Текст книги "Иван-Дурак"

Глава тридцать первая

Было у Ивана какое-то странное ощущение, как бывало в раннем детстве после Нового года или в юности после дня рождения: все было, гости, подарки, веселье, только вот Дед Мороз так и не пришел, или девушка, которую ты больше всех ждал, так и не появилась. В этот вечер, в вечер своего триумфа, он ждал Аню. Где-то в глубине души он понимал, что сделал все это – отказался от карьеры, написал чертову кучу картин, устроил выставку не только для себя и не только ради себя. Это был его подвиг, который он посвящал своей потерянной музе по имени Анна. Она же хотела, чтобы он подвиг совершил, так он совершил, а она не пришла. Да Бог с ним, да хоть бы с новым парнем пришла, как все остальные, лишь бы посмотрела, оценила, чего он ради нее сделал. Так нет же, не явилась. Ведь передал же он через ее мать приглашение! И ни ответа, ни привета! Сейчас Ивану казалось, что один из главных уроков, который должен выучить человек в жизни – научиться прощать. Он вот, кажется, научился, стоптал десятки железных башмаков, сточил десятки железных посохов, но научился. А она, видимо, еще нет. Ну что ж… Ему остается только простить ее за то, что она его не простила. И за то, что не пришла. Пока не очень получалось.

Иван открыл дверь своей квартиры. Там горел свет, по холлу от сквозняка метнулись шарики на длинных нитках, парившие под потолком, а у порога стояла Аня в длинном синем платье с виноватой улыбкой на лице и протягивала Ивану бокал шампанского.

– Ты мне снишься? – спросил он.

– Нет, я вернулась.

– Правда?

– Правда. Ты меня еще ждешь?

– Жду. А если бы не ждал?

– Значит, не ждал бы. Значит, была бы в твоей жизни другая женщина. Значит, я бы исчезла навсегда. Неважно с кем ты, важно, чтобы ты был счастлив.

– Где ты пропадала?

– Работала. Училась быть самостоятельной.

– Успешно?

– Вполне.

Они стояли друг против друга у порога и больше всего на свете хотели броситься друг другу в объятья, но они продолжали задавать вопросы, потому что никто из них не решался сделать первый шаг.

– Прости меня, – наконец сказала Аня.

– И ты меня прости, – выдохнул Иван и привлек девушку к себе. – Как же я по тебе соскучился, девочка моя.

Когда они усталые и счастливые лежали в постели, Иван спросил:

– А те краски на мой прошлый день рождения ты прислала?

– Я. И еще я должна тебе кое в чем признаться. Я же не хотела от тебя уходить. Я мучилась, страдала, не знала, что делать. И хорошо мне было с тобой, и тяжело. Невыносимо тяжело. Но я бы тогда не ушла. Так и жила бы с тобой и страдала, пока бы ты сам меня не выгнал. А в ту ночь, когда я отравиться собиралась, сон мне приснился. Очень странный сон. Будто в этом самом кресле сидит какой-то необычный мужчина, на черта похожий из табакерки, но при галстуке-бабочке. И с сигарой. Вот он и говорит мне, сладенько так:

– А брось ты его.

– Кого? – спрашиваю.

– Да мужа своего, Ваньку-дурака. Понимаешь, милая, если ты тут рядышком с ним будешь сидеть, завтраками-ужинами его кормить, плакать по ночам да изредка ему истерики устраивать, когда совсем уж тоскливо тебе будет, он ведь не изменится, предназначения своего не исполнит, да и своего отношения к тебе не изменит. Переживаешь, что он к тебе, как к вещи, относится? Как к кошечке домашней? А ты, девонька, давала ему повод относиться к тебе по-другому? Что ты сделала для того, чтобы он считал тебя личностью? Ты работаешь? Нет. К чему-то стремишься? Нет. Ты поражаешь его остротой и незаурядностью своих суждений? Нет. Да ты даже деньги у него выпрашивать не умеешь. Почему у тебя до сих пор даже собственной квартиры в Москве нет? А Ванька-то человек щедрый, у него только попроси, он сразу купит. Так ведь ты ж и попросить не решилась. То-то и оно. Так что, милая, надо уходить. Пора уже становиться личностью. И он, глядишь, наконец, тебя оценит, когда потеряет. Вы же такие, людишки, смешной народ, не цените того, что имеете. И даже понимаете, что были когда-то счастливы, только когда на вас обрушивается целый каскад несчастий. Так-то. Так что, девонька, если хочешь, чтобы Иван обращал на тебя больше внимания, собирай вещички и уходи. Но только уходи элегантно, не обижай его, не оскорбляй. Помни, что твоя цель – вернуться, но уже в новом качестве. И никаких полумер. Звонков, выяснений отношений. Исчезла, так исчезла. Иначе ничего не добьешься. Иначе проиграешь. Удачи, девонька!

Я проснулась с ощущением, что все это было на самом деле, в реальности. Потом поняла, что это всего лишь сон. Только я успокоилась, как увидела пепел от сигар на полу рядом с креслом. Ты не представляешь, как мне стало страшно, я не знала, что и думать. Мне казалось, что я не одна в квартире. В общем, мне так страшно было, что я собрала вещи, написала тебе письмо и ушла. К тому же пока я чемоданы паковала, все думала над словами этого таинственного ночного гостя и поняла, что он прав, что стоит рискнуть. Либо пан, либо пропал. По-другому ничего я не добьюсь. И вот я ушла. Прости меня! Мне до сих пор стыдно за свой поступок, я, наверное, столько страданий тебе принесла. Но если тебя это утешит, мне было еще тяжелее, потому что ты остался дома, а я оказалась на улице – без работы, без жилья, без связей, хорошо у меня хватило ума прихватить немного денег. А я ведь не хотела, я же такая гордая девчонка. К счастью, несмотря на стресс и страх, разум возобладал – деньги я взяла и довольно много, извини.

– Не переживай, триста тысяч рублей – это совсем немного, – встрял Иван.

– Мне казалось, что много, и мне было стыдно. Я чуть ли не воровкой себя считала. Но инстинкт самосохранения победил совесть. В общем, сначала перебралась в самую дешевую гостиницу, потом сняла квартиру, нашла работу. Ты не поверишь, официанткой. А что, неплохая работа. Ресторан был очень приличный, джентльмены, вроде тебя, оставляли хорошие чаевые. А я вспоминала времена, когда я была не обслугой, а клиенткой. Знаешь, гораздо приятнее сидеть за столиком, чем бегать с подносом. Иногда я плакала, мне было так паршиво и так хотелось вернуться к тебе. Но я вспоминала слова того жутковатого клоуна в бабочке: «Исчезла, так исчезла, иначе ничего не получится», и оставалась в своей съемной халупе. Но продолжала искать другую работу. У меня ведь хорошее образование – экономическое плюс паблик рилейшенз. Вот меня и взяли в одну крупную ресторанную сеть. Я прошла собеседование и огромный конкурс. И меня взяли. В общем, я теперь высококлассный специалист по пиару. И высокооплачиваемый. В общем, я могу теперь быть даже твоим агентом. Только учти, мои услуги стоят недешево. – Аня расхохоталась. – Кстати, я бесконечно тобой горжусь! Ты лучший мужчина, который мне когда-либо встречался в жизни! И самый талантливый художник. А мне-то ты мой портрет подаришь?

– Подарю. А откуда ты знаешь про портреты и подарки?

– Я подружилась с твоей мамой. Она мне рассказывала о том, что происходит в твоей жизни. Надеюсь, ты ее простишь за этот маленький шпионаж?

– Так она постоянно общалась с тобой и ничего мне не рассказала?

– Я ее убедила. Я рассказала ей про свой сон, про того черта с бабочкой и сигарой, сказала, что он запретил мне тебе говорить. Она как про этого типа услышала, сразу согласилась. Я так и не поняла, почему.

– Вот старый пройдоха! – восхищенно воскликнул Иван.

– Ты тоже его знаешь?

– Ну что ты, милая, откуда я могу знать персонажа твоего сновидения. Давай спать. Знаешь, я столько времени мечтал о том, чтобы уснуть, прижавшись к тебе. И еще! Я тоже тобой бесконечно горжусь. Ты сумела отказаться от сытой, обеспеченной жизни и всего добилась сама. И я тоже от многого отказался и многого добился. Тот пройдоха был определенно прав. Вот же, шельмец!

Шельмец и пройдоха обнаружился той же ночью, в том самом кресле, в котором Иван увидел его в первый раз в жизни. Сейчас перед ним стоял Иванов журнальный столик, сервированный ведерком с шампанским, двумя бокалами, двумя фарфоровыми тарелками и серебряными приборами. Еще там имела место банка черной икры, разнообразные сыры, хамон и пепельница из муранского стекла.

– Присоединяйтесь! – воскликнул Петр Вениаминович, когда заметил, что Иван открыл глаза. – У меня сегодня праздник!

– А я думал, что праздник сегодня у меня и даже двойной.

– Вы, батенька, хоть и несколько переменились, но все тот же редкостный эгоист. Да, безусловно, у вас сегодня праздник, даже двойной. Но свой праздник вы уже отметили, а теперь мне нужно разделить с кем-то свой триумф! Я выбрал вас! Гордитесь, молодой человек! Это большая честь для вас. К тому же, без вас, как это ни прискорбно, никакого бы праздника не было бы.

– И что это за праздник, позвольте спросить?

– Повышение по службе. Я ждал его несколько десятилетий. И вот оно! Случилось! Когда я уже перестал ждать! Так ведь и бывает! Хоть в вашем мире, хоть в нашем. Законы бытия везде одинаковы. Давайте выпьем, Иван Сергеевич! – Петр Вениаминович разлил шампанское по бокалам. Одет он был сегодня так же, как во время первой встречи с Иваном – во фрак и бабочку красную в желтый горошек. Иван вдруг почувствовал, что больше никогда он своего ночного гостя не увидит. Он знал от Лизочки, что такая композиция истории называется кольцевой. Это когда сюжет начинается и завершается одной и той же ситуацией. Ивану захотелось плакать, как в детстве, когда ему сказали, что их кот Пушок пропал, а он догадался, что кот умер. И так защемило его сердце от того, что никогда он не увидит больше этого серого пушистого зверя с дурным характером, который не давал Ивану спать по ночам, царапался, когда бывал не в настроении. От которого были одни неприятности, но которого он так любил.

– Я хотел бы знать, за какое такое повышение мы пьем? – грубо спросил Иван, пытаясь скрыть волнение.

– Вы же меня знаете, я человек великодушный, поэтому, несмотря на то, что вы позволили себе задать мне вопрос в достаточно хамской манере, а некоторое время назад назвали меня пройдохой и шельмой, я все равно вам отвечу. Тем более что, как вы правильно угадали, видимся мы в последний раз. – Петр Вениаминович утер непрошенную слезу грязноватым платком. – Да, мне тоже грустно с вами расставаться. Ах, да, ваш вопрос! Меня назначили музой ночных сновидений.

Иван поперхнулся шампанским:

– Что это значит?

– Это значит, что видеть во сне вы меня больше не будете точно, но, тем не менее, я смогу незримо присутствовать в ваших снах и подсказывать вам идеи новых творений. Ну, не только вам, безусловно. У меня будет много подопечных! – Петр Вениаминович мечтательно поднял глаза к потолку. – Боже, боже! Как же это, наверное, великолепно наблюдать плоды своих мыслительных усилий в музыке, в литературе, в живописи, в театре. Пусть все эти произведения будут иметь других авторов, но ты-то будешь знать, что созданы они при твоем участии. А эти горе-авторы даже догадываться ни о чем не будут!

– Петр Вениаминович, я решительно ничего не понимаю! – возмутился Иван. – Какие еще музы ночных сновидений? А сейчас вы кто?

– Мне по уставу не положено разглашать подобного рода информацию. Ну да черт с вами, скажу! Я сегодня сам на себя не похож – слишком добрый. Так вот, позвольте представиться, Петр Вениаминович, скромный клерк Небесной канцелярии, сотрудник Отдела заблудших гениев. Курирую жителей вашего незначительного городка. Я имею в виду того, в котором вы появились на свет.

– А, так поэтому вы снились моей матери, Машке и мне, а все не мог понять, откуда такая странная избирательность, – догадался Иван.

– Извольте не перебивать, молодой человек! – бровь Петра Вениаминовича гневно изогнулась, – иначе я вынужден буду завершить свой рассказ на том самом месте, где только что остановился. – Он отхлебнул шампанского и отправил в рот сразу несколько кусков хамона. Торопливо прожевал, затем продолжил свое повествование. – В мои служебные обязанности входило обнаружение гениев, ну или, по крайней мере, талантливых людей на вверенной мне территории. Кстати говоря, с гениями на этой самой территории очень напряженно, их практически нет, талантливые люди есть, а вот гениев – нет. Признаюсь, данный факт всегда вызывал во мне некоторую досаду и зависть к более удачливым в этом плане коллегам. Грешен, каюсь. Но я уверен, что меня можно извинить за эту слабость, ибо я в прошлом всего лишь человек, к тому же, далеко не самый добродетельный. Так вот, мне вменялось в обязанности заносить этих людей в специальную картотеку, а затем следить за их жизнью. Конечной целью моей деятельности являлось следующее: мои подопечные должны были непременно исполнить свое предназначение, то, для чего они и явились на этот свет. Рано или поздно.

– Но, позвольте…, – попытался было встрять Иван, но был остановлен суровым взглядом Петра Вениаминовича.

– Не перебивать, я сказал! – рявкнул он. – Займите свой рот чем-нибудь. Сырочки вот кушайте, мясо, шампанское пейте. И не стоит переживать за свое пищеварение – не забывайте, что это всего лишь сон! Итак, вы хотели спросить, отчего же тогда некоторые люди умирают, не только не исполнив своего предназначения, но даже и не узнав о нем? Да все очень просто, Иван Сергеевич, точнее, совсем не просто: людишки, знаете ли, глупы, упрямы и склонны к самоуничтожению, а мы, хоть обладаем выдающимися способностями, но не всемогущи. Увы. К тому же большинство моих коллег, к сожалению, мягкотелые слюнтяи, добренькие слишком, используют только чинные благородные способы. А как показывает практика, лучше работает шоковая терапия, угрозы, шантаж и манипуляции. Э-э-х! – Петр Вениаминович обреченно махнул рукой. – Я все же предлагаю оставить общечеловеческие вопросы, ибо они к теме нашей беседы не имеют отношения. Тут и ночи не хватит, чтобы все обсудить. О чем это я? Ах, да! Так вот, когда красавица наша, Мари, вас, пардон, так беззастенчиво кинула, я сразу понял, что вы с истинного своего пути свернули. Я хотел было сразу принять меры, а потом понаблюдал за тобой и понял, что если прямо сейчас вернуть тебя к мольберту, так ничего путного из этого не выйдет. Для творчества ты должен дорасти. Дозреть, так сказать, до подлинного искусства, а так были бы всего лишь симпатичные бирюльки. Баловство, одним словом. Так вот, когда вы приблизились к своему сорокалетию, я понял, что вы уже достаточно запутались в своей жизни, достаточно горького опыта понабрались, и решил вмешаться. Ну а дальше вы, собственно, знаете. Вы оказались самым сложным моим клиентом. С Мари были только эпизодические трудности: она как встала в свою колею, так, пардон, и перла, без страха и сомнений. Напротив, так увлеклась, что умудрилась забыть о высоком предназначении женщины – рожать детей, продолжать род человеческий. Матушка ваша… Я, признаться, ее проглядел. Она когда с красками-то в детстве возилась, я ее в картотеку-то, разумеется, внес, но большого таланта не приметил. Подумал, что ее стезя – это мужа любить, сына воспитывать да детишек в школе учить. А потом, когда осталась она совсем одна – вижу, погибает человек, решил ей помочь, напомнить о детском ее увлечении. Я даже не ожидал, что так удачно все сложится. Мне, кстати говоря, за матушку вашу выговор на службе влепили. За то, что талант-то ее прозевал. Но я на нее не в обиде, напротив, я ее считаю огромной своей удачей. Она моя гордость! – Петр Вениаминович задумчиво затянулся сигарой. Потом принялся за еду.

– А как вы попали в Небесную канцелярию? – робко спросил Иван.

– Как, как? – ответил Петр Вениаминович чавкая, – умер. Что вы на меня так смотрите, Иван Сергеевич? Ну да, я умер. Завершилось мое бренное земное существование, и я вступил в вечность.

– Я что же, сейчас с привидением разговариваю?

– Молодой человек! Я, откровенно говоря, был лучшего мнения о гибкости вашего ума. Сколько же можно жить в узких рамках неверных представлений об окружающем мире, навязанных вам обществом. Кто такие привидения? Не более, чем выдумка человечества. С чего вы взяли, что мир, в котором вы живете сейчас, единственный? Нет, безусловно, благодаря религиям и фантастике вы можете предположить, что кроме как на этой маленькой планетке есть и другая жизнь во вселенной, что после смерти начинается какая-то другая, новая жизнь, но ваши представления о ней настолько же смешны, насколько и наивны. Ну, да, впрочем, это неважно. Эти знания и не должны постигать живые, это знания для мертвых. Мертвых, в вашем, человеческом, понимании, безусловно. Вот помрете и сами все узнаете! – Петр Вениаминович расхохотался, наполнил бокалы шампанским, при этом количество жидкости в бутылке не уменьшилось. – Шучу-шучу, уж поживите пока еще. – Он залпом выпил целый бокал.

– А кем вы были, – Иван замялся, – пока… пока не умерли?

– Да так, дрянь был мужичишка, по правде сказать. Но с большими амбициями. Все мечтал артистом быть, в театре служить, а работал в цирке.

– В цирке? – удивился Иван.

– Да. И не каким-нибудь там дрессировщиком, жонглером или канатоходцем. И даже, пардон, не клоуном. Ваша матушка все-таки очень мудрая женщина, проницательная. Она правильно угадала – я был конферансье в цирке. Кто такой конферансье в цирке? Да тьфу, недоразумение. Не звезда, а лишь человек, который объявляет звезд. Я страдал. Мое самолюбие было перманентно уязвлено. Меня ежедневно, ежечасно, ежеминутно мучила зависть. Черная, тягучая, как трясина. Засосет, и не выберешься. Вот и я не смог. И погиб-то я, собственно, из-за нее родимой, из-за зависти. Набрался «бордо» да и пожелал доказать нашему, как сейчас говорят, суперстару, укротителю тигров месье Поросенкову, что я тоже не лыком шит и с тиграми тоже управляться умею. Позвольте опустить подробности моей погибели, ибо вспоминать данный инцидент мне до сих пор крайне неприятно. И прошло-то уже, почитай, что сто годков, а все равно неприятно. – Петр Вениаминович скроил трагическую физиономию и опорожнил еще один бокал шампанского. – Нда, собственная смерть – не самая вдохновляющая тема для беседы.

Иван сидел, медленно тянул шампанское, слушая Петра Вениаминовича, и не мог смириться с абсурдом происходящего. Он не хотел слушать того, что говорил ему этот скромный клерк Небесной канцелярии. Не хотел слушать и при этом сгорал от любопытства. Ни к чему обычному сорокалетнему земному мужчине такие познания. Если верить Петру Вениаминовичу, то все это он должен был узнать лишь после смерти. Вот и ни к чему было торопить события. Впрочем, Иван понимал, что если бы сейчас его ночной гость не ответил на его вопросы, он бы мучился ими до скончания своего века. Но в то же время ему хотелось, чтобы всем переменам в его жизни, всем чудесным и грустным событиям последнего года нашлось какое-то более рациональное объяснение. Чтобы Петр Вениаминович был всего лишь сновидением, а не поводырем, и чтобы Иван абсолютно всего добился сам, а не был марионеткой в руках изобретательного сотрудника Небесной канцелярии.

– Да не переживайте вы так, юноша, – сказал Петр Вениаминович, чавкая хамоном, – обо всем, что я вам сегодня наговорил, вы наутро благополучно забудете – перепили вы, голубчик, шампанского-то, так что случится с вами провал в памяти. И к тому же нечасто люди запоминают свои сны. Но я бы не хотел, чтобы вы меня забыли совсем. Чай не чужие уже, вон сколько ночей-то провели вместе. – Он глумливо подмигнул и рассмеялся как-то по-мальчишески. Иван даже и не предполагал, что персонаж этот может быть таким симпатичным.

– А может быть, и не стоит мне забывать этот разговор? Как-то приятно все-таки знать, что после смерти ничего не заканчивается.

– Возможно, вам не страшно будет умирать, вот только жить будет невесело. Вы перестанете ценить каждое мгновение вашего существования, вы не будете спешить жить, вам не нужно будет чего-то достигать и к чему-то стремиться. Зачем это? Ведь вы точно будете знать, что впереди у вас вечность. Так что, думаю, будет разумнее все же устроить вам частичную амнезию. Страх смерти – это, как ни парадоксально, хороший стимул для жизни.

– Пожалуй, вы правы. – Согласился Иван с доводами Петра Вениаминовича.

– А что касается самостоятельности ваших решений и поступков, то я готов признать, что это были именно ваши решения и поступки, а я лишь вас чуть-чуть, легонечко так, ненавязчиво к ним подталкивал. Это для вас любой друг бы сделал, если бы, разумеется, у вас был такой друг, как я: умный и опытный манипулятор. – Петр Вениаминович снова задорно рассмеялся.

– Послушайте, а как же так получилось, что вас, не самого лучшего на свете человека – я извиняюсь, но вы сами так сказали – приняли на службу в Небесную канцелярию?

– Если бы на работу брали только праведников, то и работать было бы некому, – усмехнулся Петр Вениаминович. Как там было сказано в моей характеристике? «Умеренно добр, беспринципен, завистлив, корыстен, тщеславен, изворотлив, хитер, изобретателен, находчив, умен. Обладает обширными познаниями в различных областях, в том числе и в искусствах, обаятелен, харизматичен, талантлив, владеет даром убеждения, знаток человеческих душ. Свое земное предначертание не исполнил. Резюме – идеально подходит для службы в Отделе заблудших гениев». Вот и определили меня туда. Да и кинули в самое пекло – с городишком вашим возиться. Никто с земляками вашими справиться не мог – ленивы, невежественны, да и сильно пьющие, в основном. От безысходности пили-то. Только вроде бы до человека достучишься, а он бац – и преставился. Помер от пьянства. Был один мужик, который мог бы лет на двадцать раньше осчастливить человечество – телевизор изобрести. Ан нет, его даже грамоте толком выучить не удалось, а потенциал был! Какой был потенциал! Только он о нем так и не узнал. Ну, вы и сами знаете ваш народишко. Своенравный народишко. Гришка вон, друг ваш сердешный, самый типичный представитель – будет тридцать лет на печи лежать да у моря погоды ждать, а пока гром не грянет, так он и не перекрестится. Начальству нашему как раз и нужен был человек, такой, как я, пройдоха, одним словом.

– Как вы сегодня самокритичны, Петр Вениаминович! – вставил реплику Иван.

– Но-но, молодой человек, не забывайтесь. Я и позволил-то себе эту маленькую слабость в виде откровенности только от того, что это наша последняя беседа, к тому же, как я уже вас предупреждал, помнить о ней вы не будете. А знаете, как хочется-то иногда душу облегчить, покаяться, да не положено нам ни по статусу, ни по уставу. Но человеческую-то натуру ничем не переделать, смертью даже и новой жизнью. Нарушаем мы устав, нарушаем. Тоже обходим правила и радуемся, когда нам это удается. Так вот, нужен был им человек, который не сюсюкал бы с подопечными, не нянькался с ними, как с детьми малыми, а действовал бы жестко, непредсказуемо, а если надо и об колено хребет бы ломал, фигурально выражаясь, безусловно. Вот представьте, Иван Сергеевич, явился бы я вам весь такой добренький, в белом мундире и принялся бы вас увещевать, что живете вы неправильно, надо бы измениться, надо бы поспокойнее относиться к деньгам и потрепетнее – к людям, что нужно срочно найти себя, откопать свой талант, когда тебя бьют по одной щеке, тут же подставлять другую, да и вообще, добрее надо быть, добрее. Подействовали бы на вас такие уговоры? То-то и оно, что нет! Так что, уж извините, голубчик, но пришлось вас немного помучить. Для вашего же блага. Мой многолетний опыт показывает, что угрозы действуют намного эффективнее, чем уговоры…, – Петр Вениаминович взял паузу, во время которой он с аппетитом поглощал сыры и пил шампанское большими глотками.

– Послушайте, – подал голос Иван, – а та авария?

– Какая еще авария?

– Это было в самом начале нашего знакомства. Вы тогда еще пообещали, что в порошок меня сотрете, если я вас ослушаюсь и не стану искать женщину, которую нужно спасти. Аккурат после этого мой водитель и въехал в колымагу какую-то. У меня тогда чудесный фигнал на лбу нарисовался и благодаря этому украшению у меня чуть важная сделка не сорвалась. Это что, вы ту аварию подстроили? Мне кажется, что даже при всей вашей склонности к изуверствам, это уж слишком как-то, это перебор. К тому же, могу предположить, что это совсем уж грубое нарушение устава вашей уважаемой конторы. Пардон, канцелярии.

Петр Вениаминович расхохотался:

– Стыдно признаться, но я к той неприятности на дороге никакого отношения не имею.

– А что же это было? И, главное, почему так вовремя эта неприятность случилась! Вот что подозрительно. Так что позвольте вам не поверить.

– Полноте, Иван Сергеевич! – Петр Вениаминович продолжал веселиться. – Ни разу за сегодняшнее наше рандеву не я вам не соврал, честное благородное. Правда и только правда. Ночь откровений. Вы можете мне кое-что пообещать, молодой человек?

– И что же? – Иван снова сделался холоден и недоверчив.

– Да ничего особенного, просто не увольнять своего водителя.

– А почему, собственно, я должен его увольнять?

– Да зазевался он тогда просто, задумался о чем-то своем, вот и боднул ту машинёшку. А с тормозами все в порядке было. Это он от испуга присочинил немного, боялся вам правду-то сказать – местом своим дорожит, нравится ему его работа, и вы ему тоже нравитесь. Он, кстати говоря, когда вы на службу-то ежедневно ездить перестали, затосковал даже, грустно ему было без любимого-то хозяина. Так что вы уж его простите. – Иван примирительно улыбнулся. – Но раз уж такой инцидент имел место, я, разумеется, не мог не использовать его в своих интересах. Такова, собственно, моя роль в той давней истории. Приношу свои извинения, если излишне напугал вас. Но теперь-то вы понимаете, что действиями моими руководило исключительно желание помочь вам. Теперь вы мне верите?

– Верю. Послушайте, мне показалось, что вы влюблены в свою работу, во время наших с вами бесед мне представлялось, что вы с превеликим удовольствием измывались надо мной. Так с чего это вы музой-то мечтали стать?

– Да такой уж у меня поганенький характер, – ответил Петр Вениаминович, – я всегда недоволен тем, что имею. Знакомая черта, не правда ли? – он усмехнулся. – Я вполне отдаю себе отчет, что это глупо, и это значительно осложняет жизнь, зато с другой стороны, эта самая особенность натуры заставляет двигаться вперед. Вот и мечтал я стать музой ночных сновидений. Это же так великолепно – вдохновлять людей на создание великих творений!

– А как же ваши садистские наклонности? Боюсь, что в новой должности вам сложновато будет их реализовать. – Засмеялся Иван.

– Нда, это, конечно, минус. Может быть, мне удастся внедрить какие-нибудь новаторские методы в процесс вдохновения. Например, буду напускать на несчастного художника или писателя самые страшные, изощренные кошмары. О! Уверяю вас, я уж развернусь! С моей-то фантазией! Ну-с, за то, чтобы мечты сбывались! – Петр Вениаминович поднял бокал.

– Позвольте, помнится, вы говорили, что ваша мечта исполнилась благодаря мне…, – спросил Иван после того, как отпил шампанского.

– Ха! Вот именно, благодаря вам! Мне начальство сказало, что переведет меня в музы только при одном условии – если у меня получится перевернуть жизнь успешного, состоятельного господина, у которого, в принципе, все в порядке, который по нынешним меркам является эталоном успешности, в какой-то степени героем нашего времени. Я говорю «в какой-то степени», потому что у нашего времени, к сожалению, нет героев. Их заменил такой типаж, как вы – человек, который сделал себя сам, который лгал, предавал, поступался своими принципами, переступал через себя, отказывался от своих убеждений, от своих любимых ради своей цели. Который стал богатым, известным, который имеет все, о чем ему мечталось во времена нищей юности, и даже больше. Он при этом глубоко несчастен и часто одинок, хотя и окружен самыми красивыми женщинами, но он ни за что добровольно не откажется от денег ради того, что может помочь ему стать счастливым. Таким, как вы, страшно завидуют, но лишь немногое знают, что завидовать-то особенно нечему. Вот вы-то, Иван Сергеевич, и стали моим заданием. Мне надлежало вернуть вас на путь искусства, ибо вы были рождены, чтобы стать художником. То есть, я призван был и без всякого особого задания сделать это, ибо в этом и состоит суть моей службы, но ведь у меня могло и не получиться. А я давно просился в музы. И тогда начальство решило предоставить мне дополнительный стимул – мол, удастся тебе вернуть эту заблудшую овечку в стан изобразительного искусства, то получишь вожделенный статус музы. Вуаля! Все получилось, как нельзя лучше!

– Так вы меня просто использовали?! – вскричал Иван и еле справился с желанием ударить Петра Вениаминовича по его довольной, наглой, лоснящейся физиономии или, по крайней мере, плеснуть в него шампанским. – Вы разрушили мою привычную жизнь, вы лишили меня карьеры, покоя только ради того, чтобы добиться своих целей? Только ради своего меркантильного интереса? Люди, что, по-вашему, игрушки?! Глина, из которой вы можете лепить все что угодно? А что будет, когда вам надоест быть музой? На какую подлость вы пойдете, чтобы стать ангелом, например? А может, вы еще и Богом захотите стать? Устроите тогда дворцовый переворот и незапланированный конец света?!

– А что, это мысль! – Петр Вениаминович расхохотался. Демонически. – Не хочу вас разочаровывать, но такую роль я не потяну. Даже и пытаться не буду. Обещаю! У вас, к сожалению, есть все основания мне не доверять, но прошу мне поверить, я человек чести и слово свое держу. Не горячись, Иван Сергеевич, не горячись. С вами я действовал в рамках устава и необходимости. Просто так уж случилось, что мои цели совпали с вашими глубинными потребностями, правда, о них вы сначала и не подозревали. Да мне никто бы и не позволил использовать живого человека в своих корыстных интересах. У нас ведь с этим строго. И видите, юноша, как все устроилось к обоюдному удовольствию! Я стал музой, а вы обрели свое признание, любовь и по-настоящему преданного человека! А еще веру в себя, в людей, в справедливое устройство этого мира. Вы, наконец, узнали, кто вы на самом деле! Вы очистили себя от скорлупы, которой обросли под влиянием социума, обстоятельств, общественного мнения, строя, воспитания, и стали собой! Вы стали свободным человеком! – Петр Вениаминович снова приложился к шампанскому. В эту ночь Иван узнал не только о том, что сотрудники Небесной канцелярии реально существуют, но и о том, что могут быть пьяными не хуже людей. – Мир? – новоявленная муза протянула своему протеже руку, изрядно перепачканную жиром от мяса и сыра. Иван преодолел брезгливость и руку пожал: