Текст книги "Иван-Дурак"

– Хорошо, я останусь. И могу вас заверить, что я в любом случае не допустил бы вашей голодной смерти… Две Верочкиных зарплаты в месяц вас устроят в качестве компенсации за потерю кормильца?

Зинаида Васильевна с ненавистью посмотрела на Ивана и молча кивнула.

Ужин прошел в непринужденной обстановке. Верочка периодически принималась читать свои стихи и, как ни странно, в этой облезлой обители лицемерия они казались вполне уместными. Иван обсуждал с Зинаидой Васильевной роль запахов в теории воспоминаний Марселя Пруста. И если бы Иван не помнил (к черту запахи, перед его глазами вставала картинка), как эта самая женщина таскает свою дочь за волосы посреди улицы и поливает ее площадной бранью, он мог бы подумать, что она и в самом деле милейшая, образованнейшая дама. Еще Иван вспоминал своего бывшего тестя и свою бывшую жену. Они, может быть, и не самые добродетельные граждане, но они и не пытаются строить из себя святош. Они такие, какие есть. Циничные, жестокие, корыстные, великодушные и… добрые в какой-то степени, как ни странно. И если уж Михаил Львович покупал Ивана, то делал это в открытую, не утверждая при этом, что он, вообще-то, человек благородный, но вынужден так поступать в силу обстоятельств. Или, скажем, инстинкта сохранения рода. Сейчас, спустя годы, Иван понимал, что это, несмотря ни на что, была честная сделка. Хоть и не слишком выгодная, но честная. А сегодняшняя? Черт ее знает. Ивану казалось, что с его стороны – да, а вот его партнер, то есть Зинаида Васильевна, слишком легко согласилась, явно задумала что-то еще. Предчувствия Ивана подтвердились довольно скоро.

Домой Иван вернулся с Верочкой. Теперь она для него стала своеобразным трофеем – некой Василисой Прекрасной, которую он вырвал из лап коварной Бабы-Яги. Он чувствовал себя героем. А Верочка, очевидно, чувствовала себя благодарной своему герою – по крайней мере, в постели в ту ночь она была особенно экспрессивной.

Глава двадцать четвертая

Пару месяцев Иван с Верочкой прожили спокойно, в мире и гармонии. А потом Зинаида Васильевна в очередной раз заболела. Несильно. Так, небольшая простуда: кашель, насморк… Однако больной кто-то должен был подавать стаканы с водой. Разумеется, этим кем-то была Верочка. Собственно, Зинаида Васильевна не настаивала, чтобы дочь непременно переселялась к ней.

– Нет, Верочка, не нужно ко мне приезжать, я сама справлюсь, – говорила она слабым, хрипловатым голосом и принималась натужно кашлять, – женщина должна быть подле своего мужчины. Дети ведь вырастают, начинают жить своей жизнью, и родители становятся им не нужны. Это же так естественно. По нынешним временам противоестественно быть благодарными тем, кто вас родил, кто вас кормил и поил, кто ночей не спал. Так что не беспокойся обо мне. Наслаждайся жизнью.

Тем же вечером Верочка отправилась к матери, предварительно взяв у Ивана денег на лекарства и продукты. Вернулась только через неделю. Пахнущая затхлой квартирой своей матери, супами из рыбных консервов и жареным луком. Еще чем-то вроде корвалола. Даже красота ее снова как-то потускнела. Верочка заламывала руки и стенала, что не знает, как ей жить дальше, как разорваться ей между немощной матерью и своею любовью! Ужасалась, что невозможно никак двух любимых людей совместить во времени и пространстве. Иван притворно вздохнул и цинично заявил, что жизнь вообще ужасно несправедливая штука. Просто ужасно несправедливая! Верочка слегка надулась было, а потом налепила на лицо очаровательную улыбку и принялась демонстрировать, как сильно она скучала по своему мальчику. А позже, когда лежали они в постели, утомленные и разнеженные, все же спросила робко:

– А может быть, мы перевезем маму к нам? Ей там одной совсем одиноко.

Иван сразу помрачнел, отстранился и произнес:

– Мне кажется, что это неудачная идея.

– Ты не любишь мою маму? – удивилась Верочка.

– А должен? – Иван удивился еще больше Верочки.

Верочка тихо расплакалась и, всхлипывая, удалилась в гостиную на диван. Иван изо всех сил ударил кулаком по подушке и решил Верочку не догонять. Не позволит он из себя веревки вить! Каждый день лицезреть эту мегеру? Ну уж нет! Он и с собственными-то родителями уже не готов жить, а тут чужая сварливая баба! Зачем ему это?

Наутро Верочка сердито молчала. Вид имела оскорбленный и разнесчастный. Иван боролся с сильным желанием как-то ее утешить. Чувствовал себя виноватым перед этой девочкой. Готов был завалить ее подарками, но впустить в дом чуму под названием Зинаида Васильевна он никак не мог. Утешать не стал. Нельзя проявлять слабость. Верочка нарядилась в старенький свой куцый костюмчик из прошлой жизни, собрала волосы в хвост. В таком виде Иван и доставил ее к музею. На прощанье она попросила Ивана, имея на лице выражение вселенской скорби, вечером помочь ей собрать вещи и отвезти к маме. Ибо, несмотря на те теплые чувства, что она питает к своему любимому, маму она бросить не может. Что всю ночь ее терзала проблема выбора, и встала она, так и не решив, что делать. Однако видя холодность Ивана, склонилась все же к тому, чтобы оставить его. А потом еще добавила, что все его подарки она может и не забирать – уйдет в том, в чем пришла. Верочка выскочила из машины и упорхнула в свой музей, оставив Ивана в состоянии глубокой задумчивости, если не сказать подавленности. Как добрался до своей работы, он помнил смутно, но кажется, были там какие-то неприятности: вроде чуть в кого-то не врезался, вроде чуть кого-то не сшиб, да еще и на красный свет светофора проехал. Да еще потом никак не мог переключиться с дел сердечных на зарабатывание денег.

Вечером Иван встречал Верочку у музея с букетом роз и белым флажком переговорщика. Специально привязал носовой платок к палке, которую тут же и обломал с какого-то дерева. Верочка шутку оценила – улыбнулась, впрочем, достаточно сдержанно. Иван галантно распахнул перед ней дверь машины.

В ресторан он ее не повез – выглядела Верочка сегодня неподобающе. Вместе заехали в магазин, накупили всяких вкусностей. Дома зажгли свечи, выпили шампанского.

– Давай искать компромисс. – Предложил Иван.

– Ты думаешь, он возможен? – обреченно спросила Верочка.

– Не знаю, но мы просто обязаны его найти. Ты очень дорога мне, и я не хочу тебя терять, но мне дорога именно ты, а не твоя мама. Уж извини. Вариант нашего совместного проживания с ней я рассматривать отказываюсь.

– Даже ради меня? – глаза Верочки начали наполняться слезами.

– Извини.

– И что же делать?

– Мы можем купить ей кошку или собаку, чтобы ей не было так одиноко, мы можем отправить ее в санаторий для поправки здоровья. А вообще было бы чудесно выдать ее замуж! Она же еще молодая женщина.

– Маму замуж? – Верочка отрицательно покачала головой. – Мама однолюб. Она любила только одного мужчину в жизни.

– Какая чушь! – возмутился Иван.

– Это не чушь! Это же так прекрасно – всю жизнь любить только одного человека! Мне кажется, только так и должно быть!

Иван даже перепугался немного, что эта вот девушка будет любить всю жизнь его одного, даже тогда, когда он ее разлюбит. В юности Иван тоже мечтал о вечной любви, но годы и опыт вытравили из него эту глупую фантазию. Провести с Верочкой остаток жизни? Ну уж нет! Такая будущность его не обрадовала. Хотя прямо сейчас он и не смог бы отказаться от этой девушки. Вслух он сказал:

– Да, ты права, любовь на всю жизнь – это чудесно. В общем, предложи маме санаторий для начала, а там посмотрим.

Зинаида Васильевна перспективу своего оздоровления в медицинском учреждении санаторного типа восприняла поначалу с энтузиазмом, а потом сникла и заявила, что ей, пожалуй, стыдно будет перед людьми в своих обносках да рванине: в санатории-то, поди, только люди состоятельные ездят, вон путевки-то каких деньжищ стоят. Как раз ее зарплата за полгода. Так что не обессудьте, но ни в какой санаторий она не поедет. Так и будет остаток дней своих гнить в этой норе, одна, без радостей, удовольствий и даже без надежды на что-то хорошее. Пусть! Видно, судьба у нее такая – быть несчастной. А курорты, это не для нее, это для других, это для тех, кому больше повезло в жизни. Иван, отчаянно матерясь про себя, выдал ей крупную сумму денег на обновление гардероба.

После посещения магазинов и парикмахерской выяснилось, что Зинаида Васильевна вполне себе симпатичная женщина: и фигура у нее стройная не по возрасту, девичья совсем, и лицо у нее молодое. И без этих мешковатых своих сумрачных одежд не выглядела она больной. Скорее наоборот, цветущей дамой средних лет.

В санаторий в заснеженных лесах Иван отвез Зинаиду Васильевну лично. Всю дорогу она изволила ворчать, переживать и сомневаться, стоит ли ей вообще туда ехать. Даже пару раз истерически приказывала повернуть обратно. Она, видите ли, понятия не имеет, что такое санаторий, как там себя вести, как ее там будут лечить и не залечат ли до смерти. Даже высказала предположение, что зятек ее, так сказать, гражданский, специально везет ее в этот санаторий – избавиться от нее, явно, хочет. И с врачами, небось, договорился, что б уж они постарались, долечили ее до могилы. Иван молча скрежетал зубами от ярости и упрямо вел машину к санаторию – впереди его ждал целый двадцать один день покоя и безмятежности без этой вздорной параноидальной бабы.

Из санатория Зинаида Васильевна вернулась посвежевшая, помолодевшая и даже, кажется, немного подобревшая. Месяца три не вмешивалась она в жизнь Ивана и Верочки. А жизнь их если и не была совсем уж безоблачной, то, по крайней мере, вполне благополучной. Одно только смущало Ивана: Лесе Верочка категорически не нравилась – она говорила отцу: «Папа, это очень плохая, злая тетя. Выгони ее». Иван эти слова списывал на ревность и детское Лесино желание, чтобы папа и мама снова жили вместе. Но, в любом случае, Ивану так пришлось организовывать встречи с дочерью, чтобы Леся и Верочка не пересекались. Особенно он страдал от того, что теперь Леся не могла у него ночевать. Он-то был не против, и Верочка – не против, но девочка не хотела ехать к Ивану, если там присутствует «эта злая тетя». Тогда Верочка решилась на благородный поступок, буквально пожертвовала собой – иногда на выходные она уезжала к матери, чтобы любимый мужчина мог побыть со своим ребенком. Иван не сказал Вере, что Леся ему неродная дочь. Верочка поначалу пыталась наладить отношения с девочкой: покупала ей подарки, порывалась читать ей книжки, но когда однажды Леся назвала ее злой ведьмой, от своих благих намерений отказалась, отошла в сторону, но затаила ненависть к этой богатенькой избалованной девчонке. Она с рождения получает даже больше, чем ей нужно, а ей, Верочке, приходится выживать, бороться за свое существование. Попробовала бы эта Леся так капризничать, имея нищую, вечно больную маму-библиотекаршу! Да у Верочки до сих пор нет таких дорогих нарядов, как у этой маленькой дряни!

Зинаида Васильевна хоть и поправила свое здоровье в санатории, только хватило его ненадолго. Вскоре она снова принялась болеть. Верочка снова с апломбом уезжала за ней ухаживать, а потом драматично возвращалась, страдая от того, что не может она разорваться между двумя любимыми существами, а эти самые существа никак не могут между собой поладить. В итоге, болезни принесли Зинаиде Васильевне неплохие дивиденды: Иван отремонтировал и обставил ей квартиру (у мамы жуткая аллергия на пыль), увеличил ей содержание (маме нужно лучше питаться, она больна от того, что всю жизнь голодала), еще несколько раз отправлял ее в санатории (маме нужно лечиться). Ивану приходилось работать как проклятому, чтобы содержать всю эту ораву. На четвертом году совместной жизни с Верочкой он смертельно устал. И от этих двух безумных истеричек, и от работы, и от жизни в целом. Он уехал во Францию. Один. Вроде бы в командировку – налаживать отношения с французскими поставщиками, но на самом деле он просто сбежал. И осуществил свою мечту к тому же. Возвращаться на родину не хотелось: слишком уж там было некрасиво да некомфортно. Раньше-то казалось, что нормально все, привычно. Это пока сравнивать не с чем было. А теперь… Впрочем за полторы недели успел он соскучиться и по Лесе, и по Верочке. Однако любимая женщина встретила его на вокзале как-то суетливо, без должной радости и воодушевления, быстренько распрощалась и улетучилась – мама снова была чуть ли не при смерти. Иван был разочарован и родиной, которая встретила его дождем и какой-то безнадежной блеклостью – и это посреди лета, хотя раньше она особо не замечалась, и Верочкой, которая, похоже, совсем по нему не скучала. Квартира дохнула на него особым запахом запустения, который появляется в домах, где долго не бывали люди, из чего Иван сделал вывод, что, скорее всего, Верочка за время его отсутствия здесь не появлялась. Он поставил чемодан в угол, принял душ, выпил чаю, поспал, а вечером отправился на прогулку. Он зашел в любимое кафе на набережной, чтобы полюбоваться на реку: город уже не казался ему таким уж убогим – была в нем какая-то своя тихая, неприметная красота. Иван сидел, пил пиво, ел шашлыки, размышлял о жизни и, в общем-то, был счастлив этим своим временным одиночеством или уединением, скорее, этим покоем, этим неярким закатом над рекой. Когда Иван отвлекся от реки, заметил, что в кафе появилась Верочка. Возмутительно прекрасная. Было на ней новое платье от известного дизайнера, видел такое Иван в Галерее Лафайет в Ницце, были на ней туфли на безумно высоком каблуке, была у нее прическа, явно созданная руками профессионала. Верочка была слегка пьяна. И Верочка была не одна. С ней был мужчина. И не просто мужчина, а один из самых состоятельных людей города: не слишком молодой, лысоватый, толстоватый Петр Павлович Казаков. Он легонько обнимал девушку за талию и лобызал ей ручку – Петр Павлович был известен не только своим богатством, но и изысканными манерами, которыми он, вероятно, пытался компенсировать недостатки своей внешности. Еще славился он какой-то категорической интеллигентностью. Многие еще удивлялись, как он смог-то при таких душевных качествах сделать серьезный бизнес в эти смутные времена. Иван застыл, сжимая в руке бокал с пивом. Этого не может быть! Этого просто не может быть! За что они так с ним? Все, кого он любил, ему изменяли! Даже эта тихоня! За что? Почему? Верочка тоже заметила Ивана. Их взгляды встретились. Удивление. Испуг. Верочка нервно высвобождается из объятий своего кавалера, разворачивается, бежит прочь. Петр Павлович бежит за ней. Но куда ему! Бегемоту не угнаться за стремительной ланью. Раздосадованный Петр Павлович возвращается в кафе. Видит Ивана, грузно усаживается за его столик.

– Иван Сергеевич, вы позволите составить вам компанию? – и тут же, не дожидаясь ответа, – вы видели это? Что это на нее нашло? Почему она сбежала?

– Очевидно, потому, что увидела меня. – Ответил Иван вяло.

– Ничего не понимаю! Вы, вроде бы, красивый молодой человек, приятный, так сказать, во всех отношениях. Почему нужно убегать, завидев вас?

– Я полагаю, точнее, надеюсь, что ей стало стыдно передо мной.

– Иван Сергеевич, вы говорите загадками. Вы совсем меня запутали. Вы хотите сказать, что Верочка имеет к вам какое-то отношение?

– Прямое, Петр Павлович, прямое. Дело в том, что Верочка моя девушка, более того, она моя гражданская жена, теперь уже, судя по всему, бывшая. – Иван залпом допил свое пиво.

– Любезный! – крикнул Петр Павлович официанту. – Любезный! Будьте добры, водки нам принесите какой-нибудь самой дорогой! И закуски какой-нибудь.

– Какой именно?

– Да, честно говоря, все равно. Несите что-нибудь на свой выбор. Вот так фортель! – обратился Петр Павлович к Ивану. – Вот так скромница! Я прошу вас меня извинить великодушно, не был я осведомлен, что Верочка несвободна. Чувствую себя совершеннейшим идиотом.

– Вы не одиноки в этом своем чувстве. – Пробурчал Иван.

– Забавно, – усмехнулся Петр Павлович, – мы с вами два серьезных человека, можно сказать, две акулы бизнеса, а стали игрушками в руках глупенькой девчонки.

– Глупенькой, зато, как выяснилось, очень хитренькой. Я бы даже сказал, коварненькой. – Хмыкнул Иван.

Помолчали.

Официант принес водку в графинчике, стопки, тарелки с мясными и рыбными нарезками, овощи, соленые огурчики и грибочки.

После второй стопки Петр Павлович пустился в откровения.

– Я ведь не красавец, сами видите, и не молод уже. И при этом нравлюсь юным красавицам. Я хоть и примерный семьянин, но случаются у меня иногда амурные приключения. Может, и нехорошо это, и безнравственно, но ничего не могу с собой поделать – против нашей мужской природы не попрешь. – Петр Павлович тяжко вздохнул. – Тут ведь главное, чтобы жена ничего не узнала. Не хочу я причинять ей страдания. Она ведь со мной такой путь прошла! Замуж-то выходила за нищего студента четвертого курса, не побоялась. Поддерживала меня во всем, помогала… А молодые свистушки эти, я же понимаю, что не я им нравлюсь, им деньги мои нравятся, рестораны, побрякушки да одежки дорогие. Верочка… Она мне такой чистой показалась… Внуков повел в музей, а там она – худенькая, тоненькая, в костюмишке каком-то кургузеньком, в туфлях стоптанных, в очочках, и так, знаете ли, вдохновенно повествует о первых поселениях на территории нашей губернии…

– Это когда было? – встрепенулся Иван.

– Прошлой осенью, в конце октября, кажется. Серо все так было вокруг, уныло и вдруг это светлое, рыжее солнышко. Я тогда подумал, что такая девушка никогда не будет судить о человеке лишь по толщине его кошелька. Подумал, что если такая девушка полюбит человека, то ей будет все равно, богат он или беден. Я, признаться, уже и не верил, что такие женщины еще существуют. Выходит, правильно не верил.

Иван усмехнулся:

– И вы ей позвонили?

– И я ей позвонил и пригласил на ужин. Знаете, робко, как юноша. Смущался очень. Не знал, можно ли вообще таких девушек в рестораны-то звать.

– А она застеснялась, стала сначала отказываться, говорить, что ей неудобно; вы придумали какой-нибудь благовидный и очень невинный предлог, она вроде бы согласилась, но тут же снова начала отказываться, потому что у нее нет подходящей одежды для выхода в свет, а вы, наверняка, предложили ей что-нибудь купить соответствующее случаю.

– Примерно так и было. А вы откуда это знаете?

– У нас тоже было как-то так же. Кстати, когда вы имели честь познакомиться с нашей чистой, светлой Верочкой, она жила со мной уже больше двух лет, и, поверьте мне, приличные наряды у нее были – целый шкаф барахла. Я столько денег на них потратил, страшно вспомнить. Я, честно говоря, думал, что она уже выкинула все это старье, в котором я ее подобрал. А она, оказывается, решила еще поэксплуатировать этот образ благородной, бескорыстной нищенки. А что, разумно! Стоит такая прекрасная замарашка со взором, горящим неземной любовью к искусству, повествует о запредельных высотах человеческого духа… Как тут устоять залетному доброму, щедрому, глупому принцу? Конечно, он кинется спасать несчастную Золушку из лап зловещей нищеты!

– Нда, – протянул Петр Павлович задумчиво, – примерно такие чувства я и испытывал, глядя на Верочку.

– Нет, ну какова! – Иван ударил кулаком по столу. Рюмки жалобно звякнули. – А дальше она, наверняка, начала исчезать, отказывать во встречах, потом призналась, что у нее больная мама, которая к тому же еще и по складу характера самый настоящий тиран. Вы начали давать ей деньги на лечение мамы, на хорошие продукты, то есть, грубо говоря, начали покупать свидания с Верочкой. Когда Верочка пропадала надолго, вы начинали сильно по ней тосковать, а когда она, наконец, появлялась, вы на радостях осыпали ее дорогими подарками.

– Да, – согласился Петр Павлович. – Мне очень нравилось, как Верочка выглядит в бриллиантах и платьях от Шанель и Диор. Я ей из всех поездок привозил наряды – у нас-то ведь здесь и не купишь ничего такого.

– Это что же получается, что когда она уходила из дома, якобы ухаживать за мамочкой, за ведьмой этой старой, она встречалась с вами? А когда вам говорила, что ухаживает за мамочкой, жила со мной. Отлично! Какая чудесная девушка! Много она из вас денег-то вытянула?

– Ну, это смотря с чем сравнивать, – протянул Петр Павлович, – но немало. Пожалуй, жена мне обходится несколько дешевле. Вы считаете, что Верочка встречалась со мной ради денег? Но ведь она никогда у меня ничего не просила. Я все ей давал сам. Она говорила, что любит меня! Она меня добрым бурым мишкой называла!

– Мне она тоже говорила, что любит. И денег у меня она тоже не просила первое время. Только вот она делала все, чтобы мне захотелось их дать. Это сначала хотелось, а потом я уже вынужден был давать, чтобы от мамаши откупиться и Верочку к себе на подольше заполучить. Да и Верочка стесняться перестала: если нужны были деньги, она спрашивала. Я думаю, что Верочка и ее маман – лицемерные манипуляторши. Предполагаю, что со мной она действительно была по любви какое-то время и деньги выманивала чисто интуитивно, видимо, талант у нее такой. Она, когда со мной встретилась, очевидно, о нем еще не догадывалась, а потом, когда поняла, решила его использовать. Одной дойной коровы ей, видимо, показалось мало, вот она еще и вас начала доить. А может ведь статься и так, что она не только нас с вами разводит, может, у нее и еще какой-нибудь донор есть! Еще один лопух вроде нас с вами.

– Иван Сергеевич, да вас послушать, так это не женщина, а монстр какой-то! Мне кажется, вы несколько сгущаете краски.

– Да, вероятно. Я, знаете ли, только что узнал, что любимая женщина мне изменяет и к тому же, по иронии судьбы, я в данный момент пью с ее любовником, а это, как вы догадываетесь, не самое простое испытание.

Петр Павлович расхохотался.

– Прекрасно вас понимаю! Я, как ни странно, сам в точно таком же положении. И все же… Я не хочу верить, что Верочка была со мной только ради денег.

– Что ж, в это, действительно, трудно поверить, в это тяжело поверить, в это невозможно поверить! Я сам отказываюсь верить, что меня использовали исключительно в качестве бумажника! Это же какой удар по самолюбию! Но факты, Петр Павлович, факты! Скажите мне, зачем ей надевать свои обноски, если шкафы ломятся от хорошей, дорогой одежды? Просто она поняла, что экскурсоводша в платье от Диора ни у кого не вызовет сочувствия. Может вызвать любопытство, да. Но кто, скажите, поверит, что роскошная дама в дизайнерском платье и дорогущих туфлях в чем-то нуждается. Кто захочет давать ей деньги? Кто захочет спасать? Никто! И потом, почему она не сказала вам, что у нее есть парень. Могла бы сказать… Что там обычно говорят в таких случаях? Мы перестали понимать друг друга, он совсем не уделяет мне внимания, он мне изменяет, мы стали чужими друг другу. А что она? Живем вдвоем с мамой в маленькой квартирке, в нищете, на одну мою зарплату, потому, что мама постоянно болеет. Так ведь? – Петр Павлович кивнул. – Вот видите! Возможно, это все придумала Верочкина мамаша, крайне неприятная дама, очень хитрая, но Верочка ведь не отказалась! Предала меня, лгала вам!

– Возможно, вы и правы, – согласился Петр Павлович. – Но ведь так не хочется расставаться со своими иллюзиями.

– Я пойду, наверное, хочется побыть одному.

– Насколько я понимаю, вы не станете продолжать отношений с этой женщиной?

– Нет.

– Я, пожалуй, тоже воздержусь. Вот старый дурак, понадеялся, что бывают бескорыстные женщины. Вот старый дурак! Позвольте один вопрос: вы будете забирать у нее свои подарки?

– Зачем?

– Не знаю, чтобы наказать, например, лишить того, ради чего она, собственно, и играла в эти игры…

– Я не Господь Бог, чтобы кого-то наказывать. Да и не в моих это правилах – отбирать то, что подарил.

– Пожалуй, вы правы. И небольшая просьба: надеюсь, все, что сегодня произошло, останется между нами?

– Да, разумеется. Рога не красят мужчин. Всего доброго!

Иван вышел в ночь.

Верочка звонила ему по нескольку раз в день и умоляла о встрече. Иван отказывал. Согласился лишь через неделю. Последнее свидание происходило в квартире Ивана. У порога он передал Верочке несколько пакетов с ее вещами и тут же попросил ее уйти.

– Ваня! Выслушай меня! Пожалуйста! – вскричала Верочка.

– Хорошо, говори, черт с тобой, – сдался Иван.

И она начала говорить. Она просила ее простить, утверждала, что любит Ивана как в первый день, что не любила никого, кроме него, и вряд ли когда-нибудь еще полюбит. А что касается Петра Павловича, так это мама ее заставила. Она не хотела, она сопротивлялась, а мама – она кричала, что им нужны деньги, много денег, потому что она устала от нищеты, потому что хочет, наконец, пожить по-человечески. А Иван, он много ли дает, да копейки. Хорохорится, а он ведь не так уж и богат. Не может же он квартиру им купить? Нет. Она угрожала самоубийством, если Верочка ослушается, падала в обмороки, с ней случались сердечные приступы, температура подскакивала под сорок. Что Верочке оставалось делать? Вот она и надела свой старенький костюмчик, как ее мама научила, и стала ждать очередного рыцаря. И дождалась Петра Павловича. Если бы Иван только знал, как тошно ей было ему врать, как она сама себе была противна, как она себя ненавидела! Сколько раз она хотела прекратить это безобразие, но мама радовалась, как дитя, когда Верочка деньги приносила или украшения. У мамы ведь и любовник был, молодой – в санатории подцепила. Так что маме одеваться красиво нужно было, за собой следить и подарки дарить дорогие. Андрюшечка, он ведь капризный такой: чуть что не так – и все, Андрюшечки и след простыл. А у мамы ведь личной жизни-то из-за Верочки не было – не хотела она травмировать нежную психику ребенка. Вот только сейчас, на старости лет и дождалась. Ну как Верочка могла огорчить маму, ведь та всю себя ей отдала. Так что Верочка просит Ивана понять ее и простить. Он ведь такой добрый, такой благородный! Настоящий рыцарь! Хотя Верочка, безусловно, понимает, что простить ее сложно. Вздох раскаянья. Слезы очищения.

– Знаешь, я не осуждаю тебя, я сам совершал подлости во имя денег. Я не осуждаю, но жить с тобой больше не хочу. И видеть тебя тоже не хочу. Извини.

– Да плевать я хотела на деньги, я тебя люблю! Как ты не понимаешь! Это все мама! Это все она! А я не хотела!

– Уходи, Вера! И мой тебе совет – беги ты от мамы своей куда глаза глядят! В Москву, в Америку, в Восточную Сибирь! На Марс, в конце концов! Погубит она тебя!

Верочка ушла, сгибаясь под тяжестью пакетов с барахлом.

Через неделю Ивану позвонил крайне взволнованный Петр Павлович.

– Она денег у меня требует! Много! Иначе она грозится рассказать все моей жене! – шептал он в трубку.

– Кто она? – Иван тоже начал шептать. – Верочка?

– Нет, мамаша ее бешеная. Я вот думаю, какое счастье, что я не был с ней знаком. Хотя если бы познакомился, может, хватило бы ума не заходить так далеко с ее дочкой. Что сейчас делать-то, ума не приложу. Денег я могу дать, но так ведь она еще потребует. Что ж и жить теперь, как на пороховой бочке? Что же делать-то?

– Расскажите все сами. – Устало прошептал Иван.

– Кому рассказать, что рассказать?

– Жене расскажите про Верочку. Разумеется, в выгодном для вас свете. Тогда если даже эта мегера, Зинаида Васильевна, вашей жене и позвонит, она уже ей не поверит. Не мне вас учить, что сказать собственной жене.

– Да, пожалуй, в ваших словах есть здравый смысл. Спасибо, Иван Сергеевич.

А Ивану звонила Верочка, все прощения просила и жаждала вернуться. Еще она писала ему длинные покаянные письма, щедро проиллюстрированные стихами собственного изготовления. Иногда она караулила его у подъезда. Или возле его конторы. Иван потерял покой.

Через полгода Иван отправился покорять столицу, заручившись благословением и рекомендациями бывшего тестя. То есть, откровенно говоря, Михаил Львович пристроил Ивана на хорошую должность в дружественную московскую контору, занимающуюся торговлей алкоголем. Так Иван сбежал из города, который многие годы был ему почти родным. Сбежал, разочарованный в устройстве мира, в женщинах, в духовности. А вот деньги, очевидно, действительно имеют ценность. Так что нужно заработать их как можно больше. А любовь? Иван поклялся, что никогда никого больше не полюбит. Самая бескорыстная женщина оказалась самой алчной. Теперь с женщинами он будет иметь лишь товарно-денежные отношения. Ведь суть любви одна – товарно-денежная. Все по-честному. Никаких масок. Никакого лицемерия.