Текст книги "Город на крови"

Не оправдались расчёты советского командования и на действия танковой группы Федоренко. Составлявшие эту группу 4-й, 17-й и 24-й танковые корпуса, понеся большие потери, были оттеснены противником и теперь уходили от преследования к донским переправам.

В ночь на 2 июля начальник Генерального штаба Василевский доложил Верховному Главнокомандующему Сталину: «Обстановка на воронежском направлении резко ухудшилась. Оборона на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов оказалась прорванной на глубину до 80 километров. Резервы фронтов, имевшихся на этом направлении, втянуты в бой. Создалась явная угроза прорыва ударной группировки противника к Дону».

Было ясно, что войска группы «Вейхс», уже достигшие рубежа Касторное-горшечное, располагают достаточными силами, чтобы пробиться к донским переправам у Воронежа, через который по железнодорожной и шоссейной магистралям шло сообщение между центральными и южными областями СССР. Создалась реальная угроза захвата немцами этого города, так как ближние подходы к нему защищала пока только 232-я стрелковая дивизия подполковника Улитина, а гарнизон города состоял лишь из нескольких полков НКВД и некоторых частей 3-й дивизии ПВО.

Что касается подкрепления обороны Воронежа за счет движущихся к нему остатков 6-й и 121-й стрелковых дивизий 40-й армии, то они уже не успевали присоединиться к 232-й дивизии раньше, чем к городу подойдут немцы, так как выходили из окружения по длинному маршруту – к удалённым от Воронежа северным переправам через Дон.

По приказу Верховного Главнокомандующего, были приняты новые меры срочной поддержки Брянского фронта. Благодаря спешно организованному железнодорожному «коридору», продвижение к Воронежу эшелонов 18-го танкового корпуса ускорилось. Началась переброска туда и сильного 25-го танкового корпуса, бригады которого имели в основном танки Т-34 – но, по самым оптимистичным расчетам, 25-й мог быть у Воронежа не ранее 12 июля. Для нанесения флангового удара по движущимся к Воронежу немецким частям, в районе Ельца начала сосредотачиваться недавно сформированная 5-я танковая армия генерал-майора Лизюкова. Наконец, по приказу Сталина, Генеральный штаб начал спешно готовить переподчинение Брянскому фронту общевойсковых резервных армий: 3-й и 6-й.

У Воронежа вскоре должна была сосредоточиться серьёзная группировка войск. Но ближайшие несколько дней город необходимо было оборонять имеющимися силами.

В ночь на 2 июля в штабе Брянского фронта, находившемся в Ельце, в 115 километрах от Воронежа, был получен по радиосвязи приказ начальника Генерального штаба, согласно которому командующему фронтом генерал-лейтенанту Голикову предписывалось срочно выехать в Воронеж, чтобы там, на месте организовывать его оборону. Заместитель командующего генерал-лейтенант Чибисов должен был остаться в Ельце для руководства войсками на других участках фронта.

В тот же день около часа дня генерал-лейтенант Голиков прибыл в Воронеж. Его сопровождала небольшая группа отобранных им работников штаба фронта.

Погода с утра была дождливой, однако из-за жары, едва очередная порция небесной влаги проливалась на город, земля и дороги быстро высыхали, отчего каждый раз казалось, что дождь прошёл здесь в первый раз.

В этом городе Голиков раньше не был. С тревогой и интересом оглядывал он улицы, дома, большие гражданские обозы и автомобильные колонны, движущиеся на восток к мостам через реку Воронеж, людей, на лицах которых не было улыбок. Никто не обращал внимания на генеральский кортеж. Было такое ощущение, словно здесь, на этих улицах каждый человек обращён только внутрь себя, словно больной, прислушивающийся к своей неведомой окружающим боли.

Голиков подумал о том, какая же личная боль есть теперь у него? Временная слабость его войск перед сильным врагом не угнетала командующего – это была объективная данность, условие для принятия им нужных решений. Пожалуй, только мысли о семье порождали в нём внутреннюю тягость. Жена Зинаида Афанасьевна, с которой они более двадцать лет жили душа в душу, находилась в Москве вместе с шестнадцатилетним сыном Борисом и одиннадцатилетней дочерью Ниной. А сын Сергей, которому в этом году исполнилось восемнадцать, учился в артиллерийском училище – и фронт ждал его лишь в 1943 году.

Генерал Голиков прекрасно понимал, что прибыл в город, удержать который в сложившихся условиях будет трудно. Приказ непосредственно возглавить здесь оборону означал, что командующий фронтом превращался из стратега в командира поля боя, который под обстрелом, под бомбами должен непосредственно организовывать действия солдат. Теперь за каждую неудачную атаку или сдачу какой-либо позиции, будет отвечать лично он. Но эта перспектива его не пугала.

Опыт боёв на передовой, опыт побед и поражений Голиков приобрёл давно – ещё в Гражданскую и знал, что для стойких, умеющих сражаться до конца, всегда может появиться возможность победить. Он хорошо помнил 11 июля 1918 года, когда красноармейский отряд, в котором он был рядовым бойцом, потерпел поражение от белых у села Кривское. Командир отряда Емельян Кучмей был убит, но его бойцы не сдались и не разбежались; отбившись он наседавших врагов, красноармейцы сумели прорваться к своим, и уже в начале августа в составе 1-го Крестьянского коммунистического стрелкового полка «Красные орлы» начали громить белых.

Одно из городских бомбоубежищ, выбранное начальником воронежского гарнизона полковником Глатоленковым для размещения штаба командующего, находилось у Чернавского моста через реку Воронеж. Эта река, отсекающая от города узкую часть восточных кварталов, впадающая в Дон за южными пригородами Воронежа, к удивлению Голикова оказалась вовсе не похожей на ручей, как он слышал ранее. Её ширина была почти сто метров, а заболоченная пойма – в несколько раз шире, отчего длина Чернавского моста, на взгляд Голикова, составляла не менее 300 метров. Ещё длиннее был расположенный на три километра южнее Вогрэссовский мост, который от Чернавского был хорошо виден.

Едва штабная колонна остановилась у бункера, где в ожидании командующего в группе офицеров стоял полковник Глатоленков, в городе раздались сирены оповещения о воздушной опасности. Однако звуков бомбовых разрывов не последовало. Голиков увидел, как большая группа из тридцати немецких самолётов в промежутке между дождевыми тучами рассыпается в результате атаки пяти советских истребителей Як–1, спикировавших с высоты. Очевидно, Яки были из прикрывавшей город 101-й истребительной авиационной дивизии.

Два десятка бомбардировщиков «Не-111» начали быстро уходить на запад, неприцельно высыпая из люков бомбы; лишь один «Хейнкель» всё-таки развернулся по более широкой дуге, явно собираясь сбросить бомбы прицельно – на западную часть Чернавского моста. Но «хейнкель» тут же отвернул, как только перед ним пронеслась россыпь трассирующих пуль, выпущенных с расположенной в пятидесяти метрах от бункера зенитной точки.

Десять «Мессершмиттов», прикрывавших «Хейнкели», взмыли вверх, навстречу «якам». Было очевидно, что за штурвалами советских истребителей сидят не новички – несмотря на некоторое преимущество «Мессершмиттов» в скорости, «яки» закрутили с ними стремительную карусель, успешно уклоняясь от вражеских очередей, выцеливая немецкие самолёты. Один их «Яков», у которого, очевидно, закончились патроны, резко сблизился с «Мессершмиттом» и ударил винтом по его крылу. Немецкий самолёт окутался дымом и свалился в «штопор». Сразу же другие «Мессершмитты» начали выходить из боя.

Советский истребитель, таранивший вражеский самолёт, также начал падать. Вокруг выпрыгнувшего из него с парашютом лётчика кружились, охраняя его, оставшиеся четыре «Яка». Как потом узнал Голиков, лётчики, предотвратившие очередную бомбардировку города, были из 573-го авиаполка, а совершил таран младший лейтенант Колесниченко.

Юные зенитчицы, позиция которых находилась недалеко от бункера, прыгали, визжа от радости, махая руками в сторону советских самолётов.

Приказав своей группе готовить штаб к работе, Голиков вместе с полковником Глатоленковым направился к зенитчицам. Это был пост, оборудованный 7,62-мм счетверённой зенитно-пулемётной установкой. Его команда – трое девушек в касках, которые им были велики, глядели на генерала весёлыми глазами и, кажется, с трудом сдерживались, чтобы снова не рассмеяться.

Невысокая девчушка торжественно отрапортовала командующему, что они из 183-го зенитно–пулеметного полка, и что им приказано охранять штаб.

–Младший сержант Корзинкина! – запоздало представилась она, заметно краснея.

–Молодцы, молодцы! – сказал Голиков. – Эк, вы «Хейнкель» отвадили. Давно воюете? Что же его не сбили?

Корзинкина заморгала, обернулась к подругам, словно ища у них поддержки. Голиков мысленно выругал себя, поняв, что эти девчонки ещё не вполне понимают армейского юмора.

–Они из ополчения, товарищ генерал, – выручил Корзинкину Глатоленков. – Месяц как в часть переведены. Но дело своё знают.

– Если бы мы смогли, мы бы их всех! – запоздало ответила Корзинкина с заменой обидой в голосе. – Просто, попасть в них трудно.

–Ну, значит, нас есть кому защищать, – примирительно произнёс Голиков. – Знаю, что такие бойцы от вражеских самолётов разбегаться не станут. Ведь не станете?

Под впечатлением от этого недолгого разговора, свою работу на новом месте Голиков начал с вопросов противовоздушной обороны. Стоя перед висевшей на стене карте города, Голиков внимательно выслушал пояснения начальника гарнизона об организации в городе системы ПВО.

Глатоленков, сосредоточенно морща лоб, рассказывал, стараясь говорить чётко, по существу. Лишь иногда, когда речь заходила о потерях от бомбардировок, особенно среди гражданских, в его голосе начинала чувствоваться злость.

С 26 июня немецкие авианалёты значительно участились. Теперь ежедневно, город с разной периодичностью бомбили группы по 30–40 «Хейнкелей». Главными целями бомбардировщиков теперь являлись не только железнодорожные и промышленные объекты, но и оборонительные позиции и казармы войск гарнизона.

Засекая места расположения зенитных точек, немцы старались облетать их. Поэтому посты ПВО Глатоленков приказывал постоянно передвигать на новые участки. В результате за последние два дня зенитчики сбили два немецких самолёта. Но и у частей ПВО были потери, так как некоторые группы бомбардировщиков, очевидно, получали приказы атаковать именно зенитные посты.

Глатоленков указал на карте нынешнее расположение имеющихся в Воронеже средств ПВО. Оно было привязано к участкам, на которые чаще всего совершались налёты. Зенитное прикрытие города осуществляли отдельные подразделения 3-й дивизии ПВО: на юго-востоке в районе железнодорожной станции Придача базировался 1-й батальон лейтенанта Попова из 183-го зенитно–артиллерийского полка, рядом со зданием Управления ЮВЖД и у завода им. Ленина находилось по одной роте 4-го зенитно–пулеметного полка, а местом базирования 3-й роты 254-го зенитно–артиллерийского полка был район у завода им. Калинина.

Этих частей ПВО едва хватало, чтобы прикрывать город, поэтому начальник гарнизона был обескуражен, когда командующий приказал ему срочно организовать обучение расчётов всех орудий ПВО также в качестве истребителей танков. Глатоленков в ответ с сомнением произнёс, что он уже пытался проговаривать этот вопрос с командованием Воронежско–Борисоглебского дивизионного района ПВО, который почему-то ещё находится в оперативном подчинении Юго-Западного Фронта. Но командующий дивизионного района полковник Хорошилов и начальник штаба полковник Гаврилов категорически отказались выделять части ПВО для борьбы с танками при угрозе захвата города и планируют в этом случае вывести все зенитные орудия за реку Воронеж. Голиков обещал, что решит вопрос на уровне Генштаба.

Перед тем, как закончить разговор, командующий дал Глатоленкову срочное поручение. Необходимо был отправить офицеров областного военкомата в ещё не захваченные противником районы Воронежской области, чтобы ускорить отправку на восток всех мужчин призывного возраста, и чтобы оказать содействие в организации вывода беженцев.

Затем в кабинет командующего для доклада был вызван назначенный этим утром его начальник оперативного отдела по воронежскому участку. Тот сообщил о трудностях в обеспечении радиосвязи штаба фронта с отступавшими частями 40-й армии. Даже штаб командарма Парсегова утратил связь почти со всеми своими дивизиями. В результате, ещё утром, после отъезда командующего Голикова в Воронеж, оставшийся в Ельце его заместитель генерал-лейтенант Чибисов отправил на поиск дивизий 40-й армии пять офицеров связи на У-2.

Чтобы сразу же снял возникшее раздражение, Голиков позвонил начальнику Генштаба Василевскому и, объяснив ситуацию, попросил как можно скорее принять меры в отношении генерала Парсегова. Василевский немного помолчал, а затем ответил, что необходимые меры будут приняты, и с 3 июля у 40-й армии будет новый командующий.

Теперь Голикову можно было отправляться в находившийся на западной окраине штаб 232-й дивизии, куда он не стал заезжать до прибытия в свой штаб. Ещё на подъезде к городу, Голиков направил комдиву Улитину посыльного с уведомлением о том, что он прибудет в штаб дивизии в 14:30. Также Улитину предписывалось срочно собрать в своём штабе для отдельного разговора с командующим командиров полков НКВД, а также отыскать находившегося в городе полковника Корнева, которого теперь Генштаб назначил начальником разведотдела по воронежскому участку Брянского фронта.

Чем больше Голиков входил в дела организации обороны Воронежа, тем спокойнее и увереннее он становился; возникшее в нём утром беспокойство ушло, сменившись обычным рабочим напряжением, которое для него было привычным, вполне комфортным состоянием. Теперь снова война была для Голикова лишь делом, но не давящей тяготой, лишающей сил и угнетающей душу.

На разговоре Голикова с командиром 232-й стрелковой дивизии присутствовал и генерал-майор Черняховский. Голиков специально пригласил на эту встречу командира 18-го танкового корпуса, эшелоны которого продолжали прибывать в район Воронежа. Это было своеобразным напоминанием Улитину о том, что его дивизия вовсе не брошена в одиночестве против немецкой ударной группы.

В трёх танковых бригадах Черняховского был 181 танк: в 110-й и 181-й бригадах – по 44 танка Т-34 и 21 лёгкий танк Т-60, а в 180-й – 24 тяжёлых танка KB и 27 Т-60. Бригады были дислоцированы в разных районах города – по согласованию с командующим фронтом. 181-я стояла на Юго-Западной окраине, позиции 110-й были у южного въезда в городские кварталы, а 180-ю бригаду и входящий в корпус 326-й отдельный гвардейский дивизион реактивных миномётов решено было пока держать в резерве на восточном берегу реки Воронеж – в районе Придача. 18-я же мотострелковая бригада корпуса обороняла северный пригород – Подгорное с задачей не допустить обхода города с севера.

Несмотря на то, что Генштаб пока не подчинил корпус напрямую Брянскому фронту, Голиков уже получил по телефону от Василевского уверение, что это произойдёт в ближайшие дни. К тому же Голиков был уверен, что 35-летний Черняховский, успешный, умный командир, воевавший с 1941 года в качестве командира танковой дивизии, не станет проявлять ненужные амбиции и не будет оспаривать указанные командующим фронтом места размещения своих бригад.

Едва Голиков в присутствии Улитина начал этот разговор, Черняховский тут же с улыбкой согласился, попросив подсказать, какие позиции занять его частям. Голиков с Улитиным невольно переглянулись. Молодой командир корпуса каким-то образом умел мгновенно передавать окружающим свою бодрость и уверенность в успехе.

Затем Черняховский откровенно рассказал о ещё не полной боеготовности корпуса, так как большая часть его эшелонов с боеприпасами были в пути. Голиков ответил, что никакой трагедии в этом нет – вопрос лишь в том, чтобы танкисты пока что старались в бою экономить снаряды.

Доклад командира 232-й стрелковой дивизии подполковника Улитина, который сдержанной манерой поведения походил на Глатоленкова, представлял собой техническую справку. Улитин сообщил, что главное направление – донские переправы возле села Старые Семилуки, находящегося в 19 км к западу от Воронежа, прикрывает 605-й полк майора Васильева. 498-й полк майора Ермолаева защищает берег Дона у южных и Юго-Западных пригородов – от моста у села Малышево до села Петино. Огневую поддержку этих полков осуществляют артиллерийские части дивизии – 425-й артполк майора Панкова и 214-й отдельный противотанковый дивизион. Ещё один стрелковый полк 232-й дивизии – 712-й, обороняет 30–километровый участок Дона к северу от Воронежа – от моста у Хвощеватки до Новоживотинного, где находилась понтонная переправа, к которой двигались отходящие части 40-й армии. Там же находится теперь 14-я танковая бригада, в которой после недавних боёв осталось 19 танков.

Затем после небольшой паузы Улитин сообщил, что пригодный для устройства переправ район у села Петино, между участками 605-го и 498-го полков, по указанию начальника гарнизона, занял батальон Учебного центра командного состава Юго-Западного фронта. А ещё один батальон Учебного центра и оба учебных эскадрона 11-го запасного кавалерийского полка остаются в резерве гарнизона.

Некоторая неуверенность комдива была понятна, так как все эти курсантские части гарнизону впрямую не подчинялись. Однако Голиков, в последние дни внимательно знакомившийся с положением дел в Воронеже, против плана Улитина возражать не стал. Он лишь спросил о состоянии самой 232-й дивизии.

На это комдив ответил, что более половины личного состава дивизии – опытные солдаты и офицеры, набранные из числа прошедших излечение в госпиталях или призванные из запаса. Это обеспечило быстрое слаживание частей и обучение новобранцев. К началу июля в 232-й уже было подготовлено 1068 истребителей танков и 372 снайпера.

Что касается строительства укреплений, особенно ДОТов на участках обороны дивизии, то сначала эти работы несколько затруднялись из-за того, что служащие городских складов для отпуска необходимого леса требовали каких-то специальных формуляров. Но дело пошло сразу, как только на склады наведался начальник Воронежского гарнизона и, достав пистолет, обещал немедленно расстрелять всех, кто саботирует строительство оборонительных сооружений.

Затем выяснилось, что на складах 232-й дивизии пока ещё недостаёт колючей проволоки, противотанковых и противопехотных мин.

–Вопрос решается с управлением железных дорог, – тут же пояснил Улитин, всем своим видом дав понять, что и эта проблема будет существовать недолго.

Разговор стал всё больше походить на производственное совещание, и Голиков понял, что для обороны города делается всё возможное.

После того, как вполне удовлетворённые разговором Улитин и Черняховский уехали из штаба к северо-западному пригороду Подгорному, чтобы с этого участка начать осмотр мест размещения танковых бригад, Голиков приказал дежурному офицеру пригласить в кабинет приглашённых на беседу четырёх командиров полков НКВД и полковника Корнева.

В Воронеже находились подразделения четырёх полков НКВД, предназначенных для обороны государственных и правительственных объектов и ведения боев с крупными разведывательно–диверсионными формированиями. Бойцы НКВД прошли серьёзную тактическую и боевую подготовку, в том числе по вопросам борьбы с бронетехникой противника, все они отлично стреляли и владели рукопашным боем.

41-й стрелковый полк внутренних войск НКВД и 287-й полк оперативных войск НКВД имели штатный состав – по полторы тысячи бойцов. В каждом из этих полков было три стрелковых батальона, пулемётный взвод, батарея 45-мм противотанковых пушек, миномётная рота и штурмовая рота автоматчиков. В 233-м полку 13-й дивизии Конвойных войск НКВД было три стрелковых батальона и пулемётная рота, но орудий не было. Кроме того, в Воронеже находился один батальон 125-го полка НКВД по охране железнодорожных сооружений, в котором, также как и в 233–м полку, имелось лишь стрелковое вооружение.

Было только 16:30, а Голиков уже чувствовал себя усталым. Сказалась бессонная ночь и спешный переезд. Но он всё равно постарался как следует мобилизоваться для этого непростого разговора. С полками НКВД была одна проблема – накануне Голикову из Генштаба сообщили, что от имени одного из высших руководителей НКВД в эти полки пришло предупреждение о возможном скором выведении их из города и отправке к новым пунктам дислокации. Это была чисто ведомственная игра, имевшая целью сохранить свои части, даже в ущерб интересам фронта.

Глядя на сидевших перед ним офицеров со строгими, сильными лицами, помня о своём опыте частого общения с представителями их ведомства в его бытность начальником Главного разведуправления РККА, Голиков понимал, что с ними нужно говорить только откровенно. Он мог рассчитывать на этих людей лишь в том случае, если они в полной мере поверят, что без помощи полков НКВД город не удержать. И командующий принялся рассказывать им всё, что ему было известно о ситуации у Воронежа, об отступлении 40-й армии, о боях у реки Кшень, у Горшечного и Касторного, о немногочисленных частях, собранных пока у города и о движущихся сюда танковых и моторизованных дивизиях противника. Напомнил он и том, что эвакуация населения города идёт, но конца ей не видно, потому что дороги и железнодорожные станции непрерывно бомбят. Но несмотря на большое количество ещё оставшихся в городе жителей – это всё некомботанты: дети, женщины и старики, поэтому в отряды городского ополчения, после нескольких волн мобилизации, теперь почти некого набирать.

Они слушали молча, с бесстрастными лицами, а он всё говорил и говорил, опасаясь остановиться, так как не мог понять, согласны ли они с ним хоть в какой-то степени, или же просто соблюдают правила вежливого отношения к высокопоставленным армейцем, не имеющим, тем не менее, к их ведомству никакого отношения.

Наконец, Голиков напомнил о погибших в Саду Пионеров детях и об огромном долге у всех военных перед этим городом, который они не смогли тогда защитить.

Сидевший поодаль у стены подполковник Корнев, поймав обращённый на него взгляд командующего, едва заметно кивнул.

–Да, это наше дело, – задумчиво произнёс командир 233-го полка подполковник Дюльдин. – Защищать город – это тоже наше дело. Мы – коммунисты и знаем свой долг.

–Если будет другой приказ руководства, мы обязаны будем его выполнить! Порядок есть порядок, – холодно возразил командир 41-го полка майор Васильченко.

–Но не можем же мы бросить всё и уносить ноги! – резко произнёс командир 287-го полка майор Злобин. – Мы здесь наиболее обученные подразделения. Если мы сбежим, потом на нас все пальцами будут показывать!

–Всё равно, приказ – есть приказ! – настаивал Васильченко.

–А если не будет приказа на вывод полков, ты будет здесь воевать вместе с нами? – спросил его командир 125-го полка майор Беломытцев.

Васильченко снова заговорил о порядке и приказах. Другие командиры ему возражали так жёстко, словно рядом с ними и не было командующего фронтом, генерал-лейтенанта. Голиков ждал, чувствуя, что разговор развивается в нужном ключе. Молчал и Корнев, с интересом присматриваясь к каждому из офицеров.

Наконец, Васильченко, видя решительный настрой товарищей, пожал плечами и согласно махнул рукой. И Голиков сразу же перешёл к конкретике, словно и не было только что этого горячего спора. 41-му полку командующий отводил задачу охраны Вогрэссовского моста, через который ни в коем случае нельзя было допустить прорыв противника на восточный берег. Чернавский мост должны были охранять батальоны 287-го полка – в случае необходимости, их должен был подержать 125-й полк НКВД по охране железнодорожных сооружений, который пока будет по-прежнему выполнять свои задаче на стациях в Воронеже. А 233-й полк должен был контролировать северные кварталы города и быть готов противодействовать прорыву противника на этом направлении.

Разговор заканчивался, как и этот сложный день. Очередная партия была выиграна Голиковым, и он, не показывая вида, искренне радовался своему успеху.

Командующий даже не понял сразу, что происходит, когда здание штаба вдруг вздрогнуло от основания до самой крыши. От нескольких тяжёлых взрывов лопнули стёкла, осыпавшись на пол отвратительными острыми осколками; кто-то закричал вдалеке; и ещё один взрыв раздался где-то совсем рядом.

Голиков вскочил, но тут же сел снова, глядя с удивлением на продолжавших сидеть напротив него командиров. Видимо, они сразу поняли, что суета, попытка выскочить в коридор или выбраться в окно им не поможет, так как не было ясно, где разорвётся очередная бомба. О том, что это здание просто рухнет, речи быть не могло – оно было кирпичным и имело прочные балки.

Новых взрывов не последовало. Налёт, начавшийся внезапно, также внезапно и закончился.

Полковник Корнев вышел в коридор и через минуту вернулся.

–Разбиты находящиеся в другом крыле здания казармы учебного батальона. Там есть убитые, – сообщил он. – Из работников штаба 232-й дивизии погиб начальник особого отдела лейтенант госбезопасности Зезин. Несколько человек ранены.

–Спасибо, товарищи командиры! – сказал Голиков, вставая. – Приступайте к исполнению!

Офицеры отдали честь и пошли к двери. Их лица снова были совершенно бесстрастны.

–Немцы, видимо, целили в командующего, – сказал Корнев. – Бомбёжка в тот момент, когда вы находились здесь, не может быть случайной.

–Наверное, какой-то радиоперехват.

–Может быть, – Корнев пристукнул кулаком о ладонь. – С вашего разрешения, теперь я займусь делом, порученным мне начальником Генерального штаба. Я срочно должен начать подбор кадров и организовать систему зафронтовой разведки для Воронежа, на случай, если его захватят немцы. Судя по всему, находящийся в Ельце разведотдел фронта здесь мало чем может помочь.

Когда Корнев ушёл, Голиков некоторое время сидел, глядя в стол, пытаясь вспомнить о каком-то важном деле, которое должен был сделать по приезду. Он поставил на стол свой портфель и принялся рыться в бумагах, отыскивая среди них какой-нибудь документ, по которому должны были быть приняты безотлагательные меры. И вдруг его рука наткнулась на небольшую коробочку.

–Вот, забыл! – пробормотал он, открыв её, с завистью разглядывая золотую Звезду Героя. – Личное поручение Сталина, а я забыл!

И нажал кнопку вызова адъютанта.

–Вот что, срочно найдите мне моего помощника майора Ермакова!

–Что-то сообщить ему предварительно? – спросил адъютант, вынимая блокнот.

–Сообщить? – Голиков широкой ладонью, по-крестьянски почесал свою обритую наголо голову. – Так и предайте: мол, командующий его вызывает. По личному поручению товарища Сталина!

Глава 18. Добровольцы

Вечером 2 июля дождь, шедший с перерывами весь день, вечером прекратился совсем. Перед самым закатом, подпитываемая им туманная дымка на горизонте ушла, и через окна флигеля, где уже больше недели жил Миша Фетисов, стали видны далёкие всполохи пожаров. Спрятанный за холмами и рощами Воронеж находился в 10 километрах к югу от временной базы разведшколы, но знавший город как свой дом Миша легко мог определить по расположению пожаров, в каких районах этим вечером немцы сбросили наибольшее количество зажигательных бомб. На этот раз сильнее всего горел юго-восток – район станции Придача, а также северо-западные районы, через которые проходила пересекавшая город по диагонали железная дорога.

Разведшкола фронта была организована на старом армейском полигоне, его обширная территория, с двухкилометровым винтовочно–пулемётным тиром, танковым полигоном и несколькими полосами препятствий, обнесённая высоким забором с колючей проволокой наверху, хорошо подходила для тренировки бойцов и командиров срочно создаваемых разведывательных и партизанских отрядов, которые вскоре должны были отправиться в оккупированные районы Воронежской области. Занятия в разведшколе шли круглосуточно; в классах основного здания, на полигоне и стрельбище, боевые группы сменяли друг друга каждый час. На ночные занятия курсантов поднимали по тревоге, приучая бойцов к быстрому сбору и подготовке к бою, что в первую очередь должно было им пригодиться за линией фронта.

Однако, у так называемой «Пионерской группы» из шести мальчишек 12–13 лет, размещённых в стоявшем поодаль от зданий казарм флигеле, занятия шли по другой программе. Причём цель, ради которой подростки были собраны, им не спешили объяснить. В течение нескольких дней их жизнь была словно, и правда, в пионерском лагере. Они жили по режиму, включающему утреннюю зарядку, проверку школьных знаний, «тихий час» и нетрудную работу в столярной и слесарной мастерских; их кормили диетической пищей, они проходили медосмотры и слушали лекции о положении в стране и по истории Воронежа. Во время их прогулок, во время которых почему-то на полигоне и на стрельбище занятия прекращались, и территория словно вымирала, сопровождавший ребят куратор – старший лейтенант НКВД Чертилов вёл с ними беседы на разные темы, не относящиеся к войне: об учёбе, спорте, дворовых играх, кинофильмах и даже об опереттах. На вопросы юных курсантов, когда их будут учить военному делу, он отвечал с доброй улыбкой одно и то же: когда придёт время.

Очень скоро Мише стало ясно, что к ним пока попросту присматриваются, из чего он сделал вывод, что для задания, ради которого они собраны, из их группы будут отобраны не все. И Миша стал более внимателен к своему поведению и разговорам, опасаясь чем-то вызвать неудовольствие Чертилова и других общавшихся с членами группы сотрудников разведшколы.

Перспектива быть отчисленным Мишу совершенно не устраивала, так как он сумел попасть в разведшколу лишь благодаря своему злому упрямству. После того, что произошло в Саду пионеров, он сразу же решил, что должен воевать. И это не было решением, вызванным яростью – Миша всегда ко всему относился разумно и спокойно. Оказавшись сразу после бомбёжки в Саду пионеров, увидев чудовищную картину смерти, рыдающих взрослых, едва стоявших на ногах от ужаса, Миша понял, что он, с его характером, будет очень полезен именно на фронте.

Если бы дома был отец, может быть он и смог бы уговорить Мишу отказаться от его затеи. Но отец теперь воевал где-то на Кавказе, а мать, добрая тихая женщина, всегда потакавшая сыну, лишь смотрела не него с жалостью, кормила припасёнными леденцами и, как и раньше, не давала ему никаких советов.

Проведя один день дома, обдумав свои возможности, Миша, для начала, подбил друзей дежурить на крышах, чтобы помогать ополченцам сбрасывать вниз упавшие на дома зажигательные бомбы. Дело было нужное, но на второй день дежурства Миша понял, что ему хочется участвовать в непосредственных боях с фашистами. Сидя на крыше, он долго размышлял о том, как бы убедить сотрудников военкомата записать его в батальон истребителей танков. Не придя ни к какому решению, понимая, что подростков в армию не берут, он начал строить планы о том, как бы пристроиться к какому-нибудь эшелону, едущему на фронт, а, оказавшись на передовой, помочь бойцам в бою, после чего его уже, конечно, не смогут отослать в тыл.