Текст книги "Город на крови"

Комбриг пообещал награды всем отличившимся, первым отметив экипаж танка сержанта Олиференко, вовремя среагировавший на обходной маневр противника. Затем Семеников упомянул командира отделения ПТР замполитрука Сахно, который поджёг немецкий средний танк, и похвалил автоматчиков Павлова и Овсянникова, застреливших по десятку фашистов.

Только после этого, комбриг сообщил, что теперь, согласно приказу, полученному по радиосвязи от командарма Парсегова, бригада начинает отход.

Около восьми вечера 530-й танковый батальон и моторизованный стрелково–пулемётный батальон двинулись к переправе через реку Кшень, которую, согласно приказу командующего 40-й армии, 14-й бригаде теперь предстояло оборонять.

А у Мармыжей ещё продолжался бой 531-го танкового батальона с южной частью 9-й немецкой танковой дивизии – её 33–м полком. Бой начался с того, что, подпустив немецкие танки на 100 метров, батальон, по команде комбата капитана Богатюка, кинжальным огнём уничтожил 13 вражеских танков. При этом в перестрелке были подбиты два «Валентайна» 531-го батальона.

Старший техник–лейтенант Михаил Вакуленко на тягаче сумел под огнём противника быстро вытащить один подбитый танк с поля боя; затем, вытаскивая на буксире второй, он был тяжело ранен осколком и, доставив танк к своим, умер на руках санитаров.

Благодаря тому, что 14-я бригада задержала 9-ю немецкую танковую дивизию у Среднего Расховца и у Мармыжей, к вечеру к переправам у реки Кшень успели пройти части отступавшей 121-й стрелковой дивизии, а также разрозненные подразделения других дивизий 40-й армии и большое количество беженцев. Поэтому комбриг Семенников по радиосвязи отдал приказ на отход и 531-му батальону.

К этому времени поддерживающий батальон бронепоезд «Южноуральский железнодорожник» уже не мог вести бой. Все его орудия и средства ПВО были уничтожены в результате танковых обстрелов и авианалётов. Увезти бронепоезд было нельзя, так как на перепаханной взрывами станции Мармыжи не осталось ни одного целого рельса. Поэтому командир бронепоезда старший лейтенант Орлов и комиссар Горкушенко приняли решение взорвать бронепоезд. Когда его команда присоединилась к колонне 531-го танкового батальона, сапёры заминировали паровоз и все орудийные площадки. И вскоре после того, как колонна 531-го батальона ушла со станции, мощные взрывы превратили бронепоезд в груду искорёженного железа.

Последние несколько километров по дороге от Среднего Расховца до переправы через реку Кшень основным силам 14-го танкового корпуса предстояло пройти в темноте. Теперь его колонны двигались в нескончаемой толпе беженцев, тащивших на себе свой скарб или толкавших перед собой тележки. Вблизи и в отдалении от дороги сияли многочисленные огни пожаров, обозначающих брошенные дома и подожжённые самими селянами поля. Душный запах гари, смешанный с бензиновыми выхлопами, висел в воздухе. Повсюду раздавались крики уставших, испуганных людей, стоны лежащих в повозках раненых, проклятия, обращённые неизвестно к кому.

А на западе по-прежнему не умолкала канонада.

В тот момент, когда едущий на переднем танке колонны 14-й бригады комбриг Семенников увидел впереди в отдалении тускло блестевшую ленту реки, к нему с обочины дороги через толпу беженцев с отчаянной решительностью пробился незнакомый капитан медицинской службы с перевязанной рукой.

–Товарищ полковник, прошу о помощи. Там за рощей какие-то танкисты остановили нашу машину и выгружают раненых, чтобы машину забрать. Прошу разобраться! Это вопиющее безобразие!

И капитан протянул комбригу своё удостоверение.

–Разберёмся, – пробормотал Семенников и крикнул едущему вслед за танком на командирской «Эмке» своему офицеру связи старшему лейтенанту Ананьеву, чтобы тот взял с собой опытного бойца из взвода разведки старшего сержанта Кунгурякова и санитара и помог капитану решить вопрос с машиной для его раненых.

В глазах капитана мелькнуло искреннее огорчение, и он пошёл навстречу людскому потоку к «Эмке», поглаживая забинтованную руку.

Через десять минут в темноте, в той стороне, куда ушла «Эмка» раздалась стрельба. Но Семенников не отдал приказ бойцам выяснить, что там случилось. Ему стало ясно, почему так огорчился «капитан», когда с ним поехал не полковник, а старший лейтенант.

И вдруг возле дороги раздался автомобильный гудок и машина офицера связи, медленно продвинулась через толпу и поехала вслед за танком. Приглядевшись к машине, Семенников понял, почему люди на дороге не возмущались из-за наглых действий водителя. За рулём машины с изрешечённым пулями ветровым стеклом теперь сидел старший сержант Кунгуряков; рядом с ним боком, привалившись к дверце, лежало тело мёртвого старшего лейтенанта Ананьева. Ни санитара, ни «капитана» в машине не было.

До моста через Кшень оставалось не более километра, когда неподалёку раздался громкий протяжный щелчок. Это был взрыв противопехотной мины. Судя по тому, что впереди с обеих сторон дороги были протянуты белые сапёрные ленты, обозначающие границы минных полей, это была советская мина.

Людской поток остановился. Вдоль дороги с фонариками в руках забегали сапёры, покрикивая на людей, отталкивая их от белых лент. Один из сапёров объяснил строгому полковнику–танкисту, что лошадь одной из повозок беженцев чего-то испугалась, выбежала за обочину, порвав лету, и сразу же попала на мину. Теперь лошади конец, а вместе с ней и двум пожилым беженцам.

Затем колонна снова тронулась. Проезжая мимо места взрыва, полковник Семенников всё-таки заставил себя туда посмотреть. В пяти метрах от обочины рядом с изломанной повозкой лежало тело мёртвой лошади с разорванным брюхом. Погибших людей у повозки не было, очевидно их забрали санитары или похоронщики.

–Бригада, подготовиться к переходу через мост! – приказал полковник глухим голосом, и чтобы привести свои чувства в порядок принялся любоваться прекрасной гладью реки, неширокой, но в полной мере собравшей своей поверхностью все отблески расчерченного закатными лучами вечернего неба.

Глава 12. Командовать в реальном бою

Рано утром 29 июня в штаб 40-й армии, расположенный в селе Ефросимовка – в 52 км к востоку от линии фронта, командарму Парсегову был прислан пакет от командира 14-й танковой бригады, в котором содержались захваченные этой ночью штабные документы немецкого 86-го сапёрного батальона. Сведения были очень ценные, и чтобы командарм не сомневался в их достоверности, полковник Семенников приложил к документам отчёт об обстоятельствах их захвата.

В отчёте сообщалось, что мобильный отряд из 10 разведчиков моторизованного стрелково–пулемётного батальона 14-й бригады во главе с младшим политруком Сахно, скрытно продвигаясь на БТ–5 в стороне от дороги, в середине ночи, в районе Среднего Расховца наткнулся на палаточный лагерь немецких сапёров. Боевое охранение было перебито ножами, затем отряд на своём скоростном танке подъехал прямо к дому, где находился штаб батальона. Уничтожив караул автоматным огнём, разведчики ворвались в здание. В течение пяти минут они нашли помещение оперативного отдела и собрали там все документы и карты, затем младший политрук Сахно дал приказ отходить. Отряд смог вырваться из лагеря без потерь, благодаря охватившей немцев панике. Более того, бойцы Ермакова прихватили с собой штабную легковую машину и два мотоцикла. Но на этом история не закончилась. При движении отряда к реке Кшень, он столкнулся на опушке леса с возвращавшейся со стороны мостового перехода разведгруппой противника из 15 человек. Семеро фашистов были застрелены в упор, остальные бежали в лес.

Согласно добытым разведчиками документам, на 29 июня сапёрному батальону была поставлена задача быть в готовности наводить мосты через реку Кшень. То есть немецкое командование рассчитывало, что уже на второй день наступавшим войскам удасться пройти до 35 км. Такое продвижение было возможно, только если на участке прорыва вводились всё новые и новые танковые части. Исходя из этого, полковник Семенников указал на необходимость переброски в помощь 121-й, 160-й и 212-й дивизиям резервов находившихся южнее ещё двух дивизий 40-й армии – 45-й и 62-й, не подвергшихся 28 июля сильному удару.

Однако Парсегов не принял совет командира 14-й танковой бригады, так как не хотел ослаблять фронт и на южном участке. Он был уверен, что у реки Кшень и так удастся задержать противника на три–четыре дня. Этого срока было достаточно, чтобы к 40-й армии подошли подкрепления, которые, наверняка, уже посланы Генеральным штабом. Кроме того, сам Брянский фронт располагал четырьмя танковыми корпусами – 1-м, 4-м, 17-м и 24 и четырьмя отдельными фронтовыми танковыми бригадами – 14-й, 170-й, 115-й, 116-й. Поэтому, несмотря на неблагоприятно складывающуюся обстановку на учаске 40-й армии, Парсегов в разговорах со своими подчинёнными продолжал выражать уверенность в том, что немцы при прорыве скоро исчерпают свои силы.

Генерал-лейтенант артиллерии Парсегов знал, что о каждом его действии Верховному главнокомандующему немедленно становится известно от присутствовавших в штабе Брянского фронта начальника Главного автобронетанкового управления Красной Армии генерал-лейтенанта Федоренко и члена Военного совета ВВС РККА армейского комиссара 2-го ранга Степанова. Из генерального штаба Парсегов был немедленно уведомлен о телефонограмме генерал-лейтенанта Голикова, направленной 28 июня на имя Сталина, в которой Голиков утверждал, что не может добиться от командующего 40-й армией эффективной координации действий обороняющихся частей. Якобы, дивизии 40-й были предоставлены сами себе и никакого общего плана не придерживались. Но несмотря на это Парсегов был уверен, что Сталин по-прежнему ему благоволит.

Микаел Артемьевич Парсегов всегда считал, что верно выбрал профессию. Сын карабахского гончара, он сразу после революции вступил в Красную армию, и с того времени его жизнь была связана с военной службой. Прежде чем стать командармом, он прошёл все этапы военной карьеры, а в 1940 году в ходе Зимней войны с Финляндией, за то, что находившаяся под его командованием артиллерия 7-й армии успешно действовала при прорыве «линия Маннергейма», он был удостоен звания Героя Советского Союза. Однако уже в начале войны с Германией, в 1941 году генерал-лейтенант Парсегов, командуя артиллерией Юго-Западного фронта, неожиданно для себя вдруг стал испытывать трудности в вопросах оперативного планирования. Ранее, на советско–финском фронте, достаточно было обеспечивать знание подчинёнными правил артиллерийской разведки, уничтожения дотов и обхода минных полей – но война с немцами, маневренная, с часто меняющейся обстановкой, да ещё ведущаяся при постоянном количественном и техническом превосходстве противника, требовала от военачальника не только умений, но и особых способностей. Даже артиллерии в этих условиях приходилось, порой, примерять на себя тактику пехоты, участвовать в засадах, обходных маневрах, или двигаться вместе пехотинцами во время атак.

С большим трудом Парсегов смог приноровиться к этой новой, «механизированной» войне. Будучи хорошим специалистом по организации массированного применения артиллерийского огня, он успешно обеспечивал действия войск Юго-Западного фронта. Но когда в марте 1942 года Сталин решил назначить его командующим 40-й армией, Парсегов едва удержался от того, чтобы взять самоотвод. Побеседовав несколько раз с командующим Брянским фронтом Голиковым, побывав на совещаниях штаба фронта, Парсегов понял, что не ухватывает все тонкие ходы управления войсками, понятные другим военачальникам. Тогда он стал попросту домысливать упущенные им на совещаниях посылы, что стало для него удобным способом сохранить самоуважение.

Когда в 14 часов 28 июня во время немецкого авианалёта на Ефросимовку несколько бомб взорвались недалеко от здания штаба 40-й армии, уверенность снова начала Парсегова покидать. Чтобы обезопасить штаб, он приказал немедленно перебазировать его на 17 километров к востоку, в село Быково. Это значительно снизило оперативность получения информации с линии фронта, так как из-за слишком большого расстояния до передовой затруднительно было посылать в дивизии штабных офицеров для изучения ситуации на месте, а нужно было принимал решения на основании сообщений, поступавших от командиров частей по радиосвязи.

Из-за этого запоздал приказ Парсегова об отправке 16-го танкового корпуса к реке Кшень, на участок севернее 14-й танковой бригады. Поэтому вышедшие на рассвете 29 июня к селу Волово бригады 16-го корпуса не имели времени оборудовать свои позиции должным образом, что дало дополнительные преимущества противостоящей корпусу, сравнимой с ним по численности 11-й немецкой танковой дивизии.

Ситуацию для советских войск, обороняющихся у реки Кшень, несколько улучшила непогода – с утра 29 июня шёл сильный ливень, благодаря чему немецкие танки не смогли сходу преодолеть неширокую реку, у которой от дождя раскисли глинистые берега. Также дождь исключил на время авиационную поддержку наступавших немецких частей. В результате, 16-й танковый корпус, 14-я танковая бригада и 119-я отдельная стрелковая бригада сумели, ведя огонь из укрытий, не допустить переправу передовых отрядов противника через реку.

Однако положение сражавшейся южнее 6-я стрелковой дивизии было критическим. На неё наступала мощная 24-я немецкая танковая дивизия, к которой постоянно подходили подкрепления. Командир 6-й дивизии генерал-майор Гришин доложил Парсегову по радиосвязи, что дивизия с трудом обороняется против очень большой группы танков и мотопехоты, прорвавшей через позиции 160 стрелковой дивизии. Но просьбу отправить в поддержку 6-й дивизии 115-ю и 116-ю танковую бригаду Парсегов отклонил, заявив Гришину, что тот попросту паникует. Это очень скоро привело к тяжёлым последствиям и для обороняющихся частей, и лично для командующего 40-й армией.

К полудню дождь закончился, и на позиции советских войск снова налетели немецкие бомбардировщики. Сразу же был накрыт бомбовыми ударами бронепоезд «Бесстрашный», поддерживающий огнём 14-ю танковую бригаду. Одна из бомб разорвалась на зенитной площадке паровозной группы. Осколками был убит кочегар Ляликов, тяжело ранены орудийный мастер Иванов и сержант Верясов. Но команда бронепоезда не снизила интенсивность зенитного огня, и вражеские самолёты были отогнаны.

Также огонь из всех видов оружия вели по самолётам и другие сражавшиеся у Кшени советские части. Особенно удачно действовали зенитчики 119-й стрелковой бригады, сбившие 4 бомбардировщика. И всё же активная авиаподдержка позволила противнику возобновить попытки форсирования реки во второй половине дня, когда берега Кшени просохли на Солнце.

В течение дня в результате боя на широком оборонительном участке 16-го танкового корпуса, его танкисты и артиллеристы, а также расчеты противотанковых ружей его 15-й мотострелковой бригады ценой больших потерь сумели остановить противника, подбив около 40 немецких танков. При этом корпус потерял до 15 % танков, а в его мотострелковой бригаде было выбито половина личного состава.

Также серьёзные потери понесла 14-я танковая бригада, сумевшая снова отбросить противостоящую ей танковую группу противника.

С трудом устояла 119-я бригада, которую атаковала большая группа пехоты, поддерживаемая 10 танками. Здесь немцы попытались применить изуверскую тактику, погнав впереди танков группу женщин и детей – жителей ближайшей деревни. Когда впереди показались советские позиции, группа начала разбегаться. Тогда из танков по людям в упор открыли огонь из пулемётов.

На участке 6-й стрелковой дивизии в середине дня группа из 100 немецких танков 24-й немецкой танковой дивизии прорвала оборону и стремительно двинулась вдоль трассы, ведущей к селу Быково, где теперь находился штаб 40-й армии. По роковой случайности, в это время радиосвязь 6-й дивизии со штабом армии была нарушена, из-за чего там не подозревали о надвигающейся опасности.

В штабе 40-й армии с момента прибытия в Быково из Ефросимовки шла напряжённая работа. Бегали по коридорам здания сотрудники с картами и схемами, звенели сигналы вызовов на аппаратах связи, в помещениях диктовались документы и стучали пишущие машинки, руководители отделов отдавали распоряжения. Но основная работа шла, конечно, в кабинете командующего. Лишь ненадолго прерываясь на сон, Парсегов, его начальник штаба генерал-майор Рогозный и члены Военного совета армии, контролировали с помощью ежечасно обновляемых оперативных карт ситуацию на линии фронта.

Парсегов, несмотря на приходившие с передовой тревожные сообщения, продолжал придерживаться мнения, что немцы, понёсшие 28 июня большие потери, должны были скоро утратить ударную мощь, и что его 40-я армия сумеет не только остановить противника, но и провести успешные контрудары. Поэтому, когда днём 29-го, наконец, прекратился ливший с утра дождь, Парсегов начал время от времени выходить из здания штаба на прогулки, демонстрируя офицерам штаба своё спокойствие. Во время этих прогулок он заводил разговоры с солдатами комендантского взвода, спрашивал их о том, как им служится, что пишут из дома – и одобрительно кивал, когда солдаты говорили, что у них всё хорошо. Если же кто-то вдруг начинал рассказывать о чём-то грустном, командарм просто хлопал солдата по плечу и шёл по улице дальше, бездумно любуясь зеленью деревьев в палисадниках.

Парсегов был добрым человеком и заслуженным командиром – он был глубоко убеждён, что этого было достаточно, чтобы всегда привлекать к себе удачу.

Около 17 часов 29 июня немецкие танки и мотопехота были замечены вблизи западной окраины Быково. Несмотря на внезапность появления противника, стоявшая у села батарея «сорокопяток» сразу же подожгла один из пяти немецких танков передового отряда. Не дожидаясь подкрепления, оставшиеся четыре танка быстро развернулись и понеслись на батарею, стреляя на ходу. За танками на небольшом расстоянии ехали бронетранспортёры с пехотой.

Второй немецкий залп накрыл батарею. Было уничтожего одно орудие вместе с расчётом. Сразу же с позиций побежали несколько новобранцев.

–Стойте! Куда, подлецы? – крикнул им из траншеи их комбат, размахивая пистолетом. Но стрелять вслед паникёрам не стал.

В этот момент немецкий снаряд угодил во второе орудие, которое от удара взлетело на три метра, перевернувшись в воздухе. Но тут же два оставшихся орудия подбили ещё один танк. После этого три немецких танка начали сдавать назад.

Благодаря мужеству артиллеристов, до подхода основных сил немецкой танковой группы бой прекратился, что позволило работникам штаба спешно загрузить машины имуществом и документами и вывести колонну из села на восток. При этом многие оперативные документы были оставлены в штабе.

Бледный от ярости Парсегов всё медлил садиться в свою машину, едва удерживаясь от того, чтобы не броситься на западную окраину села к батарее. Он знал, что едва прикоснувшись к орудию, участвуя в реальном бою, он сразу же обретёт уверенность и спокойствие. Но он отвечал за огромное количество людей и потому понимал, что теперь не имеет право воевать как простой солдат, как бы этого ему не хотелось.

Парсегов уехал из Быково последним, лишь убедившись, что из села выехали грузовики с солдатами и тягачи с двумя уцелевшими орудиями. Проявившие трусость новобранцы, которых за это ждал трибунал, были тоже вывезены из села.

По приказу Парсегова штабная колонна, двигавшаяся на восток к Нижнедевицку, сначала проехала через находившееся вблизи Быково село Гологузовка, где стояла 115-я танковая бригада. В 18:30 Парсегов лично приказал командиру 115-й бригады полковнику Мельникову немедленно контратаковать появившиеся у Быково танки и мотопехоту противника. Приказ был выполнен. Действуя из засад, 115-я, в которой было 48 танков – 8 КВ, 20 Т-34 и 20 Т-60, за несколько часов сумела опрокинуть вдвое превосходящую её танковую группу 24-й немецкой танковой дивизии, которая в этих скоротечных боях лишилась 23 танков.

Штабная колонна 40-й армии благополучно добралась до Нижнедевицка. Теперь штаб 40-й ещё на 30 км отдалился от своих дивизий, продолжавших сражаться у Кшени. В результате, с ними была потеряна даже радиосвязь. Чтобы предотвратить дезорганизацию обороняющихся частей 40-й, управление ими по радиосвязи и через офицеров связи принял штаб Брянского фронта.

В первую очередь, командующий фронтом Голиков приказал восстановить потерянную связь со 116-й танковой бригадой, находившейся в районе Матвеевки. Как выяснилось позже, прямо во время сеанса связи произошёл налёт немецкой авиации, в результате которого комбриг–116 полковник Трубицкий погиб, а радиостанция бригады уничтожена. В Матвеевку из штаба фронта была послана машина с офицером связи. Однако найти бригаду там не удалось, так как принявший на себя командование заместитель командира бригады подполковник Новак, к которому из Гологузовки прибыл офицер из 115-й танковой бригады с просьбой о поддержке, принял решение идти на помощь товарищам.

В ночь с 29 на 30 июня мотострелковая бригада 16 танкового корпуса, оборонявшаяся в районе Нового Посёлка была сбита с позиций и отошла к селу Воловчик. Танковые бригады корпуса продолжали сдерживать противника на соседних участках, но не смогли предотвратить переправу частей противника у Нового Посёлка.

На рассвете 30 июня в селе Платовец, находящемся недалеко к северо-востоку от станции Кшень, в результате массированного авианалёта был разбомблен штаб 14-й танковой бригады. Был убит командир бригады полковник Семенников и заместитель начальника штаба капитан Яковлев; ранены начальник политотдела старший батальонный комиссар Галкин и помкомбриг по технической части майор Кулибабенко. Вступивший в командование бригадой заместитель Семенникова подполковник Стызик, уже знавший о том, что немцы захватили плацдарм у посёлка Новый, отдал приказ батальонам продолжать держать оборону, чтобы не обвалить фронт.

Но затем из штаба фронта Стызик получит приказ об отходе. Бригаде предписывалось отступить к железнодорожному узлу Касторное и поддержать укрепившуюся в этом районе 284-ю стрелковую дивизию.

Прикрыв отход 14-й бригады, бронепоезд «Бесстрашный», получивший много повреждений, но ещё боеспособный, двинулся к Воронежу.

Глава 13. Слово Сталина

В советском Генеральном штабе с тревогой следили за тем, как развивалась ситуация в полосе Брянского фронта. 13 армия, 28 июня первой начавшая отступление, 29-го сумела закрепиться на новом рубеже и не пустила противника к важному транспортному узлу Ливны. Но южнее, дивизии немецкой 4-й танковой армии прорвались за реку Тим и начали продвижение на восток. Рядом, с небольшим отставанием двигались войска левого фланга 2-й Венгерской армии, которых поддерживали моторизованная и пехотная немецкие дивизии. Войска противника теперь наступали расходящимся углом: на восток – в направлении на Воронеж, и на юго-восток – на Старый Оскол.

Находящиеся на участке прорыва удара части советской 40-й армии понесли большие потери в людях и технике и почти потеряли боеспособность. Остатки 6-й и 121-й стрелковых дивизий и 111-й стрелковой бригады отходили в направлении Воронежа; находящиеся в полном беспорядке части 160-й стрелковой дивизия двигались на юго-восток к переправе через Дон у Коротояка; 212-я стрелковая дивизия, ведя упорные арьергардные бои с венгерскими частями, продолжала медленно отходить в сторону Старого Оскола. В результате, находившиеся южнее участка прорыва левофланговые стрелковые дивизии 40-й армии – 45-я и 62-я, остававшиеся на прежних позициях, находились под угрозой скорого окружения, причём не только с севера, но и юга, так как, согласно плану «Блау», известному советскому командованию, скоро на участке Юго-Западного фронта должно было начаться наступление немецкой 6-й армии – в направлении Сталинграда.

29 июня обстановка на Брянском фронте продолжала ухудшаться. К исходу дня немецкие войска, к которым непрерывно подходили всё новые и новые резервы, форсировали реку Кшень и продвинулись до 40 км в направлении Воронежа, а 2-я Венгерская армия ускорила движение на Старый Оскол.

Остановить противника нужно было немедленно. По мнению Верховного Главнокомандующего Сталина, войск и танков для этого у Брянского фронта было достаточно. Нужно было лишь собрать их в единую группировку – в первую очередь, танковые корпуса, которые пока были разбросаны по всему участку фронта в качестве подвижных резервов. Кроме 16-го танкового корпуса, уже втянутого в бои у реки Кшень, и 1-го такового корпуса, который поддерживал 13-ю армию у Ливен, в подчинении Брянского фронта находились 4-й, 17-й и 24-й танковые корпуса.

Генеральный штаб уже отправил Брянскому фронту из своего резерва серьёзные подкрепления. Из них 284-я стрелковая дивизия заняла оборону у железнодорожного узла Касторное – в оперативной близости от Воронежа, а эшелоны 18-го танкового корпуса должны были подойти к городу 3 июля. Более того, в районе Ельца, где находился штаб фронта, начала сосредотачиваться 5-я танковая армия, которую Генштаб срочно начал готовить для действий против 48-го немецкого танкового корпуса.

Правда, по итогам первых двух дней боёв, Сталина крайне обеспокоило откровенно слабое управление действиями 40-й армии со стороны командарма Парсегова. Да и к командующему фронтом Голикову были вопросы. Ведь не Генеральный же штаб был виноват в том, что дивизии Брянского фронта, находившиеся на самых опасных участках обороны, имели плотность артиллерийской поддержки на уровне всего 4–7 орудий и минометов на 1 км – хотя в распоряжении Голикова имелись артиллерийские противотанковые резервы: один артполк – в 13-й армии и два артполка – в 40-й армии. Слабым было и зенитное прикрытие дивизий на участке немецкого прорыва, так как по недосмотру командования фронта, непропорционально много зенитных частей использовались для прикрытия тыловых объектов.

В ночь с 29 на 30 июня, по указанию Сталина, начальник Генерального штаба генерал-полковник Василевский направил командующему Голикову предписание: до утра 30 июня создать оперативную группу в составе 4-го, 17-го и 24-го танковых корпусов и 115-й и 116-й отдельных танковых бригад. Оперативную группу было приказано отдать под командование находившемуся в штабе Брянского фронта начальнику Главного автобронетанкового управления Красной Армии генерал-лейтенанту Федоренко. К утру 30 июня группа Федоренко должна была сосредоточиться в районе Горшечного – южнее важнейшего транспортного узла Касторное, и днём начать контрнаступление навстречу немецкому 48-му танковому корпусу.

По общей численности группа Федоренко превосходила противостоящий ей 48-й немецкий танковый корпус. И хотя значительную её часть составляли лёгкие танки, а большинство экипажей были необстрелянными новичками, преимущество в количестве танков было значимым фактором предстоящей операции.

В середине ночи в кабинет Сталина, который ещё не ложился спать, вошёл народный комиссар внутренних дел Берия и передал ему выдержки из полученных по телефону трёх докладов сотрудников НКВД, находящихся при штабе Брянского фронта.

В первом докладе сообщалось, что, получив предписание Генштаба, командующий Голиков в разговоре с подчинёнными дал понять, что он не считает тактически верным содержащееся указание о проведении именно встречного контрнаступления, несмотря на то, что оно позволяло остановить врага на значительном расстоянии от Горшечного и Касторного. Вместо этого Голиков считал возможным пожертвовать ещё некоторыми территориями на подступах к Воронежу, чтобы нанести по противнику более ощутимый удар – во фланг.

Во втором докладе повторялись известные уже Сталину сведения о явных недоработках командующего 40-й армией Парсегова при организации обороны на участке немецкого прорыва.

Третий доклад содержал сообщения, касающиеся трудностей, которые возникли при организации сбора корпусов в район Горшечного. Оказалось, что из-за отсутствия в большинстве танковых частей средств радиосвязи приказы о создании группы Федоренко начали доставлять на самолётах У-2.

4-й танковый корпус генерал-лейтенанта Мишулина получил приказ лишь благодаря внимательности и хладнокровию офицера штаба фронта майора Ермакова. Летчик уже начал сажать самолёт в поле у села, где должен был находиться штаб корпуса, но Ермаков сумел разглядеть впереди немецкие танки и заставил лётчика быстро поднять самолёт. У-2 был обстрелян, но ушёл без повреждений, а вскоре, кружа по району, лётчик заметил на северо-востоке большое количество световых точек. Когда самолёт снизился там, оказалось что это светят фары советских танков.

–Офицера нужно наградить! – сказал Сталин. – Если бы не он, немцы бы в какой-то степени взяли у нас реванш за случай с самолётом, который вёз план «Блау».

–Это так, товарищ Сталин, – глаза Берии под очками хитро прищурились. – Интересно, что и в той, и в этой истории показал себя один и тот же человек. Майор Ермаков. Это он командовал группой, захватившей план «Блау».

–Ах да, припоминаю.

–Ходатайство полковника Корнева о присвоении Ермакову звания Героя Советского Союза я пока не подписал. Ну… могло быть и так, что информация, добытая им, специально подсунута нам немцами.

Сталин резко махнул рукой.

–Знаю, как ты думаешь! Но враг ведь пошёл в наступление именно 28 июня. А благодаря этому офицеру мы получили целую неделю на укрепление обороны. Ходатайство подписать сегодня же! Звезду Героя отправишь с почтовым самолётом в штаб Брянского фронта. Обойдёмся без торжественно вручения из рук Калинина – пусть герой порадуется побыстрее!

На рассвете Сталину позвонил Василевский и доложил, что группа Федоренко будет готова наступать, как запланировано – днём 30 июня. Штаб группы организован на станции Касторное – в 77 км от Воронежа. Сталин в ответ подчеркнул, что 30 июня должно стать своеобразным «моментом истины» и для руководства Брянского фронта, и для генерал-лейтенанта Федоренко. Затем Верховный потребовал от Василевского, чтобы тот ещё раз, в категорической форме приказал Голикову обеспечить всю необходимую поддержку Федоренко в нанесении контрудара.

–И главное! – Сталин повысил голос. – Федоренко должен действовать, добиваясь максимального результата, используя танки не для перестрелок с противником, а для того, чтобы отбросить врага как можно дальше с занятых территорий! Ответственность за этот результат возлагается персонально и на Федоренко, и на Голикова!

Василевский внимательно выслушал слова Верховного, подождал секунду, чтобы убедиться, что вводная высказана полностью, и только после этого доложил: