Текст книги "Русский бал XVIII – начала XX века. Танцы, костюмы, символика"

Когда швейцар увидел приближающийся экипаж одной из великих княгинь, он вызывал соответствующего камер-пажа, который помогал даме выйти из экипажа, в вестибюле швейцары принимали шубы, галоши или валенки. Поздоровавшись со своим камер-пажом, великая княгиня передавала ему веер и накидку, после чего паж был обязан усадить княгиню в купе подъемной машины, а сам бежал по винтовой лестнице вверх, чтобы успеть вовремя открыть дверцу и помочь великой княгине выйти в вестибюль. Камер-паж постоянно находился при своей даме – исполнял ее мелкие поручения, помогал ей следовать по гостиным «приподымая длинный и тяжелый шлейф придворного форменного платья».

В танцах камер-пажи не участвовали, по окончании праздника они провожали великих княгинь до подъезда и сажали в карету.

Находясь рядом с высочайшими особами, камер-пажи становились невольными слушателями их разговоров. Так, во время одного из придворных балов Ф. П. Рерберг услышал, как после восторженных слов одной из великих княгинь по поводу красоты бала «Государь медленно окинул взором весь зал, провел ладонью по лбу и по векам и, продолжая смотреть на танцующих, грустным голосом сказал: «Натянутость и скука».

Январь. Лютый мороз. Дворец был залит огнем. Около Александровской колонны зажжены костры. Полиция наблюдала за размещением опустевших карет. Ни одна дама (в том числе и на великокняжеских приемах) не имела права ввести во дворец личного лакея. Одежду сдавали на хранение придворным лакеям, к каждой ротонде следовало прикрепить визитную карточку владельца. Лакей должен был указать, где именно он будет находиться с вещами после бала. В мундирах, шитых галунами с государственным орлом, в белых чулках и лакированных башмаках «вымуштрованные до тонкости лакеи скользили бесшумно по паркетам…».

Приглашенные проходили между рядами лейб-казаков и «арапов», то есть придворных негров. Церемониймейстеры деловито двигались по залам. Знаком их должности являлась трость из черного дерева с шаром слоновой кости наверху, двуглавым орлом и бантом Андреевской ленты.

В момент выхода их величеств из Малахитового зала оркестр играл полонез. Церемониймейстеры трижды ударяли своими жезлами. Арапы раскрывали двери Малахитового зала, все склонялись. После полонеза начинался вальс. Лучший танцор гвардии открывал бал с заранее назначенной партнершей. Если великая княгиня желала танцевать, то она поручала своему «кавалеру» привести указанного ей молодого человека, но обычно великие княгини в «легких танцах» не участвовали.

После мазурки их величества переходили в зал для ужина, во главе процессии следовал церемониймейстер. По окончании ужина государь отводил императрицу в Николаевский зал на котильон. Вскоре после этого высочайшие особы незаметно удалялись, на пороге зала попрощавшись со свитой.

Во время придворных церемоний не обходилось и без курьезных случаев. Так, один из камер-пажей ее величества, подавая императрице тарелку с супом, «зазевался и часть супа вылил за корсет императрице, к счастью, суп, как всегда, был не горячий и ожогов императрице не причинил, но ее величеству пришлось встать из-за стола. Ее величество, удалившись переодеваться, прислала приказание корпусному начальству ни в коем случае никакого наказания на камер-пажа не накладывать. Но после этого случая последовало распоряжение, чтобы пажи не подавали тарелок с супом», – вспоминал выпускник Пажеского корпуса, впоследствии генерал-майор Ф. П. Рерберг.

Другой курьез произошел на Большом балу в Зимнем дворце в начале января 1903 года с А. Н. Панчулидзевым. Перед мазуркой государь, ее величество и августейшие особы пошли к середине большого зала, чтобы занять места перед портретом Николая I, откуда они должны были смотреть мазурку. В обязанности пажей входило следовать за своей великой княгиней, не неся шлейф (при бальных платьях они были относительно короткими), а только нагибаясь время от времени, расправлять их и следить, чтобы на шлейф никто не наступил.

В какой-то момент Панчулидзев увидел, что на шлейф его великой княгини кто-то уронил две розы, но в тот же момент, когда он решил выполнить свой долг камер-пажа, юноша услышал звук рвущейся материи. «И где же? Сзади, ниже спины, на левой ляжке лопнула лосина. <…> Угол отвернулся и болтался. Я отдал себе отчет в наготе моего грешного тела в таком месте, которое должно было быть обязательно прикрыто и особенно на балу в Зимнем дворце. <…> Я посмотрел направо на дам, на девиц и по улыбкам их убедился в том, что все видят мою оголенную ляжку и нижний кончик ягодицы».

Бедный юноша тяжело переживал случившееся. Чтобы его поддержать, великая княгиня приглашала Панчулидзева на завтраки, он подавал за ее столом на благотворительных базарах, она благословила его, когда он уезжал на войну с Японией, весной 1914 года за большим парадным завтраком в ее честь у генерал-губернатора в Варшаве великая княгиня подняла бокал и сказала: «Je bois a mon anecien page»[28]28
  Я пью за моего верного пажа (фр.).


[Закрыть].

В 1903 году в Санкт-Петербурге состоялся последний придворный костюмированный бал. «Почти четверть столетия прошло с той достопамятной ночи, когда я и Ники смотрели на появление царя-освободителя под руку с княгиней под сводами этих зал, отражавших в своих зеркалах семь поколений Романовых, – вспоминал великий князь Александр Михайлович. – Внешность кавалергардов оставалась все та же, но лицо империи резко изменилось. Новая, враждебная Россия смотрела чрез громадные окна дворца. Я грустно улыбнулся, когда прочел приписку в тексте приглашения, согласно которому все гости должны были быть в русских костюмах XVII века. Хоть на одну ночь Ники хотел вернуться к славному прошлому своего рода».

Государь и государыня вышли в нарядах московских царя и царицы времен Алексея Михайловича. Великий князь Александр Михайлович был одет в платье сокольничего, которое состояло из белого с золотом кафтана с нашитыми на груди и спине золотыми орлами, розовой шелковой рубашки, голубых шаровар и желтых сафьяновых сапог. Костюмы других приглашенных также отличались великолепием, причем ни один из них не повторялся. Так, наряд графа С. Д. Шереметева почти в точности повторил одеяние фельдмаршала графа Б. П. Шереметева с портрета, хранящегося в усадьбе «Кусково». Среди дам на этом знаменательном бале шло соревнование за первенство между великой княгиней Елизаветой Федоровной и княгиней Зинаидой Юсуповой. Им не было равных не только по красоте, но и по умению танцевать.

Бальная эпоха в России началась отказом от прошлого, а завершилась возвращением к традициям допетровских церемоний. Зачастую воспоминания о минувшем дают силы для жизни в настоящем, укрепляют веру в будущее.

Последние приемы при дворе состоялись перед Русско-японской войной. Великолепные балы в Зимнем и Аничковом дворцах вошли в историю. Молодежь узнавала о них лишь из рассказов старшего поколения.

19 января 1904 года в большом Николаевском зале Зимнего дворца состоялся последний придворный бал Российской империи. Среди главных особенностей этого бала гости отметили отсутствие японского посла – дипломатические отношения с Японией были прерваны. До начала танцев приглашенные «развлекали» друг друга беседами о недопустимых притязаниях японцев на Корею.

Церемониал – это грамотно составленный политический документ, в котором каждое слово тщательно продумано и оправдано.

Последний придворный бал Российской империи, состоявшийся в Петербурге в январе 1904 года, – еще одно тому подтверждение.

Как известно, подготовка к празднику бывает не менее интересна, чем сам праздник. Современники описываемых событий подарили нам редкую возможность узнать о том, что происходило в залах Зимнего дворца перед началом Большого бала.

Пока приглашенные не заполнили Николаевский зал, музыканты придворной капеллы в красных фраках настраивают инструменты.

Здесь же офицеры, которым выпала честь дирижировать балом, ожидают своего начальника – одного из лучших великосветских танцоров, главного дирижера бала генерал-адъютанта А. Г. Струкова, который должен объяснить своим помощникам порядок танцев. Для удобства «управления» Струков разделил зал на четыре каре (номер каждого каре соответствовал номеру полка той дивизии, из который были присланы офицеры).

Несмотря на то что в соседней с залом галерее находился буфет с шампанским, клюквенным морсом, фруктами и вазами с печеньем и конфетами, офицеры-«танцоры» не могли в полной мере насладиться предложенными угощениями, особенно шампанским, так как дыхание во время танцев должно быть чистым.

Но вот зал начинает заполняться гостями, офицеры бросаются навстречу входящим дамам, приглашая их заранее на один из танцев. Особого внимания заслуживали провинциальные барышни, испуганно прижимавшиеся к простенкам, отделявшим зал от галереи. Наверное, многие из них надеялись встретить здесь свою судьбу. Не стоит забывать, что бал – это не только важное политическое событие, но и «ярмарка невест».

Наконец раздается стук жезла придворного церемониймейстера, все затихло, и в дверях, распахнутых негром, появляется царская семья.

Бал открыл традиционный полонез, в первой паре императрица со старшиной дипломатического корпуса, турецким послом, который старается лучше попадать в такт полонеза из оперы П. И. Чайковского «Евгений Онегин». Во второй паре шли император и жена французского посла маркиза Монтебелло, за ними – сам маркиз с великой княгиней Марией Павловной. Далее, как положено, располагались пары, составленные из членов императорской семьи и дипломатического корпуса.

Как только окончился полонез, Струков «подлетел» к императрице, поклонился и спросил разрешения на открытие первого контрданса. Получив согласие, его помощники приступили к образованию четырех каре каждое от ста до двухсот танцующих. Танец состоял из шести фигур, которые исполнялись по команде распорядителей на французском языке.

В одном из каре усердно выполнял команды полковник «в красном чекмене гвардейских казаков» император Николай П.

После трех контрдансов началась мазурка, по окончании которой ужин среди роскошных пальм, доходивших чуть ли не до потолка. Возможен ли бал без корзин с розами, гвоздикой и сиренью из Ниццы? Что ж, старшее поколение считало, что умело веселиться не хуже нынешней молодежи и без цветов, купленных за границей.

После ужина начался разъезд. Почему же этот бал стал последним придворным балом Российской империи и после окончания Русско-японской войны не возобновлялся?

Думается, что причиной тому некая отчужденность императора Николая II от высшего света, двора и особая привязанность к семье.

Александр III также не любил посещать балы, но в лице Марии Федоровны он имел достойную замену. Императрица Александра Федоровна в силу характера и сложившихся обстоятельств не могла, да, видимо, и не хотела соперничать с супругой Александра III.

Если Александр I и Николай I царили на балах, Александр III и Николай II чувствовали на них себя скорее гостями, чем хозяевами. Уменьшение числа свиты при Александре III привело к некоторой отстраненности императора в первую очередь от гвардии, личными отношениями с которой дорожили все российские императоры.

Сократив свиту, состоящую при Александре II из сотен генералов и офицеров, включая армейских, до десятка приближенных, император Александр III «оставил тяжелое наследство Николаю II, который при восшествии на престол никого не знал и никогда никому не верил», – отмечал А. А. Игнатьев.

В начале XX столетия в Москве славились балы у Новосильцевых. Представим себе, что и мы в числе приглашенных.

Перед подъездом через тротуар разостлана широкая красная ковровая дорожка, специальный наряд полиции руководит движением подъезжающих экипажей и не дает скапливаться любопытным прохожим.

У подъезда – швейцар в парадной ливрее, рядом с ним лакей, помогающий гостям вылезать из карет и саней.

Раздевшись внизу, гости поднимаются по покрытой ковром лестнице, убранной цветами. Наверху приглашенных встречает хозяин дома. «В очень большой «розовой гостиной» гостей встречала хозяйка тетя Машенька Новосильцева, самая любимая из моих тетей. Ее милое лицо, при импозантной фигуре, сияло столь свойственной ей приветливой улыбкой. Дядя Сережа Щербатов остроумно заметил, что в таких случаях тетя Машенька напоминала огромную люстру, дающую все больше и больше света с каждым щелканьем электрического выключателя… Действительно, ее приветливая улыбка при появлении особо близких ее сердцу людей становилась все более и более сияющей».

Постепенно гостиные заполнялись приглашенными – дамы в декольтированных платьях с длинными, ниже локтя, лайковыми перчатками, кавалеры во фраках и шитых золотом студенческих мундирах (военные мундиры на московских балах редкость). Все мужчины, носящие оружие, здоровались с хозяевами при оружии, но для участия в танцах следовало разоружиться.

Под звуки вальса бал открывал хозяин дома или дирижер бала с той дамой, для которой давался бал, обычно дочерью хозяина дома.

В Москве замужние дамы редко принимали участие в танцах. После вальса обычно танцевали венгерку, краковяк, подепатинер, падеспань, падекатр. В Петербурге же из так называемых «мелких танцев» исполнялись исключительно вальсы; петербуржцы считали Москву консервативной и провинциальной.

В начале XX века большой свет целиком перемещается в Петербург, и родители стараются вывозить дочерей в Северную столицу. Для девушек и молодых гвардейских офицеров устраивались так называемые «Белые балы». На них танцевали только кадрили. На «Розовых балах» – в честь молодых замужних дам – царил вальс. На частных балах, так же как и на придворных, распорядитель внимательно следил за порядком чередования танцев. В 1910-х годах эта обязанность была возложена на конногвардейца барона Врангеля, будущего командующего Белой армией.

В 1904 году бальная история Российской империи не закончилась. Русско-японская война привела к упадку светской жизни, но уже в 1910-х годах начинается ее возрождение. Бал по-прежнему остается церемониальным действием, проходившем по строго установленным правилам.

Самые блестящие балы в Петербурге давали графиня Елизавета Шувалова, великая княгиня Мария Павловна, княгиня Ольга Орлова, графиня Мария Клейнмихель, графиня Постиц и другие.

На балах Шуваловой гости танцевали в цветных париках или восточных тюрбанах, и даже австрийский посол граф Берхтольд, в отличие от своих коллег М. Палеолога, сэра Джорджа Бьюкенена и графа Пурталеса, принимал активное участие в танцах, отдавая предпочтение конечно же вальсу.

Двор великой княгини Марии Павловны первенствовал в Петербурге. На рождественских базарах в залах Дворянского собрания «ей удавалось собирать значительные суммы, привлекая на свои приемы лиц богатых, которые по своему рождению и положению в обществе не имели бы доступа в высшие его слои и охотно открывали свои кошельки, чтобы отблагодарить Марию Павловну за гостеприимство».

Основную танцевальную нагрузку по-прежнему несли гвардейские офицеры, на фоне мундиров которых особенно эффектно смотрелись изысканные дамские туалеты.

Как и в прошлом столетии, молодые люди в дворянских семьях осваивали танцевальную науку, овладевая, таким образом, не только одним из способов невербального общения, но и памятуя, что танцы, верховая езда, фехтование и гимнастика способствуют нравственному облагораживанию личности.

Дочь П. А. Столыпина М. П. Бок вспоминала, как по воскресеньям, после обедни, папа, будучи в Ковне уездным, а затем губернским предводителем дворянства, ходил покупать с ней в кондитерскую угощение на «танцкласс».

В одной из лучших кондитерских в городе, у Перковского, покупателю давались бумажные салфетки со стихами, приводившими в восторг Петра Аркадьевича:

 
Когда теснится в сердце грусть,
Когда гнетет тебя сомненье,
Когда карман твой лишь не пуст,
Ты у Перковского забвенье
В его кондитерской найдешь,
Душе покой там обретешь.
Чего, чего там только нет!
Каких bonbons, каких конфет!
Торт…
 

и следовал длинный перечень в стихах разнообразных изделий кондитерского искусства. П. А. Столыпина забавляло специально попросить какое-нибудь печенье с замысловатым названием из написанных на бумажке, но ему так и не удалось поймать приказчика. Все, что было указано в стихах, немедленно приносилось.

После завтрака дети шли переодеться, и ровно в три из столовой доносились звуки рояля. Тапер играл «шакон» или «падепатинер» (pas de patineur). Учитель во фраке встречал учеников. Девочки в легких платьях и мальчики в матросках и гимназических мундирах становились в ряд и сначала изучали «позиции», а потом танцевали. Родители находились тут же, за чайным столом. Несколько раз за урок в класс заглядывал и Петр Аркадьевич.

На второй день Пасхи устраивался детский бал, на котором дети исполняли без учителя выученные за зиму танцы. Однажды, когда почти вся семья Столыпиных заболела и мама писала отказы приглашенным, П. А. Столыпин сочинил стишок:

 
Плохи делишки,
Больны детишки.
И детский бал
Совсем пропал!
 

Когда Марии Петровне было восемь лет, она наблюдала вместе с другими детьми за танцами взрослых. Вдруг к ней подошел офицер и с официальным видом пригласил на вальс. Девочка храбро приняла приглашение, но, выйдя в центр зала, расплакалась и едва не бросилась бежать. В этот критический момент отец очутился рядом с дочерью, обнял ее за талию и, подняв высоко на воздух, протанцевал с Марией ее первый тур вальса.

В 1903 году наступило время первого выхода в свет дочери Петра Аркадьевича Столыпина. По случаю этого события в Дворянском собрании был дан завтрак.

Супруга П. А. Столыпина чувствовала себя не совсем здоровой, и было решено, что Мария поедет в собрание вдвоем с папá. Петр Аркадьевич очень интересовался туалетом дочери. Наконец все было готово: нарядное белое платье и шляпа с белыми цветами. После примерки отец выразил одобрение Марии Петровне.

На второй день Пасхи состоялся прием. Знаменитый зал Дворянского собрания был полон. Блеск мундиров и дамских нарядов буквально слепил глаза, в ушах звенело от гула голосов, звона шпор. Царский стол стоял на возвышении, в конце зала. Приборы на нем были расставлены с одной стороны, лицом к публике. Остальные гости сидели тоже с одной стороны, лицом к высочайшему столу.

В первом зале приглашенных встречала жена московского губернского предводителя дворянства княгиня Трубецкая. «Когда мы, поздоровавшись с ней, проходили по зале, я посмотрела в зеркало и сразу не могла сообразить, кто эта взрослая девица в белом, идущая под руку с высоким мужчиной в придворном мундире. Но, кажется, папа был горд не менее меня, вывозя первый раз в жизни взрослую дочь», – вспоминала М. П. Бок.

П. А. Столыпин, подобно другим государственным деятелям Российской империи, не относился пренебрежительно к участию в общественной жизни, частью которой была церемониальная культура. В зрелом возрасте трудно научиться благородным манерам, свободному (а не распущенному) поведению в обществе. Родители собственным примером демонстрировали детям непреложность истин, что в «манерах отражаются добродетели» и «благородные манеры – признак благородной души и просвещенного ума».

Петр Аркадьевич Столыпин продолжил традиции выдающихся государственных деятелей Российской империи, один внешний вид которых внушал уважение. Наверное, сейчас это звучит странно, но, глядя на портреты представителей правящей династии, первое, что приходит на ум, как они красивы. Какое благородство в осанке, во взгляде! Мне могут возразить, что парадный портрет должен создавать подобное впечатление. Ну а как же кадры кинохроники, любительские фотографии, воспоминания современников? Благодаря последним мы имеем возможность посетить бал 1913 года в Москве, по случаю 300-летия дома Романовых.

300-летие дома Романовых отмечалось торжественно и всенародно. Вот как описывает первый день празднования – 21 февраля – заместитель министра внутренних дел В. Ф. Джунковский: «В Петербурге в 8 часов утра с С. – Петербургской крепости раздался 21 пушечный выстрел, извещая население, что с этого дня начинается празднование 300-летия Романовых. В городе на улицах заметно было большое оживление, главным образом в местности, окружавшей Казанский собор, к которому к 10¹/₂ часам утра к началу литургии собрались крестные ходы из главных столичных церквей и стали съезжаться приглашенные по повесткам от высочайшего двора; всего приглашенных было до 4000 человек. В 12 часов дня послышалось громкое «ура!» войск, стоявших шпалерами от Зимнего дворца до собора, и народа, заполнявшего все улицы и площади по пути следования Государя».

Весной 1913 года большинство членов императорского дома собралось в Первопрестольной.

Государь въехал в Москву верхом, за ним следовали генерал-адъютант, генерал свиты и флигель-адъютант, затем великие князья Кирилл, Борис и Андрей Владимировичи с герцогом Зюдерманландским (супругом великой княгини Марии Павловны), за ними – все остальные.

Перед императором шел взвод собственного его величества конвоя, в конном строю. Войска стояли шпалерами. Тверскую улицу, посыпанную желтым песком, украшали флаги и цветы. На балконах, декорированных материей, стояли царские бюсты.

Проезжая Спасские ворота, участники процессии сняли шапки. За воротами всех встречало духовенство. Шествие закончилось молебном в Успенском соборе.

Московское дворянство дало бал в Благородном собрании. Зал был убран растениями и цветами, привезенными из подмосковных дворянских усадеб. Специально для императрицы в здании установили лифт, поскольку из-за больного сердца ей было трудно подниматься по лестнице.

Бал начался с польского. Государь шел с женой московского губернского предводителя дворянства Базилевской, а государыня – с ее супругом.

Затем императорская чета наблюдала за танцующими из ложи в конце зала. «Великий князь Дмитрий Павлович танцевал вальс бостон, т. е. вальс с фигурами, со своей сестрой Марией Павловной. Он был очень красив и изящен в красном конногвардейском мундире, который украшала голубая Андреевская лента, а Мария Павловна в белом платье, бриллиантах и с бриллиантовой диадемой в виде лучей. Я никогда не забуду этой картины», – вспоминал великий князь Гавриил Константинович. Прелестная довоенная открытка: красавец-принц кружится в вальсе с очаровательной принцессой.

Лучшие традиции воспитания девиц благородного звания, заложенные в XVIII веке, сохранялись вплоть до 1917 года в деятельности Императорского воспитательного общества благородных девиц, открытого в Санкт-Петербурге в 1765 году. Накануне революции в Смольном обучались принцессы славянских княжеств и наследницы шахов Ирана. Никаких различий в режиме для них не делалось.

Выпускницам последних предреволюционных лет не пришлось на практике воспользоваться знанием придворных церемониалов.

Во время Первой мировой войны мать русского императора Николая Александровича, будучи попечительницей института, не посещала его по причине неуместности проведения церемоний в тяжелые для Отечества дни. В это же время старшие дочери императора, сдав экзамены, начали работать в Царскосельском госпитале, проявляя редкостную самоотверженность. Современники отмечали особую кристальную чистоту царских дочерей.

В Екатерининском институте в Москве учились девочки из самых древних дворянских фамилий. На институтский бал попадали в результате строгого отбора. Так, из Александровского юнкерского училища на бал отправлялись от четырех до шести лучших юнкеров.

Сняв верхнюю одежду и приведя себя в порядок, юнкера поднимались по широкой мраморной лестнице, устланной красными коврами; на верхней площадке их встречали дежурные воспитанницы, после легких реверансов они провожали приглашенных в зал.

«Большая бронзовая люстра спускается с потолка, сотни ее хрустальных призмочек слегка дрожат и волшебно переливаются, брызжа синими, зелеными, голубыми, желтыми, красными, фиолетовыми, оранжевыми – колдовскими лучами…

Между колоннами и стеной с той и другой стороны оставлены довольно широкие проходы, пол которых возвышается над паркетом на две ступени. Здесь расставлены стулья».

На другом конце зала, под хорами, в бархатных красных золоченых креслах сидели почетные гости. Рядом с начальницей стоял почетный опекун института. Позади и по бокам этой группы стояли воспитанницы, все в одинаковых темно-красных платьях. И никаких украшений – ни сережек, ни брошек, ни колец, только лайковые перчатки до поллоктя и скромный веер подчеркивали юную красоту.

Перед началом бала юнкера по очереди кланялись почетным гостям. После представления гостей начальнице института заиграл полонез М. И. Глинки из оперы «Жизнь за царя». В первой паре стояли директриса и почетный опекун… «Стоило полюбоваться этой парой. Выждав четыре такта, они начали полонез с тонкой ритмичностью, с большим достоинством и с милой старинной грацией».

После полонеза следовал вальс Штрауса, а во время кадрили и особенно в промежутках между фигурами кавалерам следовало занимать своих дам непрерывной легкой беседой.

Вальс завершал танцевальную программу. На балах начальство строго следило, чтобы воспитанницы не танцевали с одним и тем же кавалером несколько раз подряд. По окончании танцев начальница института предложила барышням пригласить своих кавалеров к ужину.

Воспитанники военно-учебных заведений говорили: «Что мне в танцах, коль я по фронту хорош». Смысл этого высказывания заключался в том, что «танцы, строевое обучение, которое называлось «фронт», и гимнастика являлись обязательными отраслями физического воспитания, отметки по которым складывались и выводился средний балл, который уже учитывался вместе с остальными отметками по предметам образования для оценки наших успехов. Таким образом, если балл по фронту хорош, то на танцах можно было не очень стараться».

Как вспоминал Ф. С. Олферьев, окончивший корпус в 1905 году, во время нахождения его в корпусе танцам обучал пажей режиссер балетной группы императорских театров Н. С. Аистов.

«Высокий, стройный, с седеющими кудрями, в форменном сюртуке и безупречных мягких штиблетах, он был с нами до грубости строг, но так как нам было известно, что, отбывая воинскую повинность, он дослужился до фельдфебеля, мы были проникнуты к нему уважением и, считая своим, сносили его грубости. Учил он нас по-балетному: сначала всем позициям, затем переходил на классические танцы: менуэт, лансье, полонез и кадриль. Затем шли вальс и мазурка».

С началом сезона в Петербурге, то есть незадолго до Рождества, а главным образом после Крещения и до Великого поста, бальным «дирижерам» приходилось вербовать кавалеров, то есть запрашивать полки, прося выделить достойных офицеров.

«Все большие балы начинались с вальса, затем три кадрили, всегда только с вальсом в промежутках, затем мазурка, считавшаяся главным танцем, после которой подавался ужин за маленькими столами по 8-12 человек. Дама, с которой танцевалась мазурка, была вашей дамой и за ужином, после которого был еще котильон», – вспоминал С. А. Мешеринов, окончивший корпус в 1909 году.

Главные танцы (кадрили, мазурки и котильон) не начинались, пока у всех дам не было кавалеров. Во время мазурки и котильона кавалерам раздавали цветы, с которыми они приглашали барышень на вальс.

Барышням предлагались бантики, с помощью которых они выбирали себе кавалера «нацепляя ему таковой» (на главные это правило не распространялось, выбирали только кавалеры). Только великие княгини и княжны могли выбирать себе кавалера на кадриль, мазурку и котильон.

За исключением очень больших балов, на большинстве балов «царили» барышни, молодых дам было мало, несмотря на то что матерям, вывозившим своих дочерей, не было и сорока лет, в танцах они не участвовали. При приглашении барышень существовало неписаное правило: на одном вечере «больше одного из пяти главных танцев танцевать с той же барышней не полагалось». С понравившейся барышней молодые люди стремились станцевать мазурку, чтобы вместе отправиться на ужин, но на двух балах подряд мазурку с одной и той же дамой танцевать не полагалось. Во время сезона воспитанников корпуса не назначали ни на дежурства, ни в караулы.

Мальчики, обучавшиеся в кадетских корпусах и юнкерских училищах, получали там настоящую офицерскую выправку. Традиции этих учебных заведений свято соблюдались в любое время, невзирая на политическую ситуацию. Так, несмотря на бурные события 1919 года, жизнь в Хабаровском кадетском корпусе графа Муравьева-Амурского текла спокойно, как и в прежние времена. «Хорошо отлаженный механизм работал без сбоев. Директор корпуса генерал Корнилов, умный, широко образованный человек, умело оберегал вверенный ему корпус от внешних потрясений, сохраняя выработанную десятилетиями систему учебы и воспитания. Ему помогал отлично подобранный преподавательский состав и опытные офицеры-воспитатели», – вспоминал Г. Г. Любимов.

Дети, обучавшиеся в закрытых учебных заведениях, приезжали домой только на каникулы. Если воспитанников кадетских корпусов и юнкерских училищ обучали манере держаться собранно, подтянуто, молодцевато, достигая настоящей офицерской выправки, то барышням дворянского звания внушали, что они – хранительницы чести отца, мужа и потому должны вести себя достойно.

30 декабря 1900 года фрейлина императрицы княжна М. С. Щербатова устроила в зале Дворянского собрания благотворительный бал «Праздник в царстве роз». Бал посетили великий князь Александр Михайлович с великой княгиней Ксенией Александровной, великий князь Владимир Александрович с великой княгиней Марией Павловной и сыновьями, градоначальник Клейгельс и множество других знатных особ. Вход в большой зал украшали гирлянды роз, а над залом красовался огромный шатер из роз, розами был усыпан также газон вокруг поставленного в центре фонтана.

В 1911 году в залах Московского купеческого клуба состоялся бал «Ночь в Испании». Вся декоративная сторона: украшение зала, сцены, афиши были исполнены П. Кончаловским в сотрудничестве с Якуловым. По мнению М. Волошина, Кончаловский «<…> высказал себя здесь очень интересным декоратором. <…> Особенно хороша была та зала, которая изображала «Севильскую улицу ночью», с освещенными окнами и балконами верхних этажей. Все естественные особенности залы были при этом использованы остроумно и смело. При помощи самых примитивных средств были достигнуты удивительные эффекты.

Я могу совершенно беспристрастно сказать, что еще ни разу – ни в России, ни в Париже – не видал художественного бала, устроенного с таким вкусом и, главное, с таким темпераментом».