Текст книги "Юлия Самойлова. Муза Карла Брюллова"

Добрые дела

Юлия Павловна любила помогать людям, никогда не занималась благотворительностью демонстративно. Об эксцентричных поступках графини, ее романах, роскоши в ее доме судачили все. О ее добрых делах мы узнаем случайно – из чьих-то скупых строк, упоминаний между делом в письмах или дневниковых записях. Так, графиня помогла художнику и архитектору А. И. Зассену, которому необходимо было срочно уехать в Россию с больной невестой.

Юлия принимала участие в судьбе семьи разорившегося миланского купца Мариетти и познакомила Брюллова с этой семьей. После смерти отца семейства Самойлова на протяжении долгого времени материально поддерживала вдову и детей. Карл Павлович написал семейный портрет Мариетти и подарил его вдове.

По легенде, Карл настолько близко к сердцу принял несчастья Мариетти, что даже хотел оставить им наследство, да брат Александр помешал. Более достоверно известно, что Брюллов намеревался выставить на аукцион свою картину «Смерть Инессы де Кастро», а выручку отдать семье Мариетти. Об этом упоминает в одном из писем художник Массимо д’Адзельо, зять знаменитого писателя Алессандро Манцони, написавшего хрестоматийный роман «Обрученные».

И все это говорит о том, что личность графини Самойловой – не только красота, изящество, но и стремление к добрым делам, – оказывали большое влияние на Карла Брюллова.

Озеро Комо

На протяжении нескольких лет отношения между Брюлловым и графиней становились все доверительнее. В 1832 г. художник отдыхал и работал на вилле Самойловой «Джулия» в Белладжио. Сохранились несколько рисунков Брюллова, в основном иллюстрации к прочитанным книгам, где обозначено место написания – «Комо». Рассказы Брюллова об озере Комо легли в основу повести Нестора Кукольника «Психея». Деликатный писатель никогда не посмел бы коснуться темы отношений художника и графини, но атмосфера повести проникнута любовью.

Кукольник с таким удовольствием описывал жизнь итальянского города, что трудно даже представить, что он сам никогда в Италии не бывал.

От обстановки, в которой жила графиня, сегодня не сохранилось ничего. Мы можем получить представление о загородных виллах Самойловой, только рассматривая ее парадные портреты.

Оливы и мрамор

…Оглянитесь: над вами возвышаются живописные развалины замка Комо; внизу в оливковых садах и каменной рамке стен спит наш торговый городок; чулочницы и перчаточницы шушукают в постелях; фабриканты бархата и тафты сводят счеты; деятельность уснула; так бывало и в прежние годы; только на склоне беловатых гор, видите вот там, где бока огромных холмов изрыты орудиями человека, только там в прежние годы копошились люди далеко за полночь, добывали мрамор для епископского собора или дворцов Галли и Одескальки, украшающих предместие Вико, или для работ на виллу д’Эсте, куда герцог Торлония бросил часть избытка своих непомерных богатств. Мрамор наш неровен; случаются превосходные куски, и ваятели со всех сторон Италии нередко навещают нашу мраморную ломку…

Н. Кукольник. Психея

Всадница

В истории русской живописи есть несколько полотен, которые хочется назвать «картина-счастье». Например, «Девочка с персиками» Валентина Серова или «Автопортрет с зеркалом» Зинаиды Серебряковой. Похоже, необходимые условия счастья – лето, солнце и молодость.

И все-таки, наверное, самой первой картиной, рождающей чувство безотчетной радости, стала «Всадница». Тенистый парк. Юная девушка вернулась с прогулки верхом. Маленькая девочка выбежала ей навстречу. Две собачки рядом. Почему все это оставляет такое радостное впечатление? Что особенного, что нового в этой картине?

Искусствоведы объясняют: необычен сам замысел. Конный портрет с давних времен – портрет парадный. Так изображали чаще всего царей и полководцев, изредка – цариц. И здесь нас поражает именно сочетание торжественности с простой и ясной красотой юной женщины, ребенка, животных, свежего летнего утра.

К. Брюллов. Всадница

На ошейнике одной из собачек читается надпись «samoilo» – чтобы уж ни у кого не возникало сомнения в личности заказчицы. А что касается личности изображенной девушки, то вокруг нее шло немало споров. Одно время считалось, что перед нами портрет самой графини Самойловой. Однако специалисты обратили внимание на то, что художник, составляя список своих работ, назвал картину «Жованин на лошади». Так родилась наиболее правдоподобная версия – перед нами старшая воспитанница Самойловой, Джованна, или, как ее ласково называли в семье, Джованнина.

Однако споры не утихали. Картина написана в 1832 г., а у Брюллова есть «Портрет графини Ю. П. Самоловой с воспитанницей Джованиной Пачини и арапчонком», созданный примерно в то же время и впервые выставленный в 1834 г. А девушка, изображенная на картине «Всадница», выглядит куда старше, чем Джованнина на этом портрете. Уже в ХХ в. сотрудники театра Ла Скала утверждали, что «Всадница» – это портрет одной из любимых певиц графини Самойловой, Малибран, той самой, что брала, по преданию, три октавы.

Однако эта версия не разрешает все вопросы. С какой стати художник запечатлел бы Малибран возле дома графини, с собачками и с воспитанницей графини? И откуда тогда возникло название «Жованин на лошади»?

На данный момент все же преобладает мнение, что перед нами Джованна – возможно, художник не стремился передать точное портретное сходство, сделав девушку несколько взрослее, чем она была на самом деле. Важнее всего для него было передать не индивидуальные черты, но общее ощущение свежести и праздничной радости, которая так остро ощущается на заре жизни.

Помпея под пеплом

Именно в годы дружбы с Юлией Павловной Брюллов вынашивал и воплощал замысел самой знаменитой своей картины «Последний день Помпеи».

Помпеи – единственный античный город, улицы которого сохранились до наших дней. И произошло это потому, что Помпеи погибли в одночасье – были засыпаны пеплом вулкана Везувий. Раскопки в Помпеях велись с XVIII в. – особенно интенсивными они стали в 1810-1814 гг. благодаря сестре Наполеона Каролине Бонапарт. Археология вошла в моду.

Брат Карла Брюллова, Александр, провел в Помпеях несколько месяцев, со свойственной ему тщательностью занимаясь реконструкцией архитектурных памятников. За эту работу он был избран членом Миланской академии. Карл Брюллов, подобно брату, побывал в Помпеях и сделал ряд зарисовок пейзажа, руин, археологических находок. В годы жизни в Италии он особенно интересовался древней историей и литературой. Он не только был хорошо знаком с работой брата, но и сам много раз бродил по раскопкам древних Помпей и часто перечитывал строки Плиния Младшего о гибели великого города. Плиний был одним из тех, кому довелось уцелеть в катастрофе.

К. Брюллов. Последний день Помпеи

Гибель города

Здания вокруг тряслись… Огромное количество людей теснило нас и толкало вперед… В черной страшной грозовой туче вспыхивали и перебегали огненные зигзаги, и она раскалывалась длинными полосами пламени, похожими на молнии… Тогда моя мать стала умолять, убеждать, наконец, приказывать, чтобы я как-нибудь бежал; юноше это удастся; она, отягощенная годами и болезнями, спокойно умрет, зная, что не оказалась для меня причиной смерти ‹…›

Мужчины, женщины и дети оглашали воздух воплями безнадежности и жалобами, причем кто звал отца, кто сына, кто затерявшуюся жену…

Плиний Младший. Из письма Тациту

Жизнь древнего города и его внезапная трагическая гибель заворожили не только Брюллова, но и многих его современников. Так, Джованни Пачини написал оперу «Последний день Помпеи». Брюллов слушал эту оперу – возможно, именно она помогла родиться замыслу картины. В свою очередь, произведение Брюллова послужило источником вдохновения для многих авторов – так, известный английский писатель Бульвер-Литтон после знакомства с этим полотном написал роман «Последний день Помпеи», Александр Сергеевич Пушкин – неоконченное стихотворение:

 
Везувий зев открыл – дым хлынул клубом – пламя
Широко развилось, как боевое знамя.
Земля волнуется – с шатнувшихся колонн
Кумиры падают! Народ, гонимый страхом,
Толпами, стар и млад, под воспаленным прахом,
Под каменным дождем бежит из града вон.
 

И даже старенький сэр Вальтер Скотт пришел полюбоваться на полотно, долго просидел перед ним и сказал: «Это не картина, это целая поэма».

Опера и полотно

Выбор художником темы картины был своего рода комплиментом вкусу графини Самойловой и ее любимому композитору. Ведь опера Пачини «Последний день Помпеи» гремела в 1820-е гг.

Сюжет оперы был незамысловат. Зритель сочувствовал любящей семье – магистрату Саллюстию, его жене Октавии и их юному сыну. Злодей по имени Аппий, трибун, покушался на честь Октавии, женщина гордо его отвергала, а он вынашивал планы мести. Аппий клеветал на Октавию, и ее приговаривали к смертной казни за измену. Однако стихия вмешалась в ход событий: началось извержение Везувия. Добродетельному Саллюстию удалось спасти жену и сына. Аппий же погиб под потоками раскаленной лавы, предварительно успев раскаяться и сообщить всему миру о своей клевете. Таким образом, любящие успели спастись, злодея же поглотила бездна.

Брюллов посетил представление – возможно, по совету или приглашению Самойловой. Можно предположить, что семья с детьми в центре картины – отголосок воспоминания о спасении Саллюстия и Октавии. А гордец на вздыбившемся коне, которому точно не спастись, это свое образное преломление образа Аппия. Впрочем, художник создал совершенно самостоятельное произведение. Его полотно было ничуть не похоже на увиденные им театральные декорации (их эскизы сохранились до наших дней).

Театральный восторг

Наконец, находясь как-то в опере Пачини «L’ultimo giorno di Pompeia», имевшей тогда громадный успех, он был так поражен захватывающим ее сюжетом, декорациями, бенгальскими огнями, хоровыми массами, печальной судьбой действующих лиц, что, придя домой из театра, немедленно и сразу набросал почти целиком всю композицию новой картины. И таким образом, в припадке театрального восторга, усиленного свежим впечатлением от только что виденных в действительности развалин погибшего города, зародилось «светлое воскресение живописи» – «гениальная Помпея».

А. Бенуа. История русской живописи в XIX веке

Опера явилась лишь одной из причин ее создания – и, вероятно, не самой главной. Среди других причин были недавнее – 1828 г. – небольшое извержение Везувия, подогревшее интерес к Помпее, а также научные занятия брата Александра.

Юлия в Помпее

Главной идеей картины стало торжество любви, которая оказывается более сильной, чем страх смерти. Справа юноша поддерживает лишившуюся чувств невесту. Рядом молодой сын (Плиний Младший) помогает подняться обессилевшей матери, а она уговаривает его спасаться в одиночку. Сыновья несут старого отца. Супруги ведут маленьких детей. Иных поддерживает любовь к Богу или искусству – мы видим священника, спасающего сосуды для богослужения, и художника, несущего над головой кисти и краски – как возможность будущих картин. В художнике нетрудно опознать самого Брюллова.

Почти все молодые женщины на этом полотне напоминают нам по своему типу внешности графиню Самойлову. Но более всех похожа на нее коленопреклоненная мать в левом углу полотна, обнимающая своих дочерей – тут, безусловно, возникает ассоциация с двумя воспитанницами графини. Хотя, изображая трех этих женщин, Брюллов опирался на данные археологии: в подобной позе были найдены три скелета.

Могущество красоты

Его человек исполнен прекрасно-гордых движений, женщина его блещет, но она не женщина Рафаэля, с тонкими, незаметными, ангельскими чертами, она женщина страстная, сверкающая, южная, италианка во всей красе полудня, мощная, крепкая, пылающая всею роскошью страсти, всем могуществом красоты, прекрасная как женщина.

Н. В. Гоголь. Последний день Помпеи

Многие считают, что черты Самойловой заметны и в женщине с кувшином на голове, стоящей рядом с художником. Безусловно, что Самойлова являлась земным воплощением художественного идеала Брюллова, а время работы над картиной было, несомненно, периодом наибольшего увлечения художника графиней. Любовь земная, любовь, побеждающая удары судьбы, являлась ему в образе Юлии Самойловой.

Признание

Успех «Последнего дня Помпеи» был грандиозен. В наши дни ни одна картина, да и вообще ни одно произведение искусства не могло бы вызвать такого интереса, столь единодушного, всеобщего восхищения. Итальянская пресса публиковала множество восторженных откликов, рецензии были обстоятельными и неизменно положительными. Это был первый триумф русского художника в Италии – возможно, таких крупных триумфов в дальнейшем и не было.

Весть небывалая

В Петербург вскоре донеслась весть об этом триумфе, весть небывалая со времен побед Суворова:

Италия, Богом отмеченная как единственная художественная страна, склонила голову перед русским гением, признала его за величайшего художника.

А. Н. Бенуа. История русской живописи в XIX веке

Восторженные итальянцы в буквальном смысле снова носили на руках художника – с музыкой, цветами, горящими факелами. Поэты-импровизаторы декламировали стихи в его честь, сравнивая художника с великими мастерами итальянского Возрождения. Когда он шел по улицам, за спиной шептались: «Смотрите, вот идет Брюллов!»

Портрет с Джованной и арапчонком

В 1832 г. Александр Иванович Тургенев писал Петру Вяземскому: «Сюда прилетела оттуда (из Неаполя) графиня Самойлова. Я застал ее в atelier Брюллова в позиции бегущей красавицы, с арапкой и воспитанницей».

На фоне «Последнего дня Помпеи» другим работам Брюллова критика уделяла не так уж много внимания. И все же портрет графини Самойловой с воспитанницей Джованниной и арапчонком, появившийся на Миланской художественной выставке в 1834 г., заслужил внимание и прессы, и публики. Точная дата его написания неизвестна, но, согласно свидетельству Тургенева, в 1832 г. работа уже кипела. Ради Самойловой Брюллов отрывался даже от своего возлюбленного детища, «Помпеи»! Изображенная на портрете Джованна выглядит гораздо младше, чем она же на картине «Всадница» (1832) – так что, скорее всего, полотно все же следует отнести к 1831 г.

К. Брюллов. Портрет Ю. П. Самойловой с Джованниной Пачини и арапчонком

Журналист Д. Сакки в журнале «Барбьере ди Сивилья» больше хвалил модель, нежели саму картину: «На одном из портретов изображена благородная дама, написанная в полный рост и натуральную величину вместе с девочкой, которая ласково смотрит на нее, слева и с арапчонком – справа. Хорошо сложенная, элегантная женщина как бы собирается предстать перед глазами восхищенных зрителей и, кажется, дарит нам улыбку».

Газета «Эко», напротив, особенно восхищалась мастерством художника: «„Портрет благородной дамы“ – это хорошо задуманная, хорошо скомпонованная и очень эффектная картина. Аксессуары, особенно атласное с кружевами платье героини, по нашему мнению, написаны даже слишком старательно. ‹…› Лицо девочки такое нежное и живое ‹…› руки так прекрасно начертаны, так выразительны, так великолепно написаны».

Интересна композиция портретов Самойловой. Ее фигура всегда самая большая – в окружении маленьких, которых она защищает, которым покровительствует.

Зачем художник включил в композицию арапчонка? Безусловно, для оживления колорита, для того, чтобы сопоставить черноту и сияющую белизну: это влияние Рубенса, который в череду своих вакханок порой помещал чернокожую красавицу. Но есть здесь и другой оттенок смысла: с арапчатами изображали на парадных портретах русских императриц. И в портретах Самойловой всегда нечто царственное, даже намеки на атрибуты царской власти. Возможно, художник так подчеркивает родство графини с Екатериной Первой.

А. Н. Бенуа, который вообще терпеть не мог Брюллова, все же выделял два портрета графини Самойловой из общего ряда: «Брюллову удалось, вероятно, благодаря особенному отношению его к изображенному лицу, выразить столько огня и страсти, что при взгляде на них сразу становится ясной сатанинская прелесть его модели».

Но почему сатанинская? Просто потому, что графиня кружила своей красотой головы? Или из-за гордого вызова, который эта взбалмошная красавица бросала свету?

Письма графини

Графиня Самойлова не обладала литературным даром. Однако ее письма восхищают своей искренней ласковой интонацией. Она писала Брюллову чаще всего о делах – справлялась о заказах, что-то обсуждала, приглашала к себе, договаривалась о времени сеансов позирования. Но в каждом письме она обязательно находила место для нескольких нежных строк.

«Бришке драгоценному» – так она надписывала конверты, потому что для близких друзей Карл всегда был «Бришкой» или «Брижкой». Она писала о вечной любви, хотя вряд ли в нее верила, хотя знала, что их пути вскоре разойдутся: «Мой дружка Бришка… Люблю тебя более чем изъяснить умею, обнимаю тебя и до гроба буду душевно тебе привержена».

Юлия Павловна не ревновала Карла к другим красавицам: «Скажи мне, где живешь и кого любишь? Нану или другую?.. Целую тебя и верно буду писать тебе часто, ибо для меня есть счастье с тобой беседовать хотя пером». Слова «любовь» и «дружба» часто сменяли друг друга в ее письмах – возможно, для пылкой души Юлии это были синонимы: «Дорогой мой друг, я поручаю себя твоей дружбе, которая для меня более чем драгоценна, и повторяю тебе, что никто в мире не восхищается тобою и не любит тебя так, как твоя верная подруга Юлия Самойлова».

В Италии Самойлова чаще писала Брюллову по-русски, в Санкт-Петербурге – по-итальянски. Возможно, подозревала, что ее письма будут представлять интерес для Третьего отделения, и надеялась, что чтение по-итальянски станет для жандармов затруднительным.

Глава 4. Графинюшка

Возвращение Брюллова

Картина «Последний день Помпеи» была написана по заказу наследника знаменитого рода русских промышленников-миллионеров, сына русского посланника в Тоскане, А. Н. Демидова. Она имела такой резонанс, что превратилась в своего рода «национальное достояние» – Демидову не оставалось ничего другого, как подарить полотно императору Николаю. Картину погрузили на пароход «Царь Петр» и с почетом отправили в Петербург, куда она прибыла летом 1834 г. Перед этим она побывала во Франции, где большого впечатления ни на кого не произвела, ибо французы уже успели насытиться романтическими эффектами Делакруа. Но после итальянского триумфа мнение французов большого значения не имело. Николай I поместил полотно в Императорский Эрмитаж, где открыл для всеобщего обозрения. К картине началось настоящее паломничество. Затем император подарил ее Академии художеств. Сам художник прибыл в Петербург на два года позже, чем картина.

Для Карла Брюллова наступило время триумфального возвращения на родину. Его ждали торжества и чествования, однако он все же с неохотой покидал любимую Италию. Словно желая отсрочить эту поездку, он отправляется в путешествие по Греции и Турции. Потом все же едет в Россию – через Одессу в Москву и через несколько месяцев – в Петербург. Пушкин писал жене: «Брюллов едет в Петербург, скрепя сердце, боится климата и неволи». Неволя была тяжела и самому поэту – но ни он, ни Брюллов, будучи подданными российского императора, ничего не могли с этим поделать.

На всем пути его следования Карла чествовали по-королевски. Праздники длятся несколько месяцев. Графиня Самойлова знала об успехах дорогого Бришки и радовалась им, как своим собственным. Одесские званые обеды сменились московскими. Оказавшись через некоторое время после Брюллова в Москве на Большой Никитской, в доме Брюса, где происходило одно из торжественных чествований, графиня написала восторженное письмо: «Милый, несравненный мой Бришка, я снова побывала у Брюса. Конечно, дом мал для храма твоего искусства, но зато весь еще полон восторгами о твоем таланте и таким останется навсегда. Если бы ты был рядом! Люблю, люблю, люблю!»

Характер императора Николая

Теперь для меня нет больше сомнений и колебаний, я составил себе суждение об императоре Николае. Это человек с характером и волей – иначе он не мог бы стать тюремщиком одной трети земного шара, но ему совершенно чуждо великодушие.

А. де Кюстин. «Россия в 1839 году»

Вскоре, однако, обеды и восторги кончились, и оказалось, что художник вернулся в совсем другую страну, непохожую на ту, что он покинул тринадцать лет назад. Как известно, все может перемениться в течение одного года, а тут, шутка ли, смена царствования. «Высочайший фельдфебель» – называл императора Николая Павловича изгнанник Александр Герцен, а он умел выражаться точно и образно. Неволя, о которой писал Пушкин и которой небезосновательно опасался художник, ощущалась всеми, но по-разному. Кто-то восхищался «твердой рукой» императора, кому-то регламентация всех сторон жизни казалась невыносимой.

Император Николай Павлович любил покровительствовать художникам, направлять их, давать советы, подыскивать темы для их полотен. Точно так же «помогал» он и писателям. И, наверное, очень удивился бы, если бы кто-то ему сказал, что высочайшая опека иными литераторами и живописцами воспринимается как неволя и принуждение.