Текст книги "Сестра-отверженная"

V

Есть мифы о самосохранении, которые удерживают нас на расстоянии друг от дружки и порождают грубость и жестокость там, где нам больше всего нужны мягкость и понимание.

1. Миф о том, что деликатность или вежливость требуют, чтобы мы не замечали друг дружку напрямую, а только украдкой бросали оценивающие взгляды. Во что бы то ни стало мы должны избегать образа нашего страха. Если сказать: «У тебя красивые губы», – в этом можно услышать: «Смотри, какие огромные губищи». Мы держимся на благоразумном расстоянии друг от дружки еще и потому, что на расстоянии я меньше похожа на тебя, а ты – на меня.

Когда между людьми нет совсем никакой связи, гнев – это способ сблизиться, соприкоснуться. Но когда есть большая сопричастность, противоречивая, угрожающая или непризнанная, тогда гнев – это орудие разделения, отдаления друг от дружки.

2. Миф о том, что нам незачем рассматривать взаимное обесценивание и отвержение, поскольку иногда мы поднимаемся на защиту друг дружки от чужих. Объединение против чужих сильно отличается от заботы друг о дружке. Часто дело в том, что подобное нуждается в подобном. Это не значит, что мы должны ценить это подобие или нашу потребность в нем, даже когда оно – единственная тонкая грань между смертью и жизнью.

Ведь если я приму близко к сердцу мнение белого мира, который видит во мне Черную-женщину-то-есть-отбросы, то в глубине души я всегда буду в самом деле считать себя никчемной. Но очень тяжело смотреть в лицо впитанной ненависти. Легче считать тебя никчемной, ведь ты такая же, как я. Так что когда ты поддерживаешь меня потому, что ты такая же, как я, это просто подтверждает, что ты, как и я, ничтожна. Это безнадежное положение, когда ничтожество поддерживает ничтожество, и кому-то придется за это заплатить, но уж точно не мне! Когда я смогу признать свою ценность, я смогу признать и твою.

3. Миф о том, что совершенство возможно, что его справедливо ожидать и от себя, и друг от дружки, а единственное условие для принятия – быть человеком. (Заметьте, насколько полезными это делает нас для внешних институций!) Если ты похожа на меня, значит ты должна быть намного лучше меня, чтобы считаться хотя бы терпимой. Но ты не можешь, потому что, как бы хороша ты ни была, ты всё равно Черная женщина, как и я. (Кем она себя возомнила?) Поэтому любое действие или мысль, которые я могу принять или хотя бы рассмотреть от кого угодно, совершенно невыносимы, если исходят от тебя – моего зеркального отражения. Если ты не воплощаешь ИХ образ совершенства – а этого ты никогда не добьешься, потому что ты Черная женщина – тогда ты бросаешь тень на меня. Друг для дружки мы никогда не будем приемлемы. Все твои изъяны становятся увеличенными отражениями моих собственных пугающих недостатков. Я должна наброситься на тебя первой, прежде чем наши враги спутают нас друг с дружкой. Но они всё равно нас спутают.

О мать моя, зачем мы были вооружены на битву дымными мечами и копьями из пыли? «Да кто ты вообще такая?» Та, с кем я больше всего боюсь (не) встретиться.

VI

Язык, на котором нас учили отвергать себя и свои чувства как подозрительные, – тот же язык, на котором мы теперь отвергаем и подозреваем друг дружку. Слишком хорошенькая – слишком некрасивая. Слишком Черная – слишком белая. Неправильная. Я и так это знаю. Кто это сказал? Ты слишком странная, чтобы я тебя слушала. Ты говоришь на ИХ языке. Ты не говоришь на ИХ языке. Кто ты вообще такая? Думаешь, ты лучше других? Убирайся с глаз моих.

Мы отказываемся переступить через искусственные расстояния между нами и изучать наши истинные различия ради творческого обмена. Мы не можем общаться, потому что я слишком отличаюсь. Другими словами, мне необходимо подчеркнуть, что я – не ты. И дорога к гневу вымощена нашим невыраженным страхом взаимного осуждения. В америке нам никогда не давали свободно узнавать друг дружку как Черных женщин – мы встречаемся друг с дружкой в коконах из мифов, стереотипов, внешних ожиданий и чужих определений. «Вы – моя эталонная группа, но я никогда с вами не работала». Как вы меня оцениваете? Считаете ли такой же Черной, как и себя? Чернее вас? Недостаточно Черной? Как бы то ни было, в чем-нибудь я окажусь неполноценной…

Мы Черные женщины, нас определили как «вечно-неполноценных». Я должна преодолеть это, став лучше тебя. Если я буду достаточно от себя требовать, то может быть, я смогу стать чем-то другим, чем то, что они говорят о нас, чем-то не таким, как ты. Если я стану достаточно другой, то может быть, я больше не буду «негритянской сукой». Если я сделаю тебя достаточно непохожей на меня, тогда я не буду настолько нуждаться в тебе. Я стану сильной, лучшей, добьюсь успеха во всем, буду лучше всех, потому что никем другим я быть не смею. Это мой единственный шанс стать достаточно хорошей, чтобы стать человеком.

Если я остаюсь собой, ты не можешь принять меня. А если ты меня принимаешь, значит я та, кем хотела бы быть ты, и тогда я не «настоящая». Но тогда и ты тоже. НАСТОЯЩАЯ ЧЕРНАЯ ЖЕНЩИНА, ПОЖАЛУЙСТА, ВЫЙДИТЕ НА СЦЕНУ.

Мы бережно храним свою позорную тайну, пряча ее под изысканной одеждой, и дорогой косметикой, и отбеливающими кремами (да, до сих пор!), и выпрямителями для волос, выдающих себя за завивку-перманент. Инстинкт убийцы по отношению к любой из нас, кто отклоняется от предписанного прикрытия, точен и смертоносен.

Мы ведем себя как свои, но чувствуем себя чужими, продолжая отвергать себя как Черных женщин и одновременно думая, что преодолеваем это самоотвержение. И политическая работа не спасет наши души, какой бы правильной и необходимой она ни была. Однако без политической работы мы в самом деле не можем надеяться прожить достаточно долго, чтобы что-нибудь изменить. А самоусиление – глубоко политическая работа, самая политическая из всех и самая трудная.

Когда мы не пытаемся дать имя путанице чувств, возникающих между сестрами, мы выплескиваем их сотнями губительных и бесплодных способов. Никогда не обращаясь из старой боли к тому, что снаружи ее. Как будто мы заключили между собой тайный договор молчания, потому что выражение этой неизученной боли может вскрыть другие старинные, невидимые раны, залегающие в накопившемся гневе, который мы не выразили. А этот гнев, как мы знаем по нашему израненному детскому самолюбию, вооружен могущественной жестокостью, приобретенной в суровых и слишком ранних битвах за выживание. «Кишка тонка, да?» Дюжины. Черная игра в обзывательства, построенная якобы на дружеском соревновании[184]184
  «Дюжины» (the Dozens) – словесная игра в Черных сообществах в США, чаще среди мужчин, где два человека перед группой зритель_ниц обмениваются оскорблениями, пока кто-то из них не сдастся. В «дюжинах» ценится актерское мастерство и остроумие, реплики могут быть рифмованными.


[Закрыть], – на самом деле важнейшее упражнение, чтобы научиться стойко переносить словесные оскорбления.

Частью цены, которую мы заплатили за обучение выживанию, было наше детство. Нам никогда не позволялось быть детьми. Дети имеют право немного поиграть в жизнь, но для Черного ребенка каждое действие может иметь смертельно серьезные последствия, а для Черных девочек особенно. Спросите призраков четырех Черных девочек, убитых взрывом в Бирмингеме. Спросите Энджел Ленейр, Латонью Уилсон или Синтию Монтгомери, трех девочек – жертв печально известных убийств в Атланте, ни одно из которых так и не было раскрыто[185]185
  В 1979–1981 годах в Атланте, штат Джорджия, были похищены и убиты 28 Черных людей, преимущественно дети и подростки. Большая часть этих преступлений до сих пор не раскрыта.


[Закрыть].

Иногда кажется: если бы я прочувствовала всю коллективную ненависть, излитую на меня как Черную женщину, если бы я допустила ее последствия в свое сознание, я бы умерла от этой серой, чудовищной тяжести. Не потому ли одна сестра как-то сказала мне: «Белые чувствуют, а Черные делают»?

У белых людей в америке действительно в целом больше времени и пространства, чтобы позволить себе такую роскошь, как изучение своих эмоций. Черным людям в этой стране всегда приходилось заниматься тяжелым и постоянным трудом выживания в самом материальном и насущном смысле. Но было бы слишком соблазнительно перейти от этого факта к мысли, что Черным людям незачем изучать свои чувства; или что они не имеют значения, потому что их слишком часто использовали, чтобы сводить нас к стереотипам или представлять как малых детей; или что эти чувства не играют важнейшую роль для выживания; или, еще хуже, что есть какая-то приобретенная добродетель в том, чтобы не ощущать их глубоко. Это как нести с собой бомбу замедленного действия, подключенную к нашим эмоциям.

В своей жизненной практике я начинаю проводить разделение между болью и страданием. Боль – это событие, опыт, который необходимо признать, дать ему имя и затем как-то применить, чтобы опыт изменился, превратился во что-то еще: силу, знание или действие.

Страдание же – это повторяющееся, как ночной кошмар, переживание неизученной, непереработанной боли. Когда я живу сквозь боль, не признавая ее, не допуская в свое сознание, я лишаю себя силы, которую могла бы извлечь из применения этой боли и направить на запуск какого-то движения за ее пределы. Я обрекаю себя на то, чтобы переживать эту боль снова и снова, как только что-то похожее пробуждает ее. Вот что такое страдание – будто бы замкнутый круг.

В самом деле, испытывать старую боль – иногда словно бросаться со всей силы на бетонную стену. Но я напоминаю себе, что Я УЖЕ ПРОШЛА ЧЕРЕЗ ВСЁ ЭТО И ВЫЖИЛА.

Иногда мы не изучаем гнев, лежащий между Черными женщинами, потому что ради самозащиты и выживания растрачиваем так много нашей сути на постоянное изучение других, что не можем скопить достаточно сил на изучение себя. Иногда мы не делаем этого потому, что гнев живет в нас так долго, что мы уже не понимаем, что это, или думаем, что естественно – страдать, а не чувствовать боль. Иногда потому, что мы боимся того, что найдем. Иногда потому, что думаем, что мы этого не заслужили.

Отвращение на лице женщины в метро, когда она отодвигает шубу в сторону, а я думаю, что она заметила таракана. Но я вижу в ее глазах ненависть, потому что она хочет, чтобы я увидела в ее глазах ненависть; потому что она хочет, чтобы я знала – так, как может знать только ребенок, – что живой мне нет места в ее мире. Если бы я была взрослой, я бы, наверное, засмеялась, огрызнулась или почувствовала боль, я бы поняла, что происходит. Но мне пять лет. Я вижу, запоминаю, но не называю, и опыт остается незавершенным. Это не боль – это становится страданием.

И как я могу сказать тебе, что мне не нравится твой резкий взгляд на меня, если знаю, что выпущу наружу весь неназванный гнев, накопившийся внутри тебя, порожденный ненавистью, от которой ты страдала, не чувствуя ее?

И вот нас тянет друг к дружке, но мы настороже и требуем мгновенного совершенства, какого никогда не ожидаем от наших врагов. Но сквозь эту унаследованную агонию можно прорваться, можно отказаться участвовать в этой горькой шараде изоляции, гнева и боли.

В письмах Черных женщин я много раз читаю один вопрос: «Почему я чувствую себя такой проклятой, такой одинокой?» Я слышу, как его повторяют снова и снова, обиняками. Но мы можем изменить этот сценарий. Мы можем научиться быть себе матерями.

Что это значит для Черных женщин? Это значит, что мы должны установить власть над нашим собственным определением, предложить внимательную заботу и ожидание роста, которые лежат в основе того принятия, что мы привыкли ожидать только от наших матерей. Это значит, что я утверждаю свою ценность, посвящая себя собственному выживанию, в себе самой и в других Черных женщинах. С другой стороны, это значит, что, по мере того как я познаю свою ценность и подлинные возможности, я отказываюсь соглашаться на что-либо меньшее, чем неустанный поиск возможного в себе, в то же время проводя различие между тем, что возможно, и тем, что внешний мир заставляет меня делать, чтобы доказать, что я человек. Это значит быть способной признавать свои успехи и быть нежной к себе, даже когда я терплю неудачи.

Мы начнем видеть друг дружку, когда осмелимся увидеть себя; мы начнем видеть себя, когда увидим друг дружку, без превознесения, отторжения или взаимных упреков, но с терпением и пониманием в те моменты, когда мы не совсем справляемся, и признанием и благодарностью тогда, когда добиваемся успеха. Быть матерью себе – значит учиться любить то, чему мы дали жизнь, дав определение, учиться быть и доброй, и требовательной наперекор неудачам, но и перед лицом успеха, и не путать одно с другим.

Когда ты научишься считаться с духом времени, тебе не придется прикрывать пустоту притворством[186]186
  Из «Книги Перемен». – Примеч. авт.


[Закрыть].

Мы должны признавать и развивать творческие стороны друг дружки, даже если не всегда понимаем, что будет создано.

По мере того как мы будем меньше бояться и больше ценить друг дружку, мы начнем ценить признание и в глазах друг дружки, и в собственных глазах, и искать баланс между этими видениями. Материнство. Утверждать некоторую власть над тем, кем мы выбираем быть, и знать, что в реалиях нашей жизни эта власть относительна. Но также знать, что применять эту власть – единственный верный способ изменить эти реалии. Материнство значит похоронить слабое, робкое и надломленное – без презрения – и защищать и поддерживать то, что пригодится для выживания, и перемен, и нашего совместного изучения разницы между тем и другим.

Я вспоминаю прекрасную и затейливую скульптуру из двора королевы-матери Бенина, она называется «Сила рук». Она изображает хоровод, в котором королева-мать, ее придворные дамы и воительницы восхваляют человеческую силу добиваться успеха в практических и материальных делах, способность создавать из чего угодно что-то новое. В Дагомее эта сила – женская.

VII

Теоретизировать о самоуважении неэффективно. Притворство – тоже. Женщины, прожившие жизнь с пустыми и красивыми лицами, могут умирать в агонии. Я могу позволить себе посмотреть на себя прямо, рискнуть почувствовать боль от переживания того, чего во мне нет, и научиться наслаждаться сладостью того, кто я есть. Я могу подружиться со всеми частями меня, любимыми и нелюбимыми. Признать, что я почти всегда выказываю больше доброты к бестолковому мужу соседки, чем к самой себе. Я могу смотреть в зеркало и учиться любить запальчивую Черную девочку, которая когда-то жаждала быть белой или какой угодно еще, только не той, кем она была, потому что ей всегда разрешалось быть только суммой цвета ее кожи и текстуры ее волос, оттенка ее коленок и локтей – и всё это было явно неприемлемым, чтобы считаться человеком.

Для Черных женщин учиться любви к себе – это больше, чем настаивать на банальном «Черное прекрасно». Это больше и глубже поверхностного признания Черной красоты, хотя это, безусловно, хорошее начало. Но если искания ради возвращения себе себя и друг дружки остановятся на этом, то мы рискуем получить еще одну поверхностную мерку себя, наложенную поверх старой и почти столь же разрушительную, поскольку она останавливается на поверхностном. И уж точно это нас не усиливает. А именно усиление – обретение силы ради нас самих и друг дружки, ради нашего труда и будущего – и будет результатом этих исканий.

Я должна научиться любить себя, прежде чем смогу полюбить тебя или принять твою любовь. Ты должна научиться любить себя, прежде чем сможешь полюбить меня или принять мою любовь. Знать, что мы достойны прикосновения, прежде чем мы протянем руки друг к дружке. Не прикрывать это чувство никчемности словами «ты мне не нужна», «это не имеет значения» или «белые чувствуют, Черные – ДЕЛАЮТ». И этого невероятно сложно достичь в среде, которая постоянно поощряет нелюбовь и скрытность; в среде, которая внушает нам, что мы должны молчать о нашей нужде друг в дружке, потому что то, чего мы хотим, недостижимо, а нашу неудовлетворенность невозможно восполнить.

До сих пор мы почти не видели уроков того, как быть добрыми друг к дружке. Ко всему остальному миру – да, но не к себе. У нас почти не было внешних примеров того, как выказывать другой Черной женщине доброту, уважение, нежность или благодарную улыбку мимоходом, просто потому, что она ЕСТЬ; как проявить понимание к несовершенствам друг дружки, потому что когда-то и с нами случалось похожее. Когда в последний раз вы делали комплимент другой сестре, хвалили что-то особенное в ней? Нам нужно сознательно обучаться тому, как быть нежными друг с дружкой, пока это не станет привычкой, потому что родное – взаимную любовь Черных женщин – у нас украли. Но мы можем учиться мягкости к себе, проявляя мягкость друг к дружке. Мы можем учиться мягкости друг к дружке, проявляя мягкость к той части себя, которую труднее всего обнять, отдавая больше храброй, покрытой синяками девочке внутри каждой из нас, ожидая немного меньшего от ее титанического стремления к совершенству. Мы можем любить ее на свету и во тьме, унимать ее лихорадочную погоню за идеальностью и поддерживать ее внимание к самореализации. Может быть, тогда мы сможем оценить, сколь многому она нас научила и сколь многое делает для того, чтобы этот мир продолжал вертеться и двигаться в сторону будущего, в котором можно будет жить.

Нелепо было бы думать, что этот процесс не будет долгим и трудным. Самоубийственно полагать, что он невозможен. Когда мы вооружим себя собой и друг дружкой, мы сможем встать лицом к лицу внутри этой непреклонной любви и начать высказывать друг дружке невозможное – или то, что всегда казалось невозможным. Первый шаг к подлинным переменам. Постепенно, если мы будем говорить друг дружке правду, она станет неизбежной для нас самих.

Возвращение в Гренаду: промежуточный отчет[187]187
  Я провела в Гренаде неделю в конце декабря 1983 года, всего через два месяца после того, как США вторглись на Черный карибский остров, который мои родители покинули примерно за шестьдесят лет до этого. Это был мой второй визит за пять лет. Это промежуточное эссе, отчет, написанный, когда остальной текст «Сестры-отверженной» уже был сдан в набор. – Примеч. авт.


[Закрыть]

В первый раз я приехала в Гренаду[188]188
  Гренада – островное государство в Карибском бассейне, занимающее остров Гренада и ряд более мелких островов в южной части архипелага Гренадины.


[Закрыть] в поисках «дома», потому что здесь родилась моя мать и именно так она всегда определяла для меня это место. Из той поездки у меня остались яркие впечатления от увиденного и того, чем, я знала, оно могло бы стать.

Гранд-Анс-Бич ранним ясным утром – оживленная трасса. Дети в аккуратной школьной форме, несущие ботинки в руках, пытаются выбрать между сулящими приключения кокосовыми пальмами с одной стороны и восхитительным утренним морем с другой, но путь их лежит прямо, к потрепанным, измазанным мелом партам.

Штопаный подол узорчатого платья на худой старухе, которая идет мерным шагом по пляжу с мачете в руках. Высокие резиновые сапоги, хоть и велики ей, нисколько не нарушают чеканности ее поступи. Ее мягкая, бесформенная шляпа. Из-под нее – неспешный взгляд проницательных глаз, ярко выделяющихся на шоколадной коже с сероватым налетом старости.

Другая женщина, помоложе, зажав хлыст между локтем и поясом, гонит семь овец, похожих на коз, разве что козы держат хвостики вверх, а овцы – вниз.

Толстая-Женщина-Которая-Жарит-Рыбу-На-Рынке в самом деле пожарила рыбу, и она была невероятно вкусной, поданной на картонках, а к ней – ароматный шоколадный чай в кружках, сделанных из консервных банок от кэмпбелловских бобов со свининой, с прикрепленными металлическими ручками.

В свете полной луны ночной пляж сверкает зеленым.

В первый раз я приехала в Гренаду за одиннадцать месяцев до бескровного переворота 13 марта 1979 года, когда Новое движение ДЖУЭЛ[189]189
  Марксистская прокоммунистическая партия, основанная в 1973 году. Ее полное название – «Новый совместный поход за благосостояние, образование и освобождение» (англ. New Joint Endeavor for Welfare, Education, and Liberation), по первым буквам сокращается в английское слово JEWEL – драгоценность.


[Закрыть] привело к власти Народно-революционное правительство (НРП) Гренады под руководством премьер-министра Мориса Бишопа. Переворот положил конец двадцатидевятилетнему режиму сэра Эрика Гейри – разорительному, коррумпированному и получавшему поддержку Соединенных Штатов.

Дорога из крошечного аэропорта Перлз в Гренвилле, мимо горы Гранд-Этан, через Борегар и Берч-Гров[190]190
  Гренвиль – второй по величине город Гренады после столицы Сент-Джорджеса. Гранд-Этан – потухший вулкан в центре Гренады, в кратере которого находится озеро. Борегар и Берч-Гров – деревни в центре Гренады.


[Закрыть], многоцветье ребятишек кричит нам вслед с обочин единственной узкой дороги через эти деревушки, врезанные в холмы. Древовидные папоротники словно черепица, покрывающая склоны гор. В 1978 году на Гренаде была всего одна мощеная дорога. При Народно-революционном правительстве все дороги расширили и отремонтировали, наладили действующее автобусное сообщение, чтобы не только катать туристо/к туда и обратно к круизным лайнерам, стоящим на якоре в гавани. Заросли диких банановых деревьев, «балигей», под откосом дороги. Купы отдельных деревьев среди кустарника: какао c красными плодами, золотые яблоки, манго, хлебное дерево, спелый, как персик, мускатный орех, банан. Девушки на дороге в Аннандейл[191]191
  Имеются в виду Аннандейлские водопады, расположенные неподалеку от Сент-Джорджеса.


[Закрыть] несут на головах корзины с бельем, подбоченившись, покачиваясь, напоминая о сотнях африканских дорог.

Гренада, крошечный остров пряностей, занимает второе место в мире по производству мускатного ореха. Ее какао содержит 45 процентов жира и продается на мировом рынке по премиальным ценам. Но сами гренад/ки платят в восемь раз дороже, когда хотят выпить переработанный горячий шоколад, а он здесь только импортный.

Когда я приехала в Гренаду во второй раз, я приехала в горе и страхе от того, что эту землю, которую я только начала узнавать, растерзали, захватили, а ее людей обманом вынудили благодарить своих захватчиков. Я знала лживые заявления и порожденные конспирацией искажения, окружавшие вторжение США в Гренаду 25 октября 1983 года, оправдания, не выдерживавшие проверки фактами – теми самыми фактами, которые всё еще легко найти на последних полосах «Нью-Йорк Таймс».

1. Что студент/ки Сент-Джорджесской медицинской школы были в опасности. Руководство школы это отрицает (1). Студент/ки это отрицают (2). Правительство США получило от генерала Хадсона Остина[192]192
  Генерал Хадсон Остин (род. 1938) – главнокомандующий войсками Гренады, возглавивший страну после убийства Бишопа.


[Закрыть] из Революционного военного совета заверения в обеспечении безопасности студент/ок. Эти заверения были проигнорированы (3).

2. Что США вмешались по просьбе сторон, подписавших соглашение Организации Восточно-карибских государств. Это соответствовало бы международному праву, только если бы сама Гренада вторглась на другой остров (4). Решение о вводе войск приняли четыре из семи стран-подписанток. Само приглашение подготовил Государственный департамент США и разослал Восточного-карибским странам (5).

3. Что Гренада угрожала безопасности США, потому что строила военный аэропорт и заготавливала арсенал современного оружия. Новый аэропорт на Гренаде – это гражданский аэропорт, построенный для удобства турист/ок. Его планировали больше двадцати пяти лет, а половину денег на строительство предоставили несколько западноевропейских стран и Канада. Согласно заявлению «Плесси», британской фирмы, ответственной за проект, аэропорт строился по гражданским, а не военным стандартам (6). Все американские отчеты о Гренаде теперь подчеркивают важность этого аэропорта для гренадской туристической индустрии (7). Пресловутый «склад» оружия занимал неполных два пакгауза. Из 6300 винтовок относительно современными были около 400, остальные – очень старыми, а некоторым место было в музее (8).

Как заметил даже Артур Шлезингер-младший[193]193
  Артур Мейер Шлезингер-младший (1917–2007) – американский историк и либеральный политический деятель, советник Джона Кеннеди.


[Закрыть]: «И вот мы исподтишка нападаем на жалкий остров с населением в 110 000 человек, у которого нет ни армии, ни флота, ни авиации, и провозглашаем славную победу» (9).

Перед нами группа мужчин и женщин чинит дорогу, из оснащения у них мотыги и молотки, тачки и другой ручной инструмент. Они отходят на обочину, чтобы пропустить нас. Одна из женщин вытирает лицо краешком головного платка, опираясь на ручку косы. Другая женщина босая, молодая, но когда она улыбается, я вижу, что у нее совсем нет передних зубов. НРП наладило в Гренаде бесплатную медицинскую помощь и отменило плату за школьное обучение. Большинство батра/чек и крестьян/ок в деревушках впервые в жизни попали к зубному врачу. Для повышения грамотности готовили учитель/ниц, а в сельской местности планировали программу «научился сам – научи другого»[194]194
  «Научился сам – научи другого» (англ. each one teach one) – Черная американская пословица, отсылающая к практике времен рабства, когда люди, которым удавалось обучиться грамоте несмотря на препятствия со стороны рабовладел_иц, считались обязанными поделиться своим знанием с другими. В настоящее время это выражение широко используется различными организациями.


[Закрыть].

Революция. Народ сам решает, что ему нужно и как это лучше получить. Еда. Врачи/ни. Зубные врачи/ни. Дороги. Когда я впервые приехала на Гренаду в 1978 году, треть пахотных земель в стране простаивала, потому что была в собственности у землевладел/иц, которые на ней не жили и не работали. НРП потребовало предоставить планы либо по ведению хозяйства на этих землях, либо по передаче их тем, кто будет этим заниматься, или государству. Стали появляться небольшие банановые коллективы. Рыболовные кооперативы. Начала складываться агропромышленность. Всемирный банк отмечает здоровье гренадской экономики, превосходящей по росту и стабильности все другие страны Карибского бассейна, несмотря на противодействие со стороны США. Безработица сокращается с 40 до 14 процентов. Теперь здесь снова нет работы.

Четыре года назад США действовали через Международный валютный фонд, добиваясь того, чтобы у гренадской экономики не было доступа к западным деньгам, вместо того чтобы защищать ее берега от вторжения, которым грозил Гейри, сбежавший в Сан-Диего, в Калифорнию. Когда в 1979 году НРП запросило у США экономическую помощь на восстановление захиревшей за двадцать девять лет режима Гейри инфраструктуры, США в ответ предложили издевательскую сумму в 5 000 долларов из посольского дискреционного фонда[195]195
  Дискреционный фонд – фонд средств, находящихся в свободном распоряжении кого-либо, в данном случае, посла.


[Закрыть]! Теперь, в 1983 году, после оккупации, завоеватели обещают Гренаде социальные пособия – второй из своих главных экспортных наркотиков. На сегодняшний день передано три миллиона долларов – под дулами американских пистолетов, после того как принимающие склонили головы.

Если бы ту сумму, в которую эта оккупация обошлась всем нам, оплатившим ее из своих налогов, выдали в кредит НРП пять лет назад, когда оно запросило экономическую помощь, благодарность гренад/ок была бы искренней, были бы спасены сотни жизней. Но тогда Гренада стала бы самостоятельной, независимой – такого, конечно, нельзя было допустить. Какой плохой пример подала бы независимая Гренада, каким опасным прецедентом стала бы она для народов Цвета в Карибском бассейне, в Центральной Америке, для нас здесь, в Соединенных Штатах.

Большинство американ/ок легко принимают и оккупацию Гренады, и то, что США как-то замешаны в событиях, приведших к убийству премьер-министра Мориса Бишопа, – всё это происходит в америке, чей морально-этический стержень насквозь разъеден расизмом, как сухая гниль поражает древесину. Белая америка прекрасно обучена дегуманизировать Черных людей. Черный островной народ? Да ну, что за глупости! Если бы они поумерили свою наглость, у нас бы хватало рабочих мест и не было бы рецессии. Черных подростков линчуют, Черных женщин расстреливают, 60 процентов Черной молодежи – безработные и быстро теряют шансы когда-либо найти работу, президент распускает Комиссию по гражданским правам, за чертой бедности сегодня оказывается больше Черных семей, чем двадцать лет назад – если можно не обращать внимания на все эти факты американской жизни и расизма, то чем так уж отличается изнасилование и аннексия крошечной Черной Гренады?

Пентагон давно искал себе битву, в которой он смог бы выиграть, – последней была битва за Инчхон в пятидесятых[196]196
  В ходе Корейской войны 1950–1953 годов высадка американского десанта в порту Инчхон в сентябре 1950 года окончилась крупной победой американских сил, выступавших на стороне ООН, и, по некоторым оценкам, изменила ход войны.


[Закрыть]. Что лучше сотрет горькие воспоминания о вьетнамских поражениях от Желтых людей, как не восстановление власти в глазах американской публики – образ американских морпехов, которые немного поплещутся в Черной крови? «…Чтобы сохранить нашу честь», как поется в гимне морпехов. Вот как удалось отвлечь американскую публику от рецессии, безработицы, катастрофы в Бейруте[197]197
  В 1983 году в Бейруте два грузовика врезались в здания, в которых размещались американские и французские солдаты, находившиеся там в рамках миротворческой операции во время Гражданской войны в Ливане (1975–1990). В результате обоих взрывов погибли 307 человек.


[Закрыть], от ядерного безумия, умирающих океанов, нарастающего уныния и отчаяния – бомбардировкой психиатрической больницы, где погибло пятьдесят человек. Даже эту славную новость скрывали больше недели, пока придумывали, как ее лучше приукрасить. Хлеба и зрелищ.

Если Соединенные Штаты хоть немного заинтересованы в расцвете демократии в странах Карибского бассейна, почему они поддерживают Гаити и Доминиканскую Республику – два самых коррумпированных и репрессивных режима в обеих Америках? Тот же самый расизм, что пронизывает ложь правительства США о Гренаде, закрыл глаза американ/ок на Черные лица 131 гаитян/ки, выброшенных на берег в Майами, утонувших, пытаясь вплавь спастись от режима Дювалье[198]198
  Франсуа Дювалье (1907–1971) – президент Гаити с 1957 по 1971 год. Создал диктатуру с культом личности и опорой на тайную полицию, массовые пытки и казни.


[Закрыть]. Тот же самый расизм заставляет американ/ок отводить взгляд от губительного апартеида, который, словно кислота, разъедает лица белой ЮАР и правительства Рейгана, которое делит с ней ложе под видом «конструктивного сотрудничества». В белой ЮАР – самый высокий уровень жизни из всех стран мира, а в Черной ЮАР 50 процентов детей умирают, не дожив до пяти лет. Статистика. Уровень младенческой смертности среди Черных американ/ок почти вдвое выше, чем среди белых – в самой промышленно развитой стране мира. Белая америка прекрасно обучена принимать Черное уничтожение. Так чего стоит Черная Гренада и ее 110 000 Черных жизней?

Безработица в Гренаде сократилась на 26 процентов за четыре года (10). 25 октября 1983 года огонь ракет c американских «корсаров»[199]199
  «Корсар» – американский боевой самолет-штурмовик, применявшийся с 1960-х годов.


[Закрыть], морских снарядов и минометов обрушился на холмы за Гренвиллем, Сент-Джорджесом, Гуйявой[200]200
  Гуйява – город на западном побережье Гренады.


[Закрыть]. Американские морпехи ворвались в дома и гостиницы в поисках «кубинцев». Теперь министерства молчат. Государственные фермы встали. Кооперативы прекратили работу. Консервный завод в Тру-Блю[201]201
  Тру-Блю – поселение на юго-западе Гренады.


[Закрыть] лежит в руинах, умолкший после бомбежек. На следующий день после оккупации безработица снова подскочила до 35 процентов. Дешевая, послушная рабочая сила – радость для экономики предложения[202]202
  Экономика предложения или экономика, ориентированная на предложение – макроэкономическая теория, согласно которой экономический рост достигается снижением налогов и дерегуляцией рынка. Противни_цы экономики предложения указывают, что такие меры приводят к неравенству доходов и дефициту бюджета, тормозя рост, а не способствуя ему.


[Закрыть]. Месяц спустя в Гренаду приезжают представитель/ницы Агентства США по международному развитию. Они делают отчет о роли частного сектора для будущего Гренады, рекомендуя изменить налоговое законодательство в интересах частных предприятий (обычно иностранных), разработать такой трудовой кодекс, который обеспечит покладистость рабочего движения, и распродать государственные предприятия в частные руки (11). Сколько еще осталось гренадским женщинам, прежде чем придет их черед слепнуть от сборки чипов-микропроцессоров для международных промышленных корпораций за 80 центов в час? «Раньше я работала на радиостанции, – говорит молодая женщина на пляже, пожимая плечами. – Но пришла война, и всё кончилось».

Эта короткая, необъявленная и циничная война с Гренадой – не новое направление американской внешней политики. Это просто вопиющий пример стошестидесятилетней программы действий под названием «доктрина Монро»[203]203
  Доктрина Монро – руководящий принцип внешней политики США, провозглашенный президентом Джеймсом Монро в 1823 году и открыто применявшийся вплоть до XX века. Монро заявил, что любое вмешательство европейских стран в дела Америк будет рассматриваться как угроза безопасности США. Формально направленная против европейского колониализма в западном полушарии, доктрина Монро стала оправданием для агрессии США в отношении других стран на американских континентах.


[Закрыть]. Это ее именем америка с 1823 года раз за разом нападала на небольшие страны Карибского бассейна и Центральной Америки, прикрывая эти вторжения разными именами. До 1917 года произошло 38 таких вторжений – Советский Союз тогда еще даже не появился. Например, в 1897 морпехи США высадились в Пуэрто-Рико, чтобы участвовать в Испано-американской войне[204]204
  Испано-американская война (1898) – война между Испанией и США за контроль над карибскими и тихоокеанскими колониями Испании.


[Закрыть]. Они оттуда так и не ушли.

Начиная с 1981 года США открыто репетировали вторжение в Гренаду. Они проводили военные учения под названием «Океанская вылазка», в ходе которых бомбили пуэрториканский остров Вьекес, называя его «Эмбер на Эмбердинах» (Гренада на Гренадинах). Сюжет этого страшного спектакля строился на ситуации, в которой американ/ок удерживают в заложни/цах. Как мы знаем, это и был первый предлог для оправдания вторжения в Гренаду. Что касается реальной опасности для американ/ок, то более 500 американских граждан/ок предпочли остаться в Гренаде во время и после оккупации. Но если «Океанская вылазка», похоже, была ее сценарием, нужно помнить, что она также предполагает убийство премьер-министра Эмбера. Можем ли мы после этого поверить, что США/ЦРУ не были прямо или косвенно причастны к смерти премьер-министра Мориса Бишопа? Был ли переворот, положивший начало воплощению «Океанской вылазки» в реальной жизни, просто неудачным совпадением личных интриг, или его заранее организовали хитрые манипуляторы?