Текст книги "Боярские дворы"

П. Шенк. Генерал-адмирал граф Ф.А. Головин. 1706 г. Гравюра.

С именем Ф. А. Головина связана будущая Морская академия – Навигацкая школа, открывшаяся в 1701 году в Москве в перестроенной и надстроенной для нее Сухаревой башне. С 1699 до 1706 года он определяет внешнюю политику России, направляет действия полномочных послов, добивается поддержки русского государства в борьбе со шведами. Всегда в делах, всегда в движении, он не нашел времени заняться Ховрином, как не нашел времени даже спокойно умереть: смерть застала его в Глухове, на пути из Москвы в Киев. Тело Головина перевезли все в тот же Симонов монастырь.

Ту же беспокойную судьбу определил Ф. А. Головин для сына Николая, с детства связав его с морским флотом. Тринадцати лет Н. Ф. Головин отправляется в Англию и Голландию для изучения морского дела, в совершенстве овладевает английским языком, восемь лет служит на английском флоте, обойдя берега Португалии, пройдя Средиземным морем до Египта, год проводит на голландском флоте, побывав в Ост-Зее – на Балтике. Экзамен, который устраивает Головину-младшему в 1717 году сам Петр, дал превосходные результаты. Но первое важное назначение Н. Ф. Головин получил лишь спустя восемь лет – должность чрезвычайного посланника России при шведском дворе. Ответственность поручения не меняла главного – очередные семь лет предстояло провести вдали от родины и флотских дел.

Только приход к власти Анны Иоанновны изменил жизнь былого моряка. Н. Ф. Головин отзывается в Россию. Новая императрица осыпает его наградами – он получает орден Александра Невского, дом, некогда принадлежавший графу Сиверсу, в Кронштадте – и возвращается на флот. С 1733 года Головин-младший становится президентом Адмиралтейств-коллегий и добивается, между прочим, очень важного указа о возвращении на флот морских офицеров, занятых другими службами, и удалении неспециалистов. Современникам хорошо запомнились категоричные высказывания президента: что «землемерие надлежит инженерам и геодезистам, а не морскому искусству» и что «командировка лейтенанта к делу бичевника так подлежит и морскому искусству, как бы хлебнику корабли делать».

Служебные успехи Головина-младшего при Анне Иоанновне неизбежно должны были отрицательно сказаться на положении при Елизавете Петровне. Собственно, уже при ее непосредственной предшественнице, правительнице Анне Леопольдовне, у Н. Ф. Головина появляется значительно больше свободного времени, которое он проводит в Ховрине, где в 1741 году сооружает каменную Знаменскую церковь с приделом соименного ему святого – Николая. Что же касается семейной жизни моряка-дипломата, а значит, и будущих владельцев села, то здесь все складывалось достаточно необычно.

В годы своей дипломатической деятельности Н. Ф. Головин «прижил» за границей нескольких незаконнорожденных детей, для которых, пользуясь положением посла, выхлопотал у датского правительства дворянство и право пользоваться фамилией отца. Так, при Христиане VII появился в датской армии генерал-майор Петр Густав Головин. Подробности же «законной» семейной жизни адмирала до последнего времени оставались невыясненными. Авторы генеалогических справочников не имели никаких сведений о его жене, указывая только на единственную дочь Головиных Наталью, оказавшуюся наследницей всего головинского состояния. Этот давний пробел сумели заполнить ховринские документы. Согласно им жена Н. Ф. Головина, «вдова адмирала» Софья Никитична, много времени проводила в Ховрине, всячески благоустраивала поместье, а в 1753 году получила разрешение на пристройку к местной церкви еще одного придела.

Замужество дочери возвращало этой угасавшей без мужского потомства линии Головиных особое значение в жизни двора. Мужем Н. Н. Головиной стал принц Петр Август Голштин-Бекский, близкий родственник и наследника престола, будущего Петра III, и великой княгини, будущей Екатерины II. Генерал-фельдмаршал русской армии, он был генерал-губернатором Прибалтики – тогдашних Лифляндии и Эстляндии. Именно с ним, по утверждению современников, Елизавета Петровна связывала устройство судьбы своей старшей внебрачной дочери Августы, в монашестве Досифеи, кончившей дни в московском Ивановском монастыре.

Екатерина Голштин-Бекская, имя которой появляется в документах Ховрина в 1758 году, дочь Петра Августа и Натальи Головиной, одна из любопытных фигур русского двора. Она рано потеряла родителей, и уже с детских лет ее имя появляется в придворной хронике. Так, двенадцати лет она принимает участие в поездке Петра III к Екатерине II в Петергоф. Ее будущий муж, И. С. Барятинский, был флигель-адъютантом незадачливого императора. Но то ли собственная ловкость, то ли связи жены с Екатериной II обеспечили Барятинским хорошее положение при новом дворе. Князь получает чин генерал-поручика, а затем назначение посланником в Париж, где продолжает оставаться на протяжении 1773–1785 годов.

Положение княгини было при этом совершенно особым. Независимая нравом, властолюбивая, капризная наследница Головиных всю жизнь сама деятельно занималась своими имущественными делами, никак не объединяя их с мужниными. Получив от матери московский дом Головиных, она прикупает к нему еще два на Покровской улице у Е. П. Шереметевой за очень значительную сумму, в 20 тысяч рублей. Барятинская постоянно прикупала одни и продавала другие поместья. Среди последних оказалось и ненужное ей Ховрино. В том, что Е. П. Барятинская так легко рассталась с родовой вотчиной, носившей к тому же имя ее предков, нет ничего удивительного: слишком сложен был характер урожденной принцессы. Заботиться о материальном положении сына, будущего известного дипломата, представляющего Россию в Лондоне и Мюнхене, она предоставляла его отцу. Сама же оставила в конце концов Россию, уехав в 1811 году навсегда в Берлин. В исторических сведениях, собранных о Ховрине Обществом изучения русской усадьбы, следующим после девичьей фамилии княгини появлялось в 1812 году имя П. Н. Оболенского. Все выглядело так, будто внучка Головиных рассталась с селом непосредственно перед отъездом из России. В действительности это произошло много раньше, причем покупателем оказался отец названного – Н. П. Оболенский. Но так или иначе новая ниточка повела к фондам Центрального государственного исторического архива России, к Евгению Петровичу Оболенскому.

…Петр Николаевич Оболенский верил и не верил. Знал об участии сына в событиях 14 декабря, но не допускал и мысли о суровой каре. Фонд 1409, опись № 2, дело № 4580, часть IV – прошение о помиловании сына до окончания следствия. Разве могло быть иначе в отношении капитана гвардии, являвшегося адъютантом командующего пехотой гвардейского корпуса генерал-адъютанта Бистрома! Да, привел на Сенатскую площадь Московский полк. Да, оставался до конца, когда другие сочли возможным и нужным уйти. Да, ранил штыком генерала Милорадовича – таких, прибегнувших к оружию, почти не было. И все же мысль о следствии, суде представлялась невероятной.

Откуда отцу было знать, что в комнату помощника смотрителя Алексеевского равелина Петропавловской крепости капитан Е. П. Оболенский был сначала посажен потому, что просто не оставалось свободных казематов, и еще, может быть, потому, что власти надеялись на дачу им показаний, на предательство. Фонд 1280, опись № 8, дело № 664, листы ПО, 115 и в том же фонде по 1-й описи Журнал входящих бумаг и дело № 2: 15 декабря – заключение в комнату, 18 декабря – заковывание в ручные кандалы, 21 декабря – снятие оков и разрешение писать, если узник «пожелает сделать какие-либо показания».

Желания не оказалось. Прошение отца от 13 января было отклонено. Что бы ни считал родитель, для Николая I Е. П. Оболенский – преступник первой категории. Это означало смертный приговор и казнь на плахе, замененную вечными каторжными работами. По той же 1-й описи 1280-го фонда в деле № 6 на 454-м листе сохранилась пометка об отправке государственного преступника Е. П. Оболенского из Петропавловской крепости в Иркутск закованным в кандалы.

Документы свидетельствовали, что Е. П. Оболенский сначала состоял членом Союза благоденствия, потом сам организовал Вольное общество, а в 1822 году, после восстановления Северного общества, вошел в него убежденным и не сомневающимся в цели действий. Заседания Московской управы Северного общества происходили в московском доме Оболенских на Новинском бульваре (№ 13). Встречались единомышленники и в подмосковном Ховрине. А с Ховрином была связана до ссылки вся его жизнь.

Дед Оболенского родился сразу после смерти Екатерины I, по службе не преуспел – умер в конце века секунд-майором, – зато упорно наживал земли. Все новые и новые. Под Москвой и под Арзамасом. В Веневском и Курмышском уездах. Торговался. Поджидал подходящего момента. И снова торговался. К концу жизни имел немалое состояние – 2362 души, прикупленных за сорок с лишним лет. Только скупым не был – новый дом на Новинском бульваре заказал модному тогда архитектору М. Ф. Казакову. Два этажа с антресолями, анфилада парадных комнат, редчайший в особняках великолепный двусветный зал. За домом превосходный английский сад, окруженный аллеями акаций, которые хорошо запомнились внучке декабриста, Е. А. Сабанеевой, оставившей свои мемуары. Проект дома с традиционной и очень удобной планировкой, нарядным фасадом, деталями архитектурного декора сохранился в альбомах Матвея Федоровича Казакова, или, иначе, в «Альбомах партикулярных строений М. Ф. Казакова», изданных в 1956 году.

Дом, как и ховринское поместье, сменил своего владельца на рубеже XIX столетия. Фонд Управы благочиния в Центральном государственном архиве Москвы свидетельствует, что им стал отец декабриста. При нем дом в 1812 году горел, им же и был тремя годами позже восстановлен. И хотя другим своим поместьям П. Н. Оболенский предпочитал село Рождествено под Москвой, заботился он и о Ховрине. Отсюда было им снаряжено в Московское Земское ополчение одиннадцать человек.

По сравнению с собственным отцом особенно богатым П. Н. Оболенского назвать трудно. Тем более что те без малого семьсот душ, которые составили его часть наследства, предстояло еще делить между четырьмя сыновьями и четырьмя дочерьми. Впрочем, к Евгению Петровичу все эти расчеты отношения не имели. Лишенный всех прав и состояния, он оказывается в Сибири сначала на солеваренном заводе в Иркутском Усоле, в 1826 году – в Нерчинске, годом позже в Чите, потом на Петровском заводе, пока в 1839 году не выходит на поселение в Туринск, а в начале сороковых годов переводится в Ялуторовск. В Ялуторовске же Е. П. Оболенский женится на простой крестьянке, вольноотпущенной В. С. Барановой. И хотя их детям был возвращен в 1856 году княжеский титул, все они сами зарабатывали себе на жизнь, вроде состоявшего земским врачом в Тарусе Ивана Евгеньевича Оболенского.

Материальные затруднения, а главное – ущерб, нанесенный событиями Отечественной войны 1812 года, вынудили П. Н. Оболенского расстаться с Ховрином вскоре после окончания военных действий. В 1818 году село числится за Н. А. Столыпиной, двоюродной бабкой М. Ю. Лермонтова.

Нет, конечно, было бы преувеличением говорить о литературных главах в истории Ховрина. И тем не менее причастным к самым высоким литературным именам оно оказалось после Оболенских. Среди пяти сестер бабушки Лермонтова – Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, урожденной Столыпиной, Наталья была младшей – родилась в 1786 году и на рубеже нового столетия вышла замуж за дальнего родственника, Г. Д. Столыпина. Кригсцалмейстер, пензенский губернский предводитель дворянства, относился он к людям знатным – недаром семейные могилы находились в московском Новодевичьем монастыре – и чадолюбивым. Супруги перед приобретением Ховрина уже имели четверых сыновей и дочь.

Все эти двоюродные братья матери М. Ю. Лермонтова были потомственными военными. Женой генерала от артиллерии А. И. Философова стала и единственная сестра Анна. Военная служба никак не препятствовала литературным увлечениям семьи. Тот же А. И. Философов выступает первым издателем лермонтовского «Демона», а после появления стихотворения «На смерть поэта» деятельно добивается смягчения участи Лермонтова. Он настолько хорошо знаком с А. С. Пушкиным, что может выполнить просьбу П. С. Сенковского напомнить о нем Александру Сергеевичу и взять у поэта обещанные ему стихотворения «Калмычка» и «что-нибудь о Грузии». А. И. Философов принимает Пушкина в своей квартире, восторгается пушкинской поэзией в своих письмах.

Из сыновей Н. А. Столыпиной А. С. Пушкин, по-видимому хорошо знал поручика лейб-гвардии Конного полка Павла Столыпина. П. Г. Столыпин погиб незадолго до смерти поэта в водах Балтики, упав в море с корабля, совершавшего рейс между Петербургом и Кронштадтом. «Утопление Столыпина – ужас», – напишет А. С. Пушкин в одном из своих писем в 1836 году. Столыпина-мать похоронила почти всех своих сыновей. Единственный переживший мать скончался через год после нее. Владелица Ховрина, вырастившая здесь своих детей, умерла в 1851 году в Петербурге. К этому времени она уже оставалась только совладелицей села «в 12 верстах от Тверской заставы, близ Дмитровского тракта», как сообщала о Ховрине справочная книжка 1852 года.

М.Ю. Лермонтов. Автопортрет в бурке. 1837 г.

Вторым хозяином был гвардии полковник Лука Ильич Жемчужников. Между ними и делились двадцать два ховринских двора, в которых проживало крестьян восемьдесят два мужчины и семьдесят одна женщина. Рост села за прошедшие полтораста лет был очень незначительным. В 1704 году здесь числились двадцать один двор и шестьдесят семь крестьян.

…История этого заемного письма была долгой и стоила поэту многих тяжелых минут. Избавиться от его груза так до конца своей жизни А. С. Пушкин не сумел. Окончательное решение дела досталось опеке. «Тысяча восемьсот тридцатого года июля в 3-й день я, нижеподписавшийся 10-го класса Александр Сергеев сын Пушкин, занял у полковника Луки Ильина сына Жемчужникова денег государственными ассигнациями двенадцать тысяч пятьсот рублей, за указные проценты сроком впредь на два года, то есть будущего тысяча восемьсот тридцать второго года июля по вышеписанное число, на которое должен всю ту сумму сполна заплатить, а буде чего не заплачу, то волен будет он, господин Жемчужников, просить о взыскании и поступлении по законам. К сему заемному письму 10-го класса Александр Сергеев сын Пушкин руку приложил. № 1196-й. 1830 года Июля третьего дня сие заемное письмо к определению в Москве публичному Нотариусу явлено и в книгу под номером тысячу сто девяносто шесть записано. – Нотариус Ратьков». Сумма долга была огромной, и, видимо, поэт не имел ни малейшего представления, как этот неожиданный долг погасить. Именно неожиданный – иначе назвать его нельзя.

В тот раз пребывание в Москве затянулось с 12 марта до 16 июля. В первый же день по приезде Пушкин встретил в Благородном собрании Н. Н. Гончарову. 6 апреля Пушкин решается сделать второе и на этот раз благосклонно принятое предложение. Месяцем позже состоялась торжественная помолвка. Будущее было предопределено: «Участь моя решена. Я женюсь…»

Пушкин бывает у Вяземских, Нащокина, Языкова, приезжает на новоселье к М. П. Погодину, навещает родных и больного дядюшку В. Л. Пушкина, не забывая цыган и карты. Игра в доме В. С. Огонь-Довгановского, того самого, который стал прообразом Чекалинского в «Пиковой даме», оказалась на редкость несчастливой для поэта. Впрочем, другого исхода при встрече с профессиональными игроками было трудно ожидать, тем более что играл Пушкин азартно, но не слишком умело. 3 июля пришлось подписать вексель на двенадцать с половиной тысяч рублей. Дальше Пушкину оставалось ехать к отцу для выяснения своего и без того нелегкого материального положения.

Казалось, Л. И. Жемчужников ничем не выделялся из окружения А. С. Пушкина. Гвардейский полковник, помещик Боровского и Медынского уездов, подобно Пушкину, член петербургского Английского собрания, женатый на неаполитанке де Морелли, титул и происхождение которой, правда, вызывали у современников сомнения. Играл Жемчужников ежедневно и из игры черпал средства для жизни и обогащения.

Так или иначе, долг существовал и доставлял все новые и новые неприятности. Уже после свадьбы А. С. Пушкин в том же 1831 году вынужден специально для его урегулирования приехать в старую столицу. 6—22 декабря – за эти считаные дни он успеет повидаться с П. Я. Чаадаевым, П. А. Вяземским, пообедать в Английском клубе с И. И. Дмитриевым, прочесть кое-что из своих сказок Н. М. Языкову.

Не знавший подлинной причины поездки поэта, Языков напишет в эти дни брату: «Между нами будь сказано, он приезжал сюда по делам не чисто литературным, или вернее сказать, не за делом, а для картежных сделок, и находился в обществе самом мерзком, между щелкоперами, плутами и обиралами. Это с ним всегда бывает в Москве. В Петербурге он бывает опрятнее. Видно, не права, брат, пословица: женится – переменится».

Но на этот раз не прав был Н. М. Языков. С мая 1831 года Пушкин с женой жил в Петербурге, надеясь на благополучную оплату долга при посредстве московских друзей. 7 октября он напишет П. В. Нащокину: «Прошу тебя последний раз войти с ними (Огонь-Довгановским и Жемчужниковым. – Н. М.) в сношения и предложить им на готовые 15 тыс., а остальные 5 я заплачу в течение 3 месяцев». Через три недели возможность личного объяснения с кредиторами появится у самого Пушкина: «Видел я Жемчужникова. Они согласились взять с меня 5000 векселем, а 15 000 получить тотчас. Как же мы с вами сделаем? Не приехать ли мне самому в Москву?»

Приезд оказался необходимым. Игроки цепко держали поэта в своих руках, тем более, что расплатиться в указанный срок А. С. Пушкин не смог. Росла семья. Росли расходы. К старым долгам неумолимо прибавлялись все новые и новые. За каждый фунт чая, сальных свечей или хлеба у соседнего булочника надо было платить собственным нелегким и слишком дешево оплачивавшимся литературным трудом. В результате жемчужниковский вексель продолжал тяготеть над Пушкиным до последнего дня его жизни. Вексель погасила только опека 11 мая 1837 года, когда сумма долга с «указными процентами» достигла 6389 рублей.

Жемчужников играл постоянно и всегда удачно. Его доходы целиком зависели от карточного стола. Так не было ли пушкинских денег среди тех, которые пошли на приобретение Ховрина? Кстати, Жемчужников оказался достаточно заботливым и рачительным хозяином. Он подновил старый дом с флигелями, отремонтировал церковь, почистил раскинутый на холмах сад с его живописными мостиками и фотами. Только долго пользоваться поместьем ему не пришлось. В 1854 году умер его единственный сын, двадцатичетырехлетний гвардейский поручик. Потрясенный этой потерей отец заказывает одному из известных московских архитекторов, Михаилу Дормидонтовичу Быковскому, церковь Знамения, существующую и поныне. Ученик и многолетний сотрудник Д. И. Жилярди, М. Д. Быковский во многом определил лицо московской архитектурной школы и соответственно облик города. Он начал с преподавания в Московском Дворцовом архитектурном училище, стал его директором, а затем одним из организаторов и руководителей Московского училища живописи, ваяния и зодчества. М. Д. Быковский – создатель и первый председатель Московского архитектурного общества. Среди многочисленных его построек особенно характерен дошедший до наших дней почти неизмененным Ивановский монастырь.

Освящение Знаменской церкви почти совпало с кончиной жены Жемчужникова – «сомнительной итальянки», следом за ней ушел и сам игрок. К семейным могилам на Смоленском кладбище Петербурга прибавилось последнее погребение.

А дальше – дальше игрока сменил подрядчик, самый обыкновенный подрядчик по земляным работам на строительстве железных дорог, один из тех, кто умел, по выражению современников, из двух лопат полторы закинуть на собственный воз. Прославившийся жестокостью в обращении с рабочими, умением прибрать к рукам каждую копейку, С. Е. Панов не только записывается в купеческое сословие, но и решает стать помещиком. Появившись в Ховрине в 1879 году, он немедленно вступает в жесточайшую схватку с местными крестьянами, которые в отчаянии начинают ему грозить поджогом и убийством. От расправы Панова спасали частые и продолжительные запои, во время которых он был не в состоянии заниматься какими бы то ни было делами. Тем большей неожиданностью оказалось составленное им в 1882 году и реализованное после его смерти, десятью годами позже, завещание, согласно которому Ховрино целиком переходило Обществу для попечения о детях лиц, ссылаемых в Сибирь.

Попытка сыновей опротестовать в суде духовную оказалась бесполезной. Завещание блестяще отстоял перед присяжными знаменитый юрист Ф. Н. Плевако, произнесший в защиту воли С. Е. Панова одну из своих интереснейших речей. Тем не менее общественной собственностью Ховрино не стало. Его новые хозяева – фабриканты Грачевы, чье имя дало новое название усадьбе. Отныне она стала называться в народном обиходе Грачевкой.

Трагедия «Вишневого сада» Чехова в Ховрине приобретает неожиданный поворот. Хозяева безразлично относятся к следам прошлого, но со своей стороны начинают отстраивать усадьбу, отвечавшую представлениям начала XX века. В качестве архитектора они приглашают недавнего выпускника Петербургского института гражданских инженеров Льва Николаевича Кекушева, одним из первых начавшего утверждать в московской архитектуре принципы стиля модерн. Кекушевские решения во многом повлияли на облик Москвы рубежа XX столетия. Среди его лучших работ – особняк Коробковых на Пятницкой улице (№ 33), Никольские торговые ряды на Никольской (№ 5), доходный дом И. П. Исакова на Пречистенке (№ 28). В Грачевке в 1890-х годах он строит главный усадебный дом. Запущенный Пановым парк был приведен в порядок и стал доступен для всех желающих, которых становилось год от года больше. Благодаря удобству сообщения с Москвой Ховрино превратилось в популярное место летнего отдыха.

Более десяти лет творчества В. Я. Брюсова связано с ховринскими местами. Записные книжки поэта позволяют установить, что именно в Ховрине и находящихся неподалеку Выселках он проводил лето 1889, 1892–1894, 1896–1898 и 1901 годов. Его дневниковые записи пестрят заметками: «Вечерняя прогулка в Петровско-Разумовское и обратно», «Ходил в Петровско-Разумовское. Устал страшно». Здесь же происходит решающее объяснение Брюсова с его будущей женой. 19 сентября 1897 года Брюсов отмечает: «Вчера были в Ховрине и шли оттуда пешком на Петровско-Разумовское (ночью, через парк, с клятвой в вечной любви, клятве „при озере“)».

Пройдет больше тридцати лет, и в 1935 году впервые увидит свет написанное в 1901 году стихотворение Брюсова, навеянное настроениями любимого уголка:

 
Я снова одинок, как десять лет назад.
Все тот же парк вокруг, за елью звезды те же,
С черемухи и с лип знакомый аромат.
Там где-то лай собак. Повеял ветер свежий,
И вечер медленный мне возвращает бред,
Который жжет мечты все реже, реже.
Я жил здесь мальчиком, едва в шестнадцать лет,
С душой, отравленной сознанием и чтеньем.
Неловок, как дитя, застенчив, как поэт.
Мне этот шумный парк служил уединеньем.
Я не имел друзей. Для женщин был не смел
И в сумерки следил за парами с томленьем,
Но я нашел в мечтах все, все, чего хотел…
 

Дальше была Великая Отечественная война и размещенный в Грачевке госпиталь с рвущей душу братской могилой, где нашли свое последнее пристанище умершие от ран солдаты. Может ли поставленный над ней в 1975 году памятник хоть немного смягчить трагедию тех последних минут? И совсем уж исчезла в Грачевке память о Чекалинском, так ярко и с явной симпатией описанном Пушкиным в «Пиковой даме»:

"В Москве составилось общество богатых игроков, под председательством славного Чекалинского, проведшего весь век за картами и нажившего некогда миллионы, выигрывая векселя и проигрывая чистые деньги. Долговременная опытность заслужила ему доверенность товарищей, а открытый дом, славный повар, ласковость и веселость приобрели уважение публики. Он приехал в Петербург. Молодежь к нему нахлынула, забывая балы для карт и предпочитая соблазны фараона обольщениям волокитства. Нарумов привез к нему Германа.

Они прошли ряд великолепных комнат, наполненных учтивыми официантами. Несколько генералов и тайных советников играли в вист; молодые люди сидели, развалясь на штофных диванах, ели мороженое и курили трубки. В гостиной за длинным столом, около которого теснилось человек двадцать игроков, сидел хозяин и метал банк. Он был человек лет шестидесяти, самой почтенной наружности; голова покрыта была серебряной сединою; полное и свежее лицо изображало добродушие; глаза блистали, оживленные всегдашнею улыбкою. Нарумов представил ему Германа. Чекалинский дружески пожал ему руку, просил не церемониться и продолжал метать…"