Текст книги "Город на крови"

Группа фронтовой разведки Брянского фронта в количестве 6 человек была отправлена в этот район, чтобы проверить информацию об усилении венгерскими частями немецких войск, находящихся на линии фронта. Было известно, что к началу весты 1942 года в оккупированных немцами районах СССР, в основном на южной Украине находилось большое количество войск их союзников: 8-я итальянская армия, 6-я румынская армия, хорватские и словацкие части. А в апреле, вместо разбитой в ноябре 1941 года венгерской армии, на территорию СССР была введена из Венгрии новая армия, более многочисленная и лучше вооружённая. Войска союзных немцам стран теперь, как правило, выполняли полицейские функции в немецком тылу. Однако по поводу 2-й Венгерской армии у советского командования появилась информация о том, что она начала выдвигаться к линии фронта – на участке советской 40-й армии.

Командиром разведгруппы был назначен капитан Ермаков, так как он знал венгерский язык – выучил его до войны, вместе с немецким, во время учёбы на филологическом факультете Московского Государственного университета. Когда в июле 1941 года журналиста Ермакова мобилизовали и направили в школу разведки, её начальник спросил у него, почему он выбрал именно венгерский язык. Ермаков честно ответил, что им двигало любопытство, так как где-то он вычитал, что венгерский считается третьим по трудности языком в мире – после китайского и русского.

За весь прошедший период войны венгерский язык Ермакову ему не понадобился; в разведывательных рейдах по тылам противника ему помогало лишь хорошее знание немецкого. Поэтому, это новое задание пришлось Ермакову по душе.

В ночь на 18 июня 1942 года их выбросили с парашютами в тыл немцам, в лесной район к западу от райцентра Волчанск. Все разведчики Ермакова были в полевой форме венгерских пехотинцев; вооружены они были немецкими автоматами МП–38. Их командир был одет в форму венгерского майора; автомата он с собой не взял – только немецкий пистолет «Вальтер» в кобуре.

Это была уже шестая группа Ермакова. Предыдущие истаивали после второго–третьего задания, которые у фронтовых разведчиков чаще всего бывали сверхсложными. Ермаков и сам не знал, почему он, не самый умелый боец, каждый раз возвращался из разведки целым и невредимым, а его люди, сильные, хладнокровные, хорошо подготовленные один за другим натыкались на пули, подрывались на минах, погибали от удара штыком в рукопашных схватках. Порой, его за везение называли счастливчиком, что очень злило капитана, так как он всегда болезненно переживал гибель товарищей.

После разговора с мудрой Софьей Павловной, матерью Эльзы, лучшей девушки на свете, Ермаков как будто понял, что за удача его берегла. Он, действительно, как-то умел слышать ритм войны, сердцем чувствовал его каждую секунду, каждое мгновение, предвидя направленный в него удар; знал наперёд, где его должна была ждать опасность.

Пятеро его новых товарищей нравились ему, казались вполне опытными, надёжными, понимающими все писаные и неписаные правила разведки. Ходили они тихо, мгновенно реагировали на шум, оружие держали в руках так, чтобы в любой момент применить его в случае необходимости. Здоровяки Степан и Серго; красавец Иннокентий, подвижный как хорь; радист Павлик; улыбчивый Клим, мастер спорта по боксу – они были отличной командой. Ермаков очень надеялся, что его новое задание, которое не казалось слишком уж сложный, для каждого из них окончится благополучно.

Войска у Рубежного шли, шли и шли. Советские самолёты здесь не появлялись, и потому ничто не прерывало ровное движение солдат, одетых в венгерскую форму, артиллерийских тягачей с разнокалиберными орудиями и групп танков, маленьких даже по сравнению с советскими лёгкими танками Т-60.

По мере того, как Ермаков в бинокль наблюдал за солдатами Хорти, он убедился, что они ведут себя на марше не как немцы. Те всегда держались уверенно, почти деловито; даже когда солдаты Вермахта пересмеивались, или пели песни, было видно, что на чужой для них территории они просто делали свою работу, словно подёнщики, идущие на сельскохозяйственные работы. Лишь немцы–эсэсовцы, как правило, имели строгий, надменный вид, держались горделиво, как хозяева. Большинство же венгров, хотя и старались выглядеть уверенно, смотрели на окружающие их чужие поля, леса, дома с плохо скрываемой опаской или с заметным удивлением.

Ермаков отметил для себя, как заметно оживлялись некоторые венгры в те моменты, когда они слышали расстрельные залпы, раздающиеся с территории завода, находящегося на краю Рубежного. То, что это были именно расстрелы, и венграм, и Ермакову было ясно по поведению немцев зенитного поста у дороги, которые на выстрелы никак не реагировали.

Рубежное, как и Волчанск, немцы захватили недавно, 10 июня, и видимо, всё ещё занимались выявлением там коммунистов, комсомольцев и евреев. Может быть, там расстреливали и пленных.

За день 18 июня и в течение ночи на 19-е, мимо Рубежного прошло около трёх бригад 2-й Венгерской армии. А в середине дня 19 июня пехотных частей на дороге стало заметно меньше – теперь там, в основном, двигались гужевые обозы и отдельные грузовые машины. Всё это означало, что к передовой, к участку обороны 40-й армии Брянского фронта проследовал только один из трёх венгерских корпусов, по поводу каждого из которых было известно, что в его составе только две неполные пехотные бригады, гордо именуемые дивизиями.

Где теперь находились ещё два корпуса 2-й Венгерской армии было непонятно. Они могли двигаться к передовой с отставанием, или, возможно, командование направило их к каким-нибудь другим участкам фронта.

Ситуация требовала, чтобы разведчики взяли на дороге «языка». Эту часть разведрейдов Ермаков не любил. «Языков», даже самых откровенных, разведчикам после допросов приходилось ликвидировать, чтобы затем группе можно было тихо уйти.

В три часа дня Ермаков и Клим спокойно вышли к дороге в стороне от их недавней наблюдательной позиции. Здесь до леса было всего около пятидесяти метров.

Управлявшие возами солдаты равнодушно смотрели на стоявших под дождём майора и рядового. Честь майору, правда, они отдавали.

Напустив на лицо раздражённую мину, кутаясь в венгерскую камуфлированную плащ-накидку, Ермаков оглядывал проезжавшие мимо машины, выбирая нужную. Проверок в случае появления армейских жандармов он не боялся – документы у него и у Клима были вполне надёжные, да и в своём знании венгерского он был уверен. Более того, находясь теперь среди многочисленных врагов, которые мгновенно убили бы его, узнай, кто он на самом деле, Ермаков испытывал не очень правильное для разведчика чувство азарта, возбуждения игрой на грани.

Лицо Клима было равнодушно, как и положено опытному солдату, однако, Ермаков был уверен, что это спокойствие даётся парню нелегко.

Снова со стороны дальней окраины Рубежного донёсся залп, почти слившись с грозовым раскатом. Не сдержавшись, Клим едва слышно матерно выругался и зло тряхнул автоматом. Заметив, что солдат, управлявший ближайшей телегой, покосился на него, Ермаков тут же с довольной улыбкой обернулся к Климу и небрежно махнул рукой в направлении завода.

–Ты лучше стой и молчи! – сказал он ему. – Нервничать будешь потом.

–Я понял. Извини, командир! – ответил Ким и растянул бледные губы в улыбке.

Вдалеке над лесом прогрохотал гром.

–Хорошо хоть в дождь их самолёты над головой не носятся! Да, господин майор? – по-немецки сказал Клим.

–Дождик – это хорошо! И диверсантам в лесу в дождь тяжелее.

В этот момент, Ермаков увидел, то, чего ждал. Вдалеке среди обозных повозок показался маленький итальянский грузовичок SPA SL39, в кабине которого рядом с водителем сидел офицер. Такие грузовички Венгрия в больших количествах закупала у Италии для использования в войсках.

Когда до машины оставалось два метра, майор сердито махнул её водителю рукой. Машина остановилась, из неё выскочил молодой пехотный лейтенант в высокой пилотке и отдал честь, вытянувшись в струнку.

Водитель остался сидеть в кабине. Судя по чёрно-зелёному султану его кепи, металлической горжетке – полумесяцу с гербом Венгрии и двум маленьким белым шестиугольным звёздочкам на красных петлицах, это был капрал военной полиции. На груди капрала висели на треугольных планках два венгерских наградных знака времён 1-й Мировой войны: наградной крест «За нахождение на фронте и непосредственное участие в боевых действиях» и медаль «За храбрость».

–Я – офицер связи штаба армии! – отчеканил майор, гневно косясь на Клима. – Но мой водитель вгонит меня в гроб! Мне нужна помощь, лейтенант. У меня красивая машина – немецкий «Опель», и этот олух уверил меня, что для скорости можно и в дождь по опушке леса колонны объехать!

–Завязли? – спросил лейтенант, с уважением глядя на штабной аксельбант, выглядывающий из-под края плащ-накидки майора.

–Засели там, как гуляш в ж…! Нужно вытянуть мою машину на буксире. Если, конечно, ваша потянет «Опель».

Почему-то Ермакову вдруг до тошноты в груди захотелось, чтобы офицерик назвал причину, по которой они с капралом не смогут оказать требуемую помощь. Но лейтенант с готовностью уступил майору место к кабине и, поманив «немца» пальцем, полез в укрытый брезентом кузов.

–Туда, капрал! – приказал Ермаков водителю, показывая на опушку леса.

Машина, немного повозившись, повернула, тяжело съехала с дороги и, перекатываясь через луговые бугорки, двинулась к лесу.

–Хорошие медали, капрал! – сказал Ермаков. – А у меня пока только офицерский знак.

–Тоже красиво, – без улыбки ответил капрал.

Кажется, он хотел ещё что-то сказать, но промолчал.

Вскоре машина въехала в дубовый бор. Она продавилась через мокрые кусты в ту сторону, куда указывал майор и встала.

–Дальше не едем, – спокойно сказал Ермаков, поднимая к виску водителя пистолет. – Выходи!

Тот, кажется, ничуть не испугался. Понимающе кивнув, капрал вышел из кабины, оставив там свой карабин, и встал возле машины под дулами вышедших из-за деревьев разведчиков. В этот момент в кузове началась какая-то возня, кто-то гневно вскрикнул, и тут же голос надломился.

Тяжело дыша, из кузова выбрался Клим.

–Как рысь на меня прыгнул! Я не ожидал. Худой, а такая хватка. Простите, командир, нет у нас языка!

И бросил на землю окровавленный нож.

Ермаков перевёл взгляд на капрала. Тот по-прежнему был невозмутим. Его взгляд был теперь направлен мимо людей, скользил по листьям ближайшего дуба, на которых играли проникающие через густые кроны многочисленные солнечные лучики.

–Забавный дядька! – сказал радист Павлик. – Что будем с ним делать, капитан?

–Имя, фамилия, часть! Быстро! – приказал Ермаков капралу по-венгерски.

Тот глянул на него исподлобья и чётко ответил по-русски:

–Капрал Ласло Таваши. Венгерская военная жандармерия. Денщик подполковника графа Ференца Сабо. Приписан к 7-й Венгерской пехотной дивизии 3-го армейского корпуса. А лейтенант – взводный из 35-го полка. Когда я по делам графа разъезжаю, он всегда посылает со мной младшего офицера. Я ведь всего лишь капрал.

–Знаешь язык противника? – Ермаков одобрительно кивнул капралу.

–На той войне выучил. Мы с графом тогда на русском фронте служили, тоже по жандармской линии. С пленными часто разговаривать приходилось.

–Ответишь нам на несколько вопросов, капрал?

–Отвечу. Почему нет?

Через час трофейная машина, с трудом вместившая в себя семь человек, с Климом в роли водителя, была отведена вглубь леса, на пять километров от дороги. Степан и Серго по приказу командира, сразу же ушли в разные стороны, в дозор. Клим выгрузил из кузова десять ящиков с бутылками и какими-то итальянскими консервами, потом снял с борта грузовичка закреплённую на нём лопату и в стороне принялся копать могилу для лейтенанта. Павлик начал настраивать рацию. А Иннокентий снял с пленного ремень с патронной сумкой, быстро обыскал его, усадил на пенёк и встал рядом с автоматом в руке.

В карманах капрала оказались военная книжка, карандаш, транспортная и складская накладные и перочинный ножик.

–Что за вино? – спросил Ермаков, усаживаясь напротив пленного на кочку.

–токайское. В Харьков из имения графу прислали. А итальянскую ветчину я заодно получил там, на складе, по сертификату хозяина.

–Подполковника?

–Да. Я из крестьян имения Сабо, с Ференцем в денщиках с 1914 года, когда ещё старый граф был жив. Ференц из имения лейтенантом кавалерии за приключениями на русский фронт отправился и меня с собой взял. Он всегда был слабоват, а у меня кулак тяжёлый, со мной на войне поспокойнее.

–Ты, видно, хозяина своего не слишком любишь.

–За что мне его любить? Злой он к людям и меня за человека не считает. Хотя служу я ему честно – на той войне он без меня, пожалуй бы, не выжил.

–А на этой?

Чёрные глаза капрала чуть прищурились, словно он сдерживал улыбку.

–Ференц уже знает, что на войне небезопасно. Хотя за идею великой Венгрии он горой. Он уже сам граф и в 41-м году нашёл себе должность в Будапеште. Но теперь Хорти всех подряд во 2-ю армию направляет. Так мы с графом снова на войне и оказались.

Да, этот пленный был даже более интересен разведчикам, чем сопровождавший его лейтенант. Неглупый денщик, а на самом деле, личный слуга влиятельного подполковника жандармерии, не мог не быть в курсе всех его дел и, наверняка, при нём граф не боялся вести самые секретные разговоры. Но чем дольше длился этот разговор, тем мрачнее Ермаков становился. Венгерский капрал, спокойный, разумный, вызывал симпатию, но это не могло спасти ему жизнь. Причём, и сам он это, видимо, хорошо понимал.

Прервав допрос, Ермаков направился к Климу, который уже заканчивал свою работу. Тело лейтенанта же было почти полностью прикрыто землёй, лишь пергаментное лицо и одна рука были ещё видны.

–Дурное дело, – сказал Клим командиру. – Мальчишка ещё. Не повезло ему.

–Нам всем с этой войной не повезло!

Ермаков прошёл дальше, остановился на небольшой полянке между тремя дубами и поднял лицо под дождь. В этом месте шум дождя немного усиливался, к нему добавлялся резковатое шуршание дубовых крон, удары капель по лужам, натёкшим меж древесных корней и ещё похожие на вздохи странноватые звуки колышущегося под дождём дерна, сквозь который то там, то здесь восходили продавливающиеся из глубин земли воздушные сгустки. Время от времени к этому шуму добавлялись птичьи вскрики.

Ермакову вдруг показалось, что человек словно бы лишний здесь, в этом природном царстве. Однако война тут же напомнила о себе. Где-то вдалеке раздался короткий жёсткий звук, похожий на удар металла о металл.

–Ладно! – пробормотал Ермаков. – Не в первый раз.

Услышав странное шуршание за стволом дуба, он обошёл дерево и остановился, восхищённый открывшейся ему картиной. На сухом участке ствола, куда через дубовую крону не проникали дождевые капли, сидело несколько десятков бабочек, образуя чудесный многоцветный узор. В основном здесь были бабочки «Павлиний глаз», но среди них, раскинув чёрные крылья с жёлтыми полосками, расположились и аристократы «Адмиралы». Украшенный бабочками участок непрерывно менял расцветку, так как они всё время шевелили крылышками и передвигались с места на место. Это был маленький праздник жизни, откровение природы, красивее которого в лесу ничего быть не могло.

Когда Ермаков вернулся к машине, пленный всё также сидел на пеньке, опустив руки к земле, лицо его было спокойным, задумчивым. Он снова начал охотно отвечать на вопросы командира разведчиков, и, хотя временами Ермакову казалось, что думает этот венгр совсем о другом, ответы пленного были чёткими, исчерпывающими.

Что он знает о частях 2-й Венгерской армии, которые были направлены от Харькова в направлении Волчанска? Подполковник сетовал, что к фронту пока идёт только 3-й венгерский корпус, а два других командующий армией генерал-лейтенант Густав Яни приказал пока остановить, так как из-за дурной организации движения колонн и неопытности командиров многие части отстали, повозки и машины поломались, а большое количество солдат попали в лазареты из-за мозолей и больных животов. По мнению подполковника, 4-й армейский корпус мог подойти к передовой лишь к концу июня, а 7-й, видимо, остался в тылу надолго – подполковник сильно ругался, поминая его. Какие части 3-го корпуса прошли к фронту? 22, 52-й пехотные полки 6-й дивизии, 4-й и 35-й пехотные полки 7-й дивизии и 17, 47-й пехотные полки 9-й дивизии. 1-я венгерская бронетанковая дивизия? Артиллерийские полки тоже уже прошли к фронту, ну и некоторые части венгерской 1-й бронетанковой дивизии. Венгерские танки? Все знают, что они ни в какое сравнение не идут с немецкими танками. Венгерская броня как ореховая скорлупа, потому пехотинцам в венгерской армии быть безопаснее, а танкисты там – настоящие смертники.

Еще через полчаса, когда после осмотра окрестностей к машине вернулись Степан и Серго вопросы Ермакова подошли к концу. Прочитав полученный от командира текст сообщения, Павлик просиял и склонился к рации. Задание было выполнено; теперь группа могла, наконец, двигаться на север, чтобы там выйти к заранее согласованному с разведотделом месту перехода линии фронта.

–Собираемся, командир? – спросил Серго, косясь на пленного.

–Да, скоро.

Ермаков вынул из валявшегося на земле винного ящика бутылку Токайского, а из другого – банку ветчины. Вложив бутылку в руку венгра, он принялся быстро открывать ножом консервную банку.

Капрал банку бросил на землю, а Токайское взял.

–Лучше мне теперь не есть, – спокойно пояснил он Ермакову. – Но хозяйское вино попробую. Теперь можно, чего уж!

Он ловким ударом о донышко выбил пробку, поднял бутылку к глазам, удовлетворённо крякнул и отхлебнул большой глоток.

–Хорошо! – сказал он. – Семьи я так и не нажил. Хоть вину ещё порадуюсь.

Бутылка вскоре опустела. Повинуясь взгляду командира, подошёл Степан и принялся вязать руки пленного.

–Пойдем, что ли! – сказал Степан, поднимая капрала на ноги.

Но в этот момент вдруг ойкнул Павлик, закончивший расшифровывать полученный из Центра ответ на посланное только что сообщение. В лице радиста, протягивающего командиру бумажку с текстом, не было ни кровинки.

Незадолго до этого, около четырёх часов дня 19 июня произошло событие, вызвавшее затем настоящую панику в немецком генеральном штабе. В районе Волчанска потерпел крушение вылетевший с харьковского аэродрома в расположение штаба 23-й немецкой танковой дивизии лёгкий самолёт «Физелер Шторьх», в котором находился начальник оперативного отдела штаба 23-й дивизии майор Райхель. Управлял самолётом обер-лейтенант Дехант. Это был опытный пилот, поэтому Райхель смог договориться с аэродромными службами дать ему разрешение на взлёт, несмотря на моросящий дождь. Но когда самолёт был примерно в 60 км к северо-западу от Харькова, уже недалеко от Волчанска, где располагался штаб дивизии, дождь вдруг резко усилился, а всё пространство над лесом накрыл плотный туман. Вскоре радиосвязь с самолётом Деханта прервалась.

Артиллерийские наблюдатели находящейся на переднем крае немецкой 336-й пехотной дивизии заметили над лесом к юго-западу от Волчанска резко снижавшийся самолёт, но «Физелер Шторьх» это, или нет, было непонятно.

Нервную реакцию в генштабе вызвало то, что у майора Райхеля был с собой портфель с полученным им в Харькове пакетом для штаба 23-й дивизии – от начальника оперативного отдела штаба 40-го танкового корпуса подполковника Гессе. Плотный конверт со знаком высшей степени секретности содержал план действий корпуса в рамках операции «Блау-1», а также графики и направления предстоящего движения частей, начиная с 28 июня, обозначенного в этих документах, как день начала генерального наступления. В пакете находился и приказ командира 40-го танкового корпуса генерала танковых войск Штумме о приведении частей в готовность к наступлению.

Сообщение, переданное из Центра группе Ермакова, было, явно, составлено впопыхах, так как, вопреки правилам формулирования текстов для разведгрупп, оно содержало фразу о «небывалом гвалте» в немецком радиоэфире по поводу аварийной посадки в лес на юго-западе от Волчанска самолёта немецкой штабной связи. Разведгруппе предписывалось отыскать этот самолёт и любой ценой захватить находящиеся там документы. Затем группа должна была выйти на связь, и к ней по указанным разведчиками координатам немедленно будут посланы самолёты У-2.

Один У-2 мог взять лишь одного пассажира. Сколько самолётов должны были прилететь за разведгруппой, не сообщалось. Но судя по фразе «любой ценой», в Центре не рассчитывали, что в этой операции уцелеют все члены группы.

Прочитав вслух сообщение, Ермаков обвёл взглядом стоявших перед ним товарищей. Но никто из них, даже всё ещё бледный радист, не выказал ни сомнений, ни, тем более, страха.

–Не знаю, что там за пакет, но я никогда не слышал, чтобы немцы из-за упавшего самолёта так волновались, – сказал Ермаков. – Видно, там действительно, очень важные документы.

–Я, кажется, слышал недавно, какой-то гулкий шум, во время дозора, – сказал Серго. – По звуку – километрах в шести–семи. Наверное, это был упавший самолёт.

–Значит, двинем туда, – тут же решил Ермаков. – Поедем на этой машине – как раз пригодилась. Лес здесь – дубовый, через него можно проехать.

–А, если там уже немцы или венгры? – спросил Павлик.

–Значить, хана им всем! – зло произнёс Клим. – Лишь бы эти, из самолёта не решили сами до своих добираться. Через лес недалеко.

–Не должны, – возразил Ермаков. – По правилам, секретчики, в случае аварии, ранены они или нет, должны оставаться возле самолёта. Так их легче найти поисковым группам.

–Вот мы их и найдём! – сказал Степан.

Лицо его приняло азартное выражение, что немедленно вызвало улыбки разведчиков.

–На нас венгерская форма – сможем подойти поближе, – вставил слово и Иннокентий. – А в ближнем бою нам легче.

Ермаков коротко кивнул, и разведчики, расценив это как команду, пошли к машине. На связанного капрала, которого Степан усадил спиной к дереву, никто даже не посмотрел. Все понимали, что раз командир никому не приказал заняться пленным, он решит всё сам.

–Когда я скажу, падай на бок! – сказал Ермаков, склоняясь над капралом. – Повезло тебе, брат. Теперь не страшно, если о нас расскажешь. Пока до своих доберёшься, о нас и так уже вся округа знать будет.

–Спасибо, русский! – прошептал удивлённый капрал. – Бывают такие чудеса.

Ермаков заслонил венгра от взглядов сидевших в машине бойцов, резко провёл ножом перед его лицом. Капрал упал на бок и закрыл глаза.

То, что происходило с ними в последующие полтора часа запомнилось Ермакову плохо, потому что с того момента, как Клим снова повёл машину через лес, Ермаков, как это бывало у него всегда в минуту реальной опасности, вдруг стал воспринимать окружающее лишь как набор связанных между собой задач.

Когда через полчаса движения вглубь леса, Ермаков вдруг почувствовал в воздухе горелый запах, он немедленно отдал группе приказ приготовиться к штурмовым действиям. Но возле небольшого самолёта, упёршегося носом в край заросшей кустарником прогалины, не было поисковой группы противника. А люди, летевшие в самолёте, никуда не ушли – один, укрывшись от дождя лётной кожаной курткой, стоял у самолёта, второй сидел в кабине на пассажирском сиденье за креслом лётчика.

Немцы радостно замахали руками, увидев венгерских союзников в выехавшей из леса машине. Обер-лейтенант люфтваффе пошёл навстречу вышедшему из машины Ермакову.

–Идентификация! – неожиданно для Ермакова произнёс лётчик. – Позывные майора Райхеля!

–Не знаем никаких позывных! – с обидой проговорил Ермаков по-немецки с венгерским акцентом. – Мы из Рубежного. У меня приказ командира 7-й венгерской пехотной дивизии проверить, что случилось с упавшим самолётом.

–У нас свои правила, господин майор. Согласно инструкции обращения со сверхсекретными документами, офицер, их перевозящий, может общаться только с лицом, которому сообщён идентификационный пароль.

Ермаков непонимающе уставился на люк самолёта.

–И что нам тогда делать?

–Прошу сообщить о нас в ваш штаб. Наверняка там уже знают, где находятся немецкие поисковые группы, которым сообщён пароль. А вашим людям прикажите взять самолёт под охрану.

Вдалеке явственно послышался шум нескольких моторов.

–Ну вот, ваша помощь нам, видимо, не понадобится, – сказал лётчик.

Ермаков с сожалением пожал плечами и кивнул Климу.

Коротким точным ударом тот всадил нож в грудь обер-лейтенанта и сразу же бросился к самолёту. Пилот, на лице которого застыло удивлённое выражение, упал вперёд, прямо на Ермакова, которому пришлось отшагнуть в сторону.

В этот момент из кабины самолёта раздалась автоматная очередь. Клим охнул и осел на землю. Позади Ермакова кто-то зло вскрикнул, но тот даже не оглянулся. Одну за другой он всаживал пистолетные пули в кабину. Раненый в руку немец выронил автомат, но тут же в другой его руке появилась граната на длинной рукояти.

–Огонь по кабине! Он сейчас уничтожит документы! – закричал Ермаков, пистолет которого был пуст.

Офицер уже срывал кольцо с конца деревянной рукояти, что-то бессвязно крича разведчикам через разбитое окошко самолёта. Но он не успел. Сразу десяток автоматных пуль впились в кабину, не менее половины из них ударился в немца.

В лесу протяжно завыла сирена. Ермаков вспрыгнул на подножку кабины и выхватил портфель из-под локтя мёртвого немца. Портфель оказался заперт и опечатан – это означало, что документы из него никто не вынимал.

Затем разведчики подошли к мёртвому Климу. По тому, как четверо бойцов Ермакова смотрели на погибшего товарища, было ясно, что они уже не слишком надеются уцелеть.

–Немец попал в мотор нашей машины, – сказал Павлик. – Теперь мы не сможем быстро добраться до западного края леса. А только там нет немецких постов ПВО.

–Значит, придётся обойтись без самолёта, – бросил Степан. – Так, командир?

–Нет.

Ермаков закрыл ладонью глаза Клима, потом взял его автомат, вынул у него из подсумка запасные магазины.

–«Любой ценой»! – напомнил он. – Теперь мы идём к той опушке, откуда вели наблюдение за дорогой. Туда и вызовем У-2.

–В километре от того места, у дороги пост ПВО, – напомнил Иннокентий. – Авиазвено из-за зенитного огня не прорвётся.

–Мы должны уничтожить этот пост! Если приземлиться хоть один самолёт и увезёт пакет, нам и по земле уйти будет легче. Тогда целую дивизию за нами в погоню не пошлют.

Разведчики переглянулись.

–Всё понятно, – за всех сказал Степан. – Приказывай, командир!

Они поспешили покинуть поляну и побежали по лесу. Через десять минут Ермаков остановил группу и приказал Павлику сообщить о месте приёма самолётов.

Подтверждение приёма сообщения пришло мгновенно. Ударом автомата Ермаков разбил рацию, а затем забросил её в кусты. И группа налегке побежала через лес.

Два километра они пробежали быстро. Потом не очень хорошо тренированный Павлик споткнулся о кочку и неловко упал. Он попытался подняться, но тут же со стоном опустился на землю. Здоровяк Серго поднял его себе на спину, но теперь группа двигалась медленнее.

Между тем, дождь понемногу стихал. Это было плохо, так как делало У-2 более заметным. К тому же вспугиваемые разведчиками лесные птицы теперь выше взлетали над лесом, выдавая направление движения группы.

На то, чтобы пройти ещё три километра, у них ушло почти полчаса. Уставший Серго всё-таки согласился, чтобы дальше Павлика нёс Степан. Но быстрее группа идти не стала. Так что нужного места на опушке леса они достигли всего за десять минут до расчётного времени.

–Теперь слушайте! – сказал Ермаков товарищам. – С пакетом в самолёте оправишься ты, Павлик. Я буду принимать самолёт и подведу его сюда. Ты, Иннокентий останешься с Павликом. Заодно будете приглядывать за лесом. Но нужно сделать ещё кое-что.

–Пост ПВО? – спросил Степан, хмуро улыбнувшись.

–Да. Там автоматическая зенитная пушка – с километра У-2 разнесёт в клочья. Вы с Серго пройдёте туда и снимете пост ножами. Там всего три немца. От поста до дороги двадцать метров – всё можно сделать незаметно. Потом забьёте землей дуло пушки и быстро сюда. Ну, бегом!

Времени было мало, но Степан и Серго всё же обвели прощальными взглядами товарищей. И лишь встретившись глазами с каждым из них, побежали через поле.

Степан и Серго в разведке служили с осени 1941-го и давно научились воспринимать задания просто как необходимую работу. Грань между жизнью и смертью, которую они так часто переступали, стала для них лишь неизбежной составляющей задания, а не источником страха. И теперь, по мере того, как они приближались к дороге, их лица обретали необходимое для данного дела простоватое, расслабленное выражение.

Знакомый звук мотора У-2 они услышали, когда до огороженного мешками поста ПВО с зенитной установкой посередине оставалось метров пятнадцать. Немцы–зенитчики сначала не обратили внимания на далёкий гул самолёта, однако копавшие дождевую канавку вокруг поста двое пожилых мужчин в гражданской одежде, обернулись к лесу. Степану захотелось крикнуть им, чтобы они отвернулись, но немцы уже начали внимательно осматривать небо.

Степан первым начал обходить полутораметровой высоты стену из мешков. Он видел, что зенитчики начали возиться со своей пушкой, но шагу не прибавил. Дойдя до свободного от мешков узкого прохода на пост, Степан вошёл туда, указывая поднятой рукой в сторону У-2. Командовавший постом унтер что-то гневно крикнул ему, очевидно советуя убраться с позиции, но Степан был уже возле установки, а позади него в проход плечом вперёд входил Серго.

Немцы поняли всё в последний момент. Крикнуть успел лишь унтер, и на посту всё стихло. С дороги никто ничего не заметил.

Оба гражданских, рывших канавку, теперь с ужасом смотрели через край стенки на трупы, лежавших возле пушки.

–Уходите отсюда! Только без спешки, – велел им Степан.

И гражданские послушно пошли вдоль дороги, опираясь на лопаты. Тот, что был меньше ростом пошёл быстрее, а другой, с оспинами на лице, то и дело оглядывался.

Между тем, У-2 уже садился у леса, доворачивая в сторону махавшего ему руками человека.

–И всё-таки только один самолёт прислали! – огорчённо сказал Серго.

Он уже набрал горсть земли, чтобы забить его в орудийные дула зенитной пушки, но тут Степан его остановил. Метров в ста от них на дороге показалась группа венгерских танков. Эти бронированные машины были совсем небольшие, их пушки были малого калибра, но всё равно их снаряды могли в клочья разнести фанерный самолёт.

Выстрелы у опушки заставили капитана Ермакова резко обернуться. Он увидел, упавшего навзничь Иннокентия, бегущих из леса к полю немцев с карабинами, Павлика, поднимающего автомат в сторону врагов. Одновременно с выстрелами Павлика вдалеке, у дороги застучала зенитная пушка. И сразу же движущие по дороге танки начали выворачивать с дороги в её сторону.