Текст книги "Катюша"

Глава 13
Пленник

Ганс остался жить вместе с Алексеем еще на несколько недель. Когда нога его более-менее начала заживать, он стал вести себя активнее: чистил добытые Дробышевым тушки, караулил ночью их маленький лагерь, готовил скудную еду и просто рассказывал о своей жизни. Из его рассказов Леша узнал, что Ганса забрали на фронт прямо с лекций по мировому праву. Он был студентом и мечтал стать адвокатом. А потом началась политика партии нацистов, и он оказался здесь, теперь у него сломана нога, а может быть еще и жизнь. Алексей старался особо не вдаваться в подробности, чтобы не сблизиться с немецким солдатом, однако это получалось все хуже и хуже. Дошло до того, что он стал воспринимать Генриха чуть ли не как брата. С этим нужно было срочно что-то делать, и в один из дней, отправившись на добычу съестного, Леша просто ушел. Он особо не тревожился за немца, потому что тот мог подпрыгивать на одной ноге, держась за палку, служившую чем-то вроде трости, и так передвигаться. Пойманную добычу Дробышев разделил пополам, оставив одну часть для Ганса, когда незаметно прокрался в их маленький лагерь. Лешин путь по-прежнему лежал на аэродром, где были советские летчики и самолеты, а значит – небо, свобода. Компас и карта очень выручили Дробышева, так что он уже через сутки сумел добраться до цели. При выходе из леса его встретил караульный, приставивший к груди скитальца винтовку.

– Кто такой? Откуда идешь?

– Я – советский летчик Алексей Дробышев. Был сбит над лесом, теперь вот ищу своих.

Надо сказать, что вид у летчика был не очень доверительный: волосы спутались, лицо покрылось щетиной, под глазами были синие круги от недосыпа.

– Ну и как успехи? – усмехнулся караульный.

– Вас нашел.

Больше вести диалог не пришлось, потому что к ним подошли другие военные. Расспросив Алексея о том, кто он такой, они повели его в штаб, состоящий всего из одной комнаты в небольшом деревянном доме, одиноко пристроившемся у опушки. Больше расспросов не было, Дробышеву дали умыться, накормили и отправили отдыхать. Проспав до следующего рассвета, Алексей стал проситься за штурвал самолета. Ему хотелось показать, на что он способен. Конечно, вверять незнакомцу технику было рискованно, но иначе – никак не удостовериться в правдивости слов. Дали добро. Когда Леша снова услышал гудение двигателей, почувствовал высоту, его сердце защемило от радости. Вот что значит жить! Однако Дробышев вылетел не просто так, ему сразу дали военное задание по перехвату немецкого самолета, который был обнаружен на высоте 4.500 метров в районе Одинцовской деревни. Выполняя поручение по перехвату врага, Алексей тотчас вылетел ему наперерез. Скоро ему удалось увидеть вражескую машину по левую сторону от себя. Благодаря очень большому запасу скорости, Дробышев мог свободно настигнуть фашистского стервятника. Пришлось даже сбавлять газ, чтобы не получилось, что немец остался позади. Было видно, что врагу, как говорится у летчиков, требовалось «лететь на всю железку», то есть, выжимая максимум из техники. Затем Алексей придумал зайти неприятелю в хвост, пустив пулеметную очередь и повредив правый мотор. Бомбардировщику ничего не оставалось, как развернулся и броситься наутек. Но Леше этого было мало. Он решил преследовать уходящий самолет, расстреливая его из пулемета. Однако, «беглец» оказался опытным.

Упорно увертываясь от огня, противник продвигался вперед, пусть и со снижением. К тому моменту у Алексея закончились боеприпасы, и он принял рискованное решение – пойти на таран. Стараясь поближе подойти к немцу, летчик пытался с помощью винта отсечь вражескому бомбардировщику хвост. Когда до противника было не больше метров десяти, из хвостовой точки немецкого самолета начала искрами смерти вылетать пулеметная очередь. Пролетая с правой стороны кабины, пули обожгли Леше руку. Тогда он разозлился, еще больше поддал газу и врезался в самолет фашиста. От удара самолет летчика опрокинулся сверху вниз, словно черепашка, упавшая на панцирь лапками кверху. Нужно было прыгать. Высота – 2.500 метров. Дробышев выбирался из кабины, прихватив с собой парашют, сделал затяжку на 900 метров. Он ясно слышал гул собственного самолета, который теперь пролетал мимо. Когда парашют раскрылся, удалось увидеть, как горит бомбардировщик врага, устремленный к земле. Приземлиться Леше удалось благополучно около деревни, находящейся в 35 километрах от Москвы. Смелый летчик был встречен колхозниками по-братски: ему перевязали руку, поменяли одежду, напоили молоком, а потом помогли добраться до воинской части, находящейся в округе. Немного отдохнув, Дробышев с военными из части поехал к месту, где упал немецкий бомбардировщик. В обломках машины были обнаружены четыре трупа. На шее одного из летчиков была видна рана от пули, прошедшей навылет. В кабине самолета также был найден план Москвы с личными документами экипажа, оружием, браунингами и ножами. Оказалось, что немцы планировали сбросить на Москву смертоносный груз – зажигательные бомбы. После такого удачного полета Алексея повысили в звании, направив соответствующую бумагу в главный штаб. Дробышев боялся, что капитан Фролов написал докладную на сбежавшего летчика, но похоже ничего подобного не было, так как присвоение нового звания прошло успешно. Теперь на груди у Алексея красовался значок за отличное несение службы. Ему стали доверять ответственные задания, а сам он уже не воспринимал себя как убийцу, он просто делал свое дело, отдавал долг родине, вот и все.

Окрыленный успехом, парень словно стер из памяти все прошлые горести, учился жить настоящим. И однажды это настоящее преподнесло смельчаку неожиданный подвох. В один из своих полетов, когда задание заключалось в том, чтобы обнаружить, а потом нанести на карту места нахождения военных немецких баз на территории радиусом в семь километров, проверив таким образом сведения, которые предоставили лазутчики, Алексей совершил ошибку. Он просто в какой-то момент пролетел над землей ниже, чем положено, чтобы преодолеть облачность и лучше рассмотреть местность, и тут на него обрушился град огня, выпущенного из дальнобойных орудий.

Самолет в одно мгновение получил неисправимые повреждения корпуса, загорелся. Алексей, всегда сдержанный, запаниковал. Если прыгать с парашютом, то угодишь в немецкий плен, если не прыгать, то…

Дрожащими руками летчик достал из-под сидения пистолет, заряженный всего одним патроном. И судьба у этого патрона была не завидная – принести смерть молодому 26-тилетнему парню, который и сам боялся того, что ждет его за гранью выстрела. За гранью жизни. В случае, если советский солдат подвергается риску угодить в плен, то единственным выходом для него, как приказывают командиры, является самоубийство. Также по уставу должен был поступить и Дробышев, но рука его предательски дрожала, когда он поднес дуло пистолета к собственному виску. Глаза его были зажмурены, на лбу выступили капельки пота. Секунды утекали со скоростью света, а решимости не прибавлялось. И тогда Алексей засунул оружие за пояс, глубоко выдохнул и приготовился прыгать.

Парашют раскрылся за мгновение до того, как самолет, оставшийся одинокой птицей без пилота, словно горящий феникс, устремился к земле в последнем кружении. Только клубы черного дыма взвились к небу, посылая известие о том, что погибла еще одна железная птица. Мелькание пейзажей, быстрый полет и удар о землю, а потом – острая боль. В глазах даже поплыли черные круги. Источник боли обнаружился только тогда, когда Алексей попытался бежать – правая нога оказалась сломана. В одночасье роли изменились – теперь он сам оказался на месте немца Ганса, которого месяц назад нашел в лесу. Сегодня Алексею выпала участь побывать в пленниках у вражеских солдат. Адреналин девятибалльной волной, словно при морском шторме, накатил на сердце. Парень, зажав в зубах пилотку, чтобы не стонать от нестерпимой боли, скрежещущей, протяжной, принялся ползти к опушке леса, чтобы спрятаться в кустах от немцев. Но притаиться не пришлось, потому что солдаты в серых шинелях с нацистской эмблемой уже бежали к Алексею.

Они, конечно, видели падение самолета, быстро сориентировались и уже направили группу захвата. Немецкая речь коробила слух советского летчика, он старался скорее и скорее двигаться, но это было сложно. Попробовал привстать, запрыгал на одной ноге. Дело пошло быстрее, но тут неожиданно под ногу подвернулась коряга, и Леша упал прямо лицом в грязь, которой после недавнего дождя было навалом. Испачканный, уставший от напрасных усилий, он уткнулся лбом в руку и заплакал. Это были слезы отчаяния, тоски, одиночества, которые до сих пор прятались в потаенных уголках души, которые Леша старательно маскировал, словно художник, пытающийся перерисовать испорченную картину, сделать шедевр из совсем неважного образа. Слезы продолжали литься и тогда, когда за Алексеем пришли немецкие солдаты. Они ткнули летчика автоматом в бок, будто проверяли, жив ли он. Им было непонятно, почему тот не спасается бегством, не встает, лежит в грязи. Быть таким безразличным мог быть только мертвец. В общем-то, Лешу тоже было можно назвать мертвецом, но только не снаружи, а внутри, потому что там давно все чувства были выжжены как в пустыне без дождей. Дробышеву вдруг стало все равно, что с ним станет. Пусть лучше немцы его убьют, чтобы прекратились мучения. Но мучения ждали Лешу впереди, он понял это, когда один из немецких солдат пнул летчика сапогом, а потом приказал на ломанном русском: «Встать и иди!». Звучало почти как в Библии при чудесном исцелении неходячих, но только ситуация была противоположной до невероятности. Когда Леша не послушался, немец повторил приказ, но и тогда эффекта не было.

Наконец, один из немцев понял, что у русского сломана нога. Они говорили между собой, по-видимому, об этом, потому как периодически указывали на Лешины ноги. Леша думал, что сейчас его расстреляют, чтобы не возиться с калекой-пленным, но немцы решили иначе – один из них снял шинель и на нее уложили Дробышева. Солдат как раз было четверо, каждый смог, взявшись за свой край, нести Лешу. Конечно, его периодически потряхивало, нога ужасно болела, но он терпел. Неизвестно, что ждало его впереди. Только синее небо покачивалось над головой, молчаливое, глубокое. В этой глубине Алексей сейчас с удовольствием бы потонул, если бы мог дотянуться. Не хватало только крыльев, которые отныне были сломаны.

Глава 14
Не стерпится, не слюбится

Ярко-красные розы в букете низко опустили бутончики, словно устали, тяжело было их нести, гордо держать высоко поднятыми, потому что вышло их время. Горько смотреть, как умирают цветы, они тоже костенеют, замирают в одном положении, как и люди, застигнутые приближением заката жизни. Теперь, при взгляде на когда-то радовавшие цветы, возникало чувство опустошенности, безысходности. Такими же чувствами наполнялось и Катино сердце, когда она стояла перед большим зеркалом и видела себя в белом платье невесты. Сегодня она сама была похожа на цветок, медленно увядающий, засыхающий без спасительной любви. Девушка была бледна, словно из нее выкачали воздух, всю лишили сил, воли, желаний. Не хотелось совершать ни единого движения, было безразлично, что вокруг все суетятся, спешат подготовиться к торжеству.

Да, конечно, Катины родители несказанно были рады тому, что их дочь выходит замуж за Женю. Приятно породниться с хорошей семьей, у которой, к тому же, есть несколько личных счетов в банках. Такого зятя грех не любить. Даже можно холить и лелеять. Мама, видевшая, как дочка страдает, пыталась утешить ее очень своеобразно, говорила: «Стерпится-слюбится», вот и все. И возразить было нечего на такое. Катя, сама не помня как, оказалась за праздничным столом, периодически ей приходилось выныривать из своего космоса, тумана, чтобы отозваться на крики «горько». Когда Женя целовал Катю всего какие-то доли секунды, ему казалось, что он целует куклу, ни живую и не мертвую, ни холодную, ни горячую, скорее пустую. Она никак не откликалась на его прикосновения, ласковые взгляды. Наконец когда торжественная часть закончилась, и молодые супруги остались наедине, Женя решился заговорить.

– Катя, милая, ну что с тобой? У тебя такое лицо, будто кто-то умер.

– Да, умер. Я умерла, – бесцветным тоном проговорила девушка.

– Что ты такое говоришь?! Нельзя так! Неужели тебе со мной настолько плохо, неужели ничего нельзя сделать для того, чтобы ты была счастлива?!

Катя некоторое время молчала, а потом вдруг лицо ее преобразилось, словно в голове появилась невероятная мысль, идея. Девушка встала, приблизилась к Жене, взяла его за руки и умиротворительным, ласковым голосом сказала:

– Да, ты можешь кое-что сделать, чтобы я чувствовала себя счастливой. Помоги мне избавиться от ребенка. Я знаю, это можно, так делают. Ничего страшного. Срок небольшой, так что, пережить можно, я все стерплю.

Женя в ужасе отшатнулся от любимой. Как она может быть такой жестокой, такой злой?! Просто невероятно!

– Да ты что, совсем ума лишилась? Что ты говоришь? Хочешь, чтобы я убил собственного ребенка? – парень отдернул Катину руку, которой она вцепилась в его рубашку.

– Не люблю я тебя, ты слышишь? И ребенка этого не люблю, не хочу, не хочу! – Катя сорвалась на крик, а потом начала рыдать в голос, стуча маленькими кулачками о венчальное платье. В порыве она разорвала кружева, испачкала белую ткань растекшейся по щекам тушью с губной помадой.

Она походила на чудовище, которое выбралось на свет изнутри некогда прекрасного человека. Женя не мог всего этого видеть и просто ушел, не говоря больше ни слова из квартиры, которую им к свадьбе выхлопотал отец. Катя, оставшись одна, на ватных ногах побрела в кухню. Утирая слезы тыльной стороной ладони, подошла к зеркалу, тому самому, что показывало ее отражение сегодня утром.

Теперь по ту сторону матового стекла на нее смотрела уродина, ненавидевшая сама себя. Несколько минут они переглядывались, обмениваясь укорами в адрес друг друга, и вдруг та, что стояла за стеклом, подмигнула. Она словно передала некую мысль, которой Катя тут же решила последовать. Быстрым бегом она примчалась в кухню, открыла холодильник. Так-так, только бы найти скорее то, что нужно. Отодвинув несколько банок с солениями, тарелки с салатами, оставшимися после банкета, отыскав попутно початую бутылку вина и сделав из нее внушительный глоток, девушка, в конце концов, отыскала то, что требовалось – пузырек с уксусом. От него не очень приятно пахло, вообще запах уксуса отталкивал. Катя поморщилась. Для храбрости выпила еще вина, и еще, и еще… когда почувствовала, что теперь смелая, готова на все, откупорила склянку с уксусом и выпила.

Тут же жгучая боль разлилась с противной жидкостью по всему пищеводу и плюхнулась где-то в глубине, оставив неприятное чувство, будто тебя вывернули наизнанку внутренними органами наружу. В какой-то момент стало настолько нестерпимо больно, что сначала запульсировало в висках, а потом глаза стали просто закрываться сами собой. Организм беременной женщины противостоял нанесенному удару, пытаясь сохранить ресурсы для жизни. Катя потеряла сознание, бутылки с вином и уксусом выпали из рук, жидкости разлились по паркетному полу, смешались и вспенились. Маленькие пузырьки родились от этого слияния, зашипели, можно подумать, что это шипение было зловещим, насмешливым, но Кате было уже все равно.

Какое-то неясное чувство тревоги поднималось в Женином сердце. Сам себе он не мог объяснить, что происходит, но неясные ощущения не отступали, шли по пятам. Первой мыслью было напиться. Чтобы забыть неприятные события сегодняшнего дня, второй – вернуться к жене, поговорить. Он не станет трогать ее сейчас, тревожить. Пусть она успокоится, примирится, осознает, что Женя вовсе не такой плохой, ведь он всегда ей помогает, всегда оказывается рядом в трудные минуты, неужели она этого не замечает? Когда Жене подумалось о трудных минутах, что-то острое кольнуло в сердце, так что он бросился бежать к дому, чтобы вернуться к Кате. Как только он переступил порог квартиры – сразу понял, что что-то не так. Девушка не отзывалась на имя, никаких возражений, никаких признаков присутствия. Он прямо в обуви прошелся по комнатам, добравшись до кухни. Здесь-то он и обнаружил Катю без сознания. Женя бросился к ней, начал трясти ее за плечи, бить по щекам. Не заметил с первого раза, что на полу валяется бутылка с уксусом, не обратил внимания на запах, а когда обнаружил, побежал к телефону вызывать скорую и открывать окна.

Каждая минута ожидания представлялась для Жени длиной в сто лет, если не больше. Пока он ждал врачей, тысячу раз успел укорить себя, что бросил Катю одну в таком состоянии. Он волновался за ребенка, которого едва сумели спасти во время Катиного падения на лед, случившегося не так давно, когда Женя пришел на помощь. Почему же сейчас он не успел, почему? Но вместо ответа из прихожей раздался звонок в дверь. Это были врачи. Как всегда, не особо эмоциональные, сдержанные, они никак не отреагировали на суетящегося взволнованного мужчину, который то и дело пытался объяснять им, как и что лучше делать. В конце концов, один из фельдшеров не выдержал.

– Послушайте, гражданин, если вы такой умный, то займитесь-ка сами своей женой, а мы воздержимся, не будем тратить время на вас. Пациентов-истериков и так хватает.

Жене ничего не оставалось, как замолчать. Катю отвезли в центральную больницу, где проделали все необходимые процедуры, чтобы пищевод и внутренние органы привести в нормальное состояние. Правда, пока глотать девушке положено было только через трубочку, питаться жидкой пищей. Говорить не получится. Евгений, дежуривший денно и нощно в больничном коридоре, был невероятно счастлив, что Катю удалось спасти, зато когда ему сообщили, что плод, то есть ребенка, пациентка потеряла, Женя пришел в отчаяние. Всю ночь он сидел дома на кухне, грыз соленый огурец и запивал водкой. Компанию ему составлял Митька, тот самый, что купил старинный крестик.

– Да, брат, попал ты по полной, скажу я тебе. Просто влип – на этих словах товарищ прислонился к Жениной голове, положив руку ему на плечо, отчего оба немного покачнулись, хорошо, что сидели, иначе бы упали прямиком на пол.

– Все я понимаю, думаешь совсем дурак? – Женя хотел постучать себе по лбу, но немного не рассчитал, промахнулся и попал по носу. Впрочем, что так, что эдак, разница одна, – Но понимаешь ты, люблю я, люб-лю! А сердце, оно ведь глупое, не спросит.

Митька согласно кивнул, угукнул, приготовился толкнуть какую-то заумную речь, но вместо этого сказал кратко и веско:

– А давай-ка мы с тобой по бабам?

Женя не возразил, хотелось ему душу отвести. Вылезли на улицу, пару раз упали в снег, поднимались, снова шли нетвердой походкой. Честно говоря, никто из них не знал, где искать этих самых баб, и как по ним ходят, потому что оба были уже влюблены, но каждый думал про другого, что тому-то все известно, как да что положено. Так бы и бродили горемыки по району, напоролись бы, не дай Бог, на блюстителей порядка, угодили за решетку, если бы не встретилась им по пути Ольга, коллега Евгения. Игриво посмеиваясь, она рассказывала что-то про то, как возвращается от подруги, как боится по темноте одна идти домой, как уже замерзла и хочет согреться. Последние несколько замечаний сделали свое дело – Женя пригласил Ольгу к себе домой. Тут Митька запротестовал, мол, ему тоже нужна подружка, попутно приметив, что Женька, оказывается, ходок, каких поискать. По дороге женщин, к огорчению Крюкова, больше не встретилось, так что, остался он на ночь одиноким, улегся на диване и шумно захрапел. Ольга же, в миг просекшая, что семейная жизнь Жени, только начавшись, уже дает трещину, не упустила своего шанса. Наскоро приготовив горячий ужин, расстелив постель, она сделала все, что требовалось в нужной последовательности: сначала накормила, а потом спать уложила, сама не поскромничав и пристроившись рядышком. Хоть и был Женя не трезв, но без женской ласки находился долго, а потому не смог устоять. То ли Ольга оказалась невероятной любовницей, то ли в Жене что-то изменилось, но этой ночью у них все получилось.

Так было положено начало страстным Жениным изменам и Ольгиным самым прекрасным минутам, перетекающим в часы. Конечно, утром было немного стыдно, но влечение было сильнее, так что встречи Жени с Ольгой продолжались на протяжении всего времени, пока Катя лежала в больнице. Ольга послушно исполняла все желания своего возлюбленного, не спорила, не упрашивала открыть Кате правду. Она сама уже все придумала, оставалось только дождаться возвращения обманутой женушки…