Текст книги "С ангелами рядом"

***

– Мама, я решил поступить в семинарию, ведь я говорил тебе, что хочу стать священником, – сказал сын Марии Гальярди, Франческо, после похорон Габриэллы.

– Франческино, – в семье Гальярди всех детей звали уменьшительными именами, даже взрослых. – Я думала, ты оставил эту идею?

Мария сделала вид, что удивлена, хотя и подозревала, что сын не откажется от своей мечты.

– Нет, мама, я твёрдо решил посвятить свою жизнь церкви.

– Но ты уже закончил школу, разве в семинарию не принимают в средних классах?

– Принимают и в средних, и после школы. Я уже подал заявление.

Мария ожидала и этого момента, но всё же новость застала её врасплох.

– Сынок, но ведь ты должен будешь жить там? Когда у тебя вступительные экзамены?

– В августе. Да, мама, я буду жить там, я абсолютно готов к этому, – он обнял мать и рассмеялся. – Да не волнуйся ты, я же не в тюрьму иду! У меня будут каникулы, и по праздникам я буду приходить домой.

Франческино успешно сдал экзамены, собрал то малое количество вещей, которое разрешено было взять с собой, попрощался с родственниками и друзьями и ушёл. Через месяц, сентябрьским вечером, когда Мария заканчивала готовить ужин, а вся семья уже собралась за столом, в дверь позвонили.

– Анна, открой, – попросила она старшую дочь.

Мария увидела лишь тень, промелькнувшую по коридору, и услышала, как хлопнула дверь одной из спален. Она вышла из кухни и застала в прихожей растерянную дочь.

– Кто пришёл? – спросила она Анну. – Что случилось?

– Франческино, – ответила девушка, испуганно моргая, – ворвался, пробежал и закрылся в своей комнате.

– Пресвятая Мадонна! – всполошилась Мария. – Что у него стряслось?

Она подошла к комнате сына и попыталась открыть. Дверь была заперта. Мария постучала.

– Франческино, это мама. Открой. Что случилось, сынок?

– Мама, оставь меня. Я ушёл из семинарии.

– Почему, сынок? Что произошло? Открой дверь. Да расскажи, в конце концов, что случилось?

– Потом, мама. Просто оставь меня.

– Ну, ты хоть поешь. Ужин готов. Твои братья и сёстры уже собрались, папа ждёт.

– Я не буду есть, мама. Оставь меня, пожалуйста.

Ничего не добившись от сына, расстроенная Мария пошла кормить ужином семью, передав разговор с Франческино. Ужин прошёл в напряжëнном молчании, а когда все поели и разошлись по своим комнатам, она, помыв посуду, тихонько подошла к двери сына и осторожно постучала.

– Сынок, открой, – сказала шёпотом Мария.

После долгого ожидания она услышала, как повернулся ключ в замке. Женщина вошла в полутëмную комнату. Франческино лежал на кровати лицом вверх со скрещëнными за головой руками. Глаза его были закрыты. Мария села на край кровати.

– Франческино, милый, я знаю, что у тебя что-то произошло в семинарии, и ты расстроен. Пожалуйста, расскажи маме, я беспокоюсь, – не дождавшись ответа, она предположила: – Может быть, я смогу помочь. Просто расскажи маме.

Наконец парень заговорил глухим голосом:

– Мама, я хотел стать священником… Но я не могу вынести этого…

– Чего, сынок?

Он приподнял голову с подушки и посмотрел на мать.

– Там все… они все… гомосексуалисты, – Франческино придвинулся ближе к Марии и заглянул ей в глаза. – Все, мама! Понимаешь? Все!

В его глазах блестели слёзы.

– Господи, сынок, как же так…

И тут его прорвало, он стал плакать, как ребёнок. Изредка сквозь всхлипы Марии удавалось разбирать слова:

– Я хотел стать священником… Я так мечтал… Эти люди… как они могут? Ведь они пришли, чтобы служить Богу…

Марии было ужасно жаль сына, она сама готова была заплакать.

– Сыночек, успокойся! Господь с ними! Даже если ты и не станешь священником, важнее быть хорошим человеком.

Она обнимала его, гладила по голове, и он постепенно успокоился. Они долго сидели в темноте, обнявшись, и молчали. Франческино снова откинулся на подушки и заговорил гораздо спокойнее. Мария не перебивала его, понимая, что сыну надо выговориться.

– Жизнь там, конечно, не как дома. Дисциплина суровая. Наказывают за малейшую провинность. Прилюдно стыдят. Это унизительно. Но они же знали, куда идут! Они пришли, чтобы служить церкви! Послушание должно быть главным качеством священника. Но нельзя, чтобы реакцией на отлучение от дома, дисциплину и терпение… был порок!

– Возможно, сынок, им действительно очень трудно там, этим ребятам, – попробовала оправдать семинаристов Мария. – Ведь многие учатся там с детского возраста.

– В этом-то и проблема, мама. Нельзя создавать одинаковые правила для детей и взрослых! К Богу человек должен прийти в сознательном возрасте. А эти бедные дети заперты там с десяти-одиннадцати лет без возможности навещать семью. Их заставляют уединяться и молиться по десять часов в день! Они лишь изредка общаются друг с другом. Какими могут вырасти дети, лишённые материнской ласки, игр, возможности выразить себя? Лишь час или два в день эти мальчики могут поговорить друг с другом. То, чего за шесть-семь лет одиночества ребёнок недополучает, он ищет у себе подобных – ласку, понимание, заботу, развлечения.

– Но ваши наставники… Что же они, не могут навести там порядок?

– Наставники! – рассмеялся бывший семинарист. – А эти наставники откуда вышли по-твоему, мама? Из той же семинарии! Они точно так же боятся одиночества, как и их бедные воспитанники, и точно так же ищут утешение в обществе себе подобных. А ещё они подчиняются епископам и архиепископам, которые, в свою очередь, подчиняются кардиналам… И все они вместе в прошлом были такими же воспитанниками семинарии, которым не хватило духу противостоять давлению сверху!

– Тогда ты правильно сделал, что ушёл, сынок. Возможно, ты избежал сильной психологической травмы.

– Да, мне остается лишь пережить травму от потери моей мечты. И вспоминать тех несчастных маленьких мальчиков, которые плачут по ночам под одеялом… А ребята постарше, пользуясь этим, стараются их утешить, потому что сами когда-то были такими, и их тоже кто-то «утешил» в своё время.

– Постой, но ведь ты говорил, что семинаристы возвращаются домой на праздники, – вспомнила Мария.

– Я так думал, мама. А оказалось, что мальчики могут провести с семьёй лишь один месяц в году, а остальные одиннадцать они заперты, как звери в клетке. Для них, оказывается, потеряны образы родителей… Образ отца – как мужчины и примера для подражания… и образ матери – как объекта обожания, каковым является мать для каждого ребёнка.

Мария обняла сына.

– Ну ничего, ничего, сынок. Сейчас ты должен успокоиться. Ведь ты ничего не можешь сделать для этих бедных мальчиков.

– Я знаю, что я буду делать, мама. Я стану учителем. Хотя бы так я смогу не только оградить детей от необдуманных поступков, но и внушить родителям, что возраст их ребенка ещё слишком нежен и раним, чтобы подвергать его таким испытаниям.

Глава 21. 1966 год. Opus Dei

Рим

Мария дель Кармен Тапия родилась в Испании, жила в Риме и вошла в Opus Dei, когда ей было двадцать три года, в 1948 году. Это была тайная международная католическая организация, строго запрещëнная церковью, но Мария дель Кармен быстро поняла, что это всего лишь секта. Организация разделяла многие масонские идеи, которые тоже были запрещены церковью, но внутри Ватикана она представляла собой огромную силу, с которой считались. Причём секта не признавала тот факт, что она действует тайно. Тем не менее списков еë членов никто никогда не видел.

Марии дель Кармен предложил войти в Opus Dei её духовный наставник. Она думала, что каким-то образом сможет помочь церкви, и охотно согласилась. Но священник сказал девушке, что она не должна никому говорить, что принадлежит к организации, даже самым близким родственникам. Марию дель Кармен это удивило, хоть сначала она и не придала значения такому наставлению. Позже она увидела, что священников в организации очень мало, и ей запретили рассказывать об этом тем духовникам, которые в Opus Dei не состояли. Хотя в те годы папа Пачелли очень поддерживал секту, менее секретной она от этого не становилась, и священникам было строжайше запрещено вступать в неё. Впоследствии секте благоволил и папа Войтыла, хоть сам и не состоял в ордене, дав ему статус подотчëтности лишь Риму и Богу.

Организация Opus Dei (Дело Божие) была основана в 1928 году испанским монсеньором Хосемарией Эскрива де Балагером. В орден старались привлекать молодых людей из числа преподавателей или менеджеров, с хорошо развитыми ораторскими способностями, а также работников издательств журналов и газет. В каждом университетском городке по всему миру существуют центры вербовки студентов. Как и все крупные секты, Opus имеет своих богатых инвесторов, многие из них вкладывают в организацию миллионы – в основном для отмывания денег, поступающих от незаконных сделок. Сегодня это орден, обладающий огромным богатством.

Попав в секту, Мария дель Кармен увидела настоящую одержимость секретностью, хоть ей и говорили, что это всего лишь осмотрительность. В каждом офисе стояла бутылка с бензином, чтобы в случае необходимости сжечь какие-нибудь документы. Монсеньор Эскрива установил настоящий культ личности. При встрече с ним каждый должен был преклонить левое колено и поцеловать руку основателя Opus Dei. Мария дель Кармен получала иногда письма от семьи, которая осталась в Испании, но очень скоро обнаружила, что все письма сначала просматривались кем-нибудь из высокопоставленных членов организации, которые решали, передать ли их адресату.

Новичков вербовали очень жёстко: их принуждали бесчисленное количество раз повторять правила поведения в секте, выспрашивали каждую мелочь из их прошлого, особенно всю информацию о сексуальной жизни. Вербовщики работали не только в университетах, но и в средних школах с подростками. Если удавалось завербовать школьника, от него требовали дать обет безбрачия, бедности и послушания. Он должен был скрывать от родителей, чем занимается, а в секте для него сочиняли какую-нибудь легенду, которую он должен был рассказывать в семье. Постепенно ребёнка забирали из семьи и разрешали навещать родных лишь по праздникам. Каждый новый член секты обязательно должен был привлекать других, желательно молодёжь или детей.

Марию дель Кармен каждый день вызывали к директору римского дома Opus Dei на конфиденциальный разговор, после чего организовывались встречи-кружки с другими членами секты. На этих встречах каждый должен был просить разрешения у других рассказать о собственных недостатках. Девушку заставляли исповедоваться перед священником, входящим в организацию и специально закреплённым за ней, но строжайше запрещали разговаривать с другими, особенно – с не посвящëнными в секту духовниками. То, что Мария дель Кармен рассказывала своему духовнику на обязательной исповеди, он непременно передавал вышестоящему члену организации.

Между женщинами и мужчинами существовало очень строгое разделение власти. Всё решали мужчины, женщины были обязаны лишь подчиняться и работать. Женщинам не разрешалось ни с кем разговаривать за пределами исповедальни, даже с собственным священником. Единственными словами, которые они могли произносить, были слова покаяния в своих грехах на исповеди и рассказы о своих недостатках на встречах. Обязательной была слепая преданность организации, каждый посвящённый должен был любить Opus больше, чем церковь.

В секте царит строгая иерархия. Адепты, дающие обет целомудрия, называются «нумерарии», они живут и работают в общих домах, а все заработанные деньги отдают организации. Некоторые могут создавать семьи – они называются «статисты». Кооператоры являются профессиональными сотрудниками ордена. Секта распространена по всему миру, в Италии живёт примерно четыре тысячи адептов. В Риме Opus открыл главный офис в 1940-х годах и существовала на протяжении понтификатов многих пап, которые относились к ней по-разному. Ронкалли еë боялся, а Монтини выступал против организации достаточно открыто. Однажды в Риме был арестован некий агент ЦРУ, и выяснилось, что он принадлежит к Opus Dei.

Мария дель Кармен провела в секте восемнадцать лет. Все эти годы она только и думала, как уйти оттуда, но это было нелëгкой задачей. Главный дом Opus Dei в Риме был похож на средневековую крепость. Бронированная дверь главного входа открывалась только изнутри, не имея никакого внешнего замка. Охранник, находящийся в сторожке, носил на поясе ключ от двери и запирал замок на пять оборотов. Если кто-то хотел выйти, он должен был позвонить в колокольчик и дождаться охранника, чтобы тот открыл дверь. А когда звонили снаружи, то охранник никогда не подходил к двери один, только в сопровождении другого охранника. Когда один из них открывал, другой стоял на шаг позади. Ни один человек в Риме не мог открыть самостоятельно дверь дома Opus Dei – ни изнутри, ни снаружи.

Во многих точках внутри дома были размещены микрофоны, которые монсеньор Эскрива подключил к своей комнате. Так как секта владеет несметными богатствами, а банкам она не доверяет, то деньги хранят прямо в доме. Их привозят в закрытых мешках вооружённые инкассаторы, и мешки не разрешено открывать никому, кроме монсеньора. Характер у него был крутой, а наказания – суровы. Наказать он мог за малейшую провинность вроде сбившейся на несколько сантиметров скатерти или приготовленной не по его вкусу еды.

И вот настал день, когда Мария дель Кармен попросилась поговорить с монсеньором, и её провели в его комнату. Так как Эскрива не предложил сесть, женщина робко начала разговор.

– Ваше Преосвященство, я верой и правдой прослужила ордену восемнадцать лет. У меня в Испании осталась семья, которую я не видела все эти годы. Я даже не знаю, живы ли ещё мои родители, так как давно не получаю от них писем. Я бы хотела вернуться на родину.

– То есть ты хочешь сказать, что надумала уйти из ордена? – сурово прогремел Эскрива.

– Может, вы разрешите мне хотя бы навестить их?

– Ты что, не знаешь правила? Никто и никогда не может оставить орден! Ни одному члену Opus не разрешено покидать Рим не при каких обстоятельствах!

– Но мои родители, – пролепетала Мария дель Кармен, – мне бы хотелось просто…

– Шлюха! Ты что, не поняла меня? Ты никогда отсюда не выйдешь! Только покаяние! До конца дней твоих! Думаешь, я не знаю про венесуэльского негра?!

Чернокожий парень был подростковым увлечением Марии дель Кармен, у них был лёгкий непродолжительный роман, который закончился постелью, но вскоре их пути разошлись. Но в Opus Dei покаяние за сексуальное прошлое членов секты стояло на первом месте. Женщина задрожала от страха, а Эскрива позвонил в колокольчик. Сразу же вошли два дежуривших за дверью охранника.

– Заприте эту шлюху в её комнате и не выпускайте без моего разрешения!

Марию дель Кармен взяли под обе руки и вывели из кабинета. Она оказалась взаперти на много дней без контакта с внешним миром. Днём в её комнате всегда дежурил старший по дому, а охранник, находящийся снаружи, сопровождал её в туалет. Через несколько дней заточения начались допросы. Её уводили в кабинет кого-нибудь из высокопоставленных членов организации и задавали одни и те же вопросы по несколько часов в день. Когда женщина возвращалась в свою комнату, всегда видела, что у неё был обыск, но прибираться ей не разрешали. Также её не водили в столовую – еду приносили в комнату.

Мария очень боялась, потому что слышала о нескольких случаях, когда ослушавшихся членов секты навсегда запирали в сумасшедшем доме. Она находилась в постоянном паническом состоянии, но вдруг вспомнила о письме одной подруги, которая сообщила, что её муж в это время работал в Риме. Мария осмотрительно записала номер его телефона на страницах молитвенника, где никому не пришло бы в голову искать его. В её комнате был телефон, но женщине не разрешали пользоваться им. Набравшись смелости, она дождалась, когда охранник выйдет на минуту из комнаты, осторожно взяла трубку, набрала номер и успела произнести лишь одно:

– Это Мария. Приезжайте в Opus Dei. Любыми путями разыщите меня. Это очень важно, – и в страхе отскочила от телефона за секунду до того, как вернулся охранник.

Бедная женщина ждала несколько дней, теряясь в догадках, удалось ли ей привлечь к себе внимание друзей. Или еë попытка не увенчалась успехом? Наконец, однажды еë вызвали в зал, где у них проходили встречи. Там разъярëнный монсеньор Эскрива ходил из угла в угол, красный от ярости. Увидев Марию, он прорычал:

– Так значит… после того, как ты здесь развратила несколько женщин, ты ещё набралась наглости нажаловаться адвокату?

– Я развратила… Кого? – опешила бедная женщина, возблагодарив бога за то, что муж её подруги оказался адвокатом.

– Молчи, шлюха! – гремел Эскрива. – Значит так, слушай меня внимательно. Ты уйдёшь отсюда с позором! Но если ты обмолвишься хоть словом кому-нибудь об Opus Dei, этот позор я разнесу по всему миру! У меня вся мировая пресса вот где!

Он потряс кулаком перед её носом, и Мария знала, что это правда.

– Я никому ничего не скажу, – неожиданно спокойно проговорила женщина.

– Вон отсюда, грязная шлюха!

***

Артуро зашёл к Розе и сыну как раз в тот момент, когда девятилетний Джино вернулся из школы.

– Папа!

– Ну, иди сюда, чемпион! – отец обнял мальчика за плечи. – Как-нибудь сходим на Тибр на рыбалку? А теперь иди… мне надо поговорить с твоей мамой.

– Роза, – сказал Артуро, когда Джино вышел, – мне подвернулся случай купить ещё одну квартиру в соседнем доме. Я хотел бы записать её на твоё имя.

– Мне ничего не нужно, Артуро, спасибо. Нам здесь неплохо с Джино.

– Брось, Роза, хватит тебе ютиться в съëмных квартирах. Сколько ты их уже сменила? Три или четыре? Парень растёт, ему нужен свой дом! А наследство ты ему какое оставишь?

– Откуда у тебя деньги, Артуро? – спросила Роза бывшего мужа. – Я бы не хотела, чтобы наш сын жил в квартире, купленной нечестным путём.

– Кто тебе сказал, что я покупаю её нечестным путем? Я же сказал: подвернулся случай. Давай сделаем так: сходим, посмотрим её вместе. Если тебе понравится, я помогу вам сделать там ремонт.

Так Роза с сыном переехала в новую квартиру, которая стала наконец их постоянным домом. Большая и светлая двухкомнатная квартира на пятом этаже немного пугала Джино, который привык к маленьким тёмным однушкам. Он боялся оставаться один, когда мать уходила на работу, и играл на балконе, где было не так страшно, потому что мальчик постоянно видел других людей на улице. Артуро умудрился расположить всех членов семьи в непосредственной близости: его квартиру, дом родителей и новое жилище Розы с сыном отделяло друг от друга расстояние не более двухсот метров. Но Роза не могла отводить мальчика к бабушке Бьянке – их семья настолько увеличилась, что там жило больше тридцати человек и четыре собаки. Никто из братьев Артуро съезжать от родителей не собирался.

Глава 22. 1968 год. Сёстры

Сканцано

Роза уговорила Артуро помочь ей перевезти мать из Сканцано в Рим. Сначала Виттория не хотела, и Роза потратила два года, чтобы убедить мать, что ей будет лучше с ней.

– Мама, тебе уже семьдесят шесть! В Сканцано осталась только Лаурина, все твои дети давно живут в Риме. Будешь часто навещать внуков, а в деревне… что ты будешь делать одна?

– Внуки мои уже выросли, – вздыхала Виттория. – Жаль, у Анны детей нет.

– Да оно и к лучшему, мама. Вот угораздило же тебя и тетю Клементину сосватать Анну и Убалдо. Ведь они же троюродные брат и сестра!

– Да очень уж мы за них беспокоились, дочка. Из её Убалдо слова не вытянешь, а его самого – из дома не вытащишь, так бы и просидел всю жизнь один. А Анна, наоборот, болтает без умолку после того, как до четырёх лет не говорила.

– Да уж, пара из них получилась! – смеялась Роза. – Анна ни минуты не может на месте посидеть. Всю неделю проводит в своём магазине с утра до вечера, а в субботу и воскресенье ведёт Убалдо на какое-нибудь торжество. Я думаю, в Риме не осталось ни одной пары, которая не пригласила бы Анну на свадьбу!

– Ну да ладно, поеду с тобой в Рим. Джино твоему всего одиннадцать, всё же будет кому обед разогреть парнишке, когда из школы придёт.

Семья Таманьини приехала в Сканцано в субботу с ночëвкой, чтобы наутро в воскресенье сесть в Тальякоццо на поезд до Рима. Пока женщины собирались, Артуро предложил сыну:

– Пойдём на ручей… лягушек ловить?

Спустившись с холма и пройдя километра три, они оказались на широкой поляне, по краю которой, в зарослях мелкого кустарника, протекала неглубокая речушка.

– Пап, а на что мы их ловить будем, на мух?

– Нет, не на мух… Сейчас увидишь!

Отец с сыном нашли удобное место, чтобы спуститься к ручью, и расположились на травянистом берегу. Артуро достал из кармана нож, маленький белый лоскуток и короткую верёвку с привязанным к ней металлическим крючком. Он нацепил лоскуток на крючок и опустил его в воду. Лоскуток поплыл по течению, но когда верёвка натянулась, остановился, колыхаясь и извиваясь.

– Лягушкам нравится белый цвет, – объяснял он сыну, – а шевеление привлекает их ещё больше.

И правда, вскоре из-под коряги выбралась небольшая лягушка и подплыла к белому порхающему лоскутку. Она подëргала немного задними лапками, как бы примериваясь, потом сделала рывок и, широко раскрыв рот, заглотила лоскуток вместе с крючком, забившись и натянув верёвку. Артуро осторожно подтащил лягушку к берегу, схватил её за брюхо и вытащил из воды. Освободив её от крючка, он перевернул лягушку кверху брюшком.

– Ого какая! – восторженно закричал Джино. – Ты её зажаришь?

– Нет, эту не зажарим. Она нам пригодится.

Артуро положил лягушку на траву, всё так же, брюхом вверх, затем взял нож и разрезал ей живот от горла до задних лапок.

– Что ты делаешь, пап?! – истошно завопил Джино.

Мальчик сразу же в страхе отвернулся и не видел, как отец выковыривает на траву жиденькие внутренности лягушки. Когда она перестала дëргать лапками, Артуро отрезал кусочек её брюшины и повторил ту же процедуру, что и с белым лоскутком – с той лишь разницей, что на свежее мясо лягушки кидались гораздо охотнее, да и были они намного крупнее. Джино уже не боялся смотреть, как отец нанизывает кусочки растерзанной лягушки на крючок и ловко складывает улов в холщовую сумку. Когда она наполнилась, отец и сын направились назад, к деревне.

Дома Артуро отобрал самых крупных жаб. Натренировавшись когда-то с отцом на Тибре, он умело разделал их и стал жарить на широкой сковороде в оливковом масле. Сверху слышались голоса трёх женщин – пришла и Лаурина, чтобы повидаться с сестрой и помочь матери собраться. Когда лягушки были готовы, Артуро сложил их в объëмистое блюдо и поставил на стол в кухне. Аромат жареного привлёк женщин, и они спустились на кухню, закончив приготовления.

– Здравствуй, Артуро, – поприветствовала зятя Лаурина. – Привет, племяш, – обняла она Джино и взъерошила ему волосы. – Ого, да они уже и ужин приготовили! Вот так молодцы! Что это у вас?

– Кролик, – сказал Артуро.

Роза хотела было возразить, она слишком хорошо знала мужа и его дикие привычки, но не успела: Лаурина подцепила лягушачью лапку и с аппетитом начала объедать сочное мясо.

– Вкусно-то как! Какой нежный! Когда ты успел такого молодого кролика подстрелить?

Роза с сыном, застыв в немой сцене, наблюдали за тем, как Лаурина старательно пережëвывает лягушачье мясо и облизывает пальцы. Этот разговор слышала медленно спускавшаяся с лестницы старая Виттория. Когда она добралась до кухни и посмотрела на блюдо, сказала, взглянув с укором на Артуро:

– Лаурина, ты как будто не в деревне родилась. Это лягушки, а не кролик.

Бедная женщина выбежала из кухни на улицу, и все услышали звуки, возвестившие о том, что съеденный ужин быстро оказался на булыжной мостовой. На следующий день муж Лаурины отвёз на телеге Розу, Джино, Артуро и Витторию на железнодорожную станцию в Тальякоццо, чтобы помочь им сесть на поезд до Рима.