Текст книги "Город на крови"

Пожав руку старику, отдав Исе честь, кивнув Головачу, комиссар пошёл по улице к западной окраине села. Пройдя несколько шагов, он ещё оглянулся и крикнул старику, подняв вверх автомат:

–Хорошее дело врагов бить! Верно, отец?

Утром 2 июля бои на участке, удерживаемом советским 16–м танковым корпусом, продолжились с новой силой, так как теперь к 11-й немецкой танковой дивизии присоединилась 385-я пехотная дивизия. Но и после этого, по-прежнему подвергаемые интенсивной бомбежке и артобстрелам бригады 16-го корпуса продолжали держаться, теряя людей, танки, выбивая наступавшие вражеские подразделения.

Согласно показаниям захваченного в плен ефрейтора–танкиста 11-й немецкой танковой дивизии, за день в его роте из 17 танков осталось лишь 8.

Потери 16-го корпуса также были большими. Бригады лишились более чем половины танков. Был убит комиссар 164-й танковой бригады Вышеградский. 360-й танковый батальон 109-й бригады, в котором оставалось лишь 8, потеряв в ходе боя связь со своим штабом, попал под фланговый удар и погиб весь.

Однако 16-й корпус устоял. Поэтому к ночи на 3 июля немцы пректатят атаки его позиций и, обойдя их с юга, продолжат общее наступление к Касторному. В последующие два дня командование Брянским фронтом попытается организовать совместные действия 16-го и 1-го танковых корпусов. Однако дальнейшие попытки контратак у реки Кшень будут неудачны. 1-й корпус, нанеся большие потери, отступит на север, а 16-й начнёт с боями прорываться на северо-восток, к Дону.

А 2 июля, несмотря на захват противником Горшечного, 4-й и 17-й корпуса группы Федоренко продолжали активные оборонительные действия к востоку от села. Во второй половине дня были смяты бригады сражающегося почти двое суток без перерыва 17-го танкового корпуса, испытывавшие уже недостаток горючего. Лишь его 66-я бригада, поддержанная отдельными 115-й и 116-й танковыми бригадами фронтового подчинения, сумела удержаться к северо-востоку от Горшечного. Остальные бригады 17-го корпуса начали отход на юго-восток к Дону.

Затем противнику удалось вклиниться между 45-й и 102-й бригадами 4-го танкового корпуса. 45-й бригаде, в которой имелись тяжёлые танки КВ, удалось уничтожить 32 вражеских танка и бронетранспортёра, но атаки на 45-ю не прекращались, и она вместе с подошедшей 47-й бригадой была вынуждена начать отступление на юго-восток к донской переправе у Коротояка. Лишь 102-я танковая бригада 4-го корпуса продолжала отбиваться к северо-западу от Горшечного.

Южнее 102-й пыталась удержаться 4-я мотострелковая бригада 4-го танкового корпуса. Днём 2 июля у неё начали заканчиваться боеприпасы, и командир бригады полковник Шекал послал офицера за помощью в расположенный недалеко 24-й танковый корпус. Но командир корпуса генерал-майор Баданов в помощи отказал, так как перед ним уже сосредотачивалась для удара немецкая моторизованная дивизия «Великая Германия». И 4-й мсб вынужден была также отходить к Дону.

К ночи на 3 июля отступила и 102-я танковая бригада, потерявшая 60 процентов личного состава.

Из всех корпусов группы Федоренко лишь 24-й танковый корпус, оборонявший подступы к Старому Осколу, сумел как следует подготовиться к удару противостоящего ему противника. В 24–м было 124 танка, в том числе 22 КВ и 36 Т-34, поэтому даже сильная моторизованная дивизия «Великая Германия» не попыталась сбить его с позиции таранный ударом, а начала маневренный бой с расчётом на то, что 24-й корпус сам начнёт отход после ухода других корпусов группы Федоренко.

Бои на этом участке велись с переменным успехом. Так, 2 июля из-за плохой радиосвязи 54-я танковая бригада 24-го корпуса потеряла взаимодействие с другими бригадами, была окружена, и лишь к вечеру смогла пробиться, потеряв один Т-34 и шесть Т-60, уничтожив 8 немецких танков.

Но в конце концов тактика дивизии «Великая Германия» оправдалась, и 24-й танковый корпус начал отступать на юго-восток вслед за 4–м танковым корпусом.

Глава 16. Касторенский узел

С 1 июля 14-я танковая бригада 40-й армии, сумевшая на время остановить у реки Кшень продвижение 9-й немецкой танковой дивизии, снова встала на её пути – теперь в 28 километрах к востоку, в районе железнодорожного узла Касторное. На этот раз 9-ю танковую дивизию поддерживала немецкая 29-я моторизованная дивизия.

Это был последний перед Доном рубеж на пути к Воронежу. Непосредственные подступы к Касторному защищала сильная 284-я стрелковая дивизия подполковника Батюка – из резерва Брянского фронта. У дивизии была оборудована система противотанковой обороны перед станцией в полосе шириной 18 км. Для укрепления обороны 284-й дивизии на флангах, ей из резерва 40-й армии была придана 2-я противотанковая истребительная дивизия в составе 3-й и 4-й истребительных бригад. В результате 284-я вместе с приданными частями имела 42 45-мм противотанковых орудия, 51 орудие калибром 76,2 мм и 152 мм и 84 единицы 82-мм и 120-мм минометов.

Основные артиллерийские позиции были устроены у ведущих к Касторному железнодорожных и автомобильных дорог. Там было организовано 12 противотанковых опорных пунктов – по 2–4 орудий и до взвода пехоты с противотанковыми ружьями в каждом.

14-я танковая бригада выполняла функции мобильного прикрытия обороны Касторенского железнодорожного узла.

Конечно, командование Брянского фронта не рассчитывало, что на этом рубеже можно будет надолго закрепиться. Ведь с юга его уже обходили немецкая 24-я танковая дивизия и моторизованная дивизия «Великая Германия», а с севера в течение нескольких дней должна была пройти немецкая 11-я танковая дивизия. Но несколько дней обороны именно этого участка были жизненно важны для Брянского фронта, так как в это время к юго-западу от Касторного шли к Дону, прорываясь из окружения, левофланговые части 40-й армии – 45-я, 62-я и 212-я стрелковые дивизии.

Утром 1 июля на Касторное началось наступление 9-й танковой и 29-й моторизованной дивизий при массированной поддержке авиации. В этих частях было более 200 танков – поэтому не могло быть и речи о том, чтобы контратаковать такую танковую группу. Новый командир 14-й танковой бригады подполковник Стызик, принявший командование после гибели 30 июня в результате бомбёжки полковника Семеникова, решил приостановить вражеское наступление, используя тактику танковой засады, как это было 28 июня у Среднего Расховца.

Лишь на третий день боёв Иван Савкин, утолив немного свою ярость, стал, наконец, чувствовать в себе отголоски прежних человеческих чувств. Он по-прежнему жаждал боя, но теперь это было не бездумное желание мстить, а решение, основанное на чувстве долга перед сестрёнкой Светкой, перед другими погибшими в Саду Пионеров детьми, перед всеми людьми, знакомыми и незнакомыми, которые являлись Ивану своими. Стремление просто убивать немцев исчезло, превратившись в осознанную необходимость казнить врагов за то, что они сделали или хотят сделать на его, Ивана, земле.

Бой в районе Касторного для 14-й танковой бригады, в которой воевал Савкин, начался с атаки из засады у села Сергеевка. Перед этим с самого утра танки в ожидании появления противника стояли за густыми кустами на опушке длиной узкой рощи, упиравшейся концом в идущую с северо-запада дорогу.

Почему-то на этот раз командир танка сержант Олиференко, уже побывавший с Савкиным в бою, не был спокоен перед схваткой. То и дело сержант начинал напоминать Ивану и заряжающему Степанкову, как должен действовать из засады их скоростной, но защищённый слабой бронёй БТ-7. Когда же Иван напомнил ему, что у Среднего Расховца в засаде всё получилось хорошо, Олиференко лишь рыкнул на него и продолжил ненужные пояснения.

Было солнечное утро, яркие лучи, отражаясь от брони, залепляли экранчик смотрового прибора механика–водителя, обжигая Ивану лицо. В танке было душно и жарко, по щекам Ивана из-под шлемофона тёк пот, но он терпеливо переносил эту тягость, предвкушая новый бой.

Впервые за последнюю неделю Иван вдруг вспомнил о своём воинственном друге Исе, с которым, он был уверен, в бою ничего не могло случиться. Затем он с беспокойством подумал об увальне Севе. И тут же в его памяти начал возникать образ Эльзы. Иван даже тряхнул головой, стараясь прерывать воспоминания. Война была теперь главным распорядителей его жизни, и не было для него ничего важнее, чем исполнение её законов.

Хриплая петушиная песня донеслась издалека, со стороны деревни Сергеевка.

–Съедят же немцы этого кочета, – пробормотал Олиференко.

–Значит, их здесь не удержим? – спросил Степанков, стирая с лица пот.

–О другом думай, боец – как целиться лучше!

–А знаете, товарищ сержант, я слышал некоторые экипажи у Кшени, чтобы от жары не угореть, раздевались в танках до трусов, – сказал Иван. – Ну, ведь, терпения же нет! Хотя бы люки открыть!

–Комбриг приказал в бою люки держать закрытыми!

–Так сейчас же не бой!

–Ты бы, малой, вообще помалкивал!

С Олиференко, явно, было что-то не так. В предыдущем бою он был бодр и по-хорошему уверен в себе – теперь же его, словно, лихорадило.

«Петух запел некстати, – подумал Иван. – Видно, чувствует нутром чью-то смерть».

–Внимание всем! Приготовиться к бою! – раздался в шлемофонах голос комбата.

Олиференко приник к одному из смотровых отверстий башни и замер. Степанков два раза открыл и закрыл пушечный затвор. Олиференко цыкнул на него, и тот отвёл руку от затвора.

Снова, как и у Среднего Расховца, Ивана охватило нетерпение. Он понимал, что в этом бою его дела малое – ведь танк выдвигать из-за кустов под ответный огонь не следовало. Но желание самому встать у орудия и выстрелить по врагу было очень сильным. Иван вспомнил те часы, когда в бою на бронепоезде ему был доверен похожий на небольшую пушку пулемёт ДШК.

Танков противника ещё не было видно, когда где-то неподалёку началась артиллерийская стрельба. Орудия сразу начали молотить с частотой винтовочной перестрелки. Очевидно, обстрел остановил вражескую колонну на подходе к западному краю рощи.

–Выдвинуть машину! – приказал Олиференко. – Не вижу ни черта!

Иван непонимающе посмотрел на командира. На бледном лице Олиференко застыло выражение решимости, глаза смотрели бездумно.

–Вперёд, солдат! Нечего нам прохлаждаться!

–Комбат команды не давал…

–А ну, жми, сволочь! Застрелю! Мы воюем, или что?

Иван нажал на рычаги и начал выводить танк их кустов.

–Бронебойный! – крикнул Олиференко Степанкову, быстро выворачивая башню вправо. – Сейчас мы им!…

В этот момент в башню танка ударил снаряд. Оглушительный грохот железа над головой заставил Ивана болезненного вскрикнуть. Его швырнуло об борт, в глазах потемнело; тело Степанкова упало ему на спину и тут же откинулось к задней стенке.

Последним усилием Иван рванул рычаг и двинул танк назад. В рубке сыпались искры и пепел, пахло калёным металлом. Остановив танк, который почему-то ещё слушался управления, Иван заставил себя обернуться. Рядом, навалившись на мёртвого Степанкова, лежал Олиференко. В остекленевших глазах сержанта застыло всё то же решительное выражение. Крови на погибших было немного. Иван ладонью закрыл глаза Олиференко и отвернулся.

Между тем перестрелка уже стихала – видимо немцы, получив отпор, быстро отошли.

–Молодцы, танкисты! – раздался в шлемофоне голос комбрига подполковника Стызика. – Четыре средних укокошили. Как у нас, все целы?

И тут же голос его сник, когда Иван доложил о происшедшем.

К полудню танки 14-й бригады отошли к Ольховатке за фланг позиции 284-й дивизии. Там, осторожно вытащив из танка тела Олиференко и Степанкова, товарищи их похоронили.

Командир ремонтно–восстановительной роты бригады, походив вокруг подбитого БТ, сделал заключение, что этот танк с заклиненной башней и вывороченным верхним люком нужно везти на ремонт в Воронеж на строящий бронепоезда завод Дзержинского, где есть оборудование для снятия башни. Но комбриг, к которому незадолго до этого с просьбой об огневой поддержке на позициях обратился подполковник Батюк, решил направить туда повреждённый танк в качестве огневой точки.

Это решение пришлось Ивану по душе, также как и командиру 1045-го стрелкового полка подполковнику Фирстову, которому не лишним было дополнительное орудие и пулемёт. Под присмотром Фирстова пехотинцы 1045-го начали быстро углублять и делать покатым один из запасных орудийных окопов, чтобы в него по самую башню поместился БТ-7.

Работа была уже почти закончена, когда к танку подошли только что назначенный его новый командир, совсем юный младший лейтенант Панов и новый заряжающий рядовой Денисов. Заряжающий, испросив разрешение командира, сразу же полез в танк осваивать орудие, а Панов принялся с недоумённым видом оглядывать танк со всех сторон. Судя по презрительному взгляду младшего лейтенанта, он был сильно обижен тем, что ему дали такую машину.

Закончив осмотр, Панов остался стоять возле танка с гордым видом, не проявляя никакого желания в него залезть. Вместо этого он занялся осмотром ближайших окопов пехотинцев и артиллеристов, словно решая в уме какую-то важнейшую стратегическую задачу. Даже когда Иван опробовал покатый окоп, несколько раз поднимая в нём танк, чтобы он мог вести огонь, и быстро отводя его в глубокую часть окопа, Панов наблюдал за этим без особого интереса.

Закончил обкатку окопа, Иван вылез из машины и доложил командиру о готовности машины к бою.

–В танке с ходовой всё нормально. И управление в норме.

Младший лейтенант кивнул, но в танк опять не полез. Вместо этого он вынул из кобуры новенький ТТ и принялся его разбирать, раскладывая детали на броне.

Иван уселся на землю у гусеницы, ожидая, когда новый командир, наконец, возьмёт себя в руки. Ивану вспомнилось тут лица Олиференко и Степанкова, и он укорил себя за то, что раньше порой думал о них неуважительно.

Было без четверти два. Вражеские танки, которых утром завернула 14-я бригада, всё ещё не появлялись. Высоко в небе проплыл немецкий самолет-разведчик Фокке-Вульф Fw 189, очевидно изучавший позиции оборонявшей Касторное советской дивизии. Едва самолёт скрылся, в танке запел зуммер вызова. Иван поспешно влез в люк механика-водителя и включил переговорное устройство.

–Танк Олиференко, слышите меня?

–Рядовой Савкин, – ответил Иван. – У нас всё в порядке. Снарядов ещё 32 обоймы по три штуки, а для пулемёта осталось 27 полных дисков. Командир, младший лейтенант Панов осматривает танк.

–Осматривает? – подполковник Батюк хмыкнул. – Ну, пусть осматривает. Ты, Савкин, давай, делай там, как положено. Я на тебя надеюсь.

И отключился, так и не приказав позвать Панова.

За секунду до того, как всё началось, Ивану стало тяжелее дышать; сердце вдруг начало биться медленнее.

–Ложись! – закричал он, услышав вой приближающегося снаряда.

И бросился на землю, прижимаясь к танковому катку. Но Панов почему-то медлил ложиться. Возможно, он хотел показать, что не собирается кланяться каждому снаряду, а, может, ему просто неприятно было пачкать в грязи свой новенький комбинезон – всё это стало уже неважно, когда перед танком разорвался снаряд, и один из его осколков убил младшего лейтенанта наповал.

«Он ни разу в танк так и не влез», – почему-то подумал Иван.

По всей линии обороны загрохотало. Сразу по два десятка взрывов начали вздымать в небо огромные массы земли, густо посыпая ею траншеи и орудия.

Улучив момент, Иван вскочил на броню, скользнул головой вперёд в люк механика–водителя, а оттуда забрался в башню.

Слушая, как по броне стучат осколки, он неотрывно следил через орудийный прицел за линией холмов в километре от позиции и вскоре заметил там движение. Развернувшись в две цепи, вражеские танки начали быстро приближаться. При этом интенсивность обстрела советских позиций из артиллерийских орудий не снижалась. Глядя поочерёдно в каждое из смотровых отверстий башни, Иван видел, что обстрел приносит свои плоды – уже во многих местах были обвалены взрывами траншеи; рядом с воронками лежали тела убитых. И всё же солдаты, несмотря на обстрел, продолжали готовиться к отражению атаки: на брустверы вытаскивали пулемёты, со дна окопов начали подниматься длинные дула противотанковых ружей.

Вдруг один из бойцов выскочил из окопа и, петляя, побежал в тыл. Высунувшись из покорёженного люка, Иван заорал беглецу, чтобы тот не позорил полк. Но солдат продолжал бежать. Иван прихватил было кобуру, но оружие не вынул, так как не имел права вершить суд над этим человеком, с которым должны разбираться его товарищи. В этот момент беглец получил пулю в спину и упал навзничь. На фронте все дела делались быстро.

–Господи, прости! – пробормотал за его плечом заряжающий Денисов.

Тем временем грохот вокруг усиливался. К шуму разрывов добавились звуки залпов находившихся в ближнем тылу советских 76,2-мм и 152-мм орудий. На дистанции 500 метров был подбит первый немецкий танк; тут же загорелся второй. Через сто метров наступавшие танки нырнули в пологую балку и вскоре начали выползать уже в 300-х метрах от линии обороны. Держа в прицеле ближний танк, Иван медлил открывать огонь, терпеливо выжидая, когда находящиеся неподалёку противотанковые батареи начнут стрельбу прямой наводкой. С такого расстояния и «сорокопятки», и, тем более, 76,2–мм ЗиС–3 могли легко пробить лобовую броню средних немецких танков.

Иван даже вскрикнул от радости, когда, наконец, услышал позади танка орудийные залпы, а впереди, из траншеи – плотную стрельбу пулемётов и ПТР. Но затем его охватило разочарование. Выстрелив из орудия по приближающемуся танку, он не просто не попал, а послал снаряд далеко в сторону. Вынужденный быстро регулировать обеими руками вертикальную и горизонтальную наводку, он никак не мог совместить их с контуром движущегося танка. И всё равно, ругая себя за промахи, он продолжил палить из орудия, надеясь на удачу.

Иван бездарно расстрелял ещё полдюжины снарядных обойм, быстро сменяемых Денисовым, как вдруг в броню танка начали стучать. С наганом в руке Иван высунулся из люка.

–Старший лейтенант Зеленухин! 820-й артполк! – крикнул ему сквозь грохот стрельбы стоявший у люка широкоскулый парень в замызганной офицерской полевой форме. – Помоги, брат! Моей батарее нужно менять позицию, а у нас лошадей побило!

–Мне стрелять надо!

–Видали мы, как ты стреляешь!

И старший лейтенант побежал к своей батарее, уверенный, что танк последует за ним.

Иван спустился на место водителя, взялся было за рычаги, но тут вспомнил о Панове. Приказав Денисову оставаться в танке, Иван выбрался из люка, вытащил тело младшего лейтенанта из земляного завала и положил его на броню. Тут он увидел всё еще лежавший у башни новенький ТТ командира. Ивану стало жалко пистолета, и он сунул его в карман. Затем он всё-таки забрал из кобуры убитого и запасную обойму.

На батарее 76,2-мм дивизионных пушек ЗиС-3 старшего лейтенанта Зеленухина был полный разор. Вдоль её позиции виднелось более десятка воронок, две из них находились прямо возле орудийных окопов. Восемь убитых бойцов были уложены в ряд в двадцати метрах позади батареи. В стороне санитар перевязывал раненого, двое других тащили ещё одного раненого на носилках к стоявшей вдалеке «полуторке».

Не менее десятка мёртвых лошадей лежали на батарее. Лишь одна четверная упряжка тащила орудие к запасной позиции, находившейся в 50 метрах правее. Там уже стояли две 76,2–миллиметровки. Расчёты трёх оставшихся орудий батареи – по пять человек на 1200-килограммовое орудие, безуспешно пытались их выкатить вручную из повреждённых взрывами окопов.

Остановив танк, Иван вместе с Денисовым стащил с брони тело младшего лейтенанта Панова. Затем Иван велел Денисову отнести убитого подальше и похоронить его. А сам снова полез в водительский люк.

–Сюда танк давай! – крикнул Ивану стоявший у крайнего орудия Зеленухин.

Иван удивился было, потому что, загораживая подъезд к орудию, лежала убитая лошадь. Но сомнение тут же ушло, и Иван начал подводить танк к окопу. Тяжёлая машина даже не вздрогнула, проезжая по лошадиному телу. Но то, что там, на земле сотворено нечто ужасное, было понятно по тому, как солдаты, принявшиеся цеплять орудие к танку, старательно отворачивали головы от его гусениц.

Иван быстро перетащил на новую позицию два орудия. Третье, с разбитой «панорамой» Зеленухин решил оставить, тем более что на батарее уже не хватало артиллеристов.

Чтобы не демаскировать орудия, Иван поспешил увести свой БТ обратно к его окопу. Теперь перед траншеей к трём подбитым танками прибавилось ещё два. А из балки впереди вылезали всё новые немецкие танки.

Иван сходу въехал в окоп и бросился с места механика-водителя в башню. Помня о насмешке Зеленухина, он не стал суетливо двигать дуло пушки, пытаясь поймать прицелом двигающиеся змейкой танки. Вместо этого он выбрал один державшийся сзади танк – массивный, но формой напоминающий броневик, который явно прикрывали передние «тройки» и «четвёрки», прикинул на глаз, где он должен оказаться за 50 метров до траншеи, и стал ждать.

Впереди вспыхнул ещё один немецкий танк, остальные прекратили маневрирование и понеслись быстрее. По танкам продолжали вести обстрел артиллеристы и «пэтеэрщики», но на этот раз немцам везло – снаряды и пули ПТР попадали неудачно, рикошетируя от брони.

Примерно за 60 метров до траншеи немецкие танки вдруг остановились и одновременно начали двигаться задним ходом. Но «броневик» продолжил движение вперёд. Длинная огненная струя выплеснулась из его дула и, подчиняясь движению башни, накрыла около 40 метров траншеи. Иван слышал страшные крики пехотинцев, но не нажал на орудийный спуск, потому что огнемётный танк уже отодвигался от траншеи, выйдя с дистанции 50 метров.

К мёртвому участку траншеи снова двигались недалеко отошедшие восемь немецких танков. Рука Ивана, словно сама собой, сдвинула прицельную сетку по вертикали, а другая также без воли Ивана нажала на спуск. Огненный смерч возник вокруг «броневика» едва не достав краями до ближайших к нему танков.

Одновременный залп восьми танковых орудий снёс большую часть бруствера, за которым укрывался БТ Ивана. Рванув крышку эвакуационного люка в днище, Иван уполз под танк, ожидая, что его вот–вот разнесут очередным залпом. Но новых попаданий не последовало.

Тяжело сопя, отплёвываясь от набившегося в рот песка, Иван выбрался из-за танка с «наганом» в руке.

Впереди по траншее на её сожжённый участок бежали бойцы соседнего подразделения. Глядя расширившимися от ужаса глазами на то, что осталось от их товарищей, они не произносили ни звука.

Орудия батареи Зеленухина продолжали из-за спины Ивана посылать снаряд за снарядом вслед уползающим в балку фашистским танкам. Но было ясно, что эта атака была окончена.

В пять часов дня начала замолкать орудийная канонада по всей советской линии обороны у Касторенского железнодорожного узла. Однако в шесть часов высоко в небе показалась большая группа «Юнкерсов». Миновав советскую линию обороны, 70 бомбардировщиков методично отбомбились по железнодорожной станции и ушли обратно; затем в течение часа ещё две группы «Юнкерсов» совершили налёты на этот участок. В результате к семи вечера в том месте, где была станция, засияло широкое зарево, прикрытое сверху плотным облаком чёрного дыма.

Затем немецкие самолёты, уже небольшими группами, стали бомбить окрестности Касторного.

Ночью Ивана и Денисова, заснувших в танке под убаюкивающий грохот далекой бомбёжки, разбудил стук по броне. Сонный Иван зашарил по днищу танка, пытаясь нащупать положенный у стены «наган», но в люк уже лез человек в полевой офицерской форме.

–Спите, танкисты? – одобрительно произнёс комбриг подполковник Стызик. – Хотел спросить, почему на связь не выходили, но уже увидел, как немец ваш танк обработал. Антенны считай, нет.

–Младший лейтенант Панков погиб, – сказал Иван, не дожидаясь вопроса.

–Погиб смертью храбрых! – добавил Денисов.

–Жаль его, но вы мне лучше не врите. Знаю, как он погиб. По дороге сюда я на батарею Зеленухина заехал.

Подполковник по-хозяйски осмотрел внутренность танка, проверил орудие, оттянул затвор пулемёта.

–Да нет, хотя башня заклинена, танк ещё живой!

–Хода нет. Осколок в моторное залетел, – буркнул Иван.

–Это, брат, ничего.

Стызик сел рядом с Иваном, привалился спиной к борту, устало прикрыл глаза.

–Тебя, Савкин, батарейцы похвалили, – сказал подполковник. – Ты, значит, счастливец – а нам в бригаде счастливчики совсем не помешают. Олиференко и Панков такими не были. Ты, говорят, даже огнемётный танк запалил. Вот и выходит, что невместно тебе уже в рядовых ходить. Будешь младший сержант и командир этого вот танка.

–Служу Советскому Союзу! – запнувшись, произнёс удивлённый Иван. – Только и младшим сержантом на этом БТ не навоюешь. Инвалид!

–Мы-то с тобой знаем, как железо от болезни лечить, верно, заводской? Я тоже после армии на заводе работал – в Днепропетровске, на «Комитерне», слесарем. Это дело мне нравилось. Только вот по партийному призыву пришлось в Орле в танковом училище на офицера выучиться. Тоже хорошо получилось. В 39–м комбатом Западную Украину, Буковину и Молдавию к Союзу присоединял, а потом в Финляндии воевать довелось. Хорошее дело танк, верно? Получше, чем бронепоезд?

Стызик тихо засмеялся.

–Командир бронепоезда «Южноуральский железнодорожник» старший лейтенант Орлов на тебя представление прислал – к медали «За Отвагу». Я поддержу. Тем более, что на ней танк изображён. Хорошее дело танк! За нами и другим воевать легче. Сегодня здесь больше полусотни фашистских танков подбили, а с ними пехоты штук 800. Один здешний снайпер – Калашников, кажется, десятка полтора немецких танкистов снял, которые от горящих танков в тыл уйти пытались.

Неожиданно Стызик ударил кулаком в борт танка.

–Завидую ему, Калашникову этому! Вот был Олиференко, справный мужик, сильный, и нет его. Сколько людей наших на этой войне уже поубивали! Как же нам после всего, их жалеть, а, Савкин?

Подполковник снял с пояса свою флягу, отвернул крышку, разнеся по танку спиртовый запах, и сделал несколько глотков. Он протянул фляжку Ивану, но тот отрицательно качнул головой, и фляжка вернулась на пояс подполковника, так и не дойдя до Денисова.

–Ты ведь воронежец, Савкин – вот и потянешь танк туда, на завод Дзержинского. Пока танк будут лечить, дома побываешь! Доволен, что ли?

–Приказ ясен, товарищ командир!

Взгляд Ивана скользнул по полу и уткнулся в стенку, возле которой недавно лежали тела его убитых товарищей.

–Ладно, младший сержант, готовьтесь к буксировке! – сказал комбриг. – Возьмёшь один из наших харьковских тягачей – «Ворошиловец». Он до 22 тонны тягает, а 14 тонн БТ-7, тем более. Уедешь до рассвета, пока немецкие самолёты не летают. Как управлять трактором, небось, сообразишь. Ну, сейчас я твоё представление на младшего сержанта и разрешение взять трактор напишу – и вперёд!

Ивану захотелось вытянулся по стойке смирно. Но в небольшом пространстве танка это было сделать невозможно.

–Мне бы ещё автомат какой. ППШ! – просительно произнёс он.

Но подполковник отрицательно покачал головой.

–Чего не могу, того не могу. Знаешь же, что в бригаде почти у всех пока лишь командирское оружие. Винтовку, вон, у пехотинцев позаимствуй!

Стызик похлопал Ивана по плечу и заговорщически подмигнул.

–Или можешь обойтись своим «наганом» да ещё «ТТ», который, вон, карман твой оттопыривает.

Подполковник встал.

–Прощайте пока, танкисты! Машину отремонтируете – и возвращайтесь. Хотя всё может быть. По тому, как немец прёт, может, мы через три-четыре дня сами к Воронежу явимся.

2 июля бои у Касторенского железнодорожного узла приняли ожесточённый характер. Атаки на позиции защищавших его войск сопровождались массированными налётами немецкой авиации.

На левом фланге – в районе совхоза Озерки, который обороняла 14-я танковая бригада, противника удалось удержать на расстоянии, однако у села Азарово – посредине между Озерками и Касторным, немцы в ходе пятичасового боя ворвались на позиции 1043-го полка 284-й дивизии. Бросившийся в контратаку 1-й батальон полка отбросил противника, при этом в жестокой рукопашной схватке потерял половину личного состава и комбата старшего лейтенанта Мясоедова.

Поддерживающая полк в этот день батарея 820-го артполка вынуждена была отойти, но одно орудие, расчёт которого почти весь погиб, вывезти не успели. Последний боец орудийного расчёта наводчик младший сержант Косилов стрелял по вражеским танкам, пока не кончились снаряды. Когда орудие замолчало, немецкие пехотинцы бросились к нему, крича, чтобы он сдавался. Но Косилов, чтобы не попасть в плен, перерезал себе горло.

Лишь после подхода на позиции 1043-го полка резервов 284-й дивизии – батареи 76-мм орудий, роты противотанковых ружей и взвода саперов, оборона на этом участке стала снорва устойчивой.

Тяжело пришлось и другим частям, оборонявшимся у Касторного, и всё же 2 июля они сумели выстоять.

3 июля в район Касторного, где 9-я немецкая танковая дивизия несла большие потери, немецкое командование стянет большое количество дополнительной артиллерии. Но опрокинуть там советские части снова не удасться. Дождавшись, когда 11-я немецкая танковая дивизия обойдёт Касторенский узел с юга, 9-я немецкая танковая дивизия прекратит атаки и начнёт обход Касторного с севера. Вскоре движение этих дивизий на Воронеж будет отменено командующим 4-й немецкой танковой армии – им будет поставлена задача, не доходя до Дона повернуть на север и приготовиться дать отпор готовящейся двинуться от Ельца на юг недавно сформированной 5-й советской танковой армии.

В 17 часов 3 июля командир 284-й стрелковой дивизии подполковник Батюк согласно полученному приказу из штаба Брянского фронта, начнёт отвод войск от Касторного в северном направлении. Понёсшая огромные потери, но непобеждённая дивизия, 3-я и 4-я истребительные бригады и 14-я танковая бригада с боем пройдут через фланговые подразделения 9-й немецкой дивизии, выбив ещё 20 танков противника. Преодолев ускоренным маршем 40 километров, группа выйдет в расположение 8-го кавалерийского корпуса, в район станции Тербуны, 84 км к северо-западу от Воронежа.

284-я стрелковая дивизия будет выведена в резерв на переформирование, а 14-я танковая бригада до 5 июля будет находиться у переправы через Дон, в районе Хвощеватки, прикрывая отход выходящих из окружения частей 40-й армии.

Глава 17. Гарнизон

Несмотря на активное, жёсткое сопротивление войск Брянского фронта, немецкое генеральное наступление, начавшееся 28 июня, продолжало развиваться на воронежском направлении. Этот успех 4-й немецкой танковой армии в немалой степени способствовал и начавшемуся на два дня позже, на участке Юго-Западного фронта, наступлению 6-й немецкой общевойсковой армии в направлении Сталинграда.