Текст книги "С ангелами рядом"

***

В годы становления Итальянской республики в христианско-демократическом правительстве Алчиде де Гаспери шёл долгий сезон реформ. Нужно было восстанавливать опустошëнную страну. Из деревень в города потянулся народ, измученный бедностью и голодом – ему нужно было жильё. В городах стали возводить новые здания на земле, стоящей в те времена гроши. В этот период многие заработали миллионы, скупая землю и возводя на ней многоэтажные здания в рекордно короткие сроки – к радости архитекторов, получивших, наконец, работу. В Италии начался экономический бум. В правительстве по-прежнему боялись марксистских настроений, даже Ватикан опасался, как бы Римом не стал управлять мэр-коммунист.

Сканцано

Сантино Гальярди чувствовал себя усталым, ему было уже семьдесят два. Всю жизнь он тянул на себе семью, жену и восьмерых детей. Они прошли через голод двух войн, пожили под гнëтом фашистского режима, щупальца которого сжимали ничуть не меньше отдалённые глухие деревни, чем крупные города и столицу. В деревнях жилось даже хуже. Почти все его дети уже давно жили в Риме, имели работу, хорошие семьи и детей, были счастливы. В Сканцано осталась жить только его старшая дочь Лаурина, которой было уже сорок три, и самая младшая, восемнадцатилетняя Анна.

Сантино спускался по тропинке к курятнику и чувствовал, как у него подкашиваются ноги. Он уже почти дошёл, как вдруг невыносимая боль пронзила его грудь. Он упал на колени, хватая ртом воздух, и подумал: как было бы хорошо прилечь на мягкую траву и отдохнуть. Сантино прижался щекой к листу подорожника и стал вспоминать, как рождались и вырастали его дети, а потом начали привозить ему внуков на каникулы. Боль в груди усилилась, и дышать стало совсем трудно. Последнее, что вспомнил Сантино, была его красавица-дочь Анжелина. Она и мужа нашла себе в Риме такого же красавца, как она сама. У него даже была престижная работа в банке. Они уже купили мотоцикл – большая редкость по тем временам, так как не каждая семья могла себе позволить иметь мотоцикл, не говоря уж о машине. А их две дочери – четырнадцатилетняя Франка и Габриэлла, которой было десять, – были самыми красивыми и любимыми его внучками. Вспоминая шелковистые кудри и огромные глаза Габриэллы, Сантино тихо умер на мягкой траве у курятника.

Его нашла Виттория час спустя. Сантино похоронили на крошечном местном кладбище рядом с сыном Марио, который умер от ожогов, упав в пылающий камин тридцать четыре года назад. На похороны отца приехали из Рима дети семьи Гальярди, привезли и внуков Сантино и Виттории. Пришла из соседней деревни двоюродная сестра Виттории с мужем и детьми. После поминок женщины, убрав посуду, как всегда, разговаривали, сидя на лавочке перед домом.

– Сантино очень гордился детьми, – сказала Клементина.

– Да, я ужасно рада за старших дочерей, у которых уже устроена жизнь, – ответила Виттория, – но не знаю, что делать с Анной. Знаешь ведь, какая она особенная. До четырёх лет не говорила, училась плохо.

– Отправь и её в Рим, к сёстрам и брату. Найдёт работу, устроится.

– Да кто её на работу возьмёт, почти необразованную?

– Ой, да перестань, – отмахнулась Клементина. – Мой Убалдо тоже не подарок, а как только уехал в Рим – так и выучился на водителя трамвая. Только вот жениться не может: такой необщительный, какая женщина на него посмотрит?

– А мою Анну кто возьмёт замуж, если она работу не найдёт?

– А давай их поженим! – вдруг осенило Клементину.

– Да что ты такое говоришь? Они же троюродные брат и сестра!

– А кому до этого дело? Главное, чтобы в церкви разрешили венчаться. Как только сын приедет в отпуск, придём к тебе да и сосватаем ему Анну, – подмигнула Клементина.

Услышав разговор двух женщин, подошла Пьерина, дочь Виттории.

– Мама, тетя Клементина, что вы такое говорите! Я заберу Анну в Рим, поживёт пока у меня.

– Дочка, ты сама у мужа на шее сидишь, ещё и сестру привезëшь?

– Мы с Иларио хотим выкупить тот бар, где он работает. Будем работать только на себя, я буду ему помогать… А Анна за Франко присмотрит, ведь ему всего годик, а потом я его в ясли отдам.

– Пьерина дело говорит, Виттория, – поддержала племянницу Клементина, – отправь Анну в Рим, хоть отдохнëшь немного.

– Мама, не волнуйся за неё, найдём мы ей работу! Муж Анжелины, Джоаккино, обещал помочь, ведь он давно в банке работает. Знаешь, какие у него клиенты? Он кучу людей знает!

– Ну что ж, – вздохнула Виттория, – думаю, Анна будет рада. Она такая мечтательница! Уж вы помогите ей там, не бросайте сестру!

– Да что ты, мама! – засмеялась Пьерина и обняла Витторию.

– А с Убалдо моим мы их всё равно поженим! – не унималась Клементина.

Поговорив с матерью, Пьерина вошла в дом и поднялась в комнату, которую она много лет делила с младшей сестрой Анной. Теперь они выросли, ей уже двадцать два, она устроила свою жизнь, как и старшие сëстры и брат, и собиралась помочь устроиться последней из сестёр. Отца, этого неутомимого труженика, который всю жизнь тащил семью в самые трудные и бедные для страны годы, больше нет. Мама останется в деревне с Лауриной и её детьми, но они все будут часто приезжать сюда.

Пьерина выглянула в окно, засмотревшись на пейзаж – для кого-то, возможно, немного странный, но для неё такой родной. Холмы вдалеке, подëрнутые лёгкой дымкой, с небольшими деревеньками на каждом склоне, равнина внизу, пересечëнная узкой речушкой, заросшей кустарником. Чуть ближе к Сканцано поднимались вверх по холму огороженные шаткими изгородями участки жителей деревни, где они выращивали овощи и фрукты, держали животных. Взгляд девушки остановился на изгороди их сада, которую с такой заботой время от времени ремонтировал отец. Под окном росло дерево инжира, усеянное крупными спелыми плодами.

Пьерина улыбнулась. Она вспомнила, что дети в доме всегда имели под кроватью ночные горшки. Туалета в доме всё ещё не было, по любой нужде днём ходили за огород, а ночью – в горшок. Утром мать выплëскивала содержимое горшков из окна, и часто оно попадало именно на это дерево инжира. Все прекрасно знали, чем поливают дерево, поэтому плоды с него никто не собирал. Пьерина взяла из кухни большое блюдо, спустилась в сад и стала срывать спелый инжир, складывая его в блюдо. Собрав самые крупные плоды, она вернулась в дом и поставила блюдо на стол в гостиной. Только она это сделала, вошла Фьора, которая была старше Пьерины на три года.

– Ух ты, какой инжир! – Фьора взяла самый спелый плод, содрала с него кожицу и стала с удовольствием смаковать сладкую мякоть. – Вкусно-то как! Да такой крупный! Где ты его собрала?

Пьерина скорчила лукавую рожицу, стрельнула глазами за окно в сад и расхохоталась. Фьора с набитым инжиром ртом медленно положила второй плод в блюдо, потом вдруг сорвалась с места и погналась за сестрой, которая уже со всех ног припустила вниз с лестницы.

Глава 18. 1958 год. Непростой выбор

Ватикан

После войны Пачелли долгие годы не назначал Государственного секретаря на место умершего, обходясь силами лишь двух его заместителей, одним из которых был его верный помощник Джованни Баттиста Монтини. Вот только кардинальскую мантию он ему так и не пожаловал. Более того – выслал его в Милан и исключил из Римской курии.

После восьмидесяти лет у папы Пачелли разыгрался гастрит, и он страдал от постоянной икоты. Он переехал в Кастель-Гандольфо, в папскую резиденцию, по совету своего личного врача Риккардо Галеацци Лизи. Это был дворец на берегу озера в сорока километрах от Рима, куда понтифики обычно уезжали на отдых. Лизи последовал за ним. Папа, хоть и постоянно икая, всё же служил там мессы, но быстро уставал. Как-то, отдыхая после мессы в своей спальне, Пачелли вызвал к себе Лизи.

– Ваше Святейшество, – Лизи вошёл, склонил голову перед отдыхающим понтификом, потом приблизился, взял его руку и начал слушать пульс.

– Мне недолго осталось, – задыхаясь, произнёс Пачелли.

– Ну-ну, Ваше Святейшество, – подбодрил его Лизи, – здесь Вы отдохнëте, наберëтесь сил. Я бы посоветовал Вам поменьше переутомляться. Мессы мессами, а стоять у окна по целому часу, благословляя епископов, собравшихся во дворе, здоровья Вам не прибавит.

Панчелли проигнорировал наставление врача, сказав вдруг:

– Риккардо, меня забальзамируют после смерти, как всех пап. Мне как-то не по себе от мысли, что меня разденут догола и будут что-то делать с моим телом. Хорошо, что теперь хоть не вытаскивают органы.

Он ждал, что Лизи его подбодрит, но тот неожиданно сказал, понизив голос:

– Если Ваше Святейшество мне позволит, могу продемонстрировать революционный метод, который я применил в качестве эксперимента в одной моей работе.

– Что это за метод? – с интересом спросил папа.

– Вы позволите мне зайти к Вашему Святейшеству сегодня вечером?

– Ну конечно, что ты спрашиваешь? Ты заходишь ко мне по десять раз в день.

К вечеру Лизи вошёл в покои папы с большой сумкой. Пачелли полусидел на кровати, откинувшись на подушки. Лизи пододвинул к кровати передвижной столик, накрыл его салфеткой, открыл сумку, достал из неё длинный предмет, обëрнутый чёрным целлофаном, и положил его на столик так, чтобы папе было хорошо видно. Пачелли с интересом наблюдал за его манипуляциями. Лизи развернул целлофан и положил на салфетку человеческую руку. Папа в испуге отпрянул и начал судорожно икать.

– Господи Ииусе, Риккардо! Что это?!

– Прошу меня простить, Ваше Святейшество, что напугал Вас. Это рука одного водителя, погибшего в автокатастрофе несколько лет назад. Я забальзамировал еë по моему методу. Как видите, она кажется совершенно свежей.

Понтифика трясло, он откинулся на подушки и закрыл глаза.

– Убери, убери, я не хочу это видеть, – он прочитал короткую молитву, пока Лизи заворачивал руку в целлофан и убирал её в сумку. Молитва успокоила его немного, и он спросил: – Ну, в чëм там заключается твой метод?

Лизи рассказал.

– Хорошо, – подумав, решил Пачелли, – я только тебе доверяю. Я распоряжусь, чтобы после моей смерти ко мне никого не допускали, кроме тебя.

И он уснул неспокойным сном, изредка хрипя и вздрагивая всем телом. Той ночью у Пачелли случился приступ ишемии, и он впал в кому. Новость разлетелась по миру мгновенно, вокруг папского дворца кружили толпы журналистов, стараясь выведать у каждого выходящего новости об умирающем папе. Охотнее всех с ними разговаривал Лизи. Он тайно пообещал подать знак, как только умрёт Пачелли, открыв окно его покоев. Но окно открыла ни о чём не подозревающая монахиня, чтобы проветрить спальню. По миру со скоростью света распространилось сообщение, что папа умер.

Но Пачелли всё ещё боролся со смертью. Тогда Лизи тайком сделал несколько фотографий умирающего понтифика, что было строжайше запрещено. Папа был в кислородной маске, почти в агонии, а предприимчивый медик фотографировал его и продавал снимки журналу Paris Match и другим французским газетам. Когда 9 октября папа умер, Лизи продемонстрировал его распоряжение, в котором он назначался ответственным за бальзамирование понтифика, и его согласие на экспериментальный метод. В покоях умершего Пачелли собрались монахини, которые омыли тело и покрыли его простыней, как распорядился ещё при жизни папа. Лизи приступил к своим манипуляциям.

– Этими специями и ароматическими травами, – рассказывал он, натирая тело папы смесью принесённых с собой натуральных компонентов и обëртывая его целлофаном, – бальзамировали самого Иисуса Христа.

Монахини с интересом наблюдали за этим священнодействием. Лизи начал фотографировать голое тело понтифика и каждый этап процедуры, которую он проводил. Когда с бальзамированием было покончено, папу Пачелли одели и положили в зале, где вокруг тела был расставлен почётный караул, охранявший его до транспортировки в Ватикан. Но уже на следующий день по всему дворцу стал распространяться запах тления, а в зале, где лежало тело, вообще невозможно было долго находиться. Швейцарская гвардия, которая должна была стоять у тела по несколько часов за смену, стала падать в обморок от миазмов.

Видя, что ситуация выходит из-под контроля, вызвали судебно-медицинскую экспертизу, которая дала заключение: снадобья, которые были втëрты в тело папы, только ускорили разложение – вместо того, чтобы замедлить его. Немедленно уволили Лизи, а чтобы исправить положение, срочно перебальзамировали папу. Но лицо его уже было так изуродовано гниением, что пришлось наложить ему маску из жирного щелочного состава. Только после этого Пачелли перевезли в Рим в сопровождении эскорта итальянских полицейских в парадной форме. После девятидневного прощания, Эудженио Пачелли похоронили в Ватиканских гротах.

Конклав назначили на 25 октября. Должны были приехать пятьдесят три кардинала, но из-за ограничений коммунистических правительств Венгрии и Хорватии, которые не отпустили своих Высокопреосвященств, присутствовало на два кардинала меньше. По установленному кворуму, чтобы кардинал был избран папой, он должен был набрать тридцать пять голосов. В начальном туре на первое место вышел Ронкалли, набрав около двадцати голосов. В последующие три дня он то уступал первое место какому-то другому кардиналу, то снова выходил на него. «Я как нут в кипятке, – думал он, – то вверх, то вниз».

28 октября, наконец набрав нужное количество голосов, Анжело Джузеппе Ронкалли, яростный защитник евреев и борец с нацизмом во время Второй Мировой войны, был избран папой и принял имя Иоанна XXIII.

На момент избрания Ронкалли было почти семьдесят семь лет, и он сразу покорил как католиков, так и некатоликов своей добротой, человеческой теплотой, скромностью и всегда хорошим настроением. Первое, что он сделал, – пожаловал кардинальскую мантию архиепископу Милана Джованни Баттиста Монтини, так несправедливо обделëнному его предшественником, который не любил окружать себя помощниками. Ронкалли оказался очень общительным папой, и часто выезжал из Ватикана, посещая римские приходы по воскресеньям. На первое же Рождество он пришёл в больницу к детям, которые приняли его за деда Мороза, а затем посетил тюрьму, где вёл долгую беседу с заключëнными.

Рим

В квартире Джоаккино Бортолотто открылась входная дверь. Его старшая девятнадцатилетняя дочь Франка пулей пронеслась в свою комнату и заперлась там. Из кухни вышла жена Анжелина и спросила мужа, сидевшего на кресле в гостиной с газетой в руках:

– Джоаккино, что это было?

– Кажется, вернулась Франка.

– Почему она так пробежала? Не случилось ли чего в колледже? Пойду, посмотрю.

Она попыталась открыть дверь комнаты дочери, но та оказалась заперта.

– Франка, у тебя всё в порядке?

– Да, мама, – ответила девушка, но, как показалось Анжелине, слишком приглушëнным и надломленным голосом.

– Скоро будем ужинать, Габриэлла уже заканчивает с уроками.

– Я не хочу, мама.

– Ты что, поела? – озабоченно спросила Анжелина. – Франка, да что случилось? Открой дверь.

– Мама, прошу тебя, оставь меня!

– Ну, хорошо, хорошо.

– Что там у неё произошло? – спросил Джоаккино вернувшуюся в гостиную жену громоподобным голосом, каким он обычно говорил.

– Она не говорит, – обеспокоенно ответила та. – Мне кажется, она плачет. Может, поссорилась с парнем?

– Интересно, с каким? Они за ней табуном ходят.

– Поверь мне, всегда есть один, который девушке нравится больше.

Франка так и не вышла в тот вечер из своей комнаты. Анжелина несколько раз подходила к двери дочери, чтобы спросить, как она себя чувствует и не нужно ли ей что-нибудь. На вопросы матери та отвечала лишь просьбой оставить её в покое, но безошибочным материнским чутьем Анжелина чувствовала огромное страдание в голосе дочери. Однако утром девушка вышла элегантно одетая и с безупречным макияжем. Она отказалась от завтрака, сказав, что перекусит в баре с друзьями из колледжа, и ушла.

Анжелина, которая продолжала работать уборщицей в школе, хоть семья и жила в достатке благодаря престижной работе Джоаккино в банке, весь день не находила себе места от волнения за дочь. Придя домой, она стала ждать возвращения Габриеллы из школы, чтобы покормить её обедом. Анжелина услышала, как хлопнула дверь, и прокричала из кухни:

– Габриэлла, это ты? Мой руки, обед готов. Как дела в школе?

Она заметила, как кто-то прошёл в гостиную, поспешила туда и увидела Франку в обществе незнакомого паренька.

– Привет, мам. Познакомься, это Джузеппе. Мы решили пожениться.

Паренёк смущëнно поздоровался. Анжелина была так ошеломлена, что забыла о хороших манерах и стояла с открытым ртом, вытирая полотенцем руки. Джузеппе был небольшого роста, щуплого телосложения и казался младше её дочери. Её Франка, такая красавица, всегда окружённая самыми изысканными кавалерами, выбрала этого ничем не примечательного мальчика себе в мужья, да ещё и заявляет об этом так неожиданно? И это после того, как вчера она провела весь вечер в слезах, закрывшись у себя в комнате? Что-то здесь не так!

Наконец Анжелина оправилась от шока и сказала нерешительно:

– Что ж, здравствуйте, Джузеппе. Не откажетесь пообедать с нами?

– С большим удовольствием, спасибо, синьора Бортолотто, – сказал паренёк и неожиданно прибавил: – Друзья называют меня Пино.

Пришла Габриэлла, они пообедали. Анжелина не помнила, о чём они говорили за столом, но старалась изображать из себя приветливую хозяйку. Потом Франка и Пино сказали, что пойдут в кино, и ушли. Анжелина в прострации мыла посуду, и сердце её сжималось от беспокойства. Какая личная трагедия заставила дочь пойти на такой необдуманный шаг? В этот момент пришёл Джоаккино с работы, Анжелина не выдержала и расплакалась. Муж в удивлении остановился посреди прихожей, потом спросил своим раскатистым голосом:

– Ну, что случилось на этот раз? Кто сегодня заперся в комнате? Габриэлла?

– Джоаккино, Франка привела в дом жениха.

– Вот видишь, что я говорил? Помирилась со своим парнем – и успокоилась.

– Это не её парень! Я вообще его первый раз вижу! Это какой-то мальчишка! – причитала Анжелина.

– А, тогда нечего и переживать. Наверняка решила проверить, будет ли ревновать её парень.

– Она сказала, что они решили пожениться!

– Перестань, она это не всерьëз, – махнул рукой Джоаккино. – Вот увидишь, больше этот несчастный здесь не появится. Как только Франка помирится со своим парнем, этот исчезнет из её жизни. Она специально нашла бедного дурачка, чтобы позлить кого-нибудь, нам неизвестного.

Но отец ошибся. Пино стал часто посещать семью Бортолотто, и разговоры о свадьбе не прекращались. Но Франку как подменили. Из беззаботной, всегда улыбающейся девушки она превратилась в расчëтливую, серьёзную особу, как будто точно представляющую, чего она хочет добиться этим замужеством. Боясь, что дочь может разрушить своё счастье, Анжелина решила осторожно поговорить с ней.

– Франка, этот… Пино… Чем он занимается?

– Недвижимостью, мама.

– И успешно?

– Очень, – спокойно ответила дочь. – У него несколько квартир, и он собирается купить фабрику. Он намерен построить ещё несколько зданий и сдавать их под магазины, разные конторы… ну, я не знаю.

– Откуда же у него… столько денег? Он так богат?

– Просто он умён. Он говорит, что земля сейчас ничего не стоит. Он собирается покупать земельные участки на окраине города и строить там здания.

– Дочка, – испуганно предположила Анжелина. – А ты уверена, что он будет делать это… законно? Не попадёшь ли ты в какую-нибудь неприятную ситуацию?

– Перестань, мама, это всё законно.

– Франка, но Пино ведь младше тебя… Тебе не кажется, что его планы несколько… преувеличены?

– Мама, он младше меня всего на год, – невозмутимо ответила дочь.

– Дорогая, ведь у тебя… был другой парень, правда? Почему же ты выбрала этого?

Франка замолчала и долго смотрела в одну точку. Потом тихо произнесла:

– Он выбрал другую, мама. А я решила выбрать хорошую жизнь. Если без любви, так хоть с деньгами.

***

Роза Гальярди вышла из протестантской церкви, которую она посещала уже много лет, со стопкой брошюр в руках, намереваясь раздать их прохожим по пути домой. Ей нужно было торопиться, она оставила дома с мужем годовалого сына. Роза каждый день, выходя из церкви, вспоминала, как они познакомились. Она стояла на том же месте, где и ей впервые вручила брошюру с евангельскими рассказами женщина из церкви, когда увидела проходящего мимо высокого красивого парня. Она машинальным движением, отработанным годами, протянула ему небольшую книжечку с цитатами из Библии.

– Молодой человек, почитайте Библию, – сказала ему Роза.

Тот внимательно оглядел стройную молодую женщину с вьющимися волосами цвета морского песка.

– А вы вот так всем подряд раздаете её на улице?

– Все должны иметь бога в своём сердце.

– Одним богом сыт не будешь, – заметил парень, взглянув на длинную юбку и простенькую блузку женщины. – Вижу, и вам он немного дал.

– Материальные блага – это не главное. У вас есть мечта?

– Конечно, есть! Хочу купить квартиру и съехать от моей многочисленной семейки.

– Вот видите, вы всё время думаете о материальных благах, – начала воодушевлëнно говорить Роза, – а в жизни очень много и духовных ценностей. Иисус говорил: «Хлеб насущный…

– Кстати, о хлебе, – прервал её парень. – Не согласитесь ли выпить со мной чашечку кофе?

Роза растерялась от неожиданности, но потом подумала, что они смогут лучше поговорить в баре, и согласилась.

– Как вас зовут? – спросил её новый знакомый.

– Роза. Роза Гальярди.

– Я Артуро, – он протянул ей руку и пожал её худенькую ладонь. – Артуро Таманьини.

Они начали встречаться, и Роза сама не понимала, почему. Артуро оказался на четыре года моложе её, он был красив, но, как считала Роза, слишком много курил и слишком много пил кофе. По сути дела, она редко видела его без сигареты в одной руке и без чашечки кофе – в другой. Артуро пригласил её домой, и Роза познакомилась с его родителями, тремя братьями и сестрой. Мужчины в семье были заядлыми охотниками и рыбаками. Старшие братья Артуро были женаты и уже имели кучу детей каждый. В четырëхкомнатной квартире жили девятнадцать человек и четыре собаки. Роза думала: «Не может быть, чтобы я полюбила Артуро за это».

Артуро сделал ей предложение, они поженились, и через год у них родился сын, которого назвали в честь дедушки. Сейчас Роза торопилась домой, в маленькую квартирку на улице Сатрико, которую они снимали, к мужу и сыну, Джино Таманьини-младшему.