Текст книги "Город на крови"

Однако ожидаемого продолжения наступления 24-й немецкой танковой дивизии утром не произошло, так как незадолго до запланированного времени выступления её командир генерал-майор фон Хауэншильд получил шифровку из Отдела I Службы военной разведки и контрразведки, в которой сообщалось о появлении поблизости новых русских танковых корпусов. 4-й находился в районе Горшечного, 17-й контролировал дорогу от Быково до Касторного, а 24-й находился южнее Горшечного – в районе Старого Оскола. В связи с этим предлагалось, прежде чем наступать, чётко согласовать взаимодействие с авиацией, как для прикрытия, так и для постоянного получения данных авиаразведки.

Сообщение было очень важным. В связи с меняющейся оперативной обстановкой, генерал-майор фон Хауэншильд разделил дивизию на две группы. Одна, командование которой он взял на себя, должна была медленно продвигаться к Горшечному, до которого от Гологузовки было всего 18 километров. Другая часть дивизии, под командованием командира 24-го танкового полка полковника Рибеля, была отправлена по маршруту севернее Горшечного, с целью окружить части, защищающие этот населённый пункт.

Встречный удар группы фон Хауэншильда, движущейся на Горшечное, и 4-го советского танкового корпуса генерал-лейтенанта Мишулина произошёл в нескольких километрах от села. На этот раз панцергренадеры на бронетранспортёрах благоразумно следовали далеко позади танков.

Холмы здесь были совсем небольшие, поэтому всё происходящее у села было видно издалека, и несущиеся навстречу друг другу танковые группы не имели возможности для обходного маневра.

Высоко над полем боя кружили два десятка немецких самолётов, выцеливающих русские танки. На пикирование «Юнкерсы» не выходили, так как со стороны Горшечного по самолётам били русские зенитные установки.

Первым в ходе начавшейся танковой перестрелки загорелся немецкий танк, но тут же тот советский танк, который его подбил, загорелся сам.

Группа немецких «троек» прорвалась к советской батарее, внезапно открывшей огонь из кустарника, и раздавили пушки. На уничтоженной батарее остался гореть один немецкий танк, подбитый выстрелом в упор.

Из не замеченного ранее небольшого овражка, раздувая вокруг себя шлейф дыма, выбрался советский тяжёлый танк КВ-1 и двинулся к группе, уничтожившей батарею. Издалека было отчётливо видно, как от брони КВ рикошетируют немецкие снаряды. Самоходное штурмовое орудие Sturmgeschütz запоздало выдвинулось из задних рядов немецких танков и начало стрелять по КВ, раз за разом пытаясь попасть его броню прямо, а не под углом. Но к тому времени, когда КВ, наконец, задымил, он успел подбить три немецких танка.

Затем два лёгких советских танка Т-60 на большой скорости, непрерывно маневрируя, понеслись к ближайшей к ним немецкой самоходке. В опасной близости от быстрых танков взрывались снаряды, но всё равно, они успели выйти на прямой выстрел по самоходному орудию, прежде чем один из них, замер, получив снаряд в моторное отделение. Подбив Sturmgeschütz, Т-60 резко развернулся, подхватил на броню двух танкистов, выскочивших из подбитого танка и унёсся к своим.

Через час боя на поле уже стояли более двух десятков мёртвых железных машин. Возле нескольких копошились выбравшиеся из люков экипажи, но из большинства подбитых танков люди не вылезли.

Две танковые волны отхлынули друг от друга, продолжая перестрелку со всё более далёкого расстояния. В этот момент, наблюдавший за боем лейтенант Ройнфельд вдруг вспомнил о предписании всем немецким танкистам избегать танковых дуэлей с КВ и Т-34 из-за их брони, которую сложно было пробить 50-мм пушкам большинства немецких танков. Сами же КВ и Т-34 располагали 76,2-мм пушками. В прошлом году, когда отец был ещё жив, он, приехав с фронта в отпуск, рассказывал о том, чем обычно заканчиваются поединки между русскими и немецкими танками.

Между тем, русский танковый отряд, первым ушёл с открытого места и скрылся за селом. Затем немецкие танки начали отползать от села на задней скорости. Из-за Горшечного по полю вслепую била русская гаубичная батарея; время от времени, осколки снарядов выбивали искры из брони танков, но вреда им не наносили.

Последним к тыловым позициям прибыло самоходное орудие Манбахера. Согласно боевому расчёту, оно остановилось возле бронетранспортёра Ройнфельда, поэтому общения с не очень симпатичным вахмистром ему было не избежать.

Спрыгнув с брони, Манбахер подмигнул лейтенанту как старому знакомому и принялся быстро раскуривать сигарету.

–Здорово русским дали! – сказал он, поглаживая пальцем опалённые брови. – Настрелялись! Даже замок орудия искрить начал.

И засмеялся злорадным смехом.

–Знаете, что самое интересное в этом бою, господин лейтенант? То, что русских танков здесь было подбито раза в три больше.

–Отчего же? Кажется почти поровну. Немного в нашу пользу, потому что самолёты помогли.

–Нет, нет мы победили с разгромным счётом! В танковых войсках с этого года заведено правило: считать подбитым только полностью уничтоженный танк, превращённый в труху. В отчётах о наших потерях пишется только о повреждённых агрегатах – двигателе, ходовой части. Так что даже если снаряд всадили в моторное отделение и экипаж был отправлен на небо, танк или самоходное орудие всё равно не считается подбитым, а просто повреждённым. Неплохо жить штабистам, правда?

Вечером, дождавшись, когда в сумерках немецким самолётам будет затруднительно совершать полёты, советский 4-й танковый корпус снова двинулся в атаку. На этот раз, не желая нового встречного боя, генерал-майор фон Хауэншильд приказал своим подразделениям отходить к Быково, держа русских огнём на расстояние.

Однако вскоре ещё один крупный русский танковый отряд появился к северу от группы фон Хауэншильда, и огневое давление на отходящие немецкие части значительно усилилось. Под разрывы попали и машины панцергренадеров, которые в этот момент проезжали небольшую рощу. Русский снаряд разорвался рядом с бронетранспортёром Ройнфельда, когда лейтенант уже решил, что в этом бою с ним ничего не случится. Взрывная волна вышвырнула людей из бронетранспортёра. И тут же из-за холмов к роще стали приближаться русские танки.

Когда Ройнфельд очнулся среди трупов солдат отделения управления, танков в роще уже не было. Лежавший рядом Хартманн смотрел на него мёртвыми глазами, в которых не было уже ни страха, ни страдания. Почему-то Ройнфельд на мгновение ему позавидовал. Но затем его внимание привлёкли какие-то неприятные звуки, раздававшиеся неподалёку. Подняв валявшийся у разбитой гусеницы бронетранспортёра автомат МП40, очевидно, принадлежавший унтер-офицеру Пройссу, он передёрнул затвор и пошатываясь пошёл в ту сторону, где раздавались голоса. Мысль о том, что нужно как можно скорее уходить в другую сторону, так как поблизости могут быть враги, даже не пришла ему в голову, потому что стонущий голос, который он теперь слышал, принадлежал Пройссу.

Подходя к небольшой поляне посреди рощи, он заметил двух русских солдат, ведущих к опушке пошатывающегося мюнхенца, левая рука которого от плеча до кисти была в крови. Солдат, которому было лет сорок, лишь покрикивал на пленного, а молодой подгонял Пройсса ударами винтовочного приклада, стараясь попадать ему по раненой руке.

Не останавливаясь и не пытаясь к ним подкрасться, лейтенант ускорил шаг. Оглянувшись на шум шагов, солдаты на секунду оторопели, но тут же попытались вскинуть оружие. Короткой очередью Ройнфельд застрелил молодого и, подойдя ко второму солдату, ударил его в скулу железным прикладом автомата. Тот без сознания упал навзничь.

Деловито вынув из кармана перевязочный пакет, лейтенант обмотал бинтом раненую руку товарища, который с немалым удивлением наблюдал за его спокойными действиями. Потом Ройнфельд сунул в здоровую руку Пройсса свой пистолет, а у него из подсумка на поясе вынул запасные обоймы к автомату, которые русские не удосужились забрать.

–Твой МП побудет у меня. Ты с ним одной рукой не справишься, – сказал Ройнфельд. – Скоро ночь. На запад нам нельзя – там русские. Мы пойдём на север. Там должна быть группа полковника Рибеля.

–Спасибо, господин лейтенант! – с чувством произнёс Пройсс. – Никогда вам этого не забуду!

Ройнфельд кивнул, перешагнул черел лежащего без сознания русского солдата и повёл товарища к северной опушке.

Глава 15. Помочь танкистам

Удар по наступавшим на Горшечное частям немецкой 24-й танковой дивизии, который на исходе 30 июня совместно нанесли входящие в группу Федоренко 4-й и 17-й танковые корпуса, был не таким мощным, как рассчитывали в Генеральном штабе. От 17-го корпуса в бой вступили только две бригады, а остальные к этому времени ещё только подходили в район первоначального сосредоточения – к Орехово, находящемуся далеко к северо-востоку от Горшечного. Ещё один корпус советской танковой группы – 24-й, в контрударе не участвовал, так как, выполняя приказ Федоренко, оборонял район к югу от Горшечного – до Старого Оскола. Туда, согласно поступившим утром 30 июня сведениям разведотдела Брянского фронта, с северо-запада быстро приближалась моторизованная дивизия «Великая Германия», а с запада наступала 2-я Венгерская армия.

Отводя свои правофланговые части обратно к Быково, командир немецкой 24-й дивизии генерал-майор фон Хауэншильд, фактически заманивал советскую ударную группу в «мешок», так как части левого фланга его дивизии в это время двигались без боя на восток севернее Горшечного.

Чтобы усилить 17-й танковый корпус, Федоренко присоединил к нему остатки отступивших от Быково 115-й и 116-й отдельных танковых бригад, в которых после тяжёлого боя оставалось менее трети техники и личного состава.

В ночь на 1 июля Верховный Главнокомандующий Сталин, крайне разочарованный действиями группы Федоренко, собрал совещание Генерального штаба для принятия решений по ситуации на Брянском фронте. Начальник Генерального штаба генерал-полковник Василевский на совещании сообщил, что 48-й немецкий танковый корпус, по силе сравнимый с советской танковой армией полного штата, продолжает продвижение на восток вглубь советской территории. Его 9-я танковая дивизия наступает на Касторное, 11-я продолжает бой с советским 16-м танковым корпусом у реки Кшень, а 24-я близка к тому, чтобы захватить Горшечное и двинуться прямо на Воронеж. Кроме того, моторизованная дивизия «Великая Германия», которая имеет не только пехотные полки но также танковый батальон и большое количество противотанковых орудий, наступает на Старый Оскол. Василевский констатировал, что замысел Генштаба – контрударом группы Федоренко изменить ситуацию на юге, не был исполнен. Это произошло по ряду объективных причин. Группе Федоренко нужно было сконцентрировать силы и нанести решающий удар именно 30 июня, пока дивизии 48-го немецкого танкового корпуса ещё продолжали разнонаправленные движения – но к этому времени части 17-го корпуса собрать у Горшечного было невозможно, а 24-й вынужден был встать на пути дивизии «Великая Германия».

Однако Сталин считал, что вина за сложившуюся ситуацию частично лежала и на командирах корпусов группы Федоренко.

–Танковые корпуса вели себя не слишком умело! – подчеркнул он, бросив недовольный взгляд на Василевского. – В большинстве случаев они действовали методами стрелковых войск, не учитывая своей танковой специфики и своих возможностей.

–Командиры этих корпусов ещё не имеют достаточного опыта, – Василевский произнёс это негромко, извиняющимся тоном. – Да и мы им мало помогали своими советами и указаниями.

На этот раз Сталин не стал развивать тему вины командиров. Более того, он, неожиданно для всех согласился, что в данном случае обстоятельства были сильнее, чем планы Генштаба. Он даже одобрил противоречивший плану Ставки приказ Федоренко для 24-го танкового корпуса, так как в связи с неожиданным продвижением к Старому Осколу дивизии «Великая Германия», это оказалось разумным решением.

По общему мнению участников совещания, 1-го июля группе Федоренко необходимо было активизировать свои действия. 4-й танковый корпус должен был продолжать наступать на Быково, 17-й – противодействовать продвижению левофланговых частей 24-й немецкой танковой дивизии и оборонять участок к северу от Горшечного, а 24–му корпусу предписывалось жёстко удерживать рубеж у Старого Оскола и попытаться опрокинуть части наступавшей на него дивизии «Великая Германия».

В поддержку группы Федоренко, было решено использовать возможности 16-го танкового корпуса генерал-майора Павелкина. Его активные контратаки против немецкой 11-й танковой и поддерживающих её пехотных дивизий должны были отвлечь и другие части немецкого 48-го танкового корпуса. С этой же целью 1-му танковому корпусу генерал-майора Катукова предписывалось попытаться продвинуться с севера вдоль реки Кшень, сбивая там немецкие части.

В 2 часа ночи 1 июля, после того, как в штаб Брянского фронта была послана радиограмма с директивой Генерального штаба, генерал-полковник Василевский позвонил командующему Голикову. Теперь, когда не нужно было выбирать слова, чтобы не навлечь на генералов Брянского фронта гнев Сталина, Василевский говорил откровенно. Он высказал возмущение тем, что 4-й танковый корпус, точно выполнивший приказ Ставки и контратаковавший противника у Горшечного, практически не был поддержан 17-м танковым корпусом. Василевский поставил в вину лично командующему то, что 17-й очень слабо противодействует продвижению войск 24-й немецкой танковой дивизии. На это Голиков с неожиданной жёсткостью возразил, что поставленный во главе трёх корпусов Брянского фронта начальник Главного автобронетанкового управления Красной Армии генерал-лейтенант Федоренко, ранее присутствовавший в штабе фронта в качестве наблюдателя, не имеет своего штаба и при этом не согласовывает свои решения с командующим фронтом, что снижает оперативность в управлении танковыми корпусами.

Высказав это, Голиков замолчал, очевидно, ожидая отповеди. Но, также как и Сталин на совещании, Василевский не стал переходить на личности. Целью этого разговора было лишь одно: активизация действий Брянского фронта. Поэтому Василевский тут же подтвердил подчинение генерал-лейтенанта Федоренко командующему фронтом и даже разрешил Голикову напомнить ему об этом.

–В этом можете ссылаться лично на меня! – подчеркнул Василевский и положил трубку.

1 июля 4-й танковый корпус продолжал вести тяжёлый бой между Быково и Горшечным с 24-й немецкой танковой дивизией. Стараясь избежать больших потерь, немцы действовали аккуратно, не устраивая больше штурмовых атак на танковые бригады 4-го корпуса, а оттесняя их за счёт применения большого количества артиллерии и активной поддержки авиации. Лишь мотострелковая бригада 4-го корпуса, в ночь на 1 июля прибывшая к Горшечному и на рассвете двинувшаяся к Быково, подверглась сильной танковой атаке.

Также утром 1 июля командир 17-го корпуса генерал-майор Фекленко приказал всем своим танковым бригадам наступать на Быково. Находившаяся впереди 174-я бригада ударила во фланг немецкой 24-й танковой дивизии, но продвинуться не смогла. Затем получила сильный встречный удар 67-я бригада. А 66-я бригада не смогла поддержать наступление, так как её выдвижение из деревни Кулёвка было сорвано сильным авианалётом.

Затем последовало общее наступление уже дивизии фон Хауэншильда, ударившей, при активной авиаподдержке, по советским танковым корпусам с двух сторон. В результате корпуса группы Федоренко были отброшены на восток, и днём немцами было захвачено Горшечное.

Вопреки планам Генштаба, 1-й танковый корпус, который 30 июня завяз в боях в районе Ливен, смог двинуться на юг только на исходе дня 1 июля. Поэтому главная надежда командования Брянским фронтом на отвлеченин части немецких сил от корпусов Федоренко была на 16-й танковый корпус, продолжавший сражаться севернее города Кшенский – у посёлков Новый, Волово и Воловчик.

Переправившаяся через реку Кшень у посёлка Новый 11-я немецкая танковая дивизия второй день безуспешно пыталась прорваться к Воловчику через участки обороны 107-й, 109-й и 164-й танковых бригад и 15-й мотострелковой бригады 16-го корпуса. Утром 1 июля более 150 немецких танков двинулись в наступление несколькими группами от захваченной немцами переправы у посёлка Новый. Советская 109-я танковая бригада, действуя из засад, сумела у села Воловчик отбросить наступавшие на неё части. 107-я танковая и 15-я мотострелковая бригады не удержались и отошли на новый рубеж – к селу Волово. Крепко стояла на своих позициях лишь 164-я танковая бригада полковника Севастьянова.

164-я оборонялась южнее других бригад – у оставленного жителями села Вышнее Большое. КП штаба 164-й находилось в роще перед селом. КП был оборудован в накрытом маскировочной сеткой широком окопе, в котором поместились стол с четырьмя табуретами и место для связиста с рацией. Полковник Севастьянов и комиссар бригады Вышеградский внимательно следили за ходом разворачивающегося перед ними сражения.

На этот раз воевать их танкистам пришлось посреди поля созревающей пшеницы, которая в ходе боев постепенно выгорала и гибла под гусеницами танков. Свой вклад в уничтожение хлебного поля вносили и постоянно проносящиеся в небе немецкие самолёты, густо разбрасывавшие вокруг свои бомбы, расстреливавшие колосящуюся пшеницу из пушек и пулемётов. Но раненое поле всё ещё могло укрывать за рядами плотных колосьев засады стрелков ПТР и позиции противотанковых батарей, которые открывали огонь, лишь когда вражеские танки и бронетранспортёры подходили к ним совсем близко.

Долгое время полковник Севастьянов не давал своим танковым батальонам команды на контратаку, предпочитая, чтобы они вместе с артбатареями вели обстрел вражеских танков из укрытия. Но после двух часов этого неудачно складывающегося для немцев боя, немецкая артиллерия начала обстреливать поле дымовыми снарядами. Прячась в клубах дыма, танки 11-й немецкой дивизии понеслись к позициям 164-й бригады, давя окопы пехотинцев, с грохотом вминая в землю советские орудия.

И тогда полковник Севастьянов вынужден был отдать приказ своим танкистам о контратаке. Но едва его танковые батальоны вышли из укрытий и, выстраивая строй на ходу, нырнули в серые клубы, как дым вдруг начал оседать. Так, видимо, и было рассчитано немецкими командирами, знавшими период устойчивости их дымовой завесы.

На отчётливо видимые в слабеющей дымке советские танки немедленно обрушился артиллерийский огонь и атаки немецких пикировщиков.

Советские батареи, находившиеся на замаскированных перед селом Вышнее Большое позиций, открыли ответный огонь, но у противника было явное преимущество в количестве артиллерии, и немецкий обстрел продолжался.

Неся потери, батальоны 164-й бригады всё-таки сблизились с вражескими танками на расстояние прямого выстрела и в короткой яростной перестрелке вынудили их снова отойти.

С КП штаба бригады было видно, как и немецкие, и советские экипажи подбитых танков, едва выбравших из люков, тут же падали, расстрелянные из танковых пулемётов. Пленных на этом поле никто брать не желал.

Батальоны бригады тоже начали быстро пятиться, чтобы спрятаться от вражеского обстрела в своих укрытиях. В этот момент на восточной окраине Вышнего Большого гул орудийных выстрелов вдруг дополнили звуки интенсивной перестрелки. Севастьянов уже схватился было за телефон, чтобы направить туда танковую роту, но тут же перестрелка прекратилась.

По приказу командира, комиссар бригады Вышеградский в сопровождении отделения автоматчиков поспешил к селу. Миновав артиллерийскую батарею, не обращая внимания на разрывы снарядов на улицах села, Вышеградский побежал к восточной окраине.

В оставленном жителями селе горело всего несколько домов, но то, что некому было их тушить, вообще отсутствие жителей на улицах, вызвало у Вышеградского постыдное для комиссара чувство обречённости.

У одного из горящих домов сильный порыв ветра качнул огненный всполох в сторону Вышеградского и его бойцов – их обдало жаром, заставив отскочить в сторону. И тут они заметили у стены дома две обугленные человеческие фигуры. Пламя словно специально отгоняло солдат от мертвецов. Судя по тому, что одна из этих фигур была совсем маленькой, это были жители села, ребёнок и кто-то из его родителей. В воздухе чувствовался сильный запах горелого мяса.

–Не стойте, комиссар! Мало, что ли, они наших убили? – крикнул один из бойцов.

И Вышеградский снова побежал к восточной окраине села, сжимая в руках автомат.

Возле последнего дома, стены которого были расписаны цветочными узорами, комиссар увидел за околицей два подбитых немецких танка, а у ограды палисадника – три десятка мёртвых немцев. В стороне от танков стоял бронетранспортёр, а рядом с ним два немецких грузовика, борта которых были в пулевых отверстиях. Между телами, собирая немецкое оружие, с деловитым видом ходили бойцы, на петлицах которых не было значков в форме танков.

Ветер гонял вокруг обрывки листов, исписанных по-немецки. Очевидно, это были разорванные бойцами письма, которые они вытащили из карманов убитых врагов.

Неподалёку грохнул выстрел. Младший лейтенант с перевязанной бинтом головой, выстреливший из немецкого пистолета в лежавшее перед ним тело, одобрительно кивнул, осматривая оружие.

–Офицер, ко мне!

Тот зыркнул исподлобья, но подошёл быстро и по уставу чётко отдал честь. В его левой руке по-прежнему был зажат немецкий «парабеллум».

–Младший лейтенант Мажиев Иса! 121-я стрелковая дивизия.

–Почему добиваете пленных, младший лейтенант?

–Какой он пленный с пулей в животе? – на кавказском лице невысокого Исы, который нисколько не испугался гневного тона комиссара, появилась злая улыбка. – Что, лечить его прикажете?

Комиссар обвёл взглядом, смотревших на него бойцов 121-й. По их спокойным лицам было ясно, что этот бой для них не первый. Большинство были вооружены автоматами ППШ, хотя, по штату, рядовым пехоты РККА полагались винтовки. Кроме того, к ограде палисадника были прислонены шесть противотанковых ружей и пять ручных пулемётов Дегтярёва.

Нет, не следовало теперь делать выволочку этим солдатам, уничтожившим немецкий отряд, явно имевший задание обходным путём пройти к досаждавшим немцам артбатареям.

–Какие потери, младший лейтенант?

–Никаких. Мы их на внезапности поймали. А потери мы все на передовой уже потери. Шестнадцать человек от роты осталось. Есть легкораненые. Меня немного контузило.

–Как же вы здесь оказались? Я знаю, что остатки 121-й дивизии отправлены на переформирование.

–Нам приказали отходить к месту сбора – за реку Олым. Мы приказы не нарушаем. Обязательно прибудем на место. Но позже. У каждого на войне своё дело.

Лицо комиссара мгновенно посуровело.

–Как это понимать, младший лейтенант?

Иса болезненно поморщился и с силой прижал ладонь к голове.

–Когда мы перешли реку, остались в Кшенском ждать боя. Винтовки свои мы заменили ещё на рубеже – взяли оружие у убитых петеэрщиков и пулемётчиков. Целые сутки ждали, пока артиллерийская перестрелка закончится и для ручного оружия дело найдётся. Но наши там стали отходить, и мы отправились дальше. Только здесь нам повезло: когда мы с юго-востока к селу подходили, увидели издали, как с востока немецкий отряд приближается. Встретили их из засады.

В этот момент за селом начал стихать грохот танковой и артиллерийской перестрелки. В сражении наметилась пауза.

В доме открылась дверь и на улицу с ведром в руке вышла девушка в цветастом платке. Ни на кого не глядя, она вошла сарайчик. Тут же из дома вышел бородатый старик в чистой льняной рубахе. Опираясь на палку, он бросил недовольный взгляд на развороченный взрывом огородик и заковылял к комиссару.

Тот был удивлён, увидев здесь двух гражданских – ведь село было оставлено жителями ещё сутки назад.

–Эй, дед, хочешь подарок? – крикнул один из бойцов Исы, выбрасывая из бронетранспортёра ворох пальто, перевязанный верёвкой.

Старик этого словно не услышал.

–Вот что, сынки, поможете нам, раз такое дело, – властно произнёс он, буравя комиссара острым взглядом. – Будете раненых ваших отправлять, нас с внучкой захватите! Я, вишь, по глупости, упёрся, когда односельчане в эвакуацию уходили. Внучка со мной осталась. А теперь, вижу, не сдюжите. Ну, возьмёте, что ли?

–Придётся.

Старик удовлетворённо кивнул, призывно махнул рукой офицерам и пошёл обратно в дом. Вышеградский немного подумал, поглядывая на Ису.

–Вот что, младший лейтенант, вы, я вижу, от контузии не вполне оправились. Поэтому приказываю теперь я: отправляйтесь на место сбора 121-й! Вы нам помогли, и я пришлю представление в штаб вашей дивизии о награждении отряда за этот бой. С вас боёв пока что довольно.

Иса продолжал тереть свой лоб ладонью.

–Приказ? – с досадой проговорил он.

–Да, приказ!

Комиссар велел своим бойцам принять у солдат Исы захваченное у врага оружие, а сам с ним пошёл в дом.

Угощение офицерам старик, представившийся как Пахомов, выставил знатное. К бутылю самогона, кроме ещё горячего борща прилагалась копчёная рыба, горка пирогов, домашняя колбаса, брынза и солёные огурцы. Понимая, что скоро бой возобновиться, и гости у него долго не пробудут, старик, выждал недолго, пока они выпьют по рюмке и примутся за борщ, и сразу начал за серьёзный разговор.

–Так что внучка Малинка бойцов ваших молоком и свежим хлебом накормит. Корова наша молока по полтора ведра зараз даёт – на всех хватит. Но потом, вы уж снимите с меня грех, сами мою коровку кончите. Не хочу вражинам её оставлять. Курей я ещё утром повязал и на вашу кухню отнёс. Вещей мы с собой много не возьмём – только чтобы до нового места добраться, а там, с Божьей помощью, ещё наживём. Родителей Малинки – сына маво с женой, ещё в прошлом году бомбой у реки убило, но мы справлялись, и теперь справимся. А вот справитесь ли вы с войной этой?

–Видел же, что мы можем, – ответил Иса, продолжая с аппетитом есть борщ. – И не спрашивал бы, если бы и то видел, как наши бойцы жизни свои на передовой клали.

–Смелы, смелы – знаю! – старик горстью прихватил свою бороду. – Видели мы с внучкой в окно, как вы этих приветили. Но всё равно на всех врагов силёнок у нас пока мало. Год воюем, а ирод всё на нашей земле топчется. Сколько ужаса я об этой войне слыхал! Сколько же терпеть хорошим людям?

–Не знаю ответ, – серьёзно произнёс комиссар. – И товарищи наши погибшие не знали. Дело делаем – и только. И, если нужно, жизни свои на дело положим.

–Не то говоришь, служивый! Коли вы все поумираете, что слабым мира этого делать? Старухи, которые по погребам от обстрелов прячутся, девки, вон, которых немец не пожалеет, дети… Вся кровь наша с вами в землю уйдёт, если вы погибнете. Не умирать вам нужно, а побеждать! Понимаешь, командир? Немца одолеть, и всех, кто с ним. И уцелеть – потому что и после победы, девкам рожать придётся, чтобы новые люди вместо погубленных народились.

На этот раз комиссар не пытался встрять и отделаться быстрой фразой, а сидел и слушал задумчиво, с таким выражением на лице, словно сам с собой теперь разговаривал. И вечно нетерпеливый Иса, глядя поочередно то на комиссара, то на старика, от всех этих недолгих слов, тоже словно вдруг начал что-то новое в себе понимать.

–Старый я, но повоевал в своё время, – продолжал хозяин. – Видел на той войне и немца, и иных. Не любил я тогда дворян и царей и всё ж на чужой земле за землю свою честно дрался. Потому что ещё мой дед мне говорил, что России стоит раз проиграть – и люди её ярмо от чужих получат тяжелее прежнего. А, сужу я: фашистское ярмо железное будет. Те, что за домом лежат – уж они бы мимо Малинки моей не прошли, и ничто бы в них насилие не остановило. Таких сейчас миллионы к нам набилось, и каждый с винтовкой, и пуль у каждого зараз по сотне. Вот меня ужас и берёт, что эти с нами, с миром нашим сделать могут.

Не сдержавшись, старик всхлипнул. Налив из бутыля стакан, ополовинил его и только после этого продолжил речь.

–Я вас, смелые офицеры, не неволю. Хотите – хоть сегодня срок себе установите. Но уж, если сможете, хитрите с немцами, отступать не бойтесь и ждите, когда зверь утомится или зазевается. Вот тогда бейте его мечами в само брюхо, без жалости, до его издыхания. А щадить его не спешите, добротой убедить не пытайтесь – не измените его звериную суть. Вот когда он рассыплется на бездумные куски, и из них потом расколдованные люди возникнут – тогда и оканчивайте войну добром. И живите, живите! Ради тех, кто не доживёт!

Старик умолк. Комиссар только и мог, что снова удивлёно покачать головой. Он потянулся было к своей рюмке, но руку убрал. А Иса вдруг улыбнулся весело, и снова принялся за хозяйское угощение.

Долго они молчали, думая о своём, пока в дверь с пустым ведром, источавшим молочный запах, не вошла Малинка. Когда девушка сняла с головы платок, Иса удивился тому, насколько она была красива. Даже Эльза кажется, проигрывала Малинке в красоте, потому что одноклассница Исы, которой он всегда восхищался, была холодновата в обхождении, а Малинка, с её широко распахнутыми глазами и искренней улыбкой казалась воплощением доброты.

–С ними поедем, внучка. Так что собирайся скоренько! – сказал старик, тяжело поднимаясь. – И не кляни меня за наши горести! Сам знаю, за что виноват.

Девушка кивнула, глянула почему-то в глаза Исы, сразу же отвернулась и направилась к стоявшему в углу сундуку.

А Иса, вышедший затем на улицу вместо со стариком и комиссаром, знал уже, что именно ему предстоит выполнить обещанную старику тягость. Оглядев своих солдат и бойцов комиссара, которые, сторонясь немецких трупов, сидели в ряд у сарая, жуя свежий хлеб, запивая его молоком, Иса лишь чуть задержал взгляд на «посыльном» Святкине и «оцепенелом» Вохрякове, и выбрал Головача. Повинуясь знаку командира, младший сержант с самодельными лычками в петлицах вскочил и быстро подошёл к нему. За спиной Головача висел ППШ, а в руках он держал немецкую винтовку «Маузер 98к» с оптическим прицелом. Немецкий ремень с винтовочным патронташем был надет на нём поверх своего.

Отдав честь майору, он доложил Исе:

–Снайперку у немца одолжил. Я ведь охоту страсть как люблю.

–А твоё противотанковое ружьё как же?

–Вохрякову его и отдал. Чтоб он немецких танков больше не бояся.

Комиссар одобрительно кивнул.

–Вот что, младший лейтенант, дальше организовывайте здесь всё сами. Обе трофейные машины забирайте. Своих бойцов я оставлю здесь. Помогите им оборудовать позицию и уезжайте… – тут он посмотрел на старика, – а то дело, выполните, когда я уйду. Невинную тварь жизни лишать тяжелее, чем всех этих фашистов.