Текст книги "Иван-Дурак"

– Ну что ты каркаешь-то, мать? – мужской голос. – Ты думаешь, я что ли о семье думал, когда в первый раз с танцев-то тебя провожал?

– Вот, охальник! – женский смех.

– Дела, – подумал Иван. – И жениться-то еще не успел, зато уже обзавелся тещей, которая меня ненавидит. Нужно срочно отсюда сваливать.

На завтрак были оладушки со свежим клубничным вареньем. Пекла «теща». Иван про себя отметил, что она хорошо готовит, но и это не примирило его с ее взглядами на его, Иванову, сущность. Он, разумеется, считал себя вполне порядочным молодым человеком, никаким не хлыщом, свое нежелание жениться он объяснял молодостью, а желание регулярно затаскивать Ирку в постель – вполне естественной физиологической потребностью, ну и любовью, безусловно. После завтрака стал благодарить за оказанное гостеприимство и прощаться. Ирка пошла провожать его на вокзал. По дороге заглянули еще в пару укромных уголков. Уже на подступах к автовокзалу навстречу им попалась толстая, оборванная старуха, она, казалось, натянула на себя сразу все вещи, которые скопила за всю свою жизнь. Она была похожа на ходячую свалку. Ирка схватила Ивана за руку и хотела перебежать на другую сторону дороги. Не успела. Поля-шатина их заметила.

– Беда! – взвыла она. – Вижу беду! Девка! Беги от него! Беда! Вижу беду!

Иван растерялся, но все же прибавил шагу и Ирку за собой потянул. Когда завывающая старуха осталась позади, Ирка разрыдалась.

– Она никогда не ошибается, никогда! Слышишь! Ее весь город боится! – кричала она. – Что все это значит? Какой беды мне ждать от тебя?

– Риша, девочка моя! Ну что за глупости! Это всего лишь выжившая из ума старуха. Забудь, прошу тебя, забудь! Я люблю тебя. Ну что ты, какая беда? Все будет хорошо, обещаю. – Иван обнимал Ирину и гладил по голове.

Обещать-то он обещал, только ему самому было как-то неспокойно. Жутковато даже. Впрочем, когда расхлябанный автобус подвез Ивана к областному центру, он уже и думать забыл о полоумной старухе. Вспоминал лишь Иркино тело.

Никогда еще Иван так не ждал осени и начала учебного года. В то бесконечное лето начало занятий значило для него воссоединение с Иркой. Разлука добавила остроты его чувствам, навыдумывала про Ирку каких-то небылиц. В фантазиях и еще красивее стала она, и выше, и тоньше, и добрее, и готовить научилась, как собственная мать (чтоб ее…), и одевалась теперь только в мини-юбки… В общем, когда Иван встретил ее на автовокзале, увешанную сумками и авоськами и все в тех старинных потрепанных джинсах, даже не сразу признал: так отличалась настоящая Ирка от того образа, который в последние недели угнездился в его голове. Был несколько разочарован этим несоответствием. Отмахнулся от него. Обнял Ирку. Настоящая Ирка была теплая, мягкая и пахла зеленым домиком с резными наличниками: супами, оладушками, вареньем, спелой вишней и клубникой. А это получше, чем какой-то там бесплотный фантом, сотканный воспаленным разлукой воображением.

Осень была счастливой и сложной. Главными врагами были тетя Маша, вахтерша из Иркиной общаги, и баба Нюра – из Ивановой. Эти зловредные бабы всячески мешали счастью влюбленных – как церберы охраняли они свои владения от чужаков. Не на страх, а на совесть. В те времена и возненавидел Иван вахтеров. О! Это особая порода людей. Они всегда все обо всех знают. Их амбиции никогда не совпадают со статусом, а крохотная зарплата входит в столь вопиющее противоречие с властью, которую они имеют, что это озлобляет их на весь свет и заставляет властью злоупотреблять. Однажды Иван проник к Ирке в общагу еще засветло, оставив тете Маше для пристального изучения свой студенческий билет и пообещав покинуть помещение до десяти часов вечера, но не покинул – не смог оторваться от Иркиной тонкой шеи, от ее круглых детских коленок… Студенческий билет тетя Маша отдавать отказалась. Наотрез. Пригрозила сообщить в деканат о его аморальном поведении. Иван хотел было начать скандалить, да вовремя догадался, что тетю Машу криками не возьмешь – она только еще больше раззадорится. На принцип пойдет. Вздохнул печально, понурил голову, направился к выходу, приостановился, обернулся и грустно так проговорил, глядя как бы на тетю Машу, но как бы и сквозь нее:

– Эх, тетя Маша, тетя Маша, да знаю я, что виноват, знаю. Вы совершенно правы, что не отдаете мне студбилет. Правила есть правила. Вы выполняете свою работу. Я все понимаю. – Снова тяжело вздохнул. – Но и вы меня поймите, я ведь ее люблю. Сами же знаете, как тяжело расставаться с любимым человеком, – и снова медленно побрел к выходу.

– Знаю, как не знать, – вздохнула тетя Маша, вспомнив своего покойного мужа, который хоть и был горьким пьяницей, да в воспоминаниях остался удалым молодцем с лихим чубом, торчащим из-под фуражки, и с неизменной подругой-гармошкой. – Эй, Лёвочкин, стой! Жениться что ли на Ирке-то нашей собираешься?

– Собираюсь. – Тяжкий вздох.

– Ладно уж, забирай свой документ, – смягчилась тетя Маша.

В следующий раз Иван похвалил тети Машину прическу и вручил ей шоколадку. Она отнекивалась, но все же взяла. Шоколадки в те времена были дорогим деликатесом.

– Вот лиса, вот лиса, – старушка улыбнулась по-девичьи.

Вскоре ему удалось приручить и бабу Нюру.

Да, у него был потрясающий дар располагать к себе людей. К природным данным постепенно добавлялся и опыт. Иван познавал жизнь, барахтаясь в бешеных волнах новорожденной рыночной экономики. Наверное, Ивана можно назвать везунчиком. Иногда ему случалось оказаться в нужном месте в нужное время, а самое главное, молвить нужное слово и быть при этом услышанным. В конце ноября шеф праздновал свой день рождения. О корпоративах тогда еще и не слыхивали, но бывший советский барин решил сыграть в демократию и пригласил в баню в один из пригородных домов отдыха избранных своих подчиненных. Соратников. Демократия демократией, но не грузчиков же звать на именины хозяина. Иван вроде бы в число избранных не входил, но почему-то тоже получил приглашение – может быть, секретарша что-то напутала. Теперь уже и не разберешься. Пьянка была знатная. Иван и не подозревал, что можно столько пить, хотя, безусловно, и сам в этом вопросе ангелом не был. Как пишут в милицейских протоколах, во время совместного распития спиртных напитков на почве личных неприязненных отношений возникла ссора между гражданином Серегиным В. А., 1956 г.р. (начальник службы безопасности) и гражданином Илюшиным 1961 г.р. (заведующий складом), в ходе которой гр. Илюшин допустил оскорбление в адрес гр. Серегина с использованием ненормативной лексики, вследствие чего гр. Серегин выхватил служебный пистолет и стал угрожать гр. Илюшину убийством…

Иван и сам потом не мог объяснить, как он на такое решился. Вообще старался не вспоминать. Когда Володька Серегин направил на завскладом пистолет, шеф пробовал приказать своему начальнику службы безопасности сложить оружие, выкрикивая хозяйским тоном: «Серегин, мать твою, не дури! Быстро спрячь пушку!», но тот лишь смотрел на начальника мутным, бешеным взглядом, в котором отчетливо читалось: «Отвали, а то и тебя пристрелю!», и делал еле уловимое движение рукой, сжимающей пистолет, в сторону шефа. Тот умолк, несколько съежился и начал кутаться в простыню, как ребенок, который прячется под одеяло в наивной надежде, что оно защитит его от всех опасностей мира. Ежится и кутается не только шеф, а все присутствующие. Они-то знают, что Володька человек вообще-то сдержанный, степенный и даже в некоторой степени спокойный, пока не взбесится, разумеется. А уж если взбесится, то на мирное урегулирование конфликта надеяться не приходится. Бывший афганец все-таки. Разумнее всего спастись бегством. Володьку, знающие его люди, не задевали. Он и кулаком убить человека может, не то что из пистолета. Стоит тут сейчас – голый, могучий, страшный. Даже и без оружия страшный, а он-то еще и с пистолетом. С таким не забалуешь. А завскладом человек новый, горячий, безрассудный и безответственный. Подставил всю честную компанию. Испортил день рождения шефа. Да, дурак он, дурак! Просто редкостный идиот, если честно. Все сидят, боятся, прямо у ног завскладом образовалась какая-то подозрительная лужица, а Иван, птенец этот желторотый, щенок сопливый, вдруг и говорит своим звонким еще голосом, не пропитым еще и не прокуренным: «Владимир Александрович, а пристрели этого гандона, пристрели! Он тут все равно никому не нравится. Пристрели! Давай, стреляй!» – Володька переводит мутный, тяжелый взгляд на Ивана. Имея некоторое воображение, в нем можно уловить не очень четко оформленную мысль: «Что… что, это…бля… тут пищит?».

А Иван продолжает: «Стреляй! Ну, выстрелишь, ну, убьешь эту шавку, никто и плакать не будет, толку-то от него все равно никакого, так, зря небо коптит, тварь дрожащая. Так что стреляй! Мы не против. Отсидишь потом годочков десять. Подумаешь. Выйдешь. Сколько тебе тогда будет? Под пятьдесят? А что, молодой еще совсем. Жена твоя другого найдет, из квартиры тебя выпишет. Дети тебя забудут. Или вообще от тебя откажутся, стыдно им будет перед одноклассниками за отца – убийцу и уголовника. Вернешься, больной, бездомный, никому не нужный. Так что стреляй, стреляй, не стесняйся». Владимир Александрович медленно и не очень уверенно кладет пистолет на лавку, садится на лавку сам, закрывает лицо руками. Всеобщий вздох облегчения. Сидящий за спиной у Володьки юрист осторожно берет пистолет и уносит его из комнаты. Через мгновение Володька вскакивает, вопит: «Ну, в морду-то я тебе все равно дам, сука!» и дает завскладом в морду. Но кураж уже был не тот, не тот. Завскладом отделался легким переломом носа.

Глава двенадцатая

Дивиденды от инцидента Иван имел следующие: он приобрел известность среди коллег, которые раньше его почти не замечали; одного врага – в лице завскладом, господина Илюшина, который, с одной стороны, был премного ему благодарен за спасение своей жизни, но то, что этот сопляк прилюдно посмел назвать его гандоном, простить не смог; одного друга – в лице господина Серегина, который смелых и отчаянных парней уважал; и одного покровителя – в лице своего шефа – Михаила Львовича. Он был человеком бывалым, калачом тертым, много чего повидал, каких только школ и университетов не прошел. Он как-то быстро сообразил, что мозги, прыть и способность идти на риск юного помощника юриста нужно использовать более рационально. И решил он отправить Ивана Лёвочкина в поля. То есть искать новые рынки сбыта. То есть покорять своим обаянием заведующих магазинами, дам средних лет советской еще закалки. В его обязанности вменялось убедить этих женщин, что паленая водка, дешевый спирт «Роял», «Амаретто» и другие алкогольные радости, которые поставляла фирма Михаила Львовича, значительно лучше, чем те, что поставляют другие компании. У Ивана получалось. Он вообще очень нравился дамам средних лет. Рождал в них материнские чувства с примесью подавленных эротических фантазий. Стал прилично зарабатывать. Мог бы снять квартиру, но ему пока нравилось жить в общаге. Он не хотел завершать этот период убогой, полуголодной романтики и студенческого братства раньше времени. Это ведь уже не повторится никогда. Наряжал Ирку. Она теперь и в одежде выглядела замечательно. Только чудо перевоплощений исчезло. Себя Иван тоже не забывал и вскоре прослыл самым стильным парнем факультета. Девочки на него заглядывались. А те, что были с ним знакомы, откровенно не понимали, что этот блестящий красавчик делает с очкастой зубрилой со строительного. Откровенный мезальянс. А Иван знал, что он делает с этой зубрилой. Он вообще знал ее с какой-то другой стороны. Иркина учеба его как-то мало беспокоила. И все у них было хорошо, в одном лишь не совпадали – Иван любил тусовки, дискотеки, вечеринки, а Ирка любила сидеть дома либо прогуливаться под луной. Вот так, чтобы в прогулках этих участвовало только трое: он, она и луна, само собой. Хотя Ирка злилась и обижалась, но Ивана повеселиться иногда отпускала. Вроде бы чтила потребности любимого человека, а на самом деле, во-первых, всегда помнила прописную истину о том, что запретный плод сладок, во-вторых, очень уж боялась его потерять, поэтому и позволяла ему некоторые вольности. Правда, пока он там отплясывал на дискотеке, впадала в состояние крайне нервное, затевала небольшие скандалы с соседками по комнате, злословила, много курила, могла и водочки выпить. Хотя в целом волновалась она, в общем-то, зря – Иван был ей верен. Но нужно ему было иногда почувствовать себя голодным свободным волком на охоте. Зацепить девчонку взглядом, поймать ее улыбку, почувствовать ее симпатию, глазами намекнуть на свою, и… исчезнуть. Оставить в душе девушки легкий флер сожалений о том, что могло бы быть, но не случилось… Не случилось… в Ивановой душе иногда тоже шевелились сожаления о том, что могло бы быть, да не произошло… Ирка. Ирка. Что такое любовь? Колючая проволока, которая ограждает человека от других женщин, от соблазнов и искушений? Иногда Ивану было уютно в тюрьме своей любви, а иногда хотелось вырваться на волю, да хоть бы и содрав кожу об острые шипы. Все равно, лишь бы вырваться. В начале февраля, когда Ирка уехала на каникулы в свой далекий зелененький домик с резными наличниками, Иван отправился в загул по дискотекам. Он был опьянен возможностью самому выбирать траекторию своих передвижений, не спрашивая ни у кого позволения. Однажды посреди пьяной, в большинстве своем дурно одетой и дурно пахнущей толпы он заметил ее – ту самую златокудрую богиню, которую летом видел на пляже. Она стояла у колонны и равнодушно созерцала происходящее. Именно созерцала. Она была как принцесса на ферме. Как инопланетянка. Слишком хороша. Слишком высока. Слишком аристократична. Она была здесь неуместна. Несоответствие. Противоречие. То, что больше всего вдохновляет. Красная тряпка для быка. Иван бросился в атаку. Сам не зная зачем. Безрассудный, бессмысленный порыв. Подошел решительно. Галантный поклон головы.

– Мадмуазель, вы обворожительны! Я восхищен! – кричит он с гусарской удалью громче музыки. – Позвольте пригласить вас на танец!

Она медленно скользит презрительным взглядом от его макушки к его начищенным полуботинкам и обратно. Ухмыляется и произносит тихо, но даже грохот музыки не может заглушить ее голос:

– Я тебе не по зубам, мальчик. Поищи себе замарашку, такую же, как и ты сам. – Отворачивается величественно и удаляется, а Иван так и остается стоять с глупой, обворожительной улыбкой на лице. Она будто приклеилась. Потом отлепилась. Сменилась выражением ярости.

– Не очень-то и хотелось, – шипит он и мысленно обещает себе, что эта надменная сука еще влюбится в него, как кошка, а он-то еще подумает, отвечать ли ей взаимностью…

Ирка вернулась с каникул посвежевшая, порозовевшая. Глаза горели. Она соскучилась. Разлука вновь подогрела их уже свалявшуюся в привычку страсть. Иван добровольно вернулся за колючую проволоку своей любви и чувствовал там себя прекрасно.

В начале марта шеф неожиданно пригласил Ивана в гости. К себе домой. В огромную квартиру, сложенную из нескольких квартир. По слухам, он не пускал туда никого из подчиненных, кроме своего зама, давнего друга и соратника. Михаил Львович семью в свои дела не впутывал: время было неспокойное, бизнес не вполне законный – меньше знаешь, крепче спишь. Все, конечно, знали, что есть у Михаила Львовича жена, умница и небывалая модница, есть у него сын – подросток, есть у него дочь – редкостная красавица, только никто их не видел.

– Ваня, загляни сегодня ко мне вечерком, – сказал шеф Ивану как-то слишком ласково. Ивану даже почудились, что перед ним немного заискивают. Наверное, лишь почудилось.

– Извините, куда я должен к вам зайти, в кабинет? – уточнил Иван вежливо.

– Нет, сынок, ко мне домой, – шеф по-отечески похлопал молодого сотрудника по плечу. – Жена ужин приготовит. Коньячка выпьем. Да не того, которым мы с тобой торгуем, а нормального, французского. О житье-бытье потолкуем. Ха-ха-ха! Чего испугался-то? Удивлен? Ты же у нас самый перспективный сотрудник. Надо заняться твоим воспитанием. Я тебя устраиваю в качестве наставника?

– Вполне, – ответил Иван осторожно.

– Ну, вот и чудненько. Жду в 20.00. И без опозданий, пожалуйста. – Тон шефа с отеческого сместился в начальственную плоскость.

Остаток дня Иван провел в раздумьях на тему, что бы это значило? Как разумный человек, он понимал, что это все неспроста. Шефу явно что-то от него нужно. Только вот что может дать бедный студент матерому предпринимателю? Богатому человеку? Ответа не было. Тут никакого разума не хватало.

После работы Иван заехал в общежитие переодеться. Нацепил белую рубашку, галстук, темно-синий джемпер с v-образным вырезом, свои лучшие джинсы. Непокорные волосы пригладил гелем.

– Хорош, очень хорош, – улыбнулся своему отражению в зеркале…

Дверь открыла моложавая, стройная женщина с рыжими волосами и ярким макияжем. На ней были модные джинсы-резинки и джемпер из ангоры изумрудного цвета, густо украшенный бусинами, бисером и пайетками.

«Красива, но вульгарна», – отметил про себя Иван.

– Иван? – спросила женщина.

– Он самый. – Улыбка с легким оттенком кокетства и приязни. Так, на всякий случай.

– Проходите. – Во взгляде явный интерес.

Иван шагнул за порог и оказался в просторной прихожей. Таких он еще не видел. Никаких цветастых обоев – оштукатуренные стены покрашены в теплый персиковый цвет. Огромное зеркало в массивной золоченой раме, пейзажи на стенах, писаные маслом и акварелью, массивная хрустальная люстра. Даже диван стоял в этой огромной прихожей и столик, заваленный журналами. Иван снял обувь и получил от хозяйки тапочки. Она провела его в просторную комнату, которая, очевидно, одновременно была и кухней, и столовой, и гостиной. Такого Иван тоже еще не видел. Кухню от столовой отделяла барная стойка. Чудеса!

– У вас очень красиво! – восхитился Иван, причем совершенно искренне.

– Да, спасибо! Это дочка интерьером занималась. Все как в заграничных журналах делала. Ненавидит совок. Все ковры повыкидывала. Хрусталь приказала припрятать. Мещанство, говорит. Вы присаживайтесь. – Она указала на кресло. Михаил Львович сейчас выйдет.

Он появился через пару секунд: одет по-домашнему – в яркий спортивный костюм. На лице имел самое добродушное выражение. А-ля радушный хозяин. Простой русский мужик. Или не совсем русский. Кто его знает.

– А, пришел! Молодец! Минута в минуту. Уважаю пунктуальных людей. Ну, проходи за стол. Ужинать будем. Марина, тащи закуску да иди, у нас тут мужской разговор будет. – Скомандовал он жене.

Иван присел на краешек дубового стула. Был он скован. Его пугало это внимание к своей скромной персоне. Было оно каким-то чрезмерным, неуместным, нелогичным. Чего же от него хотят?

Иван получил ответ на свой вопрос после второй рюмки коньяка.

– Слушай, сынок, – Михаил Львович интимно обнял Ивана за плечо, – тут такое дело… в общем… Короче… короче, у меня к тебе деловое предложение. Только ты, Ванюшка, сразу-то не отказывайся. Ты подумай сначала. Предложение-то выгодное. Очень выгодное!

– А что за предложение?

– Не знаю даже, как и сказать…, – Михаил Львович хлопнул еще рюмаху. – Короче, сынок, я предлагаю тебе жениться по расчету.

– На ком? – удивился Иван.

– Так на дочери моей. Она у меня умница, красавица. Приданое за ней дам серьезное.

– Михаил Львович, вы меня простите, но я ничего не понимаю. Я ж с ней даже не знаком. Если она такая замечательная, так что же она сама не может найти себе жениха? Я-то ей зачем? Разве я могу быть выгодной партией для вашей дочери?

– Сынок, тут такое дело… Дочь у меня красавица. Аж дух захватывает. Но, понимаешь, баловали ее слишком в детстве. Все было у нее, ни в чем отказа не знала, вот и выросла капризной, своевольной, непокорной. Бунтарка она. Уж двадцать один год, а она все бунтует.

– Но это же не повод выдать ее замуж за первого встречного?

– Понимаешь, сынок, беременна она. – Михаил Львович снова приложился к коньяку. – От кого – не говорит, замуж ее этот поганец не возьмет. Ты, говорю, мне имя этого подонка скажи, а уж мы там посмотрим, хочет он жениться или нет. А она ни в какую! Молчит, как Зоя Козьмодемьянская на допросе. Ну не пытать же мне собственную дочь! От ребенка избавляться поздно, срок уже большой. Вот и решил я сам ей мужа подыскать. Хорошего парня, надежного, перспективного.

– Михаил Львович, но сейчас ведь не средние века, многие женщины рожают без отцов. Никого уже этим не удивишь.

– В нашем роду никто не приносил в подоле! И моя не принесет! – шеф стукнул кулаком по столу. – Не будет такого позора в нашей семье! Не допущу! – он снова ударил кулаком по столу. – Не за тебя, так за другого отдам. Ты хоть знаешь, от чего ты отказываешься? – Иван помотал головой. – Квартира, машина, деньги, связи, возможности. Не обижу я жениха-то, не обижу. Ты откуда в наш город-то приехал? Из какой глуши? – Иван назвал свой городок. – И что же, закончишь университет и в эту дыру вернешься? Где ты там работу-то искать будешь? Или у тебя бабки есть, чтобы свое дело открыть? Нету? Вот то-то и оно.

– Я ведь работаю. Могу квартиру снимать. Зачем возвращаться-то? – возразил Иван.

Михаил Львович расхохотался.

– Я человек добрый, разумеется, но ты ведь понимаешь, Ванька, ты же умный парень, что если ты откажешься, на меня работать уже не будешь. Снова на стипендию жить будешь. Так что ты подумай. Крепко подумай.

Иван сам налил себе коньяку и выпил рюмку залпом, как водку.

– У меня ведь девушка есть. Я ее люблю. Что вы за змей искуситель-то такой, Михаил Львович! За что ж вы из меня подлеца-то хотите сделать?

– Сынок! Поверь мне, подлецом человек может стать только самостоятельно. Ибо человек сам делает выбор. И ты сам выбор делать будешь. Я тебе всего лишь предлагаю выгодную для нас обоих сделку. А девушка… Девушка! Да ты можешь продолжать встречаться со своей бабой. Это же фиктивный брак будет. Главное, чтобы ребенок родился в нормальной семье, чтоб у ребенка отец был официальный, чтобы все шито-крыто, а потом разводитесь на здоровье. Ну, согласен?

– Я должен подумать. А что невеста? Вдруг она против будет?

– Ну, для нее, сынок, у меня имеются свои аргументы. Это не твоего ума дело. Кстати, долго думать не дам. До завтрашнего вечера. Имей в виду.

Шеф разлил коньяк и пустился в воспоминания о своей бурной студенческой юности. Как ни в чем не бывало.

Послышался звук открываемой двери. Через несколько мгновений на пороге возникла девушка. Та самая. Златокудрая богиня.

– А вот и доча моя! – воскликнул Михаил Львович с пьяным энтузиазмом. – Ольгуня, иди сюда, с женихом познакомлю!

– Вот это жених? Вот этот? – закричала она.

– Да, а чем не жених? Хороший парень. Мой сотрудник. Очень толковый.

– Папа, я за него замуж не выйду. Что это за голодранец лапотный? За что ты меня так ненавидишь? Я вообще замуж не хочу, а уж тем более за этого! Ты меня продаешь, как корову какую-то племенную! И этот тоже хорош! На все готов ради денег? На все?

– Ольга, иди в свою комнату. Потом поговорим. – Приказал Михаил Львович.

Она не сдвинулась с места. Смотрела на отца с ненавистью. А Иван подумал, что она еще красивее с этими горящими ненавистью глазами, и вообще он бы не против жениться на этой девице, даже без денег. Сам бы ее отцу заплатил. Жаль, что она его, мягко говоря, недолюбливает. Раньше природа этой ненависти была ему непонятна, а сейчас, да… Сейчас у нее есть повод.

– Ольга, прошу тебя, выйди. – Тихо повторил свой приказ Михаил Львович. Иван не видел его лица, не видел, что такого было в его взгляде, но девушка как-то сникла и направилась к двери.

– Михаил Львович, а может, не надо?

– Что не надо?

– Замуж ее выдавать, не хочет ведь.

– Это не твоего ума дело. Я сделал тебе предложение. Ты можешь его принять, а можешь отказаться. И это все, что ты можешь сделать.

– Но она ведь ваша дочь…, – начал было Иван, но тут же умолк. Теперь он знал, что за взгляд заставил Ольгу послушаться отца. Ивана этот взгляд погнал по направлению к выходу из дома. – Ладно, я, пожалуй, пойду, поздно уже. – Замямлил он, пятясь к двери.

– Сроку тебе до завтрашнего вечера. – Сказал Михаил Львович Ивану на прощанье.

Оказавшись на улице, Иван несколько раз глубоко вздохнул. Ночной морозный мартовский воздух был для него воздухом свободы. Наконец-то вырвался! Домой Иван шел пешком. Пьяные мысли отчаянно бились в его голове. Что же делать? Быть или не быть? Что будет, если он примет предложение? Что будет, если не примет? Рассчитать на десять шагов вперед. Во что его втянули? Несколькими словами разрушили иллюзию стабильности его жизни. Перечеркнули его уверенность, что он сам вершит свою судьбу. Теперь он всего лишь пешка в чужой игре. Зачем? За что? Почему именно он? Нет, так не пойдет. К черту самодура-шефа вместе с его стервой-дочкой! Проживет и без них. И работу найдет. Он молод, умен и тщеславен. К черту! Завтра он пойдет на работу, откажется от предложения Михаила Львовича и сразу же напишет заявление об уходе. Не будет он ждать, пока его вышвырнут за дверь, как нагадившего щенка…

Все пошло не так. Когда Иван после занятий в университете с самым решительным видом подходил к месту почти уже бывшей службы, его окликнули. Он обернулся. Под березами стояла Ольга. В строгом сером пальто и синем берете. Образ невинной десятиклассницы. Правда, чуть-чуть беременной. Хммм… Лицо взволнованное. Подбегает к Ивану. Смотрит в глаза… с надеждой.

– Я… я… должна извиниться перед вами за вчерашнее. Мне безумно стыдно. Правда. – Взмах длинных ресниц. Застенчивая улыбка. Зыбкий призрак кокетства. – Вы меня простите? Ведь простите? Я же вижу, вы добрый. Вы настоящий рыцарь. Ну, так прощаете?

– Да, разумеется. Чего вы от меня хотите? – поинтересовался Иван холодно.

– С чего вы взяли, что мне от вас чего-то нужно? Что за странный взгляд на жизнь? Думаете, что люди только пользуются друг другом? Вы отрицаете дружбу, любовь?

– Трудно заподозрить в любви ко мне человека, который не далее как вчера назвал меня голодранцем лапотным.

– Фу, какой злопамятный. – Ольга обиженно надула губки. – Я же извинилась. Этого разве не достаточно? – она посмотрела на Ивана лукаво. – К тому же, разве вы не знаете, что если женщина оскорбляет мужчину, это вовсе не значит, что он ей не нравится… Скорее, наоборот.

– Что вы этим хотите сказать?

– Что ты мне нравишься, дурачок. Неужели ты этого не заметил?

Иван опешил. Он нравится этой беременной богине, которая вполне может стать его женой? Нет, он этого не заметил.

– Не поверишь, но мне это даже в голову не приходило. Даже странно, как я мог не заметить?

– Не иронизируй. Ты мне правда нравишься. – Ее лицо стало задумчивым. Она посмотрела на небо и в ее огромных светлых глазах поплыли отражения белых пушистых облаков. Иван ею залюбовался. Хотя и запретил себе поддаваться на провокации этой белокурой бестии. Красота Ивана завораживала. Ослабляла волю, соблазняла, искушала. – Я видела тебя летом на пляже. – Проговорила она тихо. Иван удивился, он даже и надеяться не мог, что она обратила на него внимание. – Видела, как ты на меня поглядываешь. Хотя я привыкла к таким взглядам. Ну а я… делала вид, что читаю, а сама тоже украдкой на тебя смотрела. Ты ведь очень красивый… И лицо у тебя…

– Какое у меня лицо?

– Редкая смесь интеллигентности, породы и красоты. Это действительно редкое сочетание, особенно для нашего захолустья. Ты на какого-то царевича похож. Хотя нет, скорее на принца. У тебя лицо какое-то не местное. Иностранное лицо. Тебя одеть, причесать – и можно на обложку глянцевого журнала.

Лесть расслабила Ивана – он и сам иногда думал о себе в таком ключе, а тут – им восхищается такая великолепная женщина! Сама девушка тут же стала тоже как-то еще краше, и даже грязный весенний снег вдруг обрел несвойственные ему яркие краски. Иван счастливо разулыбался, размяк, подобрел, утратил бдительность, и вот уже можно брать тепленьким и требовать с него чего хочешь.

– Да ладно, – говорит он скромно, – самая обычная внешность. Да я вообще урод.

– Нет, ты красавчик. – Говорит она убежденно и с искренним восторгом смотрит Ивану в глаза, а потом порывисто целует его в губы. Потом шепчет в ухо ошалевшему юноше: «Я об этом мечтала с того самого жаркого июльского дня на пляже». – Волшебство почему-то рассеивается, и Иван понимает, что это все неспроста. Эта прекрасная дьяволица чего-то от него хочет. Он отстраняется.

– Я тебе не верю. С чего вдруг оскорблять человека, в грязь его втаптывать, если ты на самом деле хочешь его поцеловать?

Ольга скорбно опускает сначала глаза, потом голову, Ивану теперь виден только ее берет. Говорит сдавленным голосом:

– Я не хотела впутывать тебя в мою жизнь.

– Это еще почему?

– Потому что я порочная, эгоистичная дрянь. Я никогда никого не любила. Даже себя. – Она поднимает голову и смотрит Ивану в глаза. В них вызов. – Для меня мужчины это всего лишь игрушки. Забавные, милые, но игрушки. Что делают с игрушкой, которая надоела? Ее зашвыривают куда-нибудь подальше. На антресоли памяти. Без сомнений и сожалений. Что ты так на меня смотришь? Да, я монстр. Мне нет никакого дела до страданий этих мальчиков. Но ты… ты… с тобой так нельзя. Ты не похож на игрушку. Я отталкивала тебя, чтобы не причинить тебе боль. Неужели это непонятно?

– Понятно, чего тут непонятного. Спасибо за заботу, я тронут. Чего ты сейчас-то от меня хочешь?

– Ты примешь предложение отца?

– Нет.

– Он тебя уволит.

– Ну и что?

– Ты его не знаешь, он страшный человек. Ты наживешь врага.

– Чего ты от меня хочешь? – повторил Иван свой вопрос.

– Женись на мне.

– Слушай, у меня от тебя голова кругом идет. То «ни за что замуж за него не выйду», то «женись на мне»! Извини, я уже опаздываю. Мне пора идти!

– Стой! Стой! – Ольга схватила Ивана за руку. – Спаси меня! Пожалуйста! Если ты откажешься, отец выдаст меня за своего водителя. Ты же знаешь этого мужлана, образование которого закончилось после того, как он научился писать палочки в прописи. Мне кажется, он даже читать не умеет. Отец сказал, что выдаст меня за него, если ты откажешься. А если я откажусь, то он выгонит меня из дома без копейки денег. Ванечка, миленький, спаси меня. Куда я пойду? Мне некуда пойти.

– Средневековье какое-то! Как я тебе помогу? У меня ведь девушка есть! Что я ей скажу? Спасу тебя и погублю ее? Если все богатые люди такие, как ты и твой папочка, то я предпочитаю быть бедным.

– О! Благородная бедность! Да успокойся ты. Это будет фиктивный брак. Не собираюсь я с тобой жить. Ну, если ты сам не захочешь, разумеется. Не переживай, в результате этой сделки сильно богатым ты не станешь. Так. Просто твоя жизнь станет несколько комфортнее. Я предлагаю сыграть по нашим правилам. Сейчас ты идешь к моему отцу, говоришь, что ты согласен, но с одним условием.