Текст книги "Охота на викинга"

5

Консьержка меня не узнает. Эта женщина сидит в подъезде дома, где я снимаю квартиру, и днем и ночью. Иногда мне кажется, что она – муляж, манекен, чучело самки хомо сапиенс, настолько одинакова ее поза и выражение лица.

Я даже не знаю, как ее зовут!

А тут вдруг, впервые за все время, она покинула свою каморку за стеклом и железной решеткой, открыла дверь и вышла на лестницу, чтобы преградить мне дорогу.

Тяжелый взгляд едва не пригибает меня к полу.

– К кому?! – грозно интересуется консьержка.

– К себе, – я с трудом улыбаюсь обметанными губами. – Я живу в…

– Хоссподя, – сощурившись, вглядывается в меня женщина. – А еще иностранец. Проходи!

И, ворча что-то про алкашей, от которых житья не стало, она удаляется в каморку.

Путь свободен! Я, пошатываясь, бреду к лифту. Осталось совсем чуть-чуть, и я окажусь у себя дома, приму лекарство, возьму документы, деньги и вызову такси.

Мой побег от родственников Ариты оказался удачным. За полем и чахлой рощей и впрямь обнаружилась дорога, на которой меня подобрал огромный грузовик, ехавший из Новосибирска в Омск. Он довез меня до станции Чулым, где у водителя, сурового парня по имени Антон, брат служил начальником линейного отдела транспортной полиции.

«Я доверяю только брательнику», – сказал мне Антон.

Брательник не подвел – дал мне старые армейские ботинки, бушлат и посадил на поезд до Москвы. Там, в поезде, я и заболел. Точнее, заболел я раньше, простудился, когда бежал по заснеженному полю, опасаясь погони.

И она меня настигла, но это были не жутковатый Иннокентий Геннадиевич и его подручные, а крохотные, невидимые глазу существа, атаковавшие меня изнутри.

Температура, сильный кашель, чугунная голова… «Да тебе к врачу надо, парень!» – сказал мне случайный попутчик, предложил «полечиться» водкой, а когда я отказался, выдал упаковку какого-то русского лекарства с длинным названием «парацетамол». Не знаю, что это за снадобье, но температуру оно сбивает надолго. Наш «Панадол» не такой эффективный.

По дороге в Москву я много размышлял о том, как так получилось, что я едва не сделался преступником и не погубил свою жизнь, а вместе с нею и жизни родителей, которые не пережили бы известие о том, что их сын стал вором.

Русские очень гордятся тем, что все их неурядицы можно описать двумя вопросами: «Кто виноват?» и «Что делать?» Похоже, я действительно окончательно превратился в русского.

Кто виноват?

Тут у меня ответ простой: виноват я. Нужно было с самого начала вести себя как мужчина, а не плыть по течению, как… Эх, дедушка Гуннар, где же ты был раньше?

Конечно, удобнее всего было бы обвинить во всем обстоятельства, русскую мафию и… и Ариту. Но это то же самое, как если бы забравшаяся в мышеловку за сыром мышь обвиняла во всем сыроделов или производителей железа, из которого сделана мышеловка. Хотя я до конца не понимаю роль Ариты во всей этой истории. Если взглянуть на все непредвзято, со стороны, получается, что она выступила в качестве наживки. Стало быть, она – соучастница преступления и сама преступница. Но я видел ее глаза, я помню все, что она мне говорила, помню странности, начавшие происходить с нею после появления «родственников». И, наконец, нельзя не учитывать то, что в самый последний момент Арита захотела и предупредила меня.

Нет, она не может быть преступницей.

Если честно, мысли об Арите выматывают меня постоянно. Я толком не сплю и ничего не ем уже несколько дней. Впрочем, может быть, что это и из-за болезни.

Если с первым вопросом все очень путано, то второй – «Что делать?» – имеет четкий и внятный ответ.

Я должен уехать из России. Чем скорее – тем лучше. В Дании «родственникам» во главе с щупальцеглазым Иннокентием Геннадиевичем будет трудно до меня добраться. Однако нужно спешить – они или их, как говорят в России, подельники могут поджидать меня где угодно.

Например, вот тут, в подъезде.

От этой мысли меня внезапно бросает в дрожь. Лифт поднимается медленно, рывками – это винтажная техника, – и с каждым содроганием кабины я холодею все больше. Кажется, у меня опять поднимается температура.

Представляю, как разъезжаются двери лифта и у своей квартиры я вижу несколько крепких, наголо бритых мужчин в черных куртках. Почему-то мне кажется, что боевики мафии должны быть именно такими – в коротких черных куртках и с голыми черепами.

Что будет потом? Меня посадят в машину, вывезут за город, выстрелят в затылок и закопают в лесу.

И никто никогда не узнает, куда исчез гражданин Евросоюза, подданный Датской Марки Нильс Хаген.

Лифт останавливается.

Двери разъезжаются.

Лестничная клетка пуста.

Уф-ф-ф…

На ходу достаю ключи, пошатываюсь. Перед глазами – разноцветные круги. Как же мне плохо… Ключ не хочет попадать в замочную скважину, а попав, не хочет поворачиваться. Пальцы меня совершенно не слушаются.

Собравшись с силами, налегаю на ключ – и вдруг дверь поддается и открывается.

Она была незапертой!

Стою на пороге собственной квартиры, тяжело дышу открытым ртом. Меня опередили. Мышеловка все-таки захлопнулась… Нужно бежать, но у меня совершенно нет сил.

Господи, какой же я глупец! Зачем я приехал в эту квартиру… нужно было сразу с вокзала отправляться в посольство. Там я получил бы убежище и помощь.

Хотя в том виде и состоянии, в котором я нахожусь, и без документов скорее всего мне не удалось бы даже приблизиться к дверям посольства.

Спасительная, желанная кома маячит где-то на грани сознания, как канатоходец над пропастью. Я делаю последнюю попытку спастись – хватаясь руками за дверь, стараюсь уйти, пока меня не заметили.

Из глубины квартиры слышатся шаги. Они гулко отдаются в стенах и бьют мне в уши, как кузнечные молоты.

Это идет моя смерть.

Глаза затуманивает серая пелена. Сквозь нее вижу человеческий силуэт. Он приближается, растет, занимая собой все пространство дверного проема. Поднимает руку.

Сейчас ударит!

Страшная морда выплывает из серой мглы, выпученные глаза налиты кровью, скалятся из волосатой пасти зубы…

– Шеф! – грохочет страшный голос. – Шеф, что с вами…

– …беспокоиться начали, а телефон не отвечает. Не, ну я понимаю – Новый год, тыры-пыры, но сердце не на месте. Вот я и решил приехать, проведать. Смотрю – а дома никого нет.

– А как… как ты попал в квартиру? – с трудом ворочая языком, я все же нахожу в себе силы задать этот вопрос.

Дмитрий смотрит на меня по меньшей мере недоуменно, потом с облегчением улыбается, шевеля усами.

– Шеф, ну вы ваще! Вы ж сами мне ключи дали, еще осенью. Так и сказали – на всякий случай.

– А-а-а… прости, забыл. – Я откидываюсь на спинку кресла.

Шипучий напиток, сделанный Дмитрием из двух пакетиков «Терафлю» и горячей воды, уютно греет меня изнутри. Странно – я весь горю, но это снаружи, а внутри меня, оказывается, все последние дни жил ледяной холод, и вот только сейчас он начинает отступать.

Голова проясняется. Мысли, до того похожие на больших сонных рыбин, вяло шевелящихся подо льдом, на самом дне пруда, оживают, становятся подвижными, поблескивая чешуей, скользят туда-сюда.

– Шеф, ну как? – заботливо интересуется Дмитрий.

Я отвечаю ему очень по-русски:

– Ничего, пойдет.

Дмитрий смеется. Я тоже смеюсь.

Мне радостно оттого, что у меня есть на кого положиться. Да, я не хотел обращаться ни к кому из своих сотрудников за помощью, думая соблюсти инкогнито и улизнуть из Москвы. Не хотел, потому что Иннокентий Геннадиевич и его банда имели информацию о том счете, с которого я должен был перевести им деньги. Таких счетов с внешним управлением в нашем банке несколько, их открывали разные люди, и я очень подозреваю, что многих из них уже нет в живых. Однако это не повод, чтобы становиться вором. Грабить мертвых так же гнусно, как и живых.

Внедренных агентов называют кротами. В нашем филиале сидит крот русской мафии. Нет, наверное, «русская мафия» – это не совсем верное определение, оно подходит для голливудского фильма, но нелепо звучит, если вы находитесь в России.

Здесь в ходу аббревиатура ОПГ, что расшифровывается как «организованная преступная группировка». Вот такая ОПГ из Новосибирска и заслала в наш филиал крота, а крот накопал информацию. И если я позвоню в офис кому бы то ни было, даже водителю или вот Дмитрию, где гарантия, что крот не узнает об этом и не предпримет каких-то действий? Вдруг у этого крота волчьи зубы и тигриные когти?

Господи, какая ерунда лезет в голову… В любом случае все мои опасения оказались напрасны – Дмитрий приехал сам, и крот ничего не узнал.

Ничего, в Дании я найду время, чтобы вычислить эту сволочь. Надо только выздороветь, прийти в себя…

И для начала вырваться из России!

– Дмитрий, мне нужно ехать, – я делаю вялый жест рукой. – Будь добр, закажи такси.

– Куда?

– В Шереметьево.

– Шеф! – глаза Дмитрия становятся очень большими и круглыми. – Куда вам ехать?! Вам врач нужен, постельный режим и уход.

– Отдых, – киваю я. – Мне очень нужен отдых. Отдых от этого места и улет в Копенгаген. Поторопись. Лечиться я буду там.

– Да я никуда вас не отпущу! – Дмитрий хмурит брови. Это выглядит потешно – большой, толстый мужчина, похожий на персонажа из сказочного кино, изображает брутала.

Я улыбаюсь. Он тоже.

– Ну, остаетесь? Я сейчас чайку заварю, в аптеку сбегаю… А может, вискарика по чуть-чуть?

– Нет, Дима, мне надо ехать.

Я едва ли не первый раз в жизни называю его «маленьким именем» и невольно отмечаю, как он вздрагивает, услышав его.

– Шеф, но вы погубите себя! Я… я просто физически не выпущу вас из квартиры. Вам нельзя!..

– Почему? – Я поднимаюсь из кресла и нависаю над ним. – Я пересек в таком состоянии половину вашей прекрасной страны – что может мне помешать добраться до аэропорта? Ты?

– Я… – Дмитрий растерян и то и дело поглядывает на часы. – Я должен! Мы же друзья, шеф! Вы никакой, вы даже толком стоять не можете, как я вас такого отпущу?

Он натянуто улыбается. Болезненное состояние подстегивает фантазию, и я впервые замечаю, что усы Дмитрия похожи на большую мохнатую гусеницу, ядовитую личинку какого-нибудь непарного шелкопряда или кленовой стрельчатки. Он снова смотрит на часы, замечает, что я это вижу, – и краснеет. Я отвожу взгляд и вдруг замечаю, что там, на столе покоится мой грубый ноутбук НР, тот самый, от которого зависела и зависит моя судьба. Только я свой ноутбук всегда закрываю. Это даже не прихоть, а привычка, издержка европейского образования, ведь у нас каждый профессор твердит изо дня в день, что энергию стоит экономить, что энергия ограниченна и что каждый закрытый ноутбук стоит сотни тонн леса.

Я всегда закрываю его, но сейчас он почему-то открыт.

И тут у меня наступает катарсис. Просто так, без всяких предпосылок и экспозиций, если не считать за них два пакетика «Терафлю».

Это Дмитрий привел на мой день рождения Ариту!

Это он до того активно намекал, что мне нужно отвлечься и познакомиться с красивой девушкой!

Наконец, это ему я показывал фотографии Мархи, на которую неожиданно так похожа Арита!

И, естественно, Дмитрий, работая в нашем филиале на топовой должности, мог получить информацию о находящихся в управлении банка счетах.

Рыбы в моей голове начинают метаться, как косяк балтийских сельдей, которых так любил ловить дедушка Гуннар.

Настоящий мужчина – это тот, кто может двигаться против течения. А по течению плавает только дерьмо…

– Это ты… – медленно произношу я, в упор глядя на стремительно потеющего Дмитрия. – Это ты сделал… Ты!

– А? Что? – Он делает непонимающее лицо. – Вы о чем, шеф?

– Ты… передал этим людям информацию! – Я медленно наливаюсь бешенством. – Ты подставил меня, банк, людей…

– А что такого? – суетливо перескакивая выпученными глазками с предмета на предмет, пожимает плечами Дмитрий. – Шеф, успокойтесь, все нормально! Какие подставы, о чем вы? Вы же получили удовольствие – и получите еще. А кроме того, вы получите деньги, хорошие деньги, шеф! Двадцать пять процентов, а? Это почти триста пятьдесят тысяч долларов! Положите их в офшор, будут капать процентики, будет на что, не привлекая внимания, съездить с красивой девушкой в Сен-Тропе… Счет все равно мертв, никто не пострадает, а нам польза.

Я молчу.

От внезапно нахлынувшей ненависти у меня сводит челюсти. Я скриплю зубами и сжимаю кулаки. Перед внутренним взором встает на мгновение лицо Ариты. Делаю над собой невероятное усилие и хриплю:

– Девушка… Рита… Она тоже участвует во всем… этом?

Рачьи глазки Дмитрия перестают бегать и фокусируются на сжатом кулаке моей правой руки. Оказывается, я уже занес его для удара.

– Не-ет, – блеет Дмитрий. – Нет-нет, что вы, шеф! Она просто с улицы. Ну, нашли, чтобы вам было приятно… такую… похожую, ага. Не-ет, она лохушка, дурочка провинциальная.

Я бью его не кулаком, а открытой ладонью. Оплеуха получается звонкая, желе щек Дмитрия трясется, глаза делаются испуганными, как у школьника, вызванного к доске с невыученным уроком.

– Я… Ай!.. – совсем по-детски вскрикивает Дмитрий и закрывается пухлыми волосатыми ручками.

– Сволочь! – говорю я ему. – Зачем ты это сделал?

– Я… Шеф, не бейте, я не виноват… – Он скулит, почти плачет. – Долг… Я сделал ставку, проиграл, а Николай Александрович предложил…

– Кто такой Николай Александрович?

Дмитрий неожиданно перестает скулить и изменившимся голосом произносит:

– Это плохой человек, шеф. Вам не нужно его знать…

Я снова бью его, теперь по другой щеке, для симметрии. А затем нарушаю симметрию еще одной оплеухой.

– Где они? Что тебе поручили?

– Шеф! – он кричит истошно, как заяц. – Я не могу тебя отпустить. Они будут через… – быстрый взгляд на часы, – уже через пятнадцать минут! Шеф, я вас не хотел подставлять, но мне сказали… у меня не было выбора…

Я бью Дмитрия еще раз, только теперь не по-детски, а как положено, со всей силы и кулаком. Он падает и, что-то крича, отлетает в сторону, а я бросаюсь к бюро, раскрываю ящики, выгребая документы и нужные бумаги. Сваливаю все в портфель. Дмитрий, даже не попытавшись поднять свое жирное тело, визжит мне в спину:

– Блин, это для вашей же пользы, шеф! Это бизнес! Правда! Просто бизнес!

Сдернув с вешалки в шкафу куртку, я поворачиваюсь к Дмитрию.

– Правда?! В твоей жизни никогда не было правды. Ты всегда врал, с детства. И всегда предавал. Ты и такие, как ты, сначала предали страну, которая вас вырастила, а потом начали предавать всех подряд – тем и живы. И моли своего «зеленого» бога, чтобы мы больше никогда не встретились…

Он еще что-то мычал, прижимая свои волосатые лапки к колышущейся груди, но у меня нет на него времени, и я просто набрасываю на Дмитрия покрывало с дивана – как на клетку с попугаем. Для меня он теперь покойник!

Аэропорт «Шереметьево», терминал Д, гулко-равнодушный и неожиданно пустой, встречает меня металлическим женским голосом:

– Вниманию пассажиров! Заканчивается посадка на рейс 2550, вылетающий в Амстердам. Повторяю…

Бросаю взгляд на табло. Одиннадцать тридцать две. Рейс на Копенгаген меньше чем через час. За это время я должен успеть оформить билет, пройти контроль… В принципе времени достаточно, можно немного расслабиться.

Иду по коридору, за стеклянной стеной устремляется в глубины небесного океана пузатый кит с эмблемой авиакомпании Alitalia на борту. Терпеть не могу Alitalia, там высокомерные стюарды и плохая еда. Слава богу, в Копенгаген летает SAS.

Краем глаза замечаю, как на стоянку на большой скорости влетает роскошный черный Mitsubishi Diamante, похожий на стальную рыбу. Автомобиль замирает у знака парковки, из него резво выскакивают трое – наголо бритый мужчина с неприятным лицом, крепкий спортивный парень и… и «двоюродный брат» Костя.

Погоня!

Я срываюсь с места, не обращая внимания на удивленные и встревоженные взгляды редких пассажиров, бегу по коридору к переходу в следующий терминал.

Ровный гул двигателей «Аэробуса» навевает сон.

Я – успел! Наверное, еще никогда в моей крови не было столько адреналина, как в те проклятые полчаса, что я провел в аэропорту «Шереметьево».

Преследователи отставали от меня на несколько минут. Я успел оформить билет и буквально у них под носом улизнул от стойки, спрятавшись в туалете. Интуиция подсказала мне, что именно там они будут искать меня в последнюю очередь – до вылета оставалось совсем мало времени, и по логике я обязан был идти на регистрацию.

Если бы они все втроем обнаружили меня в туалете, я ничего не смог бы поделать. Наверняка мне пришлось бы несладко, окружи они меня в терминале. Но, карауля у входа в зону посадки, они занервничали и допустили ошибку, на которую я надеялся, – разделились. У прохода остался один Костя, а «лысый» и «спортсмен» отправились проверять соседние залы.

Когда что-то, чему нет названия, толкнуло меня изнутри: «Пора!» – я выскочил из туалета, держа наготове паспорт и билет, бегом пересек зал.

Костя увидел меня слишком поздно – я уже протянул документы очаровательной девушке у стойки. Он бросился ко мне, доставая телефон, что-то зашипел за спиной, попытался схватить за руку, но я одновременно с клацаньем печати на посадочном талоне ударил его локтем в живот и вежливо произнес:

– Большое спасибо, что проводили.

Потом был таможенный досмотр, шоколад из дьюти фри и металлический кит, что несет сейчас меня через время и пространство в страну, где нет ОПГ и людей с глазами-щупальцами.

И нет Ариты…

Похоже, это моя главная и самая большая потеря в жизни. Даже Мархи, о которой я сейчас могу думать совершенно спокойно, не стала для меня тем, кем стала эта странная русская девушка из далекого Новосибирска.

Как только это имя – Арита – возникает у меня в мыслях, тут же обрушивается множество вопросов, на которые нет ответа.

Что с нею сейчас?

Не повредил ли ей мой побег?

По своей воле она пошла на сотрудничество с бандитами или ее заставили?

Какие чувства испытывала Арита ко мне на самом деле?

И главное: какие чувства она испытывает сейчас?

«Аэробус» начинает снижаться – скоро посадка. Адреналин давно выветрился из крови, и я вновь чувствую себя очень больным, но сто крат хуже болезни, терзающей тело, душевный недуг.

И имя этого недуга – Арита…

Эпилог

Снег в Копенгагене мягкий и пушистый. Он бесшумно ложится на крыши домов, на ветки деревьев, на тротуары, на лед каналов и палубы барж, пришвартованных у набережных. По свежему снегу, укрывшему машину дяди Ульрика, прошла соседская кошка – осталась ровная цепочка следов, идущая по крыше. Я улыбаюсь – раньше эта кошка все время спала там, а теперь ее спальню засыпало снегом.

Теперь… теперь все в прошлом.

Все, кроме Ариты. Я пытался связаться с нею, я нашел адрес и телефон ее настоящих родственников, ее матери, но эта женщина очень сухим и официальным голосом сказал, что Рита уехала в Москву и она не знает ее адреса и контактов.

Она не знает, я не знаю…

Вернусь ли я в Россию?

Конечно! Как только восстановлю силы после болезни, поеду искать Ариту. Я много думал об этом и точно уверен, что должен ее найти. Впрочем, увы, это будет еще нескоро – врач сказал, не раньше, чем весной.

Большая кружка тети Марты с горячим шоколадом стоит на подоконнике. Я смотрю поверх ароматного парка, струящегося над ней, смотрю вниз, на улицу.

Снег… Копенгаген становится таким уютным и красивым, когда идет снег.

Тренькает смартфон – пришло сообщение. Я вспоминаю, что некоторые русские называют все смартфоны айфонами, а все планшеты – айпадами, и улыбаюсь. Протянуть руку и взять смартфон, чтобы узнать, кто прислал сообщение, откровенно лень. Но я все же пересиливаю себя, беру аппарат, провожу пальцем по экрану…

Странно, номер незнакомый. В окошке открывается какая-то абракадабра из латинских букв: «Posmotrivokno». Не сразу понимаю, что сообщение написано по-русски, просто буквы слиплись. Машинально перевожу взгляд за окно.

В Копенгагене идет снег. На машине дяди Ульрика – цепочка кошачьих следов. Рядом стоит девушка в оранжевом пуховике и вязаной шапочке и смотрит на меня.

Арита…

Жене моей Рите посвящается

Копенгаген, 2011

Об авторе

Нильс Хаген родился в Копенгагене в год, когда Джимми Картер сменил Джеральда Форда на посту президента США, а в СССР приняли конституцию.

Родители Нильса приложили немало усилий, чтобы их сын получил достойное образование. В школьные годы мальчик проявил склонность к точным наукам и стал лауреатом Международной математической олимпиады. Это во многом предвосхитило его судьбу – Нильс поступил на экономический факультет Королевского Копенгагенского университета, затем стажировался в Англии и США.

На рубеже тысячелетий одаренный молодой человек получил степень магистра и поступил на престижную работу в крупный банк. Его карьера шла в гору, впереди открывались широкие перспективы. Знакомство с ведущей богемный образ жизни художницей Маргаритой Петти и последовавшие вслед за этим осложнения в личной жизни вынудили Нильса покинуть Европу и возглавить филиал банка в Москве.

Россия испытала потомка викингов на прочность: Нильс встретил здесь свою любовь и едва не расстался с жизнью. События, пережитые в нашей стране, пробудили в Хагене склонность к писательству и легли в основу романа «Охота на викинга».