Текст книги "Иван-Дурак"

Когда восьмой месяц беременности Ольги подходил к концу, как-то раз она вернулась домой поздно вечером, прислонилась к дверному косяку да так и осталась стоять. Иван вспылил и собирался было приступить к допросу с пристрастием, еще он хотел сказать, что слишком глупо и опасно шляться одной по ночам в ее-то положении, но так и замер, взглянув на супругу. Глаза ее невидяще смотрели в одну точку, бледно-землистое лицо искажено мукой, казалось даже, что она не дышит. Застывшая маска.

– Оля, что случилось? – закричал Иван, – тебе плохо?

Она не реагировала, будто даже его не слышала.

– Оля! – Иван дотронулся до ее щеки. Ольга даже на него не взглянула. – Оля!

Она сфокусировала взгляд на муже, потом отвела его куда-то в сторону шкафа.

– Он сказал, что я стала отвратительной толстухой… Еще он сказал, что я больше его не возбуждаю… Еще, что я истеричка и сука…, – Ольга говорила очень медленно и невнятно. – Я ему смертельно надоела… Он от меня устал… И еще он сказал, чтобы я убиралась из его жизни, никогда ему больше не звонила, не искала его. Он сказал, чтобы я забыла его. А он меня уже забыл. Все кончено.

– Кто это он? – спросил Иван настолько спокойно, насколько смог.

– Он…, – Ольга снова сфокусировала взгляд на муже, – мужчина, которого я люблю, отец вот этого, – она вяло кивнула на свой живот. – Господи! За что? Если бы не этот чертов ребенок, он был бы сейчас со мной! – Ольга кричала. – Я не хочу! Зачем? Не хочу! – она уселась на пол у порога и разрыдалась. Иван поднял ее, усадил на стульчик, снял с нее сапоги, пальто, отвел в спальню, уложил в постель, принес ей стакан воды и валерьянку, потом лежал рядом с ней, гладил ее волосы, спину, целовал ее руки… Ольга заснула… Иван долго сидел на кухне, обхватив голову руками. «Я не хочу! Зачем? За что? Не хочу!» – крутились мысли в его голове.

Глава восемнадцатая

Родилась девочка. Иван вместе с тестем и тещей отправился под окна роддома. Как они ни кричали, ни звали, Ольга в окне так и не появилась, ребенка так и не показала. Ивана вызвала заведующая роддомом, плотная дама с перманентом, лет сорока пяти, и сообщила, что жена его, то есть Ольга, отказывается даже взглянуть на своего ребенка, не то чтобы начать кормить, все время лежит, отвернувшись к стенке, молчит, часто и долго плачет, в разговоры с соседками по палате не вступает.

– Это пройдет, – улыбнулся Иван не слишком уверенно.

– Ваша жена хотела этого ребенка?

– Да, разумеется.

– Не похоже, – усомнилась заведующая.

– Это просто стресс. Все будет хорошо.

– Она может отказаться от ребенка?

– Нет.

– Вы уверены?

– Нет. – Иван почему-то ответил честно, – но я этого не допущу, и вся семья не допустит. С девочкой все будет в порядке.

– А с вашей женой? По-моему, она нуждается в очень серьезной помощи.

– Поможем.

Имя для новорожденной выбрал Михаил Львович – Олеся, Леся. Так звали его прабабушку. Забирать Ольгу с девочкой приехали на арендованном стареньком лимузине, как раз недавно он появился в городе – какие-то предприимчивые молодцы собирались делать на нем бизнес. Весь роддом наблюдал за этим неслыханным зрелищем. Роженицы тихо завидовали и мечтали, чтобы их Васьки и Сашки тоже приехали за ними на настоящем лимузине. Они не знали, что завидовать было нечему. Они не знали, что мать ребенка своего ненавидит, что красивый высокий парень, который держит его на руках, ему не отец, что парень этот напуган, растерян и понятия не имеет, что делать с этим пищащим кульком дальше. А бабушка с дедушкой, понятное дело, знали, как растить детей, но были разочарованы поведением дочери, к тому же, они боялись, что поведение это не изменится. То, что Ольга ненавидит свою девочку, было очевидно. Уже усевшись в лимузин, она заявила, что и близко к ней не подойдет и кормить грудью не будет, потому что эта маленькая дрянь уже попортила ей фигуру, и дальше она терпеть это не намерена. У Михаила Львовича возникло сильное желание залепить дочурке пощечину, но он сдержался, лишь зубами заскрежетал. Дома ждала Лесю прелестная кроватка с розовым балдахином, ворох красивых одежек и пеленок, игрушки, баночки-бутылочки, запас самых дорогих сухих смесей и чудо чудное: несколько упаковок новомодных подгузников – памперсов, которые только недавно появились в продаже на просторах бывшего СССР. Все было у этой девочки, кроме любви.

Ольга тут же скрылась в ванной. Ивана отправили готовить смесь. Строго по инструкции. Бабушка распеленала ребенка, поменяла подгузник, надела чистенькую рубашечку и снова запеленала, потом показала Ивану, как нужно держать ребенка, и заставила покормить со словами: «Учись, видимо, тебе да мне придется этим заниматься, пока Оля не придет в себя». Когда Иван держал на руках это крохотное беспомощное существо, смотрел, как оно жадно глотает молочную смесь, вдруг понял, что это больше не чужой ребенок, теперь это его дочь. Так уж получилось, что сейчас у этой маленькой девочки, можно сказать, не было матери, значит, Ивану придется стать отцом. После еды Леся заснула.

На семейном совете, который происходил на кухне за невеселым праздничным обедом с шампанским, было решено найти ребенку няню, кроме того, пока няня не найдена, днем с ним будет сидеть теща, а по вечерам Иван. Ничего не поделаешь. Михаил Львович предложил временно сократить рабочее время своего зятя с сохранением зарплаты, с тем, чтобы он мог больше уделять внимания ребенку и жене. Ольга вышла из ванной и медленно прошествовала в спальню. На дочь она даже и не взглянула. В глазах у тещи показались слезы:

– А что же с Олей-то делать? – всхлипнула она. – Ума не приложу.

– Пороть надо было в детстве, да меньше баловать, может, и не выросла бы такой эгоисткой. – Сказал Михаил Львович.

– Я уверен, что это у нее пройдет, она полюбит дочку, вот увидите, обязательно полюбит. Просто ей нужно время. – Успокоил родственников Иван.

– Твоими бы устами да мед пить, – вздохнул Михаил Львович, – будем надеяться на лучшее. А знаешь, Ванька, я рад, что выбрал тогда именно тебя. Ты человек! Настоящий мужик! С этого самого дня ты мне сын, родной. Что бы там ни случилось в будущем…

Иван стал для Леси и отцом, и матерью. Он научился купать девочку, кормить, баюкать, он стирал и гладил пеленки, вставал к ней по ночам. Бабушка тоже помогала, и няню, к счастью, нашли хорошую, душевную, мудрую. Она пыталась Ольгу воспитывать – приносила к ней ребенка, говорила какой он хорошенький, милый, предлагала подержать, приласкать, но та смотрела на девочку со злобой, а когда Леся плакала, начинала кричать: «Да сделайте же что-нибудь! Пусть она замолчит!». Няня качала головой, вздыхала и уходила.

Иван еще больше похудел и выглядел измотанным. Собственно, он и был измотанным: ребенок, учеба, работа, истеричная жена, которая либо молчала, либо сквернословила, либо рыдала. Квартира обошлась ему слишком дорого. Да он там и не бывал, некогда было, и ремонт он так и не начал. Когда ему? По выходным теща с тестем иногда забирали Лесю к себе, чтобы Иван мог хоть чуть-чуть отдохнуть. Он шел в общежитие, напивался там с друзьями – пытался хоть на время забыть о своей взрослой, такой непростой жизни. Даже ночевать там оставался, лишь бы не возвращаться к Ольге – находиться рядом с ней было невыносимо. Сколько раз он хотел сбежать от нее насовсем, но всегда возвращался. Не к ней, к Лесе. Как он ее оставит? Ну, он и влип. За три месяца Ольга вернула свою прежнюю форму: по нескольку часов в день она занималась спортом, купила велотренажер, ездила в бассейн. Она похорошела, в глазах появился блеск. Она начала встречаться с подругами, но к себе домой никого из них не звала – ходила к ним сама. Несколько раз Ольга даже допускала Ивана к себе в постель, сопровождая приглашения заявлениями, что ей необходимо срочно удовлетворить свои насущные физиологические потребности. Иван чувствовал себя униженным, но от предложений не отказывался – у него тоже были физиологические потребности, которые нуждались в удовлетворении. Во время таких ночей Ивану начинало казаться, что все наладится, что у них будет нормальная семья, они будут вместе завтракать и ужинать, вместе гулять с ребенком, вместе ходить в гости, вместе ездить за город на шашлыки, обсуждать книжки и фильмы, да и просто спать вместе. Но по утрам Ольга снова становилась отчужденной и предпочитала с мужем своим не разговаривать, а ребенка и вовсе не замечала.

Однажды, когда Иван вернулся с работы, он долго звонил в дверь, но ему никто не открыл. Он отпер дверь своим ключом, вошел. Ни на кухне, ни в гостиной, где он жил с дочкой, никого не было, детская кроватка была пуста, а коляска стояла в прихожей, значит, они не на прогулке. Иван забеспокоился, побежал в спальню, да так и застыл на пороге: Леся лежала на кровати, а Ольга целовала ей пяточки.

– Она такая хорошенькая, – выдохнула Ольга, – так вкусно пахнет. – Она улыбалась.

– А где все?

– У няни какое-то неотложное дело, а мама к врачу пошла на прием. Меня вот попросили посидеть. – Леся запищала. – А почему она плачет? – удивленно спросила Ольга.

– Описалась или есть хочет, а может, и то, и другое. Ты давно ее кормила?

– Нет, я ее совсем не кормила, – ответила Ольга растерянно.

– А подгузник давно меняла?

– А нужно было менять?

– Вот дуреха, нужно, конечно. Давай научу.

– А у меня получится?

– Получится, не волнуйся.

Так Ольга в одно мгновенье из кукушки превратилась в сумасшедшую мамашку, которая буквально тряслась над своим ребенком. Няню теперь звали только тогда, когда Ольге нужно было куда-нибудь отлучиться. Михаил Львович с женой нарадоваться не могли на дочку. Все были довольны, только Ивану снова не нашлось места в жизни собственной жены. Нет, она допустила его в свою спальню, она ужинала с ним, и с ребенком они ходили гулять вместе и даже, случалось, книжки обсуждали, но не было между ними близости, и раньше не было, а сейчас вся Ольгина любовь и ее внимание доставались Лесе. Ивану было одиноко. Он с удивлением обнаружил, что любит эту непредсказуемую сумасбродку – свою жену. Он ее ревновал. Раньше – к этому негодяю, неизвестному отцу Леси, который всегда незримо витал третьим лишним между Иваном и Ольгой, а теперь ревновал и к нему, и к дочери, и к каждому мужчине, что смотрел на его жену восхищенным взглядом, а так на нее смотрел каждый встречный. Иван смутно догадывался, что как только у Ольги закончится эта ее малообъяснимая материнская горячка, как только она заметит, что мир не замкнулся на ее маленькой дочурке, на ее улыбках, слезах, болях в животике, режущихся зубках, ее миленьких распашоночках, ползуночках и пинеточках, ее уже будет не удержать. Эту вольную, безумную птицу куда-нибудь унесет первым же попутным ветром. Куда ее унесет, к кому? Кто ее знает. Иван был с женой предупредителен, услужлив, заботлив, страстен, щедр, только она принимала его любовь и доброту за глупость, считала его тряпкой, подкаблучником и с каждым днем все меньше уважала. А любить, наверное, и не любила никогда. Правда, по-прежнему хотела.

В июне Иван закончил университет. С синим дипломом. Красный никак не смог выдюжить. Отец был огорчен. А мать сказала: «Глупости все это. Пустое тщеславие. Главное, чтобы голова хорошо соображала. Да и кому сейчас нужны эти дипломы? И вообще миром правят троечники».

Иван звал Ольгу в гости к своим родителям, но та наотрез отказалась, заявив, что нет у нее ни малейшего желания тащиться на перекладных в эту тьмутаракань, что ребенку этот лишний стресс совершенно ни к чему, а еще муж у нее совершеннейший кретин, раз до сих пор не догадался заработать на машину, и что совершенно неприлично ездить в этих дурацких троллейбусах вместе с плебсом, нет у Ивана никакого представления о том, как должны жить уважаемые, состоятельные люди. Родители сами приехали посмотреть на неродную внучку. Только одну ночь и переночевали, а потом, гонимые недобрыми Ольгиными взглядами, отбыли восвояси. Освободив часть своего времени и энергии от учебы, Иван придумал несколько хитроумных комбинаций и удачно провернул их вместе с Михаилом Львовичем, что позволило тестю еще больше обогатиться, а Ивану купить скромную «шестерку» и начать ремонт в собственной квартире. Всем он говорил, что давно уже пора было этим заняться, вроде как негоже, что квартирка стоит запущенная, да и деньги лишние появились. Вроде, все так оно и было, но где-то в глубине души Иван догадывался, что он готовит пути для отступления. Еще точно не знал, но уже догадывался, что пора. Ольга была недовольна и ремонтом, и машиной. Про ремонт она все поняла правильно, даже лучше, чем сам Иван – готовится к бегству. «А никто тебя и не держит! – кричала она, когда бывала не в духе, – ты и так уже тут слишком задержался! Можешь прямо сейчас уходить. Собирай манатки и вали! Тоже мне, благородный нашелся! Не нужно нам никаких одолжений! И без тебя проживем!». Иван тут же принимался извиняться, оправдываться, уверять, что она все не так поняла, и никуда он уходить не собирается. Принимался целовать Ольге руки, шею, оглаживать ей зад… Все заканчивалось бурными примирениями в постели. Иногда Ивану казалось, что Ольгу заводят только скандалы. Хорошо, что хоть что-то ее еще заводило. В Иванову машину она поначалу садиться отказывалась. Во-первых, потому что считала классику советского автопрома полным дерьмом, не достойным ее королевской особы, к тому же у ее папы давно уже был настоящий «Мерседес», пусть и не новый, ну а во-вторых, Иван еще плохо водил – совсем недавно получил права. Впрочем, второй аргумент был для нее менее важен, чем первый. Экстрим Ольга любила. Потом она сдалась, потому что с машиной, хоть и с плохонькой, было удобнее: и в поликлинику ребенка свозить, и к родителям, и в гости, и за город. Но при случае ворчала, что автомобиль надо бы поменять на что-то более пристойное, хоть на малиновую девятку, что б как у нормальных людей, у бандитов то есть.

Как-то так, в хлопотах, заботах, работе незаметно летело время. Вот Леся научилась сидеть, вот она начала ползать, вот она пошла, вот ей годик исполнился, вот ей состригли белокурые жиденькие локоны, вот она сказала первое слово: «Папа». Ольга была возмущена: смотрела на Ивана с ненавистью и все вопрошала: «Почему «папа»? Ну, вот почему «папа»? Ты что ли с ней возишься целыми днями? Ты что ли ночей не спишь? Да и вообще ты ей никакой не папа!». Даже принималась реветь пару раз. Иван где-то в глубине души был доволен, сам даже не знал, откуда в нем такое злорадство. Ничем он своих чувств не выдавал: изображал сочувствие. Ольга мучила Лесю: «Ну, скажи «мама», девочка моя, лапушка, заинька, скажи «мама»! Леся хитро улыбалась и говорила: «папа», «баба», «деда», «няня», а вот «мама» – ни в какую. Ольга чувствовала себя отвергнутой, злилась, нервничала, срывалась на дочку по любому поводу, а Ивана вообще растерзать была готова. Домой он больше не спешил: там, казалось, сам воздух начинен духом истерии. Еще больше работал. Предложил тестю не только распихивать товар по чужим магазинам, но и открыть свои. А еще на волне приватизации прикупить какой-нибудь из угасающих заводиков да наладить собственное производство спиртного. Бизнес нужно было расширять. Вот они и расширяли.

Года через полтора после рождения ребенка Ольга затосковала. Тесно ей стало дома. Скучна ей стала роль матери, единственная, которую она сейчас играла. Она была актриса широкого профиля, подмостки двухкомнатной квартиры были ей малы – ей нужно было блистать на большой сцене. К тому же и многочисленные наряды выгуливать было негде. Да и грешно скрывать свою красоту в четырех стенах. Ольга собралась на работу. Отец инициативу дочери поначалу не поддержал – зачем ей работать? Мать вон не работает и прекрасно себя чувствует, да и ребенок еще совсем маленький. Да и куда она работать-то пойдет, с ее-то совершенно бессмысленным филологическим образованием? В школу что ли? Малолетним хулиганам о высоких материях рассказывать? Да за ту грошовую зарплату, что учителям платят, дешевле дома сидеть да нервы свои беречь. Пригодятся они еще, нервы-то. Предложил денег больше давать на карманные расходы: в магазин лишний раз сходить, на маникюр, ну или там на массаж. Мало ли может быть развлечений у богатой, красивой, молодой девушки?

– Папа, я хочу свой магазин. – Твердо сказала Ольга.

– Что? – удивился Михаил Львович.

– Хочу свой магазин, – повторила Ольга.

– И какой, если не секрет? Чем торговать-то собираешься? Сама-то хоть знаешь?

– Старым барахлом.

– В смысле?

– Понимаешь, папа, это сейчас такое модное направление – называется секонд-хенд. Вот смотри, у нас же вся страна завалена турецким и китайским, извини, дерьмом. Ничего, народ хавает. Но, как ни странно, есть в нашей стране люди с хорошим вкусом, кто не может носить эти попугайские одежки, а денег больших у них нет. Вот для них и открывают секонд-хэнды. Понимаешь, в Европе люди сдают ненужную одежду, мы ее покупаем за копейки на вес, в Москве, кстати, можно купить, а здесь продаем тоже дешево, но все-таки значительно дороже, чем купили сами. Я бы сказала, в разы дороже. Дело верное, папа.

– Ты же не умеешь делать бизнес. У тебя же одни книжки и всякие глупости на уме.

– Папочка, а ты уверен, что ты хорошо меня знаешь? К тому же вы с Иваном мне поможете, да ведь, папочка?

– Ладно, черт с тобой. Только не думай, что я буду выкидывать деньги просто так. Сколько времени тебе нужно на составление бизнес-плана? Аренда помещения, поставщики, зарплаты продавцам, риски. В общем, расходы и предполагаемые доходы. Хочешь открыть свое дело – учись, рискуй, но в разумных, хоть как-то просчитанных пределах. Я понимаю, что в этой стране вообще сложно что-то планировать, прогнозировать и просчитывать, но все же делать это стоит.

Иван тоже заинтересовался проектом жены. Общая цель их даже на время сблизила.

Через пять месяцев Ольга открыла магазин. Помещение нашла не в центре, а в спальном районе, но на бойком месте. Начинающая предпринимательница решила, что секонд-хэнд в центре будет выглядеть как-то излишне респектабельно, а это может отпугнуть небогатую публику, на которую она, собственно, и рассчитывала. Никакого особенного ремонта Ольга решила не затевать – просто покрасила стены в бледно-лимонный цвет, развесила фотографии европейских достопримечательностей в ярких рамочках и старые виниловые пластинки, занавески в примерочные сшила из старых джинсов, которые собрала у всех своих родственников и знакомых – получился в известной степени артистичный и в достаточной степени демократичный интерьер. За товаром в Москву Ольга поехала сама, на «Газели», которую любезно предоставил ей отец. Так же, разумеется, он предоставил ей и надежного, опытного водителя. Позаботилась она и о рекламе: помимо объявлений в газетах, она разместила ролики на только что появившейся в городе первой музыкальной радиостанции – ее тогда слушали все. Даже пару раз выступила в прямом эфире – мило пообщалась с симпатичным ди-джеем о прелестях секонд-хенда, а именно о том, что здесь за копейки можно купить чуть-чуть поношенные, но очень качественные вещи известных марок, привезенные прямо из Европы. Это же так замечательно! Ведь все мы хотим выглядеть стильно, а когда одеваешься на рынке, это желание почти не осуществимо. К тому же, еще одна проблема рынков – они наряжают всю страну в совершенно одинаковый, безвкусный, вульгарный ширпотреб. Попробуйте найти там что-нибудь эксклюзивное. Это даже более бесперспективно, чем искать золотую руду в средней полосе России-матушки. А вот в секонд-хенде любая вещь гарантированно будет в единственном экземпляре. Так что велком! Таким образом, Ольга весьма успешно, во-первых, просветила население города по поводу существования такого явления в жизни как секонд-хенд, во-вторых, сформировала весьма положительное общественное мнение об этом явлении, а в-третьих, создала заметный резонанс. В итоге к моменту открытия магазина перед ним выстроилась очередь… Дело пошло. Довольно скоро оно стало приносить прибыль. На радостях от того, что дочь унаследовала от него предпринимательскую жилку, Михаил Львович прикупил Ольге подержанную иномарку, но не старушку какую-нибудь, а двухлетку. Немецкую. Чтобы перед товарищами стыдно не было, что дочка его на рухляди всякой ездит. И Ивану настоятельно рекомендовал сменить автомобиль – как-то не вписывался он со своей шестеркой в общий контекст состоятельного семейства. Позорил его, можно сказать. Иван купил девяносто девятую. На это тесть заявил, что Ивану нужно учиться относиться к собственной персоне с большим уважением и, безусловно, больше зарабатывать. Словом, и новой машиной зятя он удовлетворен не был.

Через год после открытия магазина Иван заметил некоторые странности в поведении жены: она все чаще стала задерживаться после работы, иногда от нее пахло спиртным, но даже не это было самым подозрительным – она то язвила с утроенной силой, то вдруг становилась кроткой, просила прощения по любому пустяку и лезла к мужу с несвойственными ей нежностями. И в постели… Такие кульбиты устраивала, каких Иван от нее и не видывал никогда, особенно в последнее время, когда из их занятий любовью уже ушла острота новизны и страсть. Все уже стало обыденностью, случавшейся, впрочем, не слишком часто. Иван тогда впервые узнал, что даже к такой темпераментной красавице, как Ольга, можно охладеть. И довольно быстро. Он уже посматривал на сторону, но пока еще не делал никаких шагов в этом направлении: в его идиллическое представление о нормальной семье не укладывалось наличие любовницы. Словом, к адюльтерам он относился крайне негативно. Более того, считал их недопустимыми и осуждал своих друзей-товарищей, которые при живых-то женах блудили направо и налево. Те в свою очередь смеялись над Иваном и заявляли, что он наивный идиот, который еще пожалеет о том, что так неосмотрительно расходовал свою молодость и мужские силы на одну единственную бабу, к тому же еще и редкостную стерву, хоть и красавицу тоже редкостную. Особенно когда она ему сама рога наставит. Вот уж он тогда будет локти кусать, вот уж он себя будет считать полным дураком. Она ему, так сказать, аргумент, а у него-то нет контраргументов, поскольку никаких превентивных мер он не предпринял. Иван отказывался верить. Не мог он поверить и в то, что Ольга сможет ему изменить. По себе ее судил. Собственно, и странностей жены он бы не заметил, поскольку был человеком в высшей степени занятым, голову всякими глупостями не забивал, на мелочи внимания не обращал. К тому же Ольгу без странностей вообще представить сложно, ибо человек она чудаковатый, экзальтированный и непредсказуемый. Но тут Ивану случайно в глянцевом журнале, которые начали тогда появляться в России, и которые он иногда просматривал, сидя в туалете, попалась статья о признаках измены. И тут он будто прозрел – все совпадает! И отлучки эти, и перепады настроения, и, казалось бы, немотивированная нежность и страсть, очевидно, вызванная чувством вины, и нововведения в постели. В голове Ивана угнездились подозрения. В душе его поселилась ревность. Он задавал жене вопросы: где ты была, с кем ты была, почему задержалась, почему у тебя взгляд, как у удовлетворенной кошки? Ольга сначала довольно спокойно отвечала, что ее задержали на работе дела, что нужно было срочно проверить бухгалтерию, что завезли новую партию товара, и было необходимо помочь продавцам все отсортировать, разложить и развесить, что она встречалась с подругами, что они ходили в ночной клуб, недавно открытый в городе, что она заезжала к родителям. Все было вроде бы убедительно, Иван даже частенько был склонен ей верить – это было гораздо проще и безопаснее – просто поверить, но червь подозрений продолжал точить его душу. Он продолжал задавать вопросы, Ольга раздражалась, разъярялась, называла Ивана Отелло, безумным ревнивцем и настоятельно советовала нанести визит психиатру и провериться на наличие паранойи, а то и других, более серьезных психических расстройств. Если раньше допросы еще имели шанс закончиться примирением в постели, то сейчас они перерастали в бурные скандалы с битьем посуды, переворачиванием столов, потоками слез и взаимных обвинений. Леся в ужасе забивалась куда-нибудь в уголок. После таких безобразных сцен Ивана отправляли спать на диван в гостиной. Подозрения у него были, а вот доказательств не было никаких. Лишь смутные догадки и выводы, основанные на рассуждениях досужей журналистки из глянцевого журнала. Он даже следил за Ольгой: караулил ее возле работы, а потом тихонечко ехал за ее машиной. Слежка ничего не дала. Ольга действительно иногда задерживалась на работе, периодически ездила к родителям и встречалась с подружками. Иван обшаривал карманы жены, штудировал ее записные книжки, но и там не нашел ничего подозрительного. Слежку он довольно скоро прекратил – она отнимала слишком много времени и вредила его работе. Иван понимал, что нужно бы как-то угомониться, успокоиться, иначе добром все это не кончится. Он и успокаивался на время, жизнь входила в привычное русло, а потом Ольга снова поздно возвращалась домой, от нее снова пахло спиртным и, кажется, каким-то жестким мужским парфюмом. И снова в Ивана вселялся бес ревности, который заставлял его задавать неудобные вопросы, подвергать сомнению каждое слово супруги и крушить те остатки теплоты и доверия, которым чудом удалось уцелеть в их отношениях. Однажды Ольга устало сказала: если я такая плохая, давай разойдемся, давай не будем больше мучить друг друга, тем более что срок нашего контракта истек давным-давно. Ты больше ничего не должен ни мне, ни моему отцу, ни моей дочери. Ты отработал сполна ту дурацкую квартиру. Ивана это предложение испугало – не готов он был потерять женщину, которая его так истязала, но которая почему-то была ему безумно дорога.

– Как ты не понимаешь, – сказал он, – я так себя веду потому, что люблю тебя. Я ревную. Как ты не понимаешь?

– Я не давала тебе поводов.

– У тебя правда никого нет?

– Нет.

– Ты мне не изменяешь?

– Нет.

– Поклянись.

– Клянусь.

– Чем клянешься?

– А чем нужно?

– Здоровьем дочери.

В Ольгиных глазах мелькнула нерешительность, но потом она все же тихо произнесла:

– Клянусь здоровьем дочери.

– Я тебе верю.

– Я рада.

Это была дивная ночь, каких уже давно не было у этой измученной ревностью пары. Иван отметил, что страх потерять любимую женщину добавляет огня, что так он не желал Ольгу даже в самую первую их ночь, когда она, заплаканная, неожиданно скользнула к нему под одеяло. Она, казалось, тоже снова прониклась любовью к своему фиктивному супругу, который так неожиданно стал настоящим. Иван был счастлив – никогда еще у них с Ольгой не было таких близких отношений: они вместе гуляли по вечерам, ужинали в ресторанах, танцевали в клубах, болтали обо всем на свете. Иван заново открывал свою жену: вдруг выяснилось, что она обладает очень серьезным интеллектом, имеет глубокие познания в литературе, истории, религии, живописи; прекрасно разбирается в политике и экономике, что она талантливый предприниматель. Иван восхищался смелостью ее замыслов и планов в бизнесе. Он ни капли не сомневался, что все у нее получится – она вела дела с мужской жесткостью и решительностью, и в то же время с женской фантазией и акцентом на интуицию. Только сейчас Иван и понял, какое сокровище ему досталось в придачу к квартире. А что квартира? Иван уже и не был уверен, что она когда-нибудь понадобится. Если только продать и его квартиру, и Ольгину и купить, например, большой-большой дом – в двушке их семейству было уже как-то тесновато. Иван все чаще возвращался к этой идее – он даже начал уже посматривать объявления в газетах о продаже земельных участков и прицениваться к стройматериалам. Он теперь связывал свое будущее только с этой женщиной – с Ольгой. И будущее это казалось ему безоблачным: виделись в нем Ивану любовь и гармония в отношениях с женой и дочерью, все возрастающие доходы семейства, развитие бизнеса, путешествия и, конечно же, большой дом, в котором будут счастливы и он, и Ольга, и Леся. А может быть, пора уже родить Лесе братишку или сестренку – при всей любви к Лесе хотелось Ивану и своего, родного ребенка – продолжателя рода, наследника. Хотя и наследница Ивана вполне бы устроила. Ивану уже начало казаться, что судьба решила вознаградить его покоем за испытания, что выпали на его долю в последние годы: это и потеря любимой девушки, и странная женитьба, и вынужденное отцовство, и эта безумная ревность. Словом, Иван наслаждался состоянием безмятежности, когда грянула катастрофа. Однажды он в обеденный перерыв заехал домой за документами, которые случайно забыл. В прихожей стояли Ольгины синие туфли, в которых она сегодня выходила из дома, и какие-то посторонние, мужские. Раньше он и не заметил бы их вовсе, но месяцы паранойи, вызванной ревностью, научили его быть внимательным к мелочам. Из спальни неслись какие-то шорохи, сдавленные вздохи и стоны, равномерный, жалобный скрип кровати, которая много чего уже повидала на своем веку. Иван хотел было незаметно выскользнуть за дверь, чтобы не слышать, не видеть, не знать, но вместо этого он тихо снял ботинки, надел свои тапочки и, пошатываясь, двинулся к спальне. Дрожащей рукой открыл дверь. Собственно, он догадывался, что там увидит: воображение уже нарисовало картинку, но все же Иван оказался не готов к тому зрелищу, что предстало перед ним. Белая тонкая Ольгина нога на смуглой узкой мужской спине. Иван подбежал к кровати и рывком сдернул этого мужчину с Ольги. Тут же ударил не глядя куда-то в это смуглое, упругое тело, которое только что обладало его любимой женой. Это был красивый парень. Слишком красивый. Его испуганные глаза. Ее испуганные глаза. Ольга пытается прикрыться. Парень пытается поднять свои вещи, разбросанные на полу рядом с кроватью. Иван снова бьет. Теперь уже в лицо. Снова бьет.

– Оставь его! – кричит Ольга. – Он ни в чем не виноват!

Иван опускает кулак. Парень все же хватает свои вещи, бежит к выходу. Иван позволяет ему уйти. Они остаются вдвоем – Иван и его жена – прелюбодейка, застигнутая на месте преступления.

– За что? – спрашивает Иван.

Ольга молчит и только скулит, как побитый щенок.

– За что? – повторяет вопрос Иван и, не дождавшись ответа, принимается выбрасывать из шкафа свои вещи. – Все же было хорошо! У нас же все было хорошо! – бормочет он.

– Хорошо? – вдруг встрепенулась Ольга. – Хорошо, говоришь? А чего хорошего-то у нас было? Не расскажешь? – взвизгнула она.