Текст книги "С ангелами рядом"

***

Анне Гальярди Рим казался необъятной страной, полной чудес и невероятных возможностей. Она жила здесь уже год и не переставала восхищаться огромным количеством людей и машин на улицах, восхитительными витринами магазинов, полными красивых дорогих вещей. Анна хотела быть везде и сразу, впитать в себя этот город, жить полной жизнью и использовать каждую её каплю, как ей казалось, предназначенную только ей одной. Она была неудержимым ураганом, сметающим всё на своём пути.

Когда Анна поселилась у Пьерины, сёстры стали искать для неё работу. Анжелина сразу же обратилась к мужу, который, как обычно, был для неё единственной надеждой и опорой во всём. Работая в банке, Джоаккино имел много хороших знакомых среди коммерсантов, которые хранили у них свои деньги. Он обратился к некоему синьору Энцо, владеющему большим магазином женского интима в центре Рима.

– Синьор Энцо, нет ли у вас свободного места продавщицы в магазине? Сестра моей жены, молодая красивая девушка из сельской местности, недавно приехала в Рим и ищет работу.

– Сказать по правде, в продавщицах у меня нет недостатка, – ответил коммерсант, больше похожий на английского лорда, чем на итальянского синьора, – а сколько ей лет?

– Почти двадцать три.

– Ну что ж, пусть она приходит ко мне, я посмотрю, что можно сделать.

Так Анна получила работу в магазине женского интима. У неё получилось не сразу, но у истинного джентльмена, синьора Энцо, было достаточно терпения для всех работающих на него девушек. Правда, иногда он садился за стол, прикладывал ладонь ко лбу и начинал легонько потирать его, приговаривая: «Анна, Анна…». Лишь этот жест выдавал смятение достопочтенного синьора, означая, что терпение его на исходе. Но он быстро брал себя в руки. А его жена, синьора Марчелла, называла Анну «эта штучка».

Её способности обнаружились случайно. Как-то все девушки были заняты в примерочных с клиентками, синьор Энцо уехал по делам, а синьора Марчелла разговаривала по телефону. Магазин синьора Энцо был с мировым именем, поэтому вошедшая женщина оказалась известной актрисой. Только вот Анна, оставшаяся одна у стойки, этого не знала, но приложила всё своё старание, чтобы принять клиентку как подобает.

– Добрый день, синьора, – вежливо сказала она.

– Здравствуй, милочка. Ты новенькая?

– Да, синьора. Меня зовут Анна. Чем я могу вам помочь?

– Хочу приобрести кое-что новенькое, – актриса стала разглядывать длинный стол, под стеклянной крышкой которого были выложены дорогие предметы женского нижнего белья. – Пожалуй, вот этот бюстгальтер я бы взяла. Сколько он стоит?

– 2500 лир, – Анна назвала слишком завышенную цену, – но синьор Энцо сказал мне, что он оставил его специально для вас всего за 2000.

– Специально для меня? – удивилась клиентка. – Я зашла случайно, хоть и давно знаю ваш магазин. Откуда же синьор Энцо мог знать, что я приду?

– Этого я не знаю, синьора, – невинным голосом произнесла Анна. – Но если вы к бюстгальтеру возьмёте ещё и трусики за 2800, то всё вместе вам обойдется всего в 4500 лир.

– Что ж, это очень хорошая скидка.

– Синьора ещё обязательно должна приобрести вот этот пояс, который так красиво смотрится с вашим комплектом нижнего белья. На пояс, к сожалению, скидки нет, если вы возьмёте только его. Но если к поясу вы купите этот пеньюар, получите скидку – как на пояс, так и на пеньюар.

Заговаривая таким образом зубы актрисе, Анна умудрилась продать ей товара на 10 000 лир по реальной цене, не сделав абсолютно никакой скидки. Актриса же думала, что покупает каждую вещь чуть ли не за полцены. Когда вернулась синьора Марчелла, она обнаружила совершенно довольную женщину с несколькими пакетами в руках. С тех пор самых богатых клиенток обслуживала только Анна.

Вернувшись в обеденный перерыв к Пьерине, запыхавшаяся Анна взахлёб начала рассказывать, как хвалил её синьор Энцо. Пьерина собиралась идти в поликлинику с детьми. Надо было сделать прививку двухлетней Стефании и отнести анализы старшего сына Франко, которому было шесть. Она только что вывела ребёнка из туалета и поставила баночку с жёлтой жидкостью на стол, не успев закрыть её.

– Синьора Марчелла была в восторге! – тараторила Анна. – Как жарко! Ужас, как пить хочется! Что это? – она взяла баночку со стола.

– Газировка, – ответила всегда готовая подшутить над любым Пьерина.

Не успела она опомниться, как Анна залпом выпила содержимое баночки.

– Что же я теперь в поликлинику понесу? – возопила возмущëнная сестра. – Франко больше не сумеет ничего сделать до назначенного часа!

– А что это было? – спросила Анна.

– Анализы моего сына!

Глава 19. 1959 год. Традиции

Рим

Традицией итальянской истории, как и многих других стран, была регистрация общественных деятелей, которые представляли интерес для органов государственной безопасности. Во время правления фашизма Бенито Муссолини имел секретный архив досье с «далеко идущими выводами». В послевоенные годы итальянским секретным департаментом была Информационная служба вооруженных сил, которая подчинялась лично начальнику штаба обороны.

В союзе с органами разведки и безопасности США была создана собственная секретная служба в Италии. Под наблюдением вездесущих американцев начали составлять личные дела, которые скоро образовали обширную коллекцию досье на политических лидеров, всех военных офицеров и видных священнослужителей, начиная с папы римского. Далее шли журналисты, профсоюзные и культурные деятели.

Службу возглавил генерал Джованни де Лоренцо в сотрудничестве с влиятельным лидером ЦРУ Алленом Даллесом. Этот союз очень успокоил американцев, тем более, что в результате своей деятельности генералу де Лоренцо удалось незаконно поставить на видные должности семнадцать своих сторонников. Портреты итальянских политиков получились весьма неблагонадëжными, и министерский пост Джулио Андреотти зашатался под бременем ответственности за уничтожение документов, которые могли поставить их под удар. В результате расследования выяснилось, что документы были ещё и скопированы, и как минимум одна копия была передана в ложу итальянского масонства под управлением Личио Джелли, который вывез их за границу. То, что удалось обнаружить, парламентская комиссия по расследованию сожгла в мусоросжигательной печи.

Ложа итальянского масонства, которую ещё называли масонской пропагандой, была преступной организацией. В период правления фашизма Муссолини приказал ликвидировать её, но после войны масоны снова её воссоздали. Главной особенностью ложи было обеспечение секретности наиболее важным посвящëнным. Этой секретности придавали такое огромное значение, что, по некоторым свидетельствам, тайным главой итальянской ложи был сам Джулио Андреотти.

***

Маленький Джино Таманьини шёл по ночным улицам со своей мамой, Розой Гальярди, которая держала его за руку. Они возвращались домой от тёти Пьерины, где праздновали Новый год вместе с её семьёй и тëтей Анной, которая пришла со своим женихом, дядей Убалдо.

В Италии долгое время существовала традиция вечером 31 декабря выбрасывать из окна старые вещи. И традиция эта настолько укоренилась в жизни итальянцев, что в течение года вообще ничего не выбрасывалось, кроме мелкого мусора. Вещи, пришедшие в негодность в период с 1 января до 31 декабря, складывались в кладовки и на чердаки, а в последние минуты старого года во всей стране открывались окна, и под восторженные крики вниз на тротуар летели мëтлы, сковородки, утюги, одежда, чемоданы, стулья, тумбочки, зеркала, столы, кровати и шкафы. Что не удавалось просунуть в оконный проëм, ломали и выбрасывали по частям.

В последние часы старого года мужчины, имеющие машины, старались отогнать их подальше от домов и припарковать вдоль скверов или парков, чтобы падающие из окон вещи не повредили крыши автомобилей. Затем улицы пустели, так как по тротуарам было опасно ходить – был риск оказаться с пробитой головой. По улицам проносились лишь одинокие автобусы, спешившие в свои депо, но и им иногда удавалось получить удар по крыше кастрюлей или чайником.

Когда Роза с сыном вышли из подъезда дома Пьерины, Джино, высоко задрав голову, заворожëнно смотрел на нагромождение столов и комодов, которые образовали огромные горы на тротуаре, казавшиеся маленькому мальчику по-настоящему гигантскими, в несколько раз превышающими его рост. Он пробирался через эти завалы, крепко держа маму за руку, и представлял себя в страшной сказке, где злой великан нагромоздил все эти вещи на их пути, чтобы не позволить им вернуться домой. Под утро грузовики-мусоровозы наводняли город, мусорщики разбирали завалы и увозили вещи на городскую свалку, чтобы к шести часам открыть движение транспорту и прохожим.

Мать с ребёнком добрались наконец до их маленькой квартирки, которую снимала Роза, когда познакомилась с Артуро и после того, как они расстались. Она сама не понимала, как могла поверить, что этот красивый парень будет тем, с кем у неё получится связать свою жизнь. Они были слишком разными, принадлежали к двум совершенно противоположным мирам. Роза ещё больше ударилась в религию, отдавая часть своей мизерной зарплаты бедным, а Джино определила в ясли к монашкам, которые кричали на детей и кормили их отвратительной едой. Ясли принадлежали Ватикану. Он выделял на содержание детей смехотворные средства, в то время как обстановка в квартире любого кардинала стоила столько же, сколько целое здание, где располагались эти ясли.

Нет, Артуро не бросил Розу и сына. Он помогал им, приходил навещать, иногда забирал Джино к себе или в дом родителей. Он всё же купил квартиру на соседней с родительским домом улице, провернув какую-то аферу, подробностей которой так никто никогда и не узнал. В своей квартире Джино никогда не включал отопление, в любое время года его окна были распахнуты настежь, а он оставался в футболке с короткими рукавами даже зимой. Любой, кто бы к нему ни пришёл, никогда не видел его без сигареты в одной руке и без чашечки кофе – в другой.

Роза за глаза называла свекровь Ирене, потому что она была похожа на одну её знакомую. Маленький Джино, не понимая, тоже называл бабушку этим именем. Когда он приходил к ним с отцом, Бьянка доставала из широких карманов своей юбки огромную связку ключей и говорила малышу:

– Пойдём, милый, бабушка даст тебе конфетку.

В её доме по-прежнему всё было закрыто на множество замков. Хоть Артуро и перебрался в собственную квартиру, здесь, как и раньше, жили его братья и сестра со своими семьями, а также питомцы. Свою собаку Артуро забрал с собой, но в родительском доме остались жить двадцать два человека в возрасте от года до шестидесяти девяти лет, старшей из которых была Бьянка. Она брала внука за руку, открывала ключом дверь одной из комнат, подходила к большому комоду и открывала другим ключом ящик. Внутри ящика Джино видел множество коробок, шкатулок и небольших ящичков с накрепко запертыми замочками. Бьянка выбирала из связки маленький ключик, открывала одну из шкатулок, доставала конфету и протягивала еë малышу.

– Спасибо, бабушка Ирене, – говорил Джино вежливо.

– Почему этот ребёнок называет меня Ирене? – удивлялась Бьянка.

– Не всё ли тебе равно, Лаура? – равнодушно замечал дедушка Джино Таманьини-старший.

– Всё же это очень странно, – бормотала Бьянка, повторяя всю процедуру запирания шкатулок, ящиков и дверей в обратном порядке.

Ватикан

Когда папа Ронкалли в первый раз посетил архив Ватикана вместе со своим личным секретарём, чтобы ознакомиться с документами, составленными или полученными его предшественниками, ему в руки попался запечатанный конверт с надписью «Вскрыть в 1960 году».

– Что это? – спросил папа секретаря.

– Ваше Святейшество, этот конверт был доставлен в 1944 году одним епископом из Лейрии. Он сказал, это послание составила сестра Люсия душ Сантуш и содержит третий секрет Богоматери Фатимской, который она доверила ей.

– А почему его нельзя вскрывать до 1960 года?

– Так ей повелела Дева Мария.

– Ну что ж, 1960 год не за горами. Раз уж мы сюда пришли, разумно будет посмотреть, что там.

– Как будет угодно Вашему Святейшеству, – сказал секретарь.

Ронкалли вскрыл конверт, вынул из него листок бумаги, исписанный аккуратным женским почерком, и стал читать. После прочтения он опустил письмо и задумался. Секретарь терпеливо ждал. Наконец папа вложил листок обратно в конверт и сказал:

– Запечатай это снова, друг мой.

– Вы не намерены ничего делать с этим документом, Ваше Святейшество? – удивлëнно спросил секретарь.

– Нет, – медленно произнёс Ронкалли, – Божья Матерь была права, лучше об этом пока никому не знать.

Конверт был снова запечатан и положен на свое место, чтобы дожидаться дальнейших решений Его Святейшества.

Глава 20. 1963 год. Ангелам нет места на земле

Ватикан

Среди родственников папы Ронкалли были некоторые, которые умерли от рака желудка. К сожалению, он тоже унаследовал эту болезнь, поразившую его уже через несколько лет после вступления на трон Святого Престола. Он до последних дней своей жизни продолжал работать, писать и из окна Апостольского дворца благословлять по воскресеньям собравшуюся на площади толпу верующих. Последний раз он сделал это в конце мая, а в начале июня у него поднялась температура около 42° C. Ронкалли до последнего момента оставался в сознании. 3 июня он умер в возрасте восьмидесяти одного года.

Чтобы не повторить ошибку своего предшественника, перед смертью он поручил бальзамировать себя хорошему специалисту – профессору, практикующему хирургу и директору уважаемой клиники в Риме. Тот, чтобы выполнить свою задачу как можно лучше, пригласил множество коллег, среди которых был профессионал по консервации трупов. Тот предложил изобретëнный им самим метод введения в сосуды жидкости, заменяющей кровь. Он успешно провёл эту операцию на теле папы, а в последующие дни тщательно наблюдал, как протекает процесс консервации.

Тем временем папу облачили в траурные одежды красного цвета и перенесли в базилику Святого Петра, чтобы выставить перед алтарём для прощания. На Ронкалли очень подействовал вид разложившегося тела папы Пачелли, когда он присутствовал на его похоронах, и он не хотел быть выставленным на всеобщее обозрение в течение длительного времени. К тому же он просил, чтобы его похоронили в Латеранском дворце. Пачелли похоронили 6 июня, но в Ватиканских гротах. Конклав назначили на 19 июня.

За день до голосования к монастырю монахов-капуцинов во Фраскати поздно вечером одна за другой стали подъезжать неприметные машины с интервалом в две-три минуты. Из каждой выходил кардинал в красной шапочке, стучался в ворота и входил, когда ему открывали. Машины тихо отъезжали и скрывались в темноте. Когда кардиналы собрались в просторной комнате за длинным столом, один из них сказал:

– Многие иностранные кардиналы приехали в Рим за несколько дней до конклава. Не кажется ли это вам подозрительным, монсеньоры?

– Думаю, этот конклав будет непростым, – подтвердил другой кардинал, – многие вопросы остались открытыми после смерти Ронкалли, и кто-то обязательно постарается обернуть вспять его новаторский путь.

– Монсеньоры, нам нужно выбрать достойного предшественника Ронкалли. Что скажете насчёт армянского кардинала, который на прошлых выборах отставал от него всего на полкорпуса?

– Армянского кардинала не пропустят итальянские спецслужбы, считая его почти русским. Да и говорят, его сестра связана с КГБ. Она и сейчас, как только приехала к брату в Рим, сразу связалась с Советским посольством.

– Это верно, венгерскому кардиналу его коммунистический режим вообще запретил приезжать на выборы.

– Монсеньоры, что вы думаете о кандидатуре присутствующего здесь кардинала Монтини?

Все обернулись к Джованни Баттиста Монтини, который почтительно склонил голову перед коллегами.

– Против монсеньора Монтини могут быть немецкие кардиналы, – осторожно сказал один из них.

– Немецкие кардиналы были против и Святейшего Отца Ронкалли, – отрезал другой. – А монсеньор Монтини имеет весьма примиряющие убеждения, поэтому может стать достойным преемником покойного папы и продолжателем его идей. Этого хотел и сам Ронкалли, он не раз об этом говорил.

Кардиналы, пошептавшись, закивали головами.

– Монсеньоры, встретимся завтра на конклаве, и да поможет нам Бог!

Кардиналы, тайно встречавшиеся в монастыре капуцинов, не ошиблись: особенностью этого конклава было самое большое количество собравшихся кардиналов за всю историю католической церкви. Их было восемьдесят человек, и для кворума требовалось пятьдесят четыре голоса. Но к этому приложил руку и покойный папа Ронкалли. Поскольку его предшественник, Пачелли, не очень любил жаловать кардинальские шапки, Ронкалли исправил эту оплошность, обеспечив своему преемнику огромное количество достойных соперников. Несмотря на это в первый же день Монтини набрал около тридцати голосов в первой половине дня и около пятидесяти – во второй. Сторонники Монтини понимали, что перешагнуть этот рубеж будет сложно, поэтому один из них решил пойти на отчаянный шаг. Он подошёл к двум кардиналам, которые, как ему казалось, сомневались в правильности их выбора, и сказал нарочно громко, чтобы его могли услышать остальные:

– Монсеньоры, предлагаю вам отдать свой голос за монсеньора Монтини.

Все уставились на него – кто с возмущением от такой наглости, кто с одобрением его смелости. В итоге эти два голоса были отвоëваны, хоть Монтини и не набрал ещё необходимого количества, чтобы стать папой. После ещё нескольких голосований другой кардинал вышел из себя и тоже громко, не обращаясь ни к кому конкретно, но так, чтобы противники Монтини прекрасно его поняли, произнёс:

– Монсеньоры, не будет ли разумнее не пытаться противостоять неминуемым выборам всем известного достойного кандидата на место Святейшего Отца?

На третий день Монтини набрал пятьдесят семь голосов и выбрал имя Павла VI для своего папства. На момент избрания папой Джованни Баттиста Энрико Антонио Мария Монтини исполнилось шестьдесят пять лет. Первым жестом папы Монтини, который поразил мир, стала продажа свей диадемы, которой он был коронован на папство. Монтини продал еë за миллион долларов одному американскому кардиналу и раздал вырученные деньги нуждающимся. Монсеньор Пол Казимир Марцинкус, уроженец Чикаго, работающий в английском отделе Государственного секретариата, высоко поднял бровь, когда услышал эту новость.

Марцинкус знал, что такое деньги и как они пахнут. Он слыл лучшим «пробивалой» в Ватикане. Для иностранных епископов, прибывающих в Рим, он добился больших скидок на перелёты из-за океана и лучших цен на отели в столице. Кроме того, за миллион долларов он построил в Риме целый жилой комплекс для размещения американских кардиналов и стал его директором. Однажды папа Монтини попросил дать ему несколько уроков английского языка, а после этого организовать для него поездку в Индию. У Марцинкуса это получилось настолько хорошо, что с тех пор ни одно путешествие папы не обходилось без него. Он стал заботиться и о безопасности понтифика – его даже прозвали «Горилла» из-за высокого роста и атлетического телосложения.

Рим

В Римском университете освободилось место заведующего кафедрой уголовного права на факультете политических наук. Эту должность занял сорокасемилетний профессор уголовного права Альдо Ромэо Луиджи Моро, видный деятель Итальянской коммунистической партии. Он оказался хорошим преподавателем, и его полюбили студенты, ведь он старался всегда уделять им внимание, часто беседуя с ними после уроков. Раньше Альдо Моро был членом итальянской федерации католических университетов, состоял в Мирянском братстве Сан-Доменико и подружился с монсеньором Джованни Баттиста Монтини – в то время епископом, работающим в Государственном секретариате Ватикана. Альдо был женат на Элеоноре Кьяварелли, и у них было четверо детей.

***

– Я ухожу, мама! – Габриэлла заглянула в кухню, где её мать убирала со стола посуду после завтрака.

– Хорошо повеселиться, милая! Не оставайся слишком долго на солнце!

– Мы будем кататься на лодке, мама.

– Тем более. На воде ещё легче получить солнечный удар.

– Хорошо, не беспокойся, я буду осторожна.

Анжелина закрыла за дочерью дверь и занялась своими обычными домашними делами. Старшая дочь Франка жила со своим мужем Пино, который действительно оказался не промах, в чудесном огромном доме в престижном районе. Она была на седьмом месяце беременности. Муж Анжелины, Джоаккино, был на работе в банке. Вчера друзья пригласили Габриэллу на море – покататься на моторной лодке. Поэтому сегодня утром в лёгком летнем платье, с перехваченной поясом талией, её дочь умчалась с ними на машине в Остию. У Анжелины был выходной, и она решила посвятить день уборке. Часа через три, когда уборка была почти закончена, женщина услышала звонок в дверь и пошла открывать. На пороге стоял Романо, парень из компании Габриэллы. Анжелина была уверена, что он влюблен в её дочь, но ей казалось, что она считала его лишь другом.

– Романо! – приветливо воскликнула Анжелина. – Входи. Разве ты не уехал с ребятами на море?

Только сейчас она заметила, что парень смертельно бледен. Вдруг от его взгляда у неё похолодело сердце.

– Что случилось? – прошептала Анжелина побелевшими губами.

– Габриэлла… – сдавленно проговорил Романо. – Синьора Анжелина, она в больнице. Произошёл несчастный случай.

– В… в какой больнице? Что произошло?

– Я на машине. Давайте я вас отвезу.

Анжелина дрожащими руками сняла фартук, надела первые попавшиеся туфли, пыталась поправить прическу, но ей это плохо удавалось. Она взяла ключи от дома, но руки так тряслись, что она их два раза уронила. Романо взял еë под руку, помог закрыть дверь и сойти с лестницы. Пока они ехали, он рассказывал плачущей женщине:

– Мы были в лодке, когда рядом прошёл катер. Мы ехали быстро, думали… проскочим, но катер был слишком большой и шёл наперерез… Он поднял волну, и наша лодка сильно накренилась. Габриэлла сидела на корме, у самого мотора. Она упала за борт, и винт… Она сильно ранена, – закончил он дрожащим голосом, краем глаза увидев, как Анжелина зажала рот обеими руками, чтобы не закричать.

В холл больницы вбежала заплаканная испуганная женщина в сопровождении молодого человека и направилась в регистратуру.

– Габриэлла Бортолотто… – запинаясь, сказала она дежурной медсестре. – Её привезли сегодня из Остии.

– Сейчас я посмотрю, – ответила девушка за стойкой и, сверившись с журналом, сочувственно взглянула на женщину: – Она сейчас в операционной. Вы ей кто?

– Мама… С кем я могу поговорить… как мне узнать… как она…

– Поднимитесь на четвертый этаж на том лифте. Её оперирует доктор Нарди. Я сейчас сообщу в послеоперационное отделение, там вам дадут халаты, и вы сможете дождаться доктора.

– С-спасибо…

Операция длилась четыре с половиной часа. За это время Анжелина позвонила Франке, которая съездила в банк к отцу, и оба примчались в больницу. Когда дрожь Анжелины сменилась жутким оцепенением, открылась дверь в конце коридора, и оттуда вышел высокий мужчина лет пятидесяти в белом халате, снимая с головы белую хирургическую шапочку. Медсестра сделала ему знак рукой в направлении ожидавших родственников Габриэллы. На негнущихся ногах вся семья двинулась ему навстречу – с широко раскрытыми от ужаса глазами, боясь задать вопрос и ещё сильней боясь получить на него ответ. Доктор Нарди начал разговор сам.

– Синьор… – он остановился взглядом на Джоаккино, – Бортолотто. Синьора…

– Анжелина Гальярди, – проговорила слабым голосом мать девушки и указала на сестру Габриэллы: – Это наша старшая дочь, Франка.

Доктор Нарди пожал всем руки.

– Габриеллу привезли к нам сегодня в 11:30 из Остии, – он сделал секундную паузу. – Винт лодки перерубил ей шейные позвонки.

Джоаккино поддержал готовую упасть Анжелину, Франка заплакала.

– Она… – отец девушки боялся произнести это слово. – Она жива?

– Она жива, – ответил доктор тихо, – но…

С лицами, искажëнными болью, все трое замерли, ожидая, когда доктор продолжит.

– Молитесь, чтобы она умерла.

Чего угодно могла ожидать несчастная мать, но только не этих слов.

– Что вы такое говорите, доктор? – непонимающе спросил Джоаккино. – Как же так? Почему?

– Её мозг мертв. Мне очень жаль. Она уже не человек. Она жива только потому, что у неё сильное сердце. Это единственный орган, который у неё работает сейчас. Молитесь, чтобы оно перестало биться как можно скорее. Так будет лучше для всех.

Муж подхватил бесчувственное тело Анжелины, медленно обмякшее на его руках. Габриэлла умерла через два дня. Её смерть потрясла всю многочисленную родню Анжелины и Джоаккино, а их самих она буквально подкосила на многие годы. Габриэллу похоронили на Веранском кладбище. С фотографии на памятнике смотрела красивая девушка, рекламирующая миниатюрную стиральную машинку. Это фото осталось с рекламной кампании, в которую однажды Габриэллу пригласили за её обаяние и фотогеничность. Она умерла 8 июля, за два месяца до своего двадцатилетия. Каждую неделю в течение последующих пятидесяти лет родственники находили на её могиле большую красную розу, которую приносил неизвестный.