоже есть сироты и им тоже нужна помощь. Это хорошо, правильно и приятно. Наверное, это эгоизм, но эгоизм со знаком плюс.

Водитель Николай собирает подарки – он увезет их ко мне домой, а потом вернется.

Несут фрукты и еще шампанского, много шампанского, настоящее, винтажное, Krug, хотя настоящий там Krug или нет – вопрос открытый, содержимое может оказаться и подделкой, в России много и часто подделывают любой, даже самый дорогой алкоголь, и порой отличить подделку от подлинника бывает сложно, особенно если вечер уже в самом разгаре, ну и ладно, пусть, главное – весело… Звучат тосты. Дмитрий улыбается, словно праздник не у меня, а у него.

Ах да, сюрприз! Я уже и забыл об этом. Что ж, стало быть, интрига возрождается, и вечер, как написано у одного русского писателя с двойной фамилией, перестает быть томным. Или это фраза из кино про русскую сейлайфвумен и мужчину по имени Гоша, мечту всех русских женщин? Уже не помню. Это потому, что после аперитива в меня проникло грамм сто пятьдесят водки. Зато настроение начало стремительно улучшаться! Кто там ставил, что я не воткну десять из десяти?

Иди сюда, дорогой друг Дмитрий, и неси датскому викингу его любимый топор!

Нет, я еще не набрался, но мне хорошо. Рукоять «нетопыря» ложится в руку, точно влитая. Где ты, сила предков?

Один с нами!!!

Щит с нарисованной мишенью прислонен к стене. Дмитрий направляет фонарь. Вокруг все хлопают, подзадоривают. Правильно, так и надо. Сейчас, друзья и коллеги, важно только почувствовать нужный момент, собраться и вдруг понять, что ты попадешь, что все получится…

– Хэй-я!! – ору я древний клич викингов и с силой отправляю топор в цель. На мгновение все умолкают, и становится слышен свист, с которым смертоносная железяка рассекает воздух.

Глухой, тупой удар – есть! Затихшая на мгновение компания взрывается от криков восторга. Я улыбаюсь. Дмитрий лезет ко мне с рюмкой в одной руке и клубникой на зубочистке в другой.

– За удачу! – кричит он.

Пью – за удачу грех не выпить. Жую ягоду и понимаю – поймал кураж. Ну, дорогие мои, держитесь!

– Хэй-я!! Хэй-я!! Хэй-я!!

Зрители в восторге – они верят в меня, как в древнего скандинавского бога. Прибегают обеспокоенные Маша и Юля – наш ор перекрывает музыку на танцполе. Узнав, в чем дело, они расслабляются и вступают в тесные ряды болельщиков. По-моему, даже делают ставки. А я, между тем, уже шесть раз поразил мишень. Принимаю снова из чьих-то услужливых рук топор, краем глаза вижу, что Дмитрий, прижав мобильник к уху, торопливо протискивается сквозь толпу к дверям. Куда это он? Впрочем, не это сейчас важно.

– Хэй-я!! Хэй-я!

Усатая физиономия Дмитрия появляется, когда мне остается последний бросок. В рядах тех, кто поставил на мое поражение, царит глубокое уныние. Их противники, напротив, бушуют, словно английские ультрас на стадионе.

Я заношу топор над головой, привычно уже «ловя волну». Сейчас особые мурашки в нервных окончаниях пошлют в головной мозг импульс, благодаря которому я буду точно уверен, что бросок окажется удачным.

В последний момент скольжу взглядом по толпе. По-русски это называется «красоваться». Итак…

– Хэй-я!!

Рука идет, топор уже почти покидает ладонь и вдруг…

Это словно ледяной душ!

В толпе гостей, среди раскрасневшихся, орущих, смеющихся лиц я вижу ее.

Мархи?!

Нет, абсолютно точно – нет. Но в то же время – да.

Это она. Она – другая.

Раньше в фотографии были негатив и позитив. Так вот, та Мархи, что явилась ко мне на день рождения, является полной противоположностью себя прежней.

Вместо шоколадной – белая кожа. Вместо смоляных кудрей – светлые, золотистые волосы. Вместо вишневых, жгучих – очень голубые глаза. И губы, ох, эти губы… Мне в какой-то момент кажется, что это призрак, привидение, фантом. Но девушка живая. Живая – и совершенно спокойная, хотя в ее глазах мне чудится легкий испуг. Испуг – и ожидание чего-то…

Бросок я, конечно же, срываю. Чертово женское колдовство! Топор идет совсем не так, как надо, и позорно бьется о мишень обухом. Восторженные вопли одних и заунывный рев других озвучивают окончание состязаний.

– Ну что ж ты, ше-еф! – делано сокрушаясь, басит Дмитрий, пробиваясь ко мне. По-моему, он не особенно расстроился – все же поставил против, хитрец.

А вот я расстроился, и не столько из-за броска, сколько из-за девушки. Я только-только начал отходить от того состояния, в котором находился три года, – и вдруг это явление, это лицо. Я все пытаюсь разглядеть его в толпе, но не могу и внутренне холодею, понимаю, что, видимо, сошел с ума…

– Шеф, – зовет меня Дмитрий. Я поворачиваюсь к нему – и застываю, как соляной столб.

Девушка стоит с ним рядом, совсем-совсем близко, достаточно только протянуть руку. Голубые глаза в опушке ресниц, золотые волосы, знакомый изгиб губ…

– С днем рождения…