Текст книги "Секреты Бабы-Яги (сборник)"

Незнакомка отвечать не торопилась и держалась почти бесстрашно. Она внимательно разглядывала Кощея, а затем, переведя взгляд зеленых глаз на Морану, застыла с выражением искреннего удивления на лице.

– Ты?! – воскликнула она, указав на нее пальцем. – Это была ты! Я видела тебя!

Морана видела ее впервые, но похолодела от этих слов и ее взгляда. Было в них что-то, что отзывалась глубоко в душе, отчего становилось до одури страшно. Обвинение, звучавшее в голосе этой женщины, было настолько ощутимым, что Морана не могла пошевелиться. Ее точно сковало тяжелыми цепями. Кощей заметил ее замешательство.

– Может, объяснишь? – тихо спросил он.

Морана испуганно посмотрела на него, почувствовав себя загнанным в угол мышонком, чего не случалось с ней уже очень давно. Ей нечего было объяснять. Она сама не понимала, что за напасть завладела ею.

– Я объясню! – звонко прозвучал голос незнакомки, и к ногам Мораны упала книга в кожаном переплете с тиснением на обложке в виде защитных рун, такая до боли знакомая, которую она не видела уже тысячу лет. Она не мигая уставилась на нее. И перед глазами все поплыло. Даже ноги, казалось, перестали держать ее. Кощей тут же подхватил ее, не на шутку обеспокоившись и бросая ненавистные взгляды на незнакомку. Та же, словно удовлетворившись произведенным эффектом, продолжила, с вызовом глядя точно Кощею в глаза: – Здравствуй, папа! – и следом посмотрев на Морану: – Здравствуй, мама!

Морана тонула в бездне своих воспоминаний, нахлынувших на нее, как цунами, и лишь очень отдаленно слышала, как расхохотался Кощей, не поверивший такому представлению.

– Что за чушь? – послышался его вопрос сквозь смех. И он повернулся к ней – наверное, чтобы посмеяться вместе. Но увидел, как Морана, слегка отстранившись от него, нагнулась к брошенной под ноги книге. Бережно подняла ее и выпрямилась, провела по ней ладонью, отчего книга засияла и… растворилась, словно впиталась в ее кожу, вернулась туда, откуда была извлечена.

А затем посмотрела сначала на дочь, которая невероятным образом нашла ее в самом Навьем царстве спустя целое тысячелетие, а потом на Кощея, который и не подозревал о ее существовании. И он, встретившись с Мораной взглядом, вмиг смеяться перестал и посерьезнел. Его наполнил холодный гнев. Даже черты лица словно заострились, делая его снова похожим на того высохшего старика, которым он был до ее возвращения.

– Здравствуй, Елена, – слабым голосом произнесла Морана, и слова застряли в горле. Что она могла ей сказать? Дочери, что уже давным-давно не была ребенком. Дочери, что вообще не должна была дожить до этого момента. Дочери, которую она добровольно покинула и постаралась забыть. Елена стояла, скрестив руки на груди и задрав подбородок. Глаза выражали презрение.

– Так это правда? – спросил Кощей, сдерживаясь, и, получив в ответ лишь едва заметный безмолвный кивок, вдруг заорал так, что Морана вздрогнула и съежилась: – Какого ляда тут происходит, Морана? Что ты встала как истукан? Начинай говорить! Иначе, клянусь всеми богами, я…

И тут же отшатнулся, словно его с силой толкнули в грудь, едва удержавшись на ногах.

– Вопросы тут буду задавать я! – закричала на него Елена, выставившая вперед руки и, похоже, атаковавшая его лишь усилием воли. И, обратившись к Моране, нарочито вежливо попросила: – Рассказывай.

Кощей сморщился от неприятных ощущений, потирая грудь ладонью, и, злобно усмехнувшись, изрек:

– Так этот цветочек – моя дочь? Готов поверить. Рассказывай, дорогая, нам интересно.

Морана, сглотнув ком, подступивший к горлу, и не обращая внимания на слезы, что не переставая катились по щекам, молча протянула одну ладонь Елене, а другую Кощею, и, дождавшись, когда они прикоснутся к ней, закрыла глаза и повела их по аллеям своей памяти. Это доставляло ей боль, но настал тот критический момент, когда скрывать истину и делать вид, что ничего не было, стало бессмысленно и невозможно. Момент, который, как надеялась Морана, никогда не наступит.

Когда Морана и Кощей впервые перешли границу Яви, оказавшись по ту сторону, там, куда был открыт путь лишь мертвым, то увидели мир словно одновременно в двух плоскостях. В одной было светло и виделось все точно сквозь облачную пелену. Длинная дорога, которой не было видно конца, проложенная среди зеленых цветочных лугов, уводила невинную душу на заслуженный покой.

В другой было темно и мрачно. Лишь высокий скалистый обрыв, оканчивающий краткую каменистую тропку, а внизу – самое настоящее бурлящее Пекло, куда попадали те, кто при жизни творил зло.

Все было предельно просто. Но Кощей стал перекраивать Навь по-своему, объединив обе реальности в одну и создавая свое царство в пограничье, которое теперь не мог миновать ни один мертвец. И только действительно чистые души, как и раньше, устремлялись к свету. Все остальные застревали в царстве Кощея, и он мог вернуть их обратно, в мир Яви, уже своими слугами.

Сам Кощей, ставший бессмертным, искупавшись в реке насильственно пролитой крови, теперь мог повелевать ими. Морана же, получившая свое бессмертие путем добровольного жертвоприношения ее предков – живых – и с молчаливого согласия мертвых, должна была стать его связью с миром Яви. Да только она, не посвященная заранее в его коварные планы и пришедшая в ужас от их осуществления, терпеть это не пожелала.

Ей было в Нави плохо – до тошноты. И она при первой же возможности, улучив момент, когда Кощей наслаждался своим триумфом, попыталась от него сбежать. Но трудность заключалась в том, чтобы запечатать открытый Кощеем проход между мирами.

И Морана вместе с вечной жизнью была наделена магией всего своего рода от самой первой ведьмы. И эта задумка ей почти удалась, но стоила не только больших усилий, но и увечья, причиненного Кощеем.

Он догнал ее в последний момент, когда она уже почти выбралась наружу, – схватил за ногу и, проклиная самыми отвратительными словами, стал тащить назад. Превозмогая леденящую боль, пронизывающую до кости, Морана отбивалась как могла. Это была смертельная битва, которую она выиграла. Она и сама тогда до конца не осознавала, что придало ей сил – страх, отчаяние, обида или ненависть, в которую превратилась любовь всей ее жизни, – но она сделала это.

Заперла Кощея на той стороне, не оставив ему возможности выбраться в мир Яви. И добровольно встала на страже его границ, чтобы не дать ему найти лазейки.

Кощей крепче сжал ее ладонь в своей, и Морана почувствовала его боль, сожаление, раскаяние и даже стыд за себя прежнего. Он не раз говорил ей, что не гордится былыми деяниями. Но что значили слова, которые ничего не могли изменить? И все же она ответила на его жест, мягко проведя большим пальцем по его запястью.

От Елены же никаких сигналов не поступало, только веяло отчужденностью. Казалось, она холодно и бесстрастно смотрела на то, что с таким трудом открывала ей мать. Морана вздохнула и продолжила разматывать клубок своих воспоминаний.

Когда все закончилось, она, совершенно обессиленная и опустошенная, сидела на том самом месте, где все началось. Рядом стоял жертвенный камень, на котором остались следы засохшей крови ее предков. Вокруг лежали голые кости соплеменников – все, что осталось от них после кровавого ритуала. И весь воздух был пропитан какой-то темной энергией, злой и тяжелой аурой, которую было уже не очистить.

Морана не была уверена, что знает, сколько прошло времени. Ей казалось – не больше двух седмиц, но в мире живых, возможно, прошли месяцы, если не годы. И зло, сотворенное здесь, укрепилось и пустило корни. Единственное, что Морана могла сделать, это попытаться хотя бы частично обезвредить это проклятое место, скрыть его от людских глаз, чтобы нога ни одного из простых смертных не ступила сюда.

И тогда она начала просить помощи – у природы, у предков, у богов. Ее мольбы были услышаны. Собрав все свои силы, она смогла повернуть вспять реку, что стала свидетелем их первой с Кощеем близости, и разлить в этом зловещем месте воду, превратив его в глубокое озеро. Озеро, что впоследствии получило название Пропасть.

Тогда она сидела на берегу и долго плакала, глядя на свою изувеченную, высохшую, худую, словно костяную, левую ногу, ту, за которую схватился Кощей и оставил на ней свою метку. Хотя это, конечно, было меньшим из зол. Пережить то, что довелось пережить ей, и отделаться лишь хромотой и обезображенной конечностью, можно было считать за счастье.

Но Морана осталась одна в целом мире. В мире, которому грозила настоящая опасность. С ребенком во чреве, чей отец и был источником этой угрозы. Она почувствовала это сразу, как только переступила границу миров, услышала биение второго сердца внутри себя и начала бороться отчаяннее прежнего.

Но думать и понимать, что, как и почему, было некогда. Теперь же, когда все осталось позади, Морана дала волю чувствам и разрыдалась.

Что ждет этого ребенка, когда он родится? Что будет, если о нем узнает Кощей? А рано или поздно он бы обязательно узнал. Что же ей делать? – вопрошала она небеса и не находила нужного ответа. А очевидный, тот, что лежал на поверхности, самый верный и простой, она всячески игнорировала и отвергала.

Слишком много было пролито крови, слишком много смертей. Допустить еще одну, избавившись от родного дитя, первого и, возможно, единственного, она бы не смогла. И потому рыдала все сильнее и сильнее, выплакивая все слезы, горечь и боль.

Ее рыдания стали сигналом подобно звучанию рога, неосознанным зовом, который направился во все уголки света. И был услышан. Морана не заметила, как вода, в которой плавало ее отражение, чудным образом поднялась, и в ней проступил женский силуэт.

– Если ты хочешь, чтоб тебя услышала не только я, но и отец твоего нерожденного ребенка, советую кричать еще громче, – раздался ехидный голос, и Морана, вздрогнув и вмиг замолкнув, подняла голову. Слова были произнесены на незнакомом наречии, но смысл дошел до нее без труда.

В неестественно застывшем над озером водопаде, будто по другую его сторону, перед ней стояла пожилая женщина в странном ярком одеянии и с черными, без единого седого, волосами, собранными на голове в замысловатый пучок. Глаза ее были раскосыми и узкими, а на раскрашенном лице играла едва заметная лукавая улыбка.

На этот раз Елена сильно сжала ладонь Мораны. Вспышка сильнейшего удивления от внезапного узнавания увиденного образа пронзила ее, сменившись еще большей злостью и даже обидой. Но она подавила разбушевавшиеся эмоции и позволила увлечь себя дальше.

– Кто ты? – только и смогла спросить Морана, растерянно глядя на явившееся ей чудо.

– Неважно – кто я. Важно – что я откликнулась, – ответили ей. – Итак, скажи мне, ты хочешь стать матерью своему дитя или хочешь уберечь его от ужасного отца?

И странная незнакомка поведала Моране о двух способах выхода из этой ситуации. Один предполагал защиту матери и дитя, но тогда Моране пришлось бы забыть о своем внутреннем долге, оставив границу миров без стража. Другой позволял обезопасить только дитя. Морана скрепя сердце выбрала наиболее надежный.

Конечно, мудрая женщина оставила ее на распутье, дав лишь направление, в котором нужно было двигаться. Вся работа, независимо от сделанного выбора, возлагалась на саму Морану, ведь только она могла сплести нужные охранные заклинания.

У нее было время все обдумать до рождения ребенка, в течение которого она всеми силами скрывалась сама и скрывала свое положение. И когда ее дочь наконец появилась на свет, она приняла окончательное решение.

Накормив новорожденную зеленоглазую девочку, в лице которой явно угадывались отцовские черты, Морана еще долго прижимала ее, спящую, к себе, не в силах отпустить и оторвать взгляд. Хотелось налюбоваться ею впрок, что было абсолютно невозможно.

Но нужно было спешить. Сделать так, чтобы Кощей ни в коем случае не почувствовал в ней свою кровь. А кровь громко заявляла о том, что малютка не проста. Дочь своих родителей, она, разумеется, унаследовала их магию.

Но пускать ее по миру одну, с таким могуществом, означало и впрямь породить подобие Кощея, который рос сиротой и без мудрого наставника, что мог бы его обучить и направить наполняющие его стихийные силы в правильное русло.

Потому Морана временно подавила магию дочери, до поры до времени заперла ее глубоко внутри нее. Конечно, рано или поздно она бы проснулась и вырвалась наружу. И для того, чтобы ее не охватило безумие от внезапно обнаруженной в себе мощи, Морана решила передать дочери весь накопленный поколениями их предков опыт.

Обнажив душу, она отщипнула кусочек себя и создала из него книгу – руководство для девочки, – в которую страница за страницей вложила все тайные знания, что хранила сама. Она положила ее в корзину рядом с ребенком, после того как наложила на него заклятье, которое не только скрывало его от отца, но и делало потерянным для матери.

Но не удержалась и шепотом произнесла имя, которое дала бы дочери, если бы оставила ее рядом с собой, и которое, словно печать, последним штрихом легло на обложку книги, скрыв от посторонних ее содержимое.

Морана сложила ладони у рта и легко подула в них, а затем, раскрыв их, выпустила свое дыхание наружу, отправляя его к лесу, словно клич, в надежде, что и в этот раз боги не покинут ее и пришлют помощников. И лес отозвался. Ветер зашуршал в ветвях деревьев. А из-за стволов вышло человекоподобное существо – настоящий великан, сам, словно ствол, покрытый корой, с рогами-корягами и руками-ветками.

Леший впервые показался ей на глаза, хотя его невидимое присутствие Морана ощущала часто и раньше, когда колдовала и призывала на помощь духов. Он наблюдал за ней давно, оценивал, опасна ли ведьма и стоит ли ей доверять, никогда не мешал, позволяя черпать силы из лесной земли, что уже говорило о его благосклонности, и, видимо, окончательно убедился в том, что она не враг, раз явился ей лично.

Морана уважительно кивнула ему в знак приветствия и признательности и обратилась к нему:

– Сослужи мне службу, дорогой друг. И я не останусь в долгу перед тобой. Это дитя нужно сохранить, во что бы то ни стало.

Леший внимательно посмотрел на девочку, затем на Морану, но ничего не ответил, и она поняла это если не как согласие, то, как отсутствие возражений со стороны лесного стража.

– Ее нужно отвезти как можно дальше отсюда и найти хорошую семью, что будет любить и заботиться о ней. И я никогда не должна буду узнать, куда ты отправишься. А ты забудешь путь назад. Ты сможешь это сделать?

Леший тяжело вздохнул и, наконец, подал голос, тихий и низкий:

– Ты предлагаешь мне никогда не возвращаться в родной лес? И как же ты собиралась отдавать долг?

Морана задумалась. Голова от волнения соображала плохо.

– Отдам его твоему последователю, – она слабо улыбнулась. – И прослежу за тем, чтобы им стал самый достойный. Стану ему верным другом.

Сомнительное обещание, Морана это понимала, но Леший по какой-то причине согласился. Пускаться в объяснения своего решения он, конечно, не стал. Как и любой его собрат, в чем потом на собственном опыте убедилась Морана, этот был очень немногословен.

Возможно, она заслужила его доверие своими прошлыми делами, а может, причиной тому стали последние события, когда она всеми силами пыталась исправить свои ошибки и все содеянное Кощеем. Но факт оставался фактом. Она нашла гонца.

Леший прямо перед ней изменил форму, из древовидного создания превратившись в волка, большого и могучего, и зубами осторожно взялся за ручку от корзины с ребенком. У Мораны выступили слезы, застилая влажной пеленой глаза, и она вытерла их ладонью, а затем поцеловала дочь в лоб в последний раз. Посмотрев на зверя, она положила руку ему на голову, провела по шерсти и севшим голосом произнесла:

– Она – самое дорогое, что есть у меня. Пообещай, что не оставишь ее и сохранишь свое знание в тайне. Не подведи меня.

Волк молча отвернулся и побежал прочь, унося с собой ту, что теперь, спустя тысячу лет, держала Морану за руку. Но обещание свое Леший сдержал.

Морана излила то, что целую вечность тяготило душу, зарытое глубоко внутри, но не забытое навеки. И вдруг ее накрыло необычайное спокойствие, она почувствовала легкость, словно те цепи, что тянули ее к земле, вдруг спали. Ощущать теплую, нежную ладонь дочери и холодную, жесткую Кощея вдруг стало невообразимо приятно.

Ее переполнила неведомая эйфория. Но это длилось лишь мгновение. Морана почувствовала, как в Елене начала расти обида, переходящая в досаду, а Кощей внезапно отпустил свою руку и заревел:

– Как ты могла так поступить?

Она открыла глаза и, расцепив руки, отошла от него на шаг, мельком взглянув на Елену, и заметила ее красные и влажные, глаза.

– Я не могла поступить иначе, – спокойно ответила Морана.

– Не могла??? – бушевал Кощей, наступая на нее. – Ты бросила собственного ребенка. Нашего ребенка! Ты скрыла его от меня! И ты говоришь, что это я – чудовище? Ты – чудовище не меньшее! И вина твоя не меньше моей в том, что тут творится!

Внутри у Мораны все вспыхнуло. Да как он может такое говорить! Она раскрылась перед ним, позволила прочувствовать всю ту боль, что она ощутила, принимая такое тяжелое решение, и он винит во всем ее? Негодование переполнило ее, и она закричала в ответ:

– Да, это я виновна во всех бедах и только я! Любовь к тебе застила мне глаза, и я не разглядела твою суть! Я не смогла спасти тебя, защитить от тьмы, что поглотила тебя! Не смогла спасти своих близких. Никого. Все пали твоими жертвами. Даже себя я спасти не смогла. Но я хотела спасти хотя бы ее! – Морана указала рукой на дочь и внезапно поняла, что сказала чистую правду.

– Ты, правда думаешь, что я бы причинил вред собственной дочери? – Кощей был вне себя от злости.

– А что бы тебя остановило? – всплеснула руками Морана. – Меня ты не пожалел, хоть и любил.

– Да я бы никогда… – Кощей раздул ноздри, выдохнул, но не нашел, что сказать, продолжая тяжело и глубоко дышать. Старые грехи не отмыть, содеянного не отменить.

– Еще скажи, что мы бы стали прекрасной счастливой семьей! – хохотнула Морана.

– А вот бы и стали, – съязвил Кощей, которого, казалось, начинала отпускать разгоревшаяся ярость, как, впрочем, и саму Морану.

– Я не хотела рисковать, – уже спокойнее сказала она, теперь признания давались легче. – Я была молода. Мне было страшно. Я тебя ненавидела. Да и ты был другим человеком. Это было единственно правильным решением. Если бы я могла знать заранее, как все может обернуться…

– Довольно! – прозвучал резкий голос Елены, о которой словно все забыли, хоть она и была основным предметом спора. И оба – и Морана, и Кощей – одновременно повернули к ней головы. – Я узнала достаточно. Спасибо за занимательную историю. Я получила то, что хотела, а теперь хочу отсюда убраться.

Морану как обухом по голове ударили. Она надеялась быть если не прощенной, то хотя бы понятой. Она надеялась, что давно потерянная и так внезапно обретенная вновь дочь даст ей шанс объясниться. Ей так хотелось подойти и обнять ее. Но та смотрела волком.

– Знаете, – снова заговорила Елена, утирая слезы, – когда я была молода, в самом начале пути, когда я только начала свои поиски и узнала об этом гнусном проклятье, – она сморщила нос от отвращения, говоря об этом, – я думала: я обязательно найду их, я все узнаю; они мне расскажут, почему такое случилось; все это окажется огромной ошибкой или чьим-то злым коварным умыслом, чтобы разлучить нас, ведь они любят меня и совсем не хотели от меня избавляться, и тоже искали меня всю жизнь; мы все простим друг другу…

В глубине души я надеялась на это. И, возможно, если бы мы встретились тогда, так бы все и было, – Елена посмотрела сначала на Морану, потом на Кощея более пристально, и добавила, – хотя я не уверена. Но сейчас мне это все не нужно. Я просто хотела избавиться от груза, что тащился за мной все это время, с каждой неудавшейся попыткой покрываясь все новым и новым слоем разочарований. Это сводило меня с ума. Я устала. И хочу быть свободна. Отпустите меня назад.

– Елена… – начала Морана, но Кощей перебил ее.

– Дорогая, все не так просто, – обратился он к дочери. – Ты ведь не думала, что просто сходишь к папе с мамой в гости, поболтаешь и пойдешь домой?

– Не думала, – согласилась она. – Но мне есть, что вам предложить.

– Смотри-ка, любимая, Агния ее подготовила, – каким-то чересчур добродушным тоном заметил Кощей, по-свойски обняв Морану за плечо, и снова посмотрел на Елену. – Так о чем речь?

Морана не сказала больше ни слова. Она поняла, что ее слова ничего не изменят. И в чем-то даже гордилась отважным решением дочери, пусть той и не было до этого дела. Просто молча, опустив руки, наблюдала за тем, что совершает Кощей.

Он еще перекинулся с Еленой парой дежурных фраз, сказанных по-деловому, словно и не случилось ничего. Она так же что-то ему ответила. А затем владыка Навьего царства подошел к ней и крепко обнял, настолько, что Елена даже слегка захрипела, стиснув зубы и выпучив глаза.

Морана порывисто подалась вперед, но остановилась, когда дочь обволокло темной аурой, что шла у нее изнутри, просачиваясь сквозь кожу и перетекая в Кощея. Когда она иссякла, Елена безжизненно повисла у него в руках. Морана зажала рот ладонью, чтобы не закричать, но Кощея уже окутал привычный черный дым, унесший его в другое место. И, оставшись одна, она упала на колени и дала волю слезам, что душили ее.

Спустя некоторое время Морана ощутила, как на плечи ей легли холодные руки Кощея, а потом он опустился на землю сзади нее и обнял, положив голову ей на плечо.

– Она тысячу лет справлялась без нас. Справится и теперь, – сказал Кощей куда-то в пустоту, и Моране почудились в его интонации сожаление и попытка смириться с тем, что не получится исправить. Его тонкие и длинные пальцы переплелись с ее, и он тихо, совсем не требовательно, как обычно, спросил: – Ты когда-нибудь сможешь меня простить?

Столько искренней печали было в его голосе, что Моране захотелось посмотреть ему в глаза, без лицемерия и притворства. Она повернулась к нему и удивилась. Кощей не играл, не юлил, не улыбался своей хитрой улыбкой, его глаза не сверкали хищным блеском, в них не было ни злобы, ни яда, ни издевки, которыми порой сопровождались его, как правило, неудачные попытки наладить с ней отношения. Он просто смотрел на нее взглядом мужчины, который очень сильно скучает по своей женщине. И этот взгляд показался ей не таким, как прежде. Сердце заполнила щемящая нежность.

– А ты меня? – задала она в свою очередь такой же вопрос и прижалась лбом к его щеке.

В этот момент Морана поняла, что сдалась. Что назад пути нет. Но больше это не казалось неправильным. Она приняла свою вину, разделила ее с Кощеем. И теперь им оставалось вместе с этим жить.

6. Освобождение

Серая густая шерсть встала дыбом, когда он увидел, что Елена действительно собралась это сделать – отправиться аж в Навье царство, чтобы впервые в жизни встретиться со своими родителями. Волк увидел в ее глазах отчаянную, непоколебимую решимость и преградил ей путь. «Не ходи одна, – мысленно умолял он, – возьми меня с собой». Но хозяйка наклонилась к нему, обняла за могучую шею и прижала к себе, а потом, взяв морду в руки, всмотрелась в желтые глаза и прошептала:

– Нет, ты не пойдешь, – Елена слегка поморщилась, видимо, сдерживаясь от непрошеных слез, и добавила: – Потерпи еще немного. Скоро ты освободишься…

От этого сделалось дурно, и ком подкатил к горлу. Волк клацнул зубами и упрямо мотнул головой, высвобождаясь из ее объятий и отходя в сторону от двери, в которую она вот-вот должна была выйти.

Баба Яга назвала Елене имена ее родителей. Более того, она знала их лично. И сама была удивлена и испугана не меньше Елены таким поворотом событий. Повелитель Нави и родная бабка, ее предшественница на посту пограничного стража, а ныне?..

Старая ведьма и сама не знала, кем теперь являлась Морана, но уподобляла ее божеству, что служит противовесом самому Кощею, сдерживает его мертвое воинство и хранит порядок в его владениях. Оказавшись по иронии судьбы племянницей Елены, хоть и с разницей в возрасте в целую тысячу лет, нынешняя Баба Яга, при рождении нареченная Агнией, на собственном опыте поведала ей, что прогулка в Навье царство – совсем не увеселительное занятие и, как правило, имеет лишь одно направление.

Но, учитывая ситуацию с таким неожиданным родством, отговаривать от затеи не стала, предупредив лишь, что все имеет цену и за возвращение, возможно, тоже нужно будет платить. Потому от готовности идти на жертвы может зависеть путь назад.

Волку хотелось выть, жалобно и надрывно, но он молча, исподлобья глядел на хозяйку. Слова Елены, в свете рассказа Бабы Яги, звучали как прощание. А прощаться он не хотел. Ему еще нужно было многое сказать ей. Но она, видимо, не желала слушать. Сейчас ее занимало совсем другое, и винить ее в этом было нельзя. К этому моменту она шла всю свою жизнь. Елена уже взялась за ручку двери, но в последний момент остановилась и обернулась к ведьме.

– Почему я нашла тебя только сейчас? – спросила она. – Ты – сколько? – тридцать лет уже как заняла ее место. Но ни разу не откликнулась на мой зов.

Агния пожала плечами.

– Наученная горьким опытом своей матери, я не хотела, чтобы меня нашли. Тебе повезло. Волк, – она мельком окинула его странным взглядом, – услышал то, что не предназначалось для чужих ушей. Но разве ребенок виноват в этом?

– А зеркало? – уточнила свой вопрос Елена.

Баба Яга с недоумением посмотрела на нее, а затем на ее лице отразилось понимание.

– Зеркало? – медленно повторила она. – Да, было одно такое. Но я никогда им не пользовалась. Морана забрала его с собой. Так что, выходит, оно пребывало под заклятьем, и, боюсь, твой зов оставался неуслышанным, улетая в пустоту. – Ведьма кивнула на волка: – Скажи спасибо своему зверю.

Елена поблагодарила Агнию и, бросив последний, короткий взгляд на волка, вышла за порог избушки, а вскоре скрылась во тьме. Спустя некоторое время снаружи раздался низкий и долгий звук рога, а затем все стихло. Избушка вернулась в мир живых.

Волк, поджав уши, улегся у порога и не собирался двигаться с места до возвращения Елены. Создавшуюся тишину разрезал голос ведьмы, обращенный к нему:

– Вернется к тебе твоя Елена, – произнесла она. Зверь не пошевелился. – Я знаю, что ты переживаешь, Серый… Или как там тебя на самом деле звать? За Кощея не ручаюсь, но думаю, что Морана не допустит, чтобы ее дочь осталась там, и найдет способ вернуть ее…

Агния что-то еще говорила, спокойно рассуждала и объясняла свое мнение, глядя куда-то сквозь дверь, минуя его взглядом. И если бы волк внимательно слушал, то услышал бы в ее голосе не просто попытку успокоить, за которую можно было принять ее слова, а реальную уверенность в возвращении Елены, несмотря на то, о чем ведьма предостерегала ее перед уходом.

Но он зацепился за другие слова: «Или как там тебя на самом деле звать?». Сердце вдруг часто заколотилось, и в памяти всплыло имя, которое он не слышал уже четыреста лет, его имя – Перко. Волк поднял голову и пристально уставился на нее. «Ты знаешь?». Баба Яга посмотрела на него и улыбнулась.

– Я вижу, – ответила она на немой вопрос. – Глаза у тебя хоть и желтые, но совсем не звериные.

Перко медленно поднялся и на вмиг обмякших, неподчиняющихся из-за волнения лапах, пошатываясь, подошел к ведьме. Она протянула руку к его гриве и потрепала по ней, провела по косам, коснулась амулетов, усмехнувшись при виде волчьей лапы, и спросила:

– И давно она тебя неволит?

Волк наклонил голову набок, думая о сроке своей службы и не отрывая взора от проницательной ведьмы. Первой, кто за все это время увидел в нем человека, кроме самой Елены. И его матери.

Когда Перко, впервые перевоплотившись в волка, остался наедине с одиннадцатью обезглавленными трупами возле своей землянки, он еще долго не мог прийти в себя. Елены уж и след простыл, а он стоял и не мог сдвинуться с места.

Новое тело ломало дикой болью, привычные запахи стали ощущаться острее и вихрем ворвались через нос в голову, а кровь, пропитавшая всю землю вокруг, и вовсе дурманила разум, заставляя волка истекать голодной слюной. И все, что он мог, это пронзительно выть, задрав кверху голову.

Наконец Перко взял себя в руки, если к нему еще было применимо это выражение, и, вытащив из землянки большое шерстяное покрывало, то самое, которым они с Еленой еще недавно вместе укрывались, нежась в постели, начал скидывать на него все валяющиеся там головы. Делал он это с большой неохотой, все внутри противилось, но не подчиниться приказу он не мог. Теперь его с Еленой связывали наложенные ею чары.

Затем кое-как собрал концы покрывала вместе – обходиться без помощи рук, в чужом, зверином теле, было крайне сложно – и в зубах потащил свою кровавую ношу к стенам родного города.

Спасся он тогда чудом.

Осторожно подойдя с той стороны, где на стене не было дозорных, волк крался как можно ближе к ней, почти прислоняясь и пригибаясь, чтобы остаться незамеченным. Ему удалось добраться до ворот и проскользнуть внутрь, прежде чем в него устремилась первая стрела и стража забила тревогу.

И тогда Перко изо всех сил рванул туда, где мог найти князя. Люди на улице с криками и визгом разбегались прочь от дикого зверя, со всех сторон за ним гнались стражники с топорами и мечами, вслед ему со свистом летели стрелы. Сам же он оставлял за собой след из вываливающихся из истертого до дыр покрывала голов. А потом внезапно наткнулся на того, кому предназначался сей дар.

Перед Перко вырос сам князь. Глядя на него волчьими глазами, он оскалился и зарычал, выпустив из пасти тряпку. Головы с искаженными от боли и страха лицами покатились к ногам князя, и тот в ужасе отпрыгнул назад. Но сей же час схватился за меч и кинулся на зверя. И все закрутилось и завертелось. Преследователи догнали и окружили его, готовые разрубить на куски. На него отовсюду посыпались удары, он только и успевал уворачиваться и огрызаться.

И потому Перко выбрал единственный путь – сцепился со своим главным врагом не на жизнь, а на смерть, и от ярости разорвал его на части. Это немного остудило пыл нападавших. И пока они на мгновение застыли от ужаса, глядя на кровавое месиво, оставшееся от их вождя, волк перепрыгнул через их неровный строй и понесся прочь оттуда. Навсегда.

Разумеется, никто из толпы напуганных зевак не узнал его. Никто даже и не вспомнил о Перко в развернувшейся бойне. Никто, кроме его матери. Он мимоходом выхватил ее напряженное, встревоженное родное лицо из множества незнакомых лиц. Она держала руку на груди, сжимая в ней какой-то кулон, висевший на цепочке у нее на шее, и ее губы что-то беззвучно шептали. Конечно, она узнала обереги, что сама заказывала у кузнеца для сына. И, видя, в какую беду он попал, молила богов о его спасении.