Текст книги "Русский бал XVIII – начала XX века. Танцы, костюмы, символика"

Еще одной особенностью придворных балов времен Александра II являлись чрезвычайные меры охраны, которые были приняты во дворце.

Трудно себе представить, что отец Александра II, император Николай I, мог один прогуливаться по Петербургу, теперь даже на балах присутствующим слышался взрыв в каждом подозрительном шорохе.

15 мая 1883 года состоялась коронация Александра III. Сейчас мы даже представить себе не можем всего великолепия и величия этого церемониала. Когда с колокольни Ивана Великого раздавался удар большого колокола, а вслед за ним колокола московских храмов начинали перезвон и раздавались величавые звуки гимна в исполнении пятисот человек хора, сердца всех, кому посчастливилось в этот день оказаться в Москве, наполнялись гордостью за отечество.

И так каждая строка церемониала была проникнута глубоким нравственным и политическим содержанием.

Хлебосольная Москва, как всегда, поражала своим гостеприимством. На Ходынском поле 500 тысяч крестьян и рабочих получили подарки, на улицах звучали непрерывная музыка и пение. Повар Московского митрополита поразил всех искусством приготовления блюд постного стола. В Москве ежедневно устраивались представления Императорского балета и, конечно, балы. Восемь тысяч приглашенных присутствовало на балу в Большом Кремлевском дворце.

18 мая император отправился отдохнуть в свою резиденцию под Москвой Нескучное.

Коронационный церемониал внушил людям чувство спокойствия и полной безопасности, многие уверовали, что к моменту коронации сына Александра II Россия станет великой державой.

Несмотря на неприязненное отношение императора к придворным балам, они продолжались в Концертном и Эрмитажном залах Зимнего дворца, в Аничковом дворце.

12 февраля 1887 года состоялся блестящий эрмитажный бал. Государь был в уланском мундире (в этот день уланы отмечали свой полковой праздник). Приглашенных немного, новое освещение лампочками Эдисона не грело, и это радовало гостей. Нововведением в украшении зимнего сада являлось то, что среди растений распевали канарейки.

На балу присутствовал дипломатический корпус: китайский посол привлекал внимание национальным костюмом.

По мнению графа С. Д. Шереметева, «<…> общество было прежде изящнее. Мундиры на военных некрасивы, сапожища и шаровары не идут к балу. Красивых дам почти нет. Еще держатся некоторые из прежних львиц, хотя и тронулись, но танцуют исправно, не стесняясь дочерей. В свете же Варенька Мятлева, Mary Долгорукая, Nelly Барятинская, Kitty Балашова, графиня Берг-Долгорукая и даже вальяжная княгиня Белосельская». Девицы, по мнению графа С. Д. Шереметева, весьма бесцветны. Все «кружатся и вертятся» до полного изнеможения.

«Дирижирует» балом барон Мейендорф, «добрый малый, но с ухарскими ухватками».

В назначенное время грянул марш, и шествие двинулось к ужину. Царская чета следовала за обер-гофмаршалом князем С. Н. Трубецким.

После ужина начался котильон. Партнершей графа Шереметева была сама императрица Мария Федоровна, как всегда приветливая и любезная. Перед ними танцевал цесаревич, который был мил, прост и весел. Котильон длился очень долго. Государь не раз подавал знаки, что пора кончать, но императрица только улыбалась. Один раз он даже обратился к графу Шереметеву со словами: «Что, граф, тяжела придворная служба?»

Наконец оркестр умолк. Поклонившись, император с императрицей покинули зал.

Александр III считал любой прием делом скучным. Приглашенный однажды на бал в английское посольство, он предпочел остаться в Гатчине. На другой день за завтраком император подтрунивал над Марией Федоровной, говоря, что наслаждался всю ночь на Гатчинском озере, где ловил рыбу, и радовался, что в английском посольстве без него «в поте лица» выделывали затейливые фигуры мазурки.

Как известно, главным на церемониале является невербальный способ общения: язык жеста, взгляда, костюма.

Не пренебрегали наши предки и символикой цвета, о чем свидетельствует популярность в конце XIX – начале XX столетия так называемых «цветных балов».

24 января 1888 года в концертном зале Зимнего дворца был устроен «Зеленый (Изумрудный) бал». Как обычно, убранство интерьеров, костюмы дам были восхитительны.

Николаевский зал, превращенный в пальмовый лес, впервые залит электрическим светом, который еще более усилил сияние драгоценных камней в дамских уборах. В этот день большинство дам украсили себя изумрудами. «Украшали?! Какое грубое и неудачное сравнение!!! Да разве возможно еще чем-либо украшать то, что уже само собою или по себе прекрасно», – гневно восклицает в своих воспоминаниях камердинер императрицы Марии Федоровны А. Степанов.

Далее автор отмечает, что «княгини Барятинская и Кочубей буквально были увешаны фамильными изумрудами. Корсаж графини Е. А. Воронцовой-Дашковой украшал удивительный трилистник из изумрудов «цвета вечнозеленой надежды».

В последнем определении кроется символическое значение этого бала, бала надежды.

Благодаря запискам А. Степанова мы имеем возможность мысленно посетить бал не только в Зимнем, но и в Аничковом дворце, который спустя примерно месяц после «Изумрудного бала» засиял электрическими огнями.

Балы в Аничковом дворце носили более домашний, семейный характер и не отличались многочисленным собранием гостей.

Итак, вместе с приглашенными поднимемся по мраморной лестнице, на верхней площадке которой гостей встречают три казака в красных черкесках. Завидя приближающегося В. А. Шереметева, своего начальника, они замирают под пристальным взглядом требовательного командира.

В это время граф Ил. Ив. Воронцов-Дашков с «вежливым достоинством» отвечает на приветствия проходящих мимо гостей. Правая рука графа князь B. C. Оболенский «<…> старается быть настолько вежливым, насколько ему это дозволяется его врожденным превосходством ума».

Далее, в приемной комнате, эстафету благородства и учтивости подхватывают князья А. С. Долгоруков и И. М. Голицын, которые буквально выбиваются из сил, пожимая руки знакомым и друзьям.

Три фрейлины ее величества опять же с особой приветливостью обходят группы приглашенных и рассаживают дам преклонных лет, приехавших, по старинному обычаю, задолго до выхода их величеств.

На этом балу присутствовали посланник Дании и К. П. Победоносцев.

После церемонии открытия бала и приветствия приглашенных император удалялся в свой кабинет. Возвращался он обычно к началу ужина.

В том случае, если императрица не желала завершать котильон, Александр III придумал весьма оригинальное решение. Он отдавал приказ музыкантам удаляться по одному. После того как раздавался последний звук одинокой струны, бал завершался. Мария Федоровна была на балах неутомимой танцовщицей. Вальсы, мазурки, котильоны с разнообразными фигурами следовали беспрестанно. Государь, стоя в дверях, иногда делал замечания, но долго не выдерживал.

Из танцевального зала то и дело доносится голос графа Менгдена: «Avancez, mesdames!», «balancez», «grande chaine»[26]26
  Граф дает указания по фигурам танца.


[Закрыть].

Сегодня танцы начались ровно в десять часов вечера вальсом «My Queen», а закончатся в три часа после полуночи. «В государевом птичнике просыпаются чижи, зяблики, снегири и прочие птахи. Гасите огни осторожнее. Не думайте ни о ком дурно, спите с Богом».

На 29 января 1889 года императором Францем-Иосифом и его супругой императрицей Елизаветой Австрийской назначается семейный обед. Кронпринц Рудольф, сославшись на плохое самочувствие, не приходит.

30-го числа в охотничьем замке – дворце южнее Вены Майерлинг – все готово к охоте. Камердинер кронпринца Рудольфа, пытаясь разбудить наследника престола, стучит в дверь, но не получает ответа. Когда же дверь комнаты была выбита, присутствующие увидели безжизненные тела кронпринца и баронессы Марии Вечера, его возлюбленной.

Элегантный, остроумный Рудольф после перенесенной им в 1886 году болезни не мог избавиться от вселившегося в его душу страха, успокоительные средства не помогали, впрочем, как и алкоголь, которым он пытался приглушить страдания.

В тот страшный день кронпринц предложил Марии умереть вместе с ним, то есть своей жизнью заплатить за любовь.

Император был буквально подкошен несчастьем, нужно ли говорить о том, что творилось в душе его супруги, одной из самых красивых и оригинальных женщин XIX столетия, известной в Европе также под именем императрицы Сиси.

Еще до отъезда в Вену невесту австрийского императора (дочь баварского герцога Макса) предупреждали, что австрийский императорский двор по своей роскоши и размаху праздников не имеет себе равных. Однажды вечером девушке вручили объемистый фолиант «Церемониал торжественного въезда ее королевского высочества принцессы Елизаветы». До двух часов утра ей следовало вызубрить этот труд.

Участие в придворных церемониалах было сущим наказанием для Елизаветы, но какими незначительными окажутся эти переживания в сравнении с истинными испытаниями, которые уготовит императрице судьба!

Из-за недальновидной позиции Австрии в Крымской войне ее отношения с Россией были испорчены окончательно. Впоследствии сбудется предсказание русского посла барона Мейендорфа, который в 1854 году по случаю своего отъезда из Вены сказал: «Мне жаль молодого императора, ибо своей политикой он так сильно обидел нас, русских, что теперь у него не будет покоя до самого окончания его правления».

Как отреагировал русский двор на австрийскую трагедию?

Через два дня после погребения эрцгерцога Рудольфа в Аничковом дворце Петербурга состоялся траурный бал, который вошел в историю как «Черный бал» 1889 года.

Примерно в десять часов вечера в высочайшем присутствии бал открылся вальсом «Brisclie geister». Венские вальсы чередовались с контрдансами, после мазурки последовал ужин, а затем котильон.

Черные платья, черные веера, черные по локоть перчатки, черные башмачки… С высоты хор, за стеной кипарисов, олеандр и цветущих камелий вы могли наблюдать это «волнующееся шлейфное черное море».

Присутствовавший на этом балу А. Степанов вспоминал впоследствии, что все черные костюмы были прелестны без исключения. Ярко отсвечивались белые бриллианты и жемчуга на черном атласе, шелке, газе и тюле.

Из танцоров вне конкуренции, как всегда, гусары его величества – начиная с цесаревича и великого князя Павла Александровича. И хотя они и затмевали «своих остальных блестящих собратьев по оружию, <…> все старались следовать примеру ловчайшего из ловких дирижера, конногвардейца барона Ал. Ег. Мейендорфа».

На этом балу внимание присутствовавших особенно привлекал некий высокий блондин, офицер-кавалерист, который до такой степени старался «работать» в вальсах, что, глядя на него, когда он, «отпятившись станом от своей дамы» и опустив голову, пристально смотрел на пол, невольно создавалось впечатление, что господин офицер ищет на паркете «уланскую лошадиную подкову <…>, которую он вчера утром потерял, галопируя но Соборной площади Петергофа». В то же время нельзя было не любоваться корпусным командиром генералом Свечиным, который, несмотря на возраст, держался на паркете с особой непринужденностью и легкостью.

И все же вместе с автором мы вправе задаться вопросом. Что же это было? Простое совпадение? Случайно ли, что после двухдневного вдовства эрцгерцогини Стефании в Петербурге вальсировали под мотив «Wiener Bint», ужинали под мелодии «Stephanie – gavotte» и венгерской пляски. «Что сей сон означает?!!» – восклицает А. Степанов.

«Черный бал» – это высшая форма бального церемониала.

С помощью невербального языка общения, и в первую очередь с помощью танца и костюма, русский императорский двор выразил свое отношение не к какому-либо конкретному члену австрийской правящей династии, а к политике Австрийского государства по отношению к России.

Это был жесткий политический вызов. И все же бал остается балом, и никакая политика не способна уничтожить его поэтического звучания.

Так называемые «цветные балы» продолжались в Северной столице и в начале нового столетия. «Белые балы», на которых танцевали только кадрили, устраивались для девушек и молодых гвардейских офицеров. На «Розовых балах» для замужних дам оркестр играл много вальсов.

Если бы не Октябрьский переворот 1917 года, Петербург и Москва, вероятно, танцевали бы на «Оранжевых балах», посвященных танго. Но это лишь наши предположения.

Согласно воспоминаниям графа С. Д. Шереметева, «придворные балы были наказанием для государя [Александра III], но они имеют свое значение, в особенности большой бал Николаевской залы. Это предание, которое забывать не следует».

Современники правления Александра III считали, что, устраняясь от участия в придворных церемониалах, император теряет поддержку не только представителей высшего света, но и гвардии. Хорошо осознавала это и императрица Мария Федоровна, обаяние и тактичность которой отмечали многие.

В конце XIX – начале XX столетия в России существовали как бы два двора: двор вдовствующей императрицы Марии Федоровны и меньший двор Александры Федоровны.

Генерал-лейтенант В. И. Гурко отмечал, что «императрица Мария Федоровна обладала чарующей привлекательностью и умением сказать каждому ласковое слово <…>. В результате получалось впечатление, что императрица сама интересуется лицом, ей представившимся, или хотя бы его близкими».

Мария Федоровна по возможности стремилась не уступать свое место молодой императрице. На официальных приемах Николай II вел под руку свою мать, Александра Федоровна шла сзади с одним из великих князей.

По мнению княгини Л. Л. Васильчиковой, «соцарствовать» рядом с Марией Федоровной было нелегко. Она обладала «как раз теми качествами, которых недоставало ее невестке. Светская, приветливая, любезная, чрезвычайно общительная, она знала все и вся, ее постоянно видели <…>. Она была любима всеми, начиная с общества и кончая нижними чинами Кавалергардского полка».

Чтобы окончательно убедиться в том, что бал – это не просто вечернее собрание для танцев, а подлинный государственный церемониал, то есть иллюстрация политической, культурной, нравственной жизни общества, нам следует посетить несколько придворных балов в Николаевском зале Зимнего дворца конца XIX – начала XX столетия.

В России правила приглашения ко двору отличались от тех, которые были приняты в Европе, где достаточно иметь знатную фамилию, чтобы удостоиться чести приема во дворец.

У нас знатность происхождения играла второстепенную роль.

Приглашение на главный бал Российской империи получали лица, состоящие в одном из четырех первых классов Табели о рангах, иностранные дипломаты с семьями, старейшие офицеры гвардейских полков с женами и дочерьми, молодые офицеры-«танцоры».

Все, имевшие право на приглашение и находившиеся в столице, должны были записаться в особом реестре у гофмаршала. Билеты на бал рассылались за две недели до его начала. На придворный бал ежегодно собирались тысячи гостей. По огромному числу приглашенных было видно, что право приезда ко двору имели в Петербурге не только представители высшего света.

Специальный указ 1834 года узаконил характер парадного женского костюма. Цвет бархата и узор золотого или серебряного шитья определялись рангом владелицы.

Верхнее зеленое бархатное платье с золотым шитьем полагалось статс-дамам и камер-фрейлинам; синего цвета – наставницам великих княжон; платья пунцового цвета – фрейлинам ее величества. Фрейлинам великих княжон – светло-синего цвета, гофмейстеринам при фрейлинах – малинового. Приезжающим ко двору дамам предоставлялось право иметь платья различных цветов и различного покроя и с различным шитьем, кроме узоров, предназначенных для придворных дам.

Покрой платья всем по одному образцу: очень длинные откидные рукава с открытой проймой, спускавшиеся почти до колен, подчеркнутая декором и планкой с пуговицами, как в русском сарафане, вертикальная линия центра переда.

Всем дамам, как придворным, так и приезжающим ко двору, полагалось иметь «<…> повойник или кокошник произвольнаго цвета с белым вуалем, а девицам повязку, равным образом произвольнаго цвета и также с вуалем».

25 марта 1834 года в одном из своих писем в Москву фрейлина высочайшего двора А. С. Шереметева написала о подготовке бала в честь присяги наследника престола: «Мы все будем в Русских платьях, т. е. дамы будут одеты в чем-то вроде сарафанов, но из легкой материи, а на голове будут розаны в виде кокошника. Молодыя дамы (танцующия) в гирляндах из белых розанов. Императрица будет также сама в сарафане. Позднее будет бал в Белой зале Зимняго дворца».

В конце XIX – начале XX столетия «русское» платье было из белого атласа с бархатным шлейфом, покрытым золотым шитьем. На первом придворном балу зимнего сезона дамы парадировали в придворных платьях.

На левой стороне корсажа был прикреплен соответственно их рангу или шифр (описанный бриллиантами вензель – отличительный знак фрейлины), или «портрет», окруженный бриллиантами (высокое отличие, дававшее звание «портретной дамы»).

Великие княгини появлялись в своих фамильных драгоценностях с рубинами и сапфирами. Цвет каменьев должен был соответствовать цвету платья: жемчуга и бриллианты или рубины и бриллианты при розовых материях, жемчуга и бриллианты или сапфиры и бриллианты – при голубых материях. Платья и кокошники украшались драгоценными камнями в зависимости от степени богатства особы. Так, жена предводителя дворянства одного из уездов Петербургской губернии носила в виде пуговиц изумруды величиной с голубиное яйцо. Своими бриллиантами славились графиня Шувалова, графиня Воронцова-Дашкова, графиня Шереметева, княгиня Кочубей и княгиня Юсупова.

Вот как описывает хроникер журнала «Всемирная иллюстрация» прием в Зимнем дворце в 1895 году по случаю представления придворных дам императрице Александре Федоровне: «Великолепная белая Николаевская зала к половине второго часа наполнилась дамами. Тут во всем блеске выказались красота и богатство оригинального русского костюма. Картинность собрания… просилась под кисть художника. Какие тут были роскошные кокошники… какие богатые сарафаны из бархата, шелка, индейских тканей, какие богатые парча, меха на оторочках, цветы, кружево, какое разнообразие цветов и оттенков от темно-зеленых, синих до нежных и светло-зеленых, розовых, лиловых. Среди этого блеска и богатства туалетов, бриллиантов и драгоценных камней и значительной массы красных повязок и красных, вышитых золотом шлейфов фрейлин большого двора – там и здесь расхаживали в своих придворных зашитых золотом мундирах церемониймейстеры с жезлами <…>».

Следует отметить, что придворное платье русских дам особенно эффектно выглядело на торжественных приемах при иностранных балах, где требовалась подобного рода одежда. Традиционный обычай требовал лишь от англичанок специального головного убора, состоящего из страусовых перьев. Отличительной деталью придворного костюма был шлейф, прикреплявшийся к плечам при бальном платье. «<…> Русские же дамы неизменно привлекали всеобщее внимание красотой и богатством наших национальных платьев. Кокошник, фата, богато вышитое исторического покроя русское платье с шлейфом и большое количество драгоценных камней не могли не производить впечатления», – вспоминала М. П. Бок (урожденная Столыпина) об одном из придворных балов в Берлине начала XX столетия.

Придворные парадные туалеты производили неизгладимое впечатление на современников: «… По пышности мундиров, по роскоши туалетов, по богатству ливрей, по пышности убранства… зрелище так великолепно, что ни один двор в мире не мог бы с ним сравниться», – писал французский посол в России М. Палеолог.

Как и прежде, в 1890 году бал в Николаевском зале Зимнего дворца – главное событие бального сезона. Для съезда гостей открыты несколько подъездов, самый величественный – Иорданский.

Пройдя длинные сени с колоннадой и поднявшись но лестнице, вы входите в аванзал, а оттуда в Николаевский зал, где будет дан бал. Особую торжественность происходящему придавало блестящее собрание гостей: белые (в большинстве) платья дам, залитые золотом и серебром мундиры придворных чинов и штатских сановников, красные бальные мундиры кавалергардов и конногвардейцев.

У входа в Концертный зал разместился дипломатический корпус. В этой группе костюмы всех стран мира (американские дипломаты во фраках). По соседству с дипломатами находились члены Государственного совета и сенаторы в ярко-красных, расшитых золотом мундирах.

Но вот все затихло. Открылись двери зала, оркестр грянул польский из «Жизни за царя», и начался высочайший выход. Впереди обер-церемониймейстер с гофмейстериной, затем в красном казачьем мундире своего полка с Андреевской лентой шествовал государь с императрицей.

За их величествами следовали министр императорского двора, дежурные генералы, флигель-адъютант, камергеры, камер-юнкеры, камер-пажи, затем – наследник цесаревич с герцогиней Эдинбургской, герцог Эдинбургский с великой княгиней Елизаветой Федоровной. За каждой высочайшей парой шли камергеры, камер-юнкеры и камер-пажи их свиты.

Во втором туре в польский вступили послы. Теперь император был в паре с герцогиней Эдинбургской, императрица с цесаревичем, австрийский посол с Елизаветой Федоровной и т. д. В третьем туре император с супругой австрийского посла, императрица с английским послом и т. д.

Если бы вы могли наблюдать это действие с хор, то казалось, что по залу течет река, воды которой переливаются разноцветным сиянием, это было действительно ослепительное зрелище.

Но окончании шествия начались танцы, разрешенные этикетом: кадрили, вальсы, мазурки. После ужина котильон.

Императрица Мария Федоровна, как обычно, принимала участие в танцевальной программе и первую кадриль исполняла с английским послом.

Если Николаевский зал был «залит» электрическим светом, то в Военной галерее, где стояли накрытые столы, мерцали свечи в серебряных канделябрах. Через открытые двери галереи был виден зимний сад, в котором среди пальм и тропических растений, освещенных сверху, точно лунным светом, большим электрическим матовым фонарем, белели мраморные статуи.

В двенадцать часов начался выход на ужин в Гербовый зал. Императорский стол стоит на возвышении, на скатерти – ковер из роз, ландышей и гиацинтов. Среди цветов канделябры, кубки, вазы. Позади стола – горка с драгоценными блюдами, братинами. Императрица в центре стола, но правую и левую руку от нее – старейшие представители дипломатического корпуса.

Император в сопровождении министра двора и дежурных лиц свиты обходил залы с гостями (общее число которых около 3 тысяч). С хор разносились звуки музыки в исполнении военных оркестров. После ужина котильон и разъезд.

Придворные балы имели важное международное значение, и поэтому членам дипломатического корпуса уделялось особое внимание.

Войдя в зал, император и императрица прежде всего отвечали на поклоны посланников, за которыми находились офицеры всех гвардейских полков.

Придворный этикет требовал вежливого отношения ко всем представителям зарубежных государств, приглашенным на бал, включая и тех, чьи страны совсем недавно воевали против Российской империи.

Так, в 1886 году на придворном балу присутствовал турецкий посланник маршал Шакир-паша, который еще восемь лет назад в балканских снегах был непримиримым врагом многих офицеров гвардии, с которыми в этот день он дружески здоровался. Но в целом Шакир-паша больше беседовал с дамами, чем с мужчинами.

Австрийский посланник граф Волькенштейн предпочел общество послов Франции (генерал Анперт) и Дании (генерал фон Киэр).

С английским дипломатом прибыли на бал несколько офицеров: герцог Портлендский, лорд Вильтшайр и другие.

Молодые люди из лучших британских фамилий приехали в Петербург не только чтобы познакомиться с двором, но и принять участие в охотах. Кроме того, они внимательно осматривали наши военные учреждения и наносили визиты.

Старшиной дипломатического корпуса много лет считался германский посланник генерал-адъютант фон Швейниц, он был единственным дипломатом, облаченным Андреевской лентой. В Пруссии знание генерал-адъютанта встречалось редко, между тем в Петербурге находилось два прусских генерал-адъютанта, так как генерал фон Вердер, прусский военный уполномоченный, также носил это звание.

23 февраля 1894 года германский посол в Петербурге генерал-адъютант фон Вердер дал в отеле германского посольства на Большой Морской бал, на который было разослано свыше 400 приглашений. Подчеркивая прекрасную организацию, хроникер журнала отмечает изящество костюмов присутствующих дам. Так, весьма эффектно выглядел туалет графини Шуваловой из «трудно уловимого цвета bleure elêctrique, украшенный голубой перевязью». Фрейлина графиня М. Ф. Родигер была в платье из белого газа râie, отделанном лентами ômbre, прическу графини украшали розы и бриллианты. Платье статс-дамы графини Е. Н. Гейден исполнено из шелка цвета светлой стали с античными кружевами и с цветами фиалки в отделке. От корсажа желтого платья княгини Оболенской шли редкие полосы из колец, а на плечах – пунцовые цветы, платье украшали бриллианты и рубины. Особо эффектным был, по мнению обозревателя, туалет Е. Ф. Кнорринг – голубое платье, шитое по корсажу золотом.

Во время Большого бала гости, приглашенные императором, могли видеть Зимний дворец во всем его великолепии. В конце правления Александра III давалось три бала: Большой в Николаевском зале и два Концертных (они устраивались в концертном зале). Если на Большой бал ужин готовился на 3 тысячи приборов, то на Концертных ужинали 800 человек[27]27
  Все приборы и украшения были из чистого серебра, а за столом, где ужинала царская семья, дипломатический корпус и высшие чины, все подавалось на золоте.


[Закрыть].

Большой бал открывался выходом, переходящим в полонез, в Николаевском зале, высочайшие особы, принимавшие участие в выходе, собирались в Арабской гостиной, куда вводились камер-пажи, чтобы так называемые «дамские» пажи могли приступить к своим обязанностям, то есть «разобрать шлейфы».

«На большом балу в 1894 году произошла заминка: все было готово к выходу. Государь дал знак, жезл гофмаршала ударил о пол. Выход начался, вдруг я (П. П. Гудима-Левкович. – Авт.) заметил, что камер-пажей императрицы не было. Видимо, тяжелый шлейф отягощал ее шаги. Она оглянулась несколько раз, и я решил действовать <…> Я быстро наклонился, расправил шлейф императрицы и, подбрасывая его, понес. Она сейчас же обернулась и одарила меня своим ласковым взглядом и улыбкой», – вспоминал П. П. Гудима-Левкович, бывший в это время камер-пажом (впоследствии генерал-майор, служил в лейб-гвардии конной артиллерии).

Когда государь прошел Концертный зал и вступил в Николаевский, к нему подошел обер-церемониймейстер с жезлом. «Государь кивнул головой, жезл ударил в пол, придворный оркестр заиграл полонез из оперы «Жизнь за царя» Глинки…»

Дирижером бала был кавалергард граф Менгден. После мазурки, в которой участвовала императрица (император никогда не танцевал), во время которого император медленно обошел столы, останавливаясь и разговаривая с некоторыми гостями.

Участники придворных балов времен правления Александра III с восторгом описывали не только само действие, но и манеры поведения, внешний вид гостей, участников церемониала.

Великая княгиня Елизавета Федоровна неизменно являлась подлинным украшением подобных собраний. Приветливая, необычайно грациозная, она привлекала всеобщее внимание.

«Она (Елизавета Федоровна. – Авт.) была очень хороша в своем белом шелковом платье с небольшим треном, с огромным четырехугольным изумрудом в светлых волосах. На верхней площадке лестницы она грациозным жестом скинула с обнаженных плеч горностаевую накидку и передала ее своему камер-пажу.

Мы невольно залюбовались, глядя снизу на эту изящную картину. Молодая женщина в полном расцвете свой красоты и высокий красивый юноша-паж, почтительно склонившейся перед ней…» – вспоминал Б. А. Энгельгардт.

На этом бале государь был в форме лейб-гвардии конного полка, он вышел под руку с императрицей, которая была в светло-зеленом платье. За ними шли великие княгини Мария Павловна, Елизавета Федоровна и Ксения Александровна под руку с великими князьями. Бал начался с полонеза. «Залитая светом зала блестит позолотой и хрусталем, ряды нарядных элегантных гостей, мужчин и женщин, склоняются перед проходящим царем».

Император ведет жену одного из послов, представляющего государство союзника России. За ним государыня и великие княгини, в паре все проходят полонез с различными послами. Дальше великие князья с женами послов…

После полонеза следовали легкие танцы, затем кадриль. Музыка играла на хорах с двух сторон. Дирижировал штаб-ротмистр кавалерградского полка граф Менгден. Император не танцевал, государыня исполнила первую кадриль с австрийским послом, вторую с германским.

После второй кадрили начались представления дам императрице, а по окончании нескольких кадрилей – мазурка.

Во время ужина государь обходил гостей, после десерта приглашенные отправились в большой зал, пары закружились в вальсе. По окончании бала для придворных чинов, распоряжавшихся балом, и для пажей был накрыт ужин в Золотой гостиной.

На протяжении десятилетий порядок проведения придворного бала оставался неизменным, начиная с торжественного шествия в полонезе и заканчивая ужином, во время которого император обходил гостей.

Придворный бал объединял сразу несколько церемониалов: высочайший выход, дипломатический прием, церемониальное застолье.

Участие в церемониальных танцах – это своеобразная политическая игра. Периодическая печать подробно сообщала своим читателям о том, в каком порядке следовали пары в полонезе и с кем из дипломатов танцевали кадриль члены императорской фамилии.

В период последнего царствования придворный бал в Николаевском зале давался один раз в год. На этот бал приглашались состоящие в одном из четырех первых классов (согласно Табели о рангах); иностранные дипломаты с семьями; старейшие офицеры гвардейских полков с женами и дочерьми; молодые офицеры-«танцоры»; некоторые лица по специальному указанию их величеств. Сыновья лиц, приглашенных на бал, могли участвовать в церемониалах лишь в том случае, если это позволяли их собственные чины и звания.

Каждый, кто имел право на участие в придворном бале, должен был предварительно напомнить о своем существовании, записавшись в особый реестр гофмаршала. Дамы, предварительно не представленные их величествам, записывались у обер-гофмейстерины, имевшей право отказать в приглашении. Билеты на вход во дворец рассылались за две недели до бала.

Полагалось приезжать около восьми с половиной часов вечера без опоздания. «Каждый должен был сам знать, к какому из подъездов надо было явиться. Для Великих Князей открывался подъезд Салтыковский, придворные лица входили через подъезд Их Величеств, гражданские чины являлись к Иорданскому, а военные – к Комендантскому подъезду».