Текст книги "Охота на викинга"
Автор книги: Нильс Хаген
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
– Все? – осведомилась трубка. – Девочка, меня не интересует твое отношение к работе. О том, будешь ты или не будешь, надо было думать вчера. Сегодня ты уже работаешь.
– Я уйду, – повторно пригрозила Рита, чувствуя приступ отчаяния.
– Далеко? Без паспорта, без денег. Работай. И не зли меня. В сердитом состоянии я неприятен. Позвонишь, когда он тебя выпроводит. И мой тебе совет: постарайся, чтобы он тебя не выпроводил. Ясно?
– Как? – зло процедила Рита. – Сказки Шахерезады ему рассказывать? В постель к нему прыгнуть? Это вы предлагаете? Как сутенер?!
– Не груби, – спокойно осадил Николай Александрович. – Будет нужно, прыгнешь. Работай – и без глупостей.
Она хотела ответить дерзостью, но трубка отозвалась короткими гудками. Тогда Рита опустилась на холодный пол и тихо заплакала.
7
Я просыпаюсь счастливым – и мне очень плохо. Эти два взаимоисключающих состояния накатывают на меня, словно волны на пустынный пляж.
Пляж, на котором валяются кучи вырванных штормом водорослей, туша мертвого дельфина, какие-то ракушки, поплавки от рыбачьих сетей, винные бутылки, спасательный круг с давно затонувшего корабля (так и подмывает сказать: «парохода»), детская игрушка, китайский веер из бамбука, женская шляпка, надувной матрас и прочая ерунда, отторгнутая или, если быть честным, то попросту выблеванная морем.
Не хочется открывать глаза. Совсем. Плоть вопиет и стонет под гнетом продуктов разложения алкоголя, а мозг блаженствует. Это называется когнитивным диссонансом – мне и хорошо, и плохо. Плохо потому, что я слишком много выпил накануне, а хорошо оттого, что день рождения удался…
Нет! Не так…
Хорошо оттого, что я познакомился с великолепной, прекрасной, восхитительной…
Опять не то.
Как сказал бы мой старик: «Пафос, Нильс, ты съезжаешь на пафос!» Он прав, и абстиненция, которую русские называют похмельем, тут ни при чем.
Это моя женщина. И точка. Я понял это в тот момент, когда ее увидел. Дмитрий чего-то там бухтел про подарок и прочую ерунду, а я смотрел на нее и плавился, как свинец, в огне ее красоты…
Чер-р-рт! Опять спектакль. Спектакль хорош с девицами на одну ночь, они его обожают. А эта девушка…
Арита…
Еще раз, медленно, с наслаждением:
А-ри-та…
Имя, нежное и звенящее, как японский фарфор арита-имару.
Неотвратимое и надежное, как пристанища души Арита из древнеегипетской «Книги мертвых».
Грозное и отточенное, как малайский боевой серп Арит.
Изящное и утонченное, как «Арита-стиль».
Благородно сверкающее, как полированный сплав никеля и меди с тем же наименованием.
Безбрежное, как океан между землями Шончан и Западным континентом.
Плывущее над миром, как музыка соул, Аритой же и порожденная.
Пока я нежусь, очарованный и обольщенный, организм постепенно начинает возрождаться к жизни – и требовать своего. Он, словно якорь-кошка, дергает воздушный шар моего блаженства, заставляя вспомнить о бренном и насущном.
Внизу – земля. Мне на ней жить. Пора спускаться. Не хочется, но надо. И я с трудом, медленно, открываю глаза. Боже, какой яркий свет! Дмитрий в таких ситуациях говорит странную фразу, глубокий сакральный смысл которой я постигаю только сейчас: «Что ж я маленьким не сдох!»
Руки двигаются сами по себе, словно они – члены семейки Аддамс. Они ощупывают ноги, тело и подают сигнал в мозг: «Одет!» Это хорошо. Было бы хуже, если бы я был голым…
Глаза видят потолок, стены, торшер, шторы, телевизор, картину на стене. С нее мне подмигивает белолицый японский самурай. У него в руках катана. Наверное, если бы я был самураем, я бы попросил своего хатамото отрубить мне голову – чтобы не болела. Впрочем, говорят, что самураи раз в месяц напивались до беспамятства, ползали по улицам и валялись в канавах – дабы истребить в себе гордыню.
В самом деле, человек, упившийся до положения риз, утром испытывает прежде всего жгучий стыд.
Я стыда не испытываю. Мне хорошо, хотя голова раскалывается, страшно хочется пить, а во всем теле чувствуется некая эзотерическая дрожь, как после пяти часов в спортзале или после часа, проведенного с ведьмой с Мартиники.
События вчерашних вечера и ночи постепенно всплывают из глубин океана, называющегося «алкогольная амнезия». Они похожи на кальмаров или осьминогов, потому что каждое имеет по несколько смысловых ответвлений, похожих на щупальца.
Мне приятно вспоминать – ведь во всех событиях так или иначе участвует Арита. Ее лицо, глаза, волосы стоят у меня перед глазами.
Клуб. Вечеринка. Гости. Побег. Ресторан «Остерия», один из моих любимых. Ночная Москва – город дьявола. Или город дьяволов? Но, черт возьми, как же прекрасно нестись по ее оранжевым пустынным улицам, вдыхать ее влажный запах, быть частью ее – и в то же время чувствовать себя независимым, сильным, крутым, словно горы. Правда, Дмитрий использует термин: «крутой, как вареное яйцо», но я не очень его понимаю. Как связаны крутизна – и вареные яйца?
Что было дальше? Воробьевы горы? Смотровая площадка? Да, я люблю это место. Там – хорошо. За спиной высится готическая громадина университета, слева – небольшая церквушка, словно бы перенесенная сюда, в Москву, откуда-то из настоящей России, а прямо перед тобой – гигантский, бескрайний город, хаотичное на первый взгляд нагромождение домов, храмов, памятников, труб и столбов, перевитых сверкающей огнями лентой реки.
Так, а что было дальше? Я по-прежнему смотрю в потолок, а левая рука продолжает изыскания. Вот она, опустившись с кровати, шарит по полу в поисках бутылки с минеральной водой – я обычно всегда ставлю ее у изголовья. Пить хочется нестерпимо! Жажда забивает желание вспоминать. Где же вода?! Дьявол!
Есть! Пальцы касаются выпуклой гладкой пластмассы. Я хватаю литровую бутылку за узкую шею и бережно, чтобы не задушить, поднимаю на кровать. Отвернутая крышка летит в никуда – я пью.
Пью.
Пью…
Пью!
Уф… Жизнь понемногу приходит в мое измученное тело. Можно вернуться к воспоминаниям. Итак: смотровая на Воробьевых.
Арита.
Ночь.
Один из всплывших осьминогов оказывается похожим на крохотный серебристый череп с крылышками. Где я его видел? Не помню. Огни ночной Москвы, звезды в небе, шелест деревьев, профиль Ариты…
Дальше в моих воспоминаниях зияет темная бездна, черная дыра, провал, пустота… Это нехорошо настолько, что я хмурюсь и даже делаю попытку подняться. Попытка не засчитывается – спортсмен употреблял допинг.
Но надо вставать. Сон алкоголика краток и беспокоен – это всем известно. Я не алкоголик, поэтому спал долго. Скашиваю глаза на стену напротив двери – там часы.
Ого, уже девятый час!
Пора, Нильс, пора, чертов тридцатитрехлетний мужчина! Праздник кончился, тебя ждут суровые будни, великие дела и…
И Арита.
Я обязан увидеть ее сегодня. И я ее увижу!
Поднимаюсь с кровати, словно падающее дерево – медленно, с кряхтением и стонами. Спотыкаюсь о собственные ботинки, валяющиеся на полу. Надо же, я вчера умудрился разуться!
Перед глазами опять встает серебристый череп с крылышками. Что он такое, откуда?
Ни-че-го не помню, решительно ничего.
Толкнув дверь, покидаю спальню. Ходить в моем состоянии – уже подвиг. Пока иду по коридору, вырабатываю алгоритм поведения на ближайший час: туалет, душ, кофе, рубашка-галстук-костюм, телефон-такси – и нудная поездка в офис.
Первый пункт выполняется легко. Санузел у меня, как любят уточнять русские, раздельный. Теперь необходимо пройти через холл в ванную комнату. Предвкушая тугие струи воды на плечах, на ходу начинаю раздеваться. Рубашка, футболка – как я мог спать одетым, бр-р-р! – летят на пол. Елена Александровна потом соберет.
Поддерживая незастегнутые брюки – пряжка ремня клацает, словно челюсть стальной змеи, – делаю два последних шага, касаюсь пальцами ручки двери в ванную.
И замираю.
Замираю потому, что взгляд мой цепляется за небольшую вещицу на столике под зеркалом. Это ключ, незнакомый, с красной граненой нашлепкой, цепочкой и брелоком. Я машинально беру ключ, поднимаю, и перед моими глазами покачивается в воздухе серебристый череп с крылышками. Беззвучно грохочет темпоральный взрыв. Память рвется в клочья, и эти клочья, закрутив безумный хоровод, вдруг складываются в четкую картину вчерашнего вечера и ночи.
Смотровая – байкеры – сопляк на «Ямахе» – перепалка, драка – вздрагивающая Арита – мерзкий в своей авторитетности Бегемот – постыдное для каждого викинга отступление – «Ямаха» с ключом в замке зажигания – бешеная гонка по ночной Москве…
Я пел песню дедушки Гуннара! Второй раз за два дня, вернее, за две ночи, я пел про Филеманна, а Арита держалась за меня и боялась упасть с этой долбаной «Ямахи». Мотоцикл я бросил в соседнем дворе, а потом мы шли «короткой тропой», а потом…
Арита! Она была здесь!
Или…
Или до сих пор?..
Выронив ключ, я бросаюсь к дверям, ведущим в комнату. Распахиваю их – и замираю, ухватившись за косяк.
Арита сидя спит за столом в чудовищно неловкой позе человека, играющего в игру «Замри-умри-воскресни». Светлые волосы разметались по темной полировке, впадинка на тонкой шее, нижняя губка трогательно оттопырилась. Я испытываю мгновенный катарсис и пароксизм нежности, отступаю назад, в прихожую, аккуратно прикрыв дверь.
Мне нужно осознать то, что произошло, принять какие-то решения и выполнить их. Машинально поднимаю одежду, одеваюсь. Работа, понятное дело, идет к черту. В мозг буром ввинчивается запоздалая мысль: «Нильс, Нильс, чертов дубовый викинг, а если бы вчера ты уронил на одном из поворотов эту долбаную «Ямаху», сейчас ее бы здесь не было. И не было вообще…»
И я даю себе торжественную клятву, что больше никогда не подвергну жизнь Ариты опасности.
Зеркало. Из его серебряной глубины на меня смотрит человек с помятым лицом, решающий сложнейший вопрос: что делать? Дмитрий говорит, что это один из двух важнейших русских вопросов. Второй вопрос я тоже знаю: кто виноват? Вместе с парой «дураки-дороги» они образуют шикарный тандем: «Кто виноват? Дураки! Что делать? Дороги».
Если с первой сентенцией я согласен, то у второй должен быть другой ответ. У меня дома провела ночь молодая, красивая девушка. Девушка, которая мне, кажется, нравится. Вчера я чуть-чуть не убил ее. Я виноват. Вот он, ответ на первый вопрос! Теперь вину следует искупить.
За три года в России я, конечно же, общался с женщинами, хотя тоска по Мархи высушивала меня не хуже перлита. Но вот такое со мной впервые – девушка в квартире. Она может проснуться в любой момент. Чем я ее встречу? Извинениями? Конечно, я извинюсь, но слов явно недостаточно, хотя, как утверждают психологи, женщины любят ушами. Нужны дела. Поступки.
Может быть, позвонить Дмитрию? Он-то точно в курсе того, что делать. Хватаюсь за телефон – и вдруг мне становится стыдно. В конце концов, что я, не мужчина, сам не справлюсь? В голове начинают с калейдоскопической быстротой мелькать отрывки из книг, фильмов, историй, рассказанных коллегами… Из всей этой мешанины возникает вальяжная, пахнущая горячим шоколадом и гренками фраза «завтрак в постель».
Вот оно, есть! Я сделаю Мархи… К черту Мархи, к черту! Я сделаю Арите завтрак. Сам. Прямо сейчас. Конечно, не совсем «в постель» – бедная девушка уснула за столом, – но все же.
И я, стараясь не шуметь, отважно передвигаю свое измученное похмельем тело на кухню. Открываю холодильник. И тяжело вздыхаю.
Дело в том, что обычно дома я плотно не ем, только завтракаю, но мой завтрак – это чашка кофе и тост с медом. Ланч я ем на работе, обедаю и ужинаю тоже там. В выходные дни ем в ресторанах. Посещаю приемы и банкеты. В общем, я, как большинство нормальных деловых мужчин, не умею готовить. Иногда, редко, когда ко мне приходят гости, я прошу Елену Александровну сделать какой-нибудь салат или сандвичи. Оплачивать эти услуги приходится дополнительно – в нашем контракте нет ни слова о приготовлении пищи.
Елена Александровна, нервная женщина пятидесяти с чем-то лет, когда-то занималась бизнесом, но, как говорят в России, прогорела и осталась на бобах. Теперь ей приходится зарабатывать деньги с помощью пылесоса и тряпки. Что ж, каждому – свое. Однако на все готовой за лишнюю сотню евро Елены Александровны сейчас поблизости нет, а вызывать ее из дома – это долго.
Что я могу? Кинуть маленькую капсулу с кофе в машину «Неспрессо», засунуть хлеб в тостер. Это, конечно, завтрак, но уж больно аскетичный. Нужны овощи, нужны яйца, нужны ягоды, йогурт.
И цветы! Конечно, как я сразу не догадался – цветы!
«Стоп! – говорю я себе. – Нильс, соберись. В сложных ситуациях нужно довериться профессионалам. Есть срочная доставка цветов, есть служба «еда – на дом». Звонишь, немножко ждешь – и все».
Неожиданно перед глазами возникает укоризненное лицо тетушки Марты. Поджав губы, она качает головой, а потом говорит: «Ай-я-яй, Нильс, как же тебе не стыдно, бездельник. Ты хочешь просто купить расположение девушки, а сам не удосужишься палец о палец ударить для этого? Мне стыдно за тебя, Нильси…»
Тетушка Марта права. Никакой «еды на дом». Я должен все сделать сам. Это моя епитимья, кара за безрассудное, а если откровенно, то просто идиотское поведение. Еще раз вздохнув, начинаю изучать содержимое холодильника.
Яйца, сливочное масло, сыр, остатки какой-то копченной рыбы… Пожалуй, рыба мне не нужна, а вот яйца и масло… В придачу к тостам и кофе я накормлю Ариту яичницей. Почему-то вспоминаю известную фразу: «Не разбив яйца, не поджаришь яичницы». Говорят, это любимая поговорка Наполеона, хотя я читал, что это сказал Чарльз Дарвин.
Достаю из шкафа сковородку, ставлю на огонь. Что дальше? Отделяю ножом кусочек масла, бросаю на разогретую сковороду. Масло плывет, как маленький желтый айсберг, тает, оставляя за собой шипящую дорожку.
Кидаю еще масла. К этому времени предыдущий кусочек растаял полностью, а его след потемнел и запекся коричневой корочкой. В воздухе начинает витать запах гари.
Чер-р-рт! Может быть, масла надо больше?
Решительно половиню пачку, подцепляю ножом желтоватый брусок и кладу на сковородку. Пускай топится, а я пока поставлю тосты.
Маленький стальной тостер потрескивает мирно, но громко, возвращаюсь к сковородке. На этот раз все получилось – ее дно покрыто слоем кипящего масла. Значит, пришла очередь яиц.
Разумеется, я множество раз видел, как делают яичницу – разбивают яйца, выпуская их на сковородку. Но видеть – это одно, а делать самому – совсем другое.
Итак, соберись, Нильс, это наверняка не сложнее, чем бросать топор или руководить филиалом банка. Яйцо в левую руку, нож – в правую. Нужно расколоть скорлупу и вылить содержимое на сковороду. Расколоть. Рас-ко-лоть…
Уф, похоже, отступившая было под напором насущных дел абстиненция возвращается – нож в моей руке начинает дрожать. Бью им по шершавой скорлупе. Глухой, тупой звук – яйцо не колется. Наверное, нужно сильнее?
Бью сильнее – с тем же результатом. Может быть, в России из-за природных условий у куриных яиц очень толстая скорлупа? Точно, у них тут даже сказка есть про яйцо, которое не могли разбить гросмутер и гросфатер.
Поднимаю руку с яйцом чуть выше и наношу удар ножом, как самурай мечом – резко и сильно. Яйцо неожиданно легко раскалывается, скорлупа летит на сковородку вместе с содержимым. Белок, как ему и положено, мгновенно белеет, желток растекается неровной кляксой. А вот у тетушки Марты он всегда был круглым, словно глаз. Кухню тем временем наполняют звуки и запахи. Кажется, сковорода разогрелась слишком сильно – по краю яичного пятна появляется коричневая корочка. Это плохо – в таких подгорелых корочках содержатся канцерогены. Осколки яичной скорлупы торчат из того, что скворчит на сковороде, словно какие-то странные чипсы.
Лопаткой сгребаю неудачный вариант на тарелку – и тут меня осеняет: чтобы яичница не горела, нужно уменьшить уровень нагрева! Даю сковороде немного остыть и берусь за второе яйцо. Я уже понял, что бить по нему ножом нужно сильно, но не очень. Это чисто русский вариант: «сильно, но не очень», цивилизованному человеку его понять сложно. Но я в России, в соседней комнате находится лучшая девушка в мире, и у меня просто нет выхода – нужно становиться русским.
Сильно, но не очень…
Тюкаю ножом по яйцу. Безрезультатно. Проклятье! Хорошо, увеличим силу удара…
Чер-р-рт!
Опять половина скорлупы – на сковороде. С досадой отбрасываю то, что осталось от яйца, в раковину. Нож в моей руке дрожит все отчетливее. Кухню затягивает сизый чад. Дзинькает тостер. Слава богу, хоть это я умею.
Отважно берусь за третье яйцо, поднимаю его над сковородой. Неожиданно откуда-то сбоку появляется женская рука с браслетом на тонком запястье и отбирает у меня яйцо.
– Что ж ты делаешь, а? Горит же!
Я отхожу от плиты, смущенный и растерянный. Тут же понимаю, как выгляжу со стороны – помятый, с кругами под глазами, с перемазанным яйцами ножом в дрожащей руке. Арита смотрит на меня, и в ее взгляде я читаю целую гамму чувств – от неловкости и презрения до испуга и любопытства.
Наши глаза встречаются, как вчера в «Эштанги». Это длится несколько мгновений. Наверное, она тоже смущена – сон за столом в чужой квартире не красит ни одну женщину. Но в то же время Арита просто прекрасна, потому что сейчас она очень естественна – с растрепанными волосами, с чуть припухлыми глазами, с влажными губами…
На сковородке что-то стреляет. Арита вздыхает и забирает у меня нож.
– Давай, горе луковое. Куда ж ты столько масла-то набуздал…
Это ворчание кажется мне пением ангелов, хотя на самом деле она просто скрывает за ним свое смущение. Как-то очень быстро и споро Арита очищает сковородку, разбивает три яйца – именно так, как это делала тетушка Марта, с «глазами», – режет сыр и укладывает пластинки сверху на жарящуюся яичницу.
Я бестолково топчусь посреди кухни, потом спохватываюсь. Яичница почти готова, сыр расплылся в лужицы. Лезу в сушильный шкафчик за тарелками.
Возбуждение первых минут прошло. Мы почему-то больше не разговариваем. И даже избегаем смотреть друг на друга. В какой-то момент, случайно коснувшись руки Ариты, раскладывающей яичницу – себе одно яйцо, мне два – на тарелки, я вдруг чувствую, что краснею.
Как тинейджер!
Это невероятно, но я действительно очень смущен. И она, похоже, тоже. Мы не говорим о событиях вчерашнего вечера и ночи, не обсуждаем их со смехом, как это обычно делают добрые друзья. Мы молча едим, глядя в свои тарелки. В тишине слышно только позвякивание столовых приборов.
Потому что мы не друзья. Друзья не краснеют, касаясь рук друг друга. Молчание затягивается. Я собираюсь с духом и выдавливаю из себя:
– Э-э… Арита…
Она вскидывает голову, отводит от лица прядь волос.
– Что?
– Кофе? Я хотел предложить… вам кофе.
– Д-да, спасибо.
Запускаю машину, немного шипения, немного пара, кофе тонкой струйкой бежит в чашку, запах разлетается по кухне, сливается с другими ароматами, перемешивается. Я беру чашку.
– Вот, прошу… вас.
– Благодарю… вас, – еле слышно отвечает Арита.
Телефонный звонок бьет по нервам, заставляет вздрогнуть. Это не мой телефон. Арита бледнеет, достает плоский дешевый смартфон, прикладывает к уху.
– Да? Я. Да. А как? Поняла. Да, конечно. Прямо сейчас? Хорошо, еду.
Убрав телефон, она смотрит куда-то в угол кухни и тихо произносит:
– Мне пора. Где тут у вас ближайшее метро?
Я вскакиваю, чуть не уронив стул.
– Через двор, вверх по лестнице есть две станции – и обе «Смоленская»… я провожу!
– Нет. Я сама. До свидания!
Арита буквально бросается к двери. Я пропускаю ее и огромными шагами иду следом. Догоняю у двери.
– Э-э…
Она отводит прядь от лица.
– Что?
Я сжимаю кулаки и отважно задаю самый главный для меня вопрос:
– Когда мы увидимся?
Арита смотрит в пол.
– Я не знаю…
– Может, я вам позвоню?
Она открывает дверь, застывает на пороге, вдруг делает шаг обратно в квартиру, встает на цыпочки и, прежде чем я успеваю что-то сказать или сделать, целует меня в небритую щеку.
– До свиданья! – доносится с лестницы под дробь каблучков.
Спохватившись, кричу ей вслед:
– До свидания, Арита!
Закрываю дверь, вижу в зеркале свою донельзя довольную физиономию и вдруг понимаю, что не смогу позвонить этой удивительной девушке – она не оставила мне номер своего телефона…
Часть вторая
1
День проходит как в тумане. Работа, хлопоты с угнанной «Ямахой», которая так и валялась в соседнем дворе, пока мы с водителем Николаем не выкатили ее на улицу, совещание, онлайн-конференция с головным офисом, сострадательное лицо Дмитрия – все это идет каким-то фоном, обоями, а на первом плане я все время вижу лицо Ариты.
Кто ей позвонил? Почему она так быстро ушла? Как ее найти?
И главное: как она ко мне относится? Что значит этот поцелуй в щеку – прощение или аванс на будущее?
Естественно, первым делом я набросился на Дмитрия – кто, что, откуда, давай контакты. Но выяснить удалось немногое: наш пиарщик решил, по его собственному выражению, «украсить серые будни начальства» и обратился в агентство, предоставляющее разного вида услуги для VIP-клиентов. Была в списке и эскорт-услуга. Услышав слово «эскорт», я поначалу напрягся – слишком четкая тут ассоциация с проституцией, но Дмитрий меня успокоил, сказав, что для «этого дела» существуют «другие конторы».
В общем, Ариту он нашел по портфолио, которое предоставил менеджер агентства, а дальше все просто: заказ и оплата.
Едва Дмитрий закончил рассказ, как я потребовал телефон агентства, – и немедленно его получил. Но, сколько бы я ни набирал номер, почему-то никто не подходил к трубке. Пришлось задействовать айтишников.
По моему глубокому убеждению, в России все айти-специалисты – хакеры. Не потому что преступники, а потому что их изначально учат добиваться результата с минимальными затратами, то есть – используя нелегальный софт и пиратские данные, которые почему-то всегда эффективнее легальных.
Однако и наши труженики мышки и клавиатуры развели руками: сайт агентства в сети есть, но доступ к нему заблокирован.
Номер телефона, записанный Дмитрием, оформлен на некоего Абалдегяна Сурена Гагиковича, но в телефонной компании сообщили, что у них имеется заявление владельца об утере и аннулировании номера, датированное прошлым месяцем. При этом сам Сурен Гагикович, являясь гражданином Армении, покинул пределы Российской Федерации.
Почему-то последние добытые айтишниками факты оказывают на меня тяжелое впечатление. Дмитрий суетится, бегает по кабинету, и его живот колышется, словно резиновый.
– Ерунда какая-то! – в сотый, наверное, раз повторяет он. – Я же с ними разговаривал, менеджер приезжал, у меня в отделе был… Шеф, его должна была заснять видеокамера!
– Дмитрий, – устало говорю я ему. – Подумай сам – зачем мне смазанное черно-белое изображение человека, которого никто не знает? Мне нужен телефон Ариты, а его нет. Все, это мои проблемы. Успокойся. Иди работай.
Дмитрий вздыхает, как большая старая лошадь, – и уходит, виновато пряча глаза.
Третий после дня рождения (и без Ариты) день начинается с того, что на мой электронный почтовый ящик вдруг приходит огромное количество спама. Обычно я, как всякий нормальный человек, не читая, отправляю спам в корзину, но в этот раз глаз цепляется за заголовок одного из сообщений: «Мотоцикл «Ямаха» – и все девушки Москвы твои».
Повинуясь мгновенному интересу, открываю сообщение – и замираю, потрясенный. С красной «Ямахи», несущейся по набережной Москвы-реки, на меня смотрит облаченная в купальник… Арита – на губах озорная улыбка, волосы развеваются…
«Олух! – говорю я себе. – Ну конечно же, такая красивая девушка не может быть просто VIP-эскортом. Она наверняка модель и работает в рекламном бизнесе… Остается только найти телефон тех людей, кто делал рекламу и…»
Я сохраняю изображение на рабочий стол, вызываю Дмитрия и, пока он поднимается ко мне, медитирую, всматриваясь в лицо Ариты.
Получив задание, Дмитрий уходит, а мне приходится заниматься работой. И вновь все вокруг словно в тумане – мои мысли постоянно возвращаются к Арите. Я боюсь спугнуть удачу и поэтому запрещаю себе думать о том, куда я ее приглашу, когда найду, о чем мы будем говорить, что делать…
Главное – найти!
Дмитрий приходит понурый. Я встаю ему навстречу.
– Ну?!
Он разводит руками:
– Шеф, опять пусто. Фотограф, который снимал девушек, сейчас в Канаде. Контакты моделей были у него. Такие дела…
Я молча машу рукой. Все и так ясно. Не судьба.
– Шеф, а может быть, съездим в клуб? – начинает Дмитрий.
Я, опять же молча, показываю ему скрещенные руки – нет, мол. Он шаркает ногами, сопит – и уходит.
Вечером дома я не зажигаю свет. Хожу в темноте по комнатам, наполненным синими тенями, смотрю в окна на вечерний город. Где-то там, среди огней, домов, улиц – Арита. Где она, с кем, что делает?
В голове сумбур. Воспаленное воображение рисует картины одна другой тревожнее. Я помимо воли представляю Ариту то в лапах торговцев донорскими органами, то в сексуальном рабстве, а то и вовсе в пустом, гулком морге под серой простыней…
От последней мысли мне становится не по себе. Я включаю ноутбук, сажусь в темноте на кровать. Монитор – как окно в мир. Набираю в поисковике «Арита». Это похоже на капитуляцию.
Я проиграл – мне никогда ее не найти.
Отставив ноутбук, ложусь на спину. В полумраке надо мной потолок, тот самый, что и три дня назад. Три дня назад Арита была здесь, в моем доме, а я не сумел ее удержать!..
Закрыв глаза, пытаюсь уснуть. Глупо жалеть о том, чего невозможно изменить. Я потерял Мархи, я потерял Ариту. Жизнь не удалась, да и не жизнь это больше, так… существование.
Жужжит телефон. Наверное, Дмитрий. Будет утешать, по русской привычке предлагать какую-то помощь, что-то советовать…
Да пошел он к черту! Не буду брать. Хочу побыть один.
Телефон, пожужжав, успокаивается. Я поворачиваю голову, открываю глаза и смотрю на фотографию Ариты на экране ноута. В это мгновение ко мне приходит уверенность – я обязательно найду ее. Нужно просто распечатать эту фотографию, прибавить текст, размножить и расклеить по городу.
Ну конечно! Почему это не пришло мне в голову раньше?! Я вскакиваю, охваченный мгновенным возбуждением. Нужно срочно озадачить Дмитрия.
Хватаю телефон. Последний вызов был от него, значит… Пальцы привычно нажимают кнопку ответного звонка.
Гудки, гудки…
– Алло?
Голос женский, знакомый и незнакомый одновременно. Сердце дает сбой и вдруг начинает гулко стучать в виски – я понимаю, чей это голос…
– Алло? – голос в телефоне снижается до полушепота. – Это… вы?
Облизываю мгновенно пересохшие губы.
– Я.
– Я вам звонила. Я случайно оставила у вас браслет…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.