Текст книги "Рассвет над Майдманом"

– Они будут галдеть до поздней ночи, но совет уже все решил. Никто из торгашей не хочет помогать оркам. Времена изменились.

– Безумцы. Люди втопчут мохнатый народ в степную пыль, а потом примутся за нас. Останутся лишь зажравшиеся старейшины и кучка послушных рабов.

– Может быть. Но наш род обладает правом иметь личное мнение на этот счет. Отец просил придержать тебя дома: незачем тебе глаза старейшинам мозолить. Они еще не забыли, как ты подбросил тростниковых вонючек в хвалебную похлебку, которую готовили на празднование весенних всходов. Совет потом за два дня загадил всю округу.

Шип памятливо поежился. Отец после этой проделки показательно выпорол его. Правда, дома добавил, что плети достались не за проказу, а за неумение спрятать следы. Но в любом случае, инцидент не добавил любви к зажравшимся старцам, которые с каждым днем все нахальнее гребли под себя общинное имущество.

– Надо было молодых поднять, пусть Три Креста или Кошель в глаза племени посмотрят! Когда их близкие в один голос скажут, что не дело бросать добрых соседей перед лицом спесивых людишек! Если племя решит оказать помощь, лизоблюдам в совете придется заткнуться!

– К сожалению, они скорее заткнут тебя…

Братья оглянулись на стоящего у входа отца.

Болотный Плющ разменял уже вторую сотню лет, что совсем немало для хвостатого народа. Его белесую шкуру покрывали многочисленные шрамы, а из украшений он предпочитал носить лишь потертую оплавленную подкову, которая досталась ему еще во времена наемничества.

– Я отдал дань уважения гостям. Больше в моем присутствии нет необходимости.

– Речной народ оставит степных братьев умирать в одиночку?

– Твоего брата назвали Соленым Языком за умение пускать словесных жуков под шкуру, но даже он не говорит так открыто, что думает. Твои открытые мысли – твой путь к поражению. Не дай врагам узнать, что ты хочешь сделать, сын мой, и ты сможешь накормить будущее потомство их печенью.

Болотный Плющ тяжело сел по другую сторону от старшего сына. Глянул на малышню, возившуюся в углу хижины, и коротким жестом отправил их на улицу. Подождал, пока малыши за стенкой проверили все вокруг и снова завозились в пыли: радостные и беззаботные снаружи, а на самом деле настороженные и готовые подать знак о любом постороннем.

– Я скорблю о тех временах, когда моему старшему сыну пришлось сложить копье к ногам следующего в роду. – Плющ мрачно смотрел на сыновей. – Если бы этого не случилось, Соленый Язык повел молодняк на помощь соседу и присмотрел в бою за младшим. Но боги не принимают наши надежды в расчет и плетут нити судеб по своему усмотрению. Туманный Ветер будет и дальше заниматься оружием, Соленый Язык заботиться о нашем пропитании и прикрывать мою спину в бою, если станет совсем худо. А ты, моя младшая надежда, пойдешь на помощь соседям под предводительством другого рода.

Шип слушал, затаив дыхание. Отец говорил невиданное: подчиниться чужому роду, выполнять приказы другого клана!

– Я вырастил тебя в меру своего разумения. Ты легко сможешь выжить в кровавой битве и вернешься домой с победой. Хотя и без добычи. Предстоящие битвы не принесут достатка, зато научат тебя повиноваться приказам и командовать самому. Я переговорил с представителями других кланов, в чьих жилах еще не умерла кровь воинов. Мы не станем поднимать шум на совете, ни к чему баламутить торгашей. С них станется: побегут к бесхвостым соседям и привлекут войска на поимку посольства.

Гребни на спинах обоих братьев взметнулись от молчаливой ярости. Отец продолжил неспешно, будто и не видел, какие чувства переполняют его отпрысков.

– Да, времена сильно изменились. Две тысячи лет тому назад избранные от нашего народа хранили покой Повелителя и его приближенных. Наша нечувствительность к магии позволила нам стоять на острие атак. Но за прошедшие века пришел новый правитель – золото. Теперь этот бездушный металл пожирает души нашего народа. Одна надежда, что в предстоящей битве последние из молодых воинов вспомнят заветы предков и не будут уподобляться нынешнему совету, который может выдать головы пришедших за помощью соседей ради жалкой кучки монет.

Болотный Плющ медленно пошарил в складках окрашенной зеленью накидки и передал младшему сыну небольшой свиток.

– Если люди уничтожат орков, наш век будет недолог. Только ответив ударом на удар, мы можем рассчитывать на уважение и страх прожорливых южных соседей. Ты пойдешь в составе двухтысячного отряда, который собрали верные старым традициям отцы. Мы отправляем вас на тяжелое испытание и будем молить богов, чтобы вы принесли нам скальпы врагов, а не украсили чужие храмы вырванными хвостами. Добудьте нам столь необходимую победу, и мы вернем себе богатые северные земли, которые отнимают у нас алчные бесхвостые. В одиночку мы не выстоим. Поможем оркам – поможем себе. Возьми этот пергамент, здесь мои руны, полученные в давние времена. Если возникнут проблемы со степным народом, назовешь мое имя. Но это на крайний случай. Старайся справляться сам.

– Кто поведет нас?

– Щербатый.

Сыновья синхронно склонили головы.

Щербатый слыл затворником. Больше года тому назад он потерял всех близких, когда на их слабо укрытую в зарослях деревню напали пираты. Нападение с большой кровью отбили, а оставшийся одиноким ящер ушел в глубь бесконечных проток и появлялся лишь изредка в глухих деревнях, меняя шкуры убитых крокодилов и пойманную рыбу на товары для холостяцкого скудного быта. До этого печального происшествия поговаривали, что Щербатый на радость близким и страх врагам может возглавить родное племя. Даже недруги вынужденно признавали его ум и смекалку, отличную физическую форму и редкое в местных дебрях знание грамоты и письма. А еще в прожитые пятьдесят с хвостиком Щербатый успел побывать далеко за пределами родной реки и часть этого времени потратил на изучение военной науки в королевстве Зур. Шип однажды слышал из уст отца, что слишком грамотно было организовано нападение пиратов и про то, что трусы стали часто использовать для борьбы с конкурентами соседей, а не вызов на добрый поединок.

Помозговав, молодой ящер признался самому себе, что повиноваться приказам такого вождя ему будет проще, чем слушать окрики одногодка. Отец тем временем завершал разговор:

– Орки уедут завтра к вечеру. Послезавтра все избранные тайно на заре соберутся у малых проток, где в прошлом году завалили седого секача. Оружие уже переправлено на острова, и ваше исчезновение привлечет внимание лишь к обеду. К тому времени все колеблющиеся и советы племен будут поставлены перед свершившимся фактом. Кланы воинов имеют наследуемое право объявлять личные походы и собирать под знамена любых желающих. Насколько я понимаю, после случившегося многие на нас затаят большой зуб, но постараются открыто не обострять отношения. Будут ждать, чем закончится война с орками. Постарайтесь не подвести нас.

Туманный Ветер откинул потертое одеяло рядом с собой и передал брату широкий кривой нож в бурых ножнах и ощетинившиеся шипами наручи.

– Для тебя готовил, прими.

Растроганный Шип осторожно обнял подарок и прижал к себе. В груди росло ощущение скорого расставания со знакомым домом и дорогими ему родными и близкими, составляющими вместе одно целое, один род.

– Кит! Кит! Ну где тебя черти носят! – Молодой кряжистый парень с трудом пробивался через заполненную таверну мимо заставленных столиков, стараясь не расплескать ни капли пенного пива из огромных кружек. – Ей, Бледар, угольная твоя душа, тысячника не видел?

Хмурый мужчина в прокопченной у наковальни одежде ткнул пальцем в темный угол. Собеседник присмотрелся в указанном направлении и радостно стал пробиваться к тысячнику, оккупировавшему самый дальний столик в таверне. Рядом с известным в местных краях Диким Китом пристроилось несколько сотников и просто старых боевых товарищей, со стародавних времен делящих поровну на всех тяготы наемнической жизни.

Принесенное пиво потеснило на столе вереницу пустых кружек, и беседа продолжилась дальше.

– А я говорю, давно пора вторую тысячу набирать и крепкими дозорами на дамбах встать. Если орки до города дойдут, мы тут не отсидимся! – густым басом гудел здоровяк с жарко пылающими рыжими волосами, заплетенными в многочисленные спутанные косички. – Чернокрылые крепко по лбу мохнатым дали, теперь вся эта степная шваль выплеснется на наш берег. Нам лучше их встретить до того, как начнут поджаривать пятки спящим в казарме!

– Ага, тебе лучше, чтобы твои пятки поджарили там, на болотах.

– С чего бы это?

– А, так ты хочешь тут, за стенами отсидеться, пока твои товарищи во второй тысяче будут комаров в поле кормить?

– Речь вообще не о нас! – Рыжий аж крякнул от расстройства. – Лов сейчас плохой, этой осенью многие на берегу будут работу искать. А так до весны перекантоваться на казенных харчах, да еще и деньги за это получить, чем плохо? Думаю, желающих будет немало!

– Под орочьими стрелами? Да, желающих столько, что дамбы их вес не держат, а на площади скоро не протолкнуться будет.

Дикий Кит молча тянул хмельное пиво и с усмешкой слушал перебранку подчиненных. Десять лет минуло с той поры, как набранная с миру по нитке ватага бывших морских разбойников предложила свои услуги магистрату в обмен на приличные деньги. Отчаянные рубаки помогли малочисленному гарнизону навести порядок на улицах неспокойного в те дни города, причесали железом земли поблизости, да так и остались на службе его величества, обрастая хозяйством и людьми. Хотя Кит прекрасно знал реальную цену пестуемым людям в настоящем сражении, но за прошедшие годы он сумел потихоньку перетряхнуть разрастающуюся вольницу и привести ее в чувство. Караульную службу бывшие мореходы несли исправно, приезжающих на рынок крестьян не обирали, многие уже успели обзавестись семьями и крепко пустили корни на этих землях. Заодно короне не разорительно: вольное ополчение получало золотом намного меньше профессиональных солдат. А за выплаченные деньги Кит и его тысяча поддерживали законность и порядок на изрядных просторах северных земель Болотного королевства.

Были дни, когда их храбрый тысячник подумывал бросить налаженный быт и уехать в Зур, где с удовольствием принимали крепких парней, умеющих топором щепку заточить и кровавую просеку в рядах врага прорубить. Однако осевшие на земле побратимы отговорили от такого поступка, больше приличного молодым непоседам, что гоняли узкие кораблики вдоль всего побережья в поисках приключений. Так и остался Кит в Северной Короне, изредка балуя себя охотой на могучих животных, подаривших ему прозвище. Но, несмотря на бесконечную череду бытовых проблем, сопровождающих жизнь тысячи, не очерствел и не ожесточился, сохранил веселый характер и любовь к жизни. Вот и сейчас жилистый тысячник пощипывал жирную рыбу, попивал пиво и с удовольствием разглядывал бывшего личного кормчего, Хромоногого Лиса, который медленно раскалялся под бесконечной чередой веселых и едких шуток сидящих за столом.

– Ну сами посудите! Вояки занятый сарай рядом со степью достроили, но носу оттуда не кажут. Да и мало их, чтобы что-либо реально сделать. Орки разок по этим деревяшкам пнут, и все, нет больше отряда его величества. Наместник после прошлого столкновения так перепугался, что из борделей не вылезает, все нервы лечит. Самое время с него деньжат стряхнуть, пока он от страха лишь блеет и соображает с трудом!

– Ага, подойти и попросить, чтобы арсенал для нас открыл и позволил броню новую справить! И приказал поить нас в тавернах бесплатно! А мы уж ему поможем, хоть в тех же борделях мужской силой поддержим!

– Эк вы критиковать умны! Хорошо, старый Лис для вас давно уж не указ, но сами что предложить можете? Если земли не обороним, пройдут ведь орки по всем окрестным деревням, огненного петуха пустят! А стены у города не такие и высокие, чтобы мы осаду смогли держать! На дальних, на дальних границах мохнатых бить надо, а то многие близких лишатся к зиме!

– Что-то ты про ближайшие деревни обеспокоился, Лис. Не иначе жениться надумал. То-то мы с ребятами все тебя на выходных в казарме застать не можем. Как ни спросим – а где же наш рыжий хитрец, а караул на воротах знай в сторону Малой Лесовки пальцем кажет. Ну что, хорошее место. С полверсты от города, речка рядом, а уж какую брагу вдова пасечника гонит – просто с ног сшибает.

– Да, точно – брага замечательная, – радостно загалдели сидящие за столом. – Лис, ты бы еще привез, а то в прошлый раз большую часть сам выхлебал, мы тебя с телеги утром еле выволокли!

– Вот, а уж после того, как на пасеке укрепишься, можно и в тысячники податься. Как раз вторую тысячу и возглавишь! Станешь большим человеком, начнешь к наместнику заглядывать. Ты же у нас пиры любишь, не то что Кит. Это его воротит с золотых тарелок оленину есть, а тебе там самое место! Вдовушку с собой будешь выводить в люди, только приглядывай за ней, наместник у нас слишком уж до женского полу слаб!

Сидящие рядом с рыжим ополченцем захохотали, глядя, как он хватает ртом воздух, силясь выдавить из себя хоть слово.

– Ага, и знамя тебе справим! Как в зал войдешь, так вокруг все попадают, то ли от красоты такой, то ли от чеснока, которого на днях котелок сожрал!

Дикий Кит жестом остановил начавшего вставать Лиса:

– Ладно, всё, угомонились. Нечего старику хвост щипать.

Крепкие мужчины медленно успокаивались, принесли себе еще пива и продолжили трапезу.

– Если мой добрый кормчий захочет дом завести и уж подыскал зазнобу – я только рад буду. Не дело в его годы все по углам казармы мотаться. А что касается орков, то так мыслю. Наместник на дамбы к сотнику Виру всякий сброд отправил. На ближайшие дни этого хватит. Тем более что Таллобер все равно тратиться не хочет, как бы он ни испугался. А от нас толку на дамбе – чуть. Просочиться через нее можно во многих местах или вообще северными тропками обойти. Поэтому от вас и от меня пользы будет больше здесь, в городе. Скорее всего, король захочет осушенные болота под себя забрать окончательно. На юге войсками он отметиться уже не успеет, останется самому на местных землях флаги распустить и мохнатых поискать. Найдет или нет – дело его, но я так думаю, что в ближайшие месяц-два рядом с нами будет не протолкнуться от закованных в железо латников, без нас защитничков хватит. Вот пусть они по степи и бегают, а мне и тут хорошо.

Сидящие за столом закивали головами, одобрительным гулом поддерживая сказанное предводителем.

– А там – конец осени, китобои вернутся, снова прибавится в городе веселых людей, а нам головной боли. Ну а как зиму пересидим, дальше будет видно. Если только браги Лисовой вдовушки не перепьем и не помрем с похмелья!

Среди поднявшегося волной смеха громче всех звучал бас рыжеволосого великана, колотящего от избытка чувств по спинам сидящих рядом…

– Господин комендант, наш лекарь просит вас принять его!

Солдат вытянулся в струнку у входа в большой зал. Огромные столы были сдвинуты к стенам, на каменном полу посередине зала лежала гигантская карта из тонких выделанных шкур, сшитых в одно полотнище. Великий военачальник ползал на коленях по начертанным разноцветными красками городам и дорогам, закутавшись в мохнатую шубу.

– Да, пусть заходит, давно мерзавца не было, некому даже спину старику посмотреть!

Солдат распахнул двери и впустил колдуна. Тот торжественно прошествовал к краю карты, шелестя пропыленным плащом. Комендант снизу вверх с интересом смотрел, как Кхохолом приложился к фляжке, покатал воду во рту, потом оправил одежду и неожиданно громко объявил:

– Именем его величества, царствующего во славу богов славного Гардолирмана, царя всего Поххоморана, светоча мира и потрясателя основ! Вручаю вам волю его величества, требующего оставить старые заботы и принять под свою руку войска севера, дабы оградить государство от набегов нечестивых соседей и сохранить спокойствие и здоровье подданных его величества!

Кхохолом ловко добыл в складках одежды свиток и протянул коменданту.

– Здесь все указано, уважаемый Тертедуэй, – сипло добавил он. – Проклятые дорожные ветра, голос застудил, пока сюда мчался.

Старик развернул свиток и внимательно вчитался в содержимое. Колдун остался стоять рядом, с интересом разглядывая карту. На его памяти карту доставали всего дважды. Впервые, когда Пять Сестер получили в управляющие нового коменданта. И второй раз, когда дошли вести о нападении орков на соседей. Ревниво относящийся к чужой славе военачальник внимательно изучил по карте места сражений и желчно велел убрать карту с его глаз куда подальше, молча страдая от невысказанных желаний.

Пару минут спустя непонятный шум отвлек Кхохолома от разглядывания заботливо отрисованных лесов и гор. Сначала ему показалось, что собеседник кашляет, но, вытянув шею, он заглянул за царский свиток и увидел смеющегося старца.

– Вспомнили, собаки, не прошло и ста лет! Как золото делить под подушкой повелителя – так Тертедуэй лишний! А как на коня садиться и трусливых ополченцев в атаку вести – никого не найдешь, все под лавки попрятались! – Полы шубы взметнулись над вскочившим комендантом. – Нет, кишка у них тонка – сталь на зуб попробовать, тонка, пришлось с меня пыль смахнуть и в ножки припасть! Хе-хе, вспомнили, любезные…

Тертедуэй шагнул к застывшему столбом колдуну:

– Ты-то как в гонцы сумел затесаться?

Кхохолом гордо вскинул подбородок:

– Меня вызывали для того, чтобы разобраться в этой грязной истории с безглазым. Все обвинения сняты, и я официально подтвержден в качестве старшего врачевателя в северных войсках. А перед отъездом меня принял лично его величество, и он живо интересовался нашими делами, после чего попросил передать вам слова благодарности за доблестную службу и заботу об интересах государства. Я привез список неотложных дел на границе, по решению которых в кратчайшие сроки мы должны будем прибыть еще раз ко двору. Его величество имеет большие планы на ваш счет.

– Мой дорогой колдун, я был не прав на ваш счет. Я старый человек и сильно ошибался эти дни. Вы явно обладаете очень серьезными связями при дворе, раз сумели не только заткнуть рот недоброжелателям, но еще и получили столь важное назначение. Никто вам не мешал похлопотать против меня, поплясать на стариковских костях. Но нет, вместо этого вы везете мне столь радостную весть и не попрекаете ни единым словом за прошлое.

– Пустое, господин комендант.

Тертедуэй ловко смахнул несуществующую слезу и возвысил голос:

– Где там демоны грызут моего денщика? Лежебоки, просыпайтесь! Обед сюда, живо! – и повернулся к Кхохолому: – Бросайте ваши вещи в угол, садитесь рядом! Сейчас нас накормят, а пока давайте пробежимся по списку неотложных проблем. Это для прощелыг при дворе вы всего лишь лекарь, а я считаю вас добрым другом и хочу обсудить кое-какие мыслишки, что появились за время вашего отсутствия! А то здесь даже поговорить старому ворчуну не с кем, только и готовы – глотку драть и по струнке тянуться, хе-хе…

Денщик коменданта скупыми жестами руководил парой солдат, споро сервирующих стол. Бросил взгляд на хозяина и лишь печально покачал головой: совсем старики спятили. Как малые дети, право слово. Ползают на пару по расстеленной карте, двигают рассыпанные гусиные перья и мелкие камешки и веселятся от всей души. Как бы не застудились на холодном полу, да хранят их боги…

Хмурый безмолвным изваянием застыл у костра, бросающего багровые отблески на сидящего напротив Многоголового. Тот медленно посасывал камышовую трубку и пускал клубы дыма, собирающиеся вокруг него в мутное облако.

– Ну что, Дикий вождь, как будем дальше жить?

Не дождавшись ответа, рослый орк выпустил дым длинной струйкой в сторону застывшей фигуры и оскалился.

– Неужели ты думаешь, что в этом шаманском клоповнике у меня внимательных ушей не найдется? Или я плох на голову стал и не расслышу бормотание о новом Диком вожде, который так замечательно рыцарей у реки крошил, пока я тут бегущих со всей степи у жарких костров собирал? Не похоже это на тебя, Хмурый, совсем не похоже. Я считал, что ты умнее и хитрее.

Молодой орк оторвал взгляд от костра.

– Ты ворошишь пепел на давно откочевавшей стоянке, вождь. О чем я могу говорить с твоим народом? О северных землях, принадлежащих по праву лет тебе? Или о стадах, которые выкормили твои пастухи на богатых травах? А может быть, о воинах, что поддержат мой род во время совета?

На сгорбленных плечах Хмурого водили хороводы отсветы огня, плетя замысловатые картины.

– Прости, вождь, но ты ловишь мертвую мышь на кладбище. За моей спиной стоят только мертвые, а дела живых меня интересуют мало. Я уже третий день разговариваю со всяким, кто согласится уделить мне хоть минуту, но так и не нашел каких-либо следов близких. Мой род снялся с костров еще до того, как Орда ударила по Драконам. С той поры никто не видел и не слышал ничего о давших мне жизнь. Молодые воины моего клана легли под чужими мечами, а самки с детенышами и старики сгинули где-то среди трав. Мне ли теперь слушать твоих шаманов, которые хотят урвать кусок власти из твоих лап? Это ваши игры, мне нет дела до них.

Многоголовый молча разглядывал говорящего и прятал прищуренные глаза за табачным дымом.

– Отпусти меня, вождь. Пусть твои верные воины выпустят меня из палатки. Я возьму самую паршивую лошадь в твоем Городе павших и уйду в степь. Я должен найти свой род. Или их кости. Я хочу спеть поминальную песню над их неупокоенными душами.

– Ага, – Многоголовый сплюнул в огонь, – ты найдешь остатки рода и начнешь точить меч на мою спину.

– Нет. К сожалению, Безрогий погиб при атаке на восточный мост, когда поджигали непокорное дерево. Драный Бок штурмовал центральный мост, и его больше не видели с той поры. Мой клан отдал всех шаманов для собирающейся в набег Орды, и они напоили пролитой до капли кровью степь. Некому тебе рассказать, вождь, что я никогда не бил в спину. Ты принял меня в свой дом, ты дал мне возможность проверить силы в бою. Поэтому я не пойду ночной тенью к твоему шатру, чтобы перерезать тебе глотку. Если ты призовешь меня на погребальном костре и вручишь тотемные знаки – я приму эту ношу и буду в меру сил и разумения править нашими народами. Но сам не желаю этой доли. Слишком хорошо меня учили у магических костров. Я знаю, как тяжела доля властелина. И не хочу идти этой дорогой…

Через долгую меру тишины Многоголовый отложил трубку и приблизил морду к молодому орку.

– Я один сейчас на пирамиде власти. Даже совет шаманов лишь подспорье мне и не может диктовать свою волю. Пока я в силах – так и будет. Никто не сможет заставить меня править по-иному. Я отвечаю за мой народ, так было и так будет, пока я жив.

Острый коготь уперся в фигуру за костром.

– Я присматривался к тебе еще с тех времен, как шаманы дали тебе тайные знаки предназначения. Я смотрел за всеми вами, Дикими молодыми самцами, которые собирались принять тотемы кланов в ближайшие годы. Беда на наших южных границах сожрала почти всех, кто заставлял меня ворочаться ночами без сна. Дикие кланы как самостоятельный народ исчезли. Ваша кровь усилит Разделенных, но только кровь. Головы и зубы втоптаны в грязь рыцарями за много перелетов стрелы к югу. Ты – единственный, кто может претендовать теперь на имя вождя исчезнувшего народа. Я должен сейчас решить, принять ли тебя как друга и возможного помощника или убить как помеху. Что скажешь, воин?

Хмурый не отводил потухший взор от клыков Многоголового.

– Тебе решать, вождь. Или убей, или отпусти меня. Я все сказал, ты все слышал.

– Хорошо. Тогда слушай, брат по крови, мое решение. Оставив тебя у наших костров, я всегда буду знать, к кому побегут недовольные моими приказами. Это удобно для меня. Видимая проблема лучше невидимых заговорщиков. С другой стороны, за все время, что знаю тебя, ты не показал себя змеей, выбирающей момент для удара. Какую бы похлебку ни пытались заварить шаманы, ты стоишь в стороне и не лезешь с миской за самыми жирными кусками. Тяжелые времена настали для нашего народа, – продолжил вождь, – и мне нужны все, кто может хоть как-то помочь собранным воедино кочевьям. Однако твоего верного служения в качестве воина мне мало, безмерно мало. Люди придут сюда, как только соберут достаточно сил. Мы поднимем нежить на помощь, но нам нужно оружие и поддержка всех, кто не готов склонить голову перед копьями Драконов. Я посылаю завтра с парой близких советников посольство к гномам. Мы не выстоим с кожаными нагрудниками против стальных ратников. Посольство должно встретиться также с Хранителями. Либо они помогут нам, либо нас растопчут, и Усыпальница останется беззащитной. Но ни гномы, ни Хранители не любят меня. Я слишком самостоятелен для них. Поэтому ты поедешь вместе с советниками. Убеждай, улыбайся, вертись ужом на углях костра, но заручись поддержкой и привези оружие в наши шатры. А я за это пошлю гонцов по степи. Если возможно хоть что-то узнать про твоих близких, я это узнаю.

Хмурый медленно поднялся:

– Найди мой род, живым или мертвым. А я прикрою тебе спину в бою.

Многоголовый поднялся в ответ:

– Хорошо. Договорим завтра. И помни: попытаешься обмануть меня – даже твои мертвые кости будут страдать. Будешь служить честно – я тебя не забуду.

Грязный мальчишка в заменяющей одежду мешковине осторожно выглянул из прохода:

– Эй, Безглазый, часом, не спишь?

Глэд повернул голову в сторону говорящего.

– Я что сказать хотел, – зачастил пацаненок. – Я тут полчаса как из порта пришел. Там с дальних входов в каменоломни стражников поднимали. Все в пыли, ругаются страшно. Говорят, у малых казарм штольни просели, много проходов засыпало. Еле стража спастись успела, когда все посыпалось.

– Где это, малые казармы?

– Напротив них обычно галерники разгружаются, ну, с такими яркими парусами, на которых осьминогов малюют.

Глэд закаменел лицом, застыл на мгновение, потом сгреб разложенный для продажи мелкий хлам в мешок и метнулся в черный зев прохода. Безглазый житель подземелий исчез в бесконечных переходах, оставив мальчишку одного на краю гомонящего подземного рынка.

– Я и говорю, как раз рядом с вашим ночлегом, – растерянно обронил в пустоту пацаненок, потоптался еще пару минут и побежал дальше, выбросив из головы происшедшее.

Еще на дальних подходах к обжитым им местам Глэд смог оценить масштабы катастрофы. Большая часть проходов перестала существовать, засыпанная обрушившейся породой. С великим трудом ему удалось найти пару старых коридоров, укрепленных в древности каменной кладкой. А единственная необвалившаяся нора, ведущая в родную пещеру, заканчивалась стеной влажного песка. Глэд присел перед препятствием и замер. Несколько мгновений он прислушивался к чему-то, потом с бешеной энергией принялся копать. Через десять минут из песка показалась скрюченная рука, а потом он смог освободить засыпанное тело, которое с трудом выдернул из подземного плена…

Лишь к вечеру Рыбак пришел в себя. Он лежал на чем-то твердом, голову накрывала влажная тряпка, и чья-то заботливая рука поила его водой.

– Где я?

– Молчи, Рыбак, ты слишком слаб.

– Глэд, это ты? Вижу я что-то плохо… – Старик закашлялся. – Больше никого не нашел?

– Нет, только тебя откопал. Тебя почти у выхода зацепило.

– Остальные в центре спали, а я как раз пошел прогуляться до ветра. Громыхнуло и посыпалось сверху. Я даже побежать не успел, сразу все навалилось…

Глэд поставил плошку на камень и заботливо поправил тряпье, которым прикрыл компаньона.

– Горит у меня все внутри, больно очень. Не посмотришь, что стряслось?

– Плохо, Рыбак. Куском породы тебя приложило сильно. Ноги перебиты, весь низ почти всмятку. Боюсь, что недолго тебе осталось.

– Жаль. Хотел я по-другому умереть. Хотя все лучше, чем на дыбе болтаться за бродяжничество или копье от стражника в пузо поймать.

Умирающий облизал губы и зашарил руками вокруг:

– Где мы сейчас?

– Я тебя ниже перенес. Здесь раньше камень добывали, коридоры укреплены хорошо, не должно нас накрыть. Как тебя достал, сбегал в кладовку, притащил по мелочи. Плохо лишь, что помочь тебе ничем не могу.

– Кладовку? А, то-то ты все схроны устраивал, тряпье и еду прятал. Это хорошо, негоже все золото в одном кошельке держать, вот и пригодилось.

– Отдыхай, я пока бульон тебе сделаю, напою.

– Оставь, не надо. Мне уже чуть-чуть осталось, скоро родных и близких увижу. Так что не суетись зря.

– Неправильно это. Может, я не смогу тебя спасти, но хоть провожу достойно, без мучений.

– Не суетись, с проводами мы успеем, уже скоро. Кто бы мог подумать, что найденный нами полумертвый слепец будет мне поминальную молитву читать.

Старик умолк. Он слабел с каждой минутой, теряя остатки сил. Глэд с печалью сжимал его руку в ладонях, не в силах чем-либо помочь.

– Жаль, я тебе ничего в наследство не оставлю. Все потерял, что можно было. Вот и беспутную жизнь теряю. Обидно, что ни детей, ни внуков не оставил после себя…

Рыбак впал в забытье и затих. Еще через час Глэд накрыл навсегда замолкнувшего старика тряпками и, ссутулившись, побрел в другой конец маленькой пещеры копать могилу.

Когда последний камень лег на плотно утрамбованный песок, осиротевший человек замер во мраке и зашептал молитву.

Эти напевы учились не ради заработка или проформы – для обыденных просьб к богам. Эти слова шли от самого сердца, мешая между собой наречия древних языков, подбирая наиболее близкие по смыслу – для выражения заполнившей его скорби. Три разных голоса медленно переплетались в одно целое, вознося просьбу к богам пожалеть души несчастных, отвергнутых людьми и сожранных равнодушным подземельем. И лишь тишина возвращалась ответом одинокому, склоненному во тьме силуэту. Тьма, скрывающая от него нависающие низкие каменные своды и события недавних дней. Ему остались в наследство лишь скудное имущество и яркие образы чужих жизней, приходящие ночами…

Старый ящер с покрытой старческими желтыми пятнами шкурой подслеповато щурился на падающий в окно свет. Сидящий напротив него человек сосредоточенно водил пальцем по маленькой карте, покусывая ус.

– Три Креста, ты ничего не перепутал? Пять дней как орки от вас ушли? Точно?

– Я слишком стар, чтобы чужие слухи собирать. Но на память не жалуюсь. Пять дней ровно. А на следующий день за ними и баламуты подались. Все наши головорезы детишек отправили. Сколько, не скажу, но больше тысячи наберется, это точно.

– Ну и свинью мне твои родственнички подложили, больше тысячи зубастых ящериц будут бродить на границе, а то и того дальше потопают.

– Не позорь меня родством с этими кровожадными негодяями! Я мирный селянин, торгую потихоньку на благо деревни и не желаю иметь ничего общего с теми, кто в степь пошел!